…Костя вернулся поздно и сразу лег. Я разогрела остатки супа, блинчики с творогом, принесла ему в постель. Но он сказал, что у него нет аппетита, и попросил принести ему горячего чаю.
- Это не ангина, - твердил он. - Полежу немного и встану. Нельзя мне сейчас болеть.
Я была уверена, что это именно ангина. Но Костя никак не соглашался принять лекарство.
Я пошла на кухню, поставила чайник на газ и позвонила Наташе. Трубку взял Женька.
- Ее нет, а кто спрашивает?
- Это Ира, Костина сестра.
- А! - удивился он. - Выздоровела все-таки? Ну, живучий у тебя организм. А зачем тебе Наташа?
- Костя заболел, - объяснила я. - У него, по-моему, высокая температура, а он лежать не хочет.
- Теперь он, значит, жаждет медицинской помощи. Ясно. Ладно, я ей скажу. Я тоже приду. У меня сегодня ночная смена была, отсыпаюсь. Деньги есть?
- Сейчас посмотрю.
Я открыла "денежный ящик".
- Два рубля есть.
- Ясно. Ну жди, не плачь.
Я повесила трубку и пошла к Косте. Конечно, он встал с постели и сидел за столом, накинув на плечи одеяло.
- Костя, если ты сейчас же не ляжешь, я поеду к маме и все ей расскажу!
- Да-да, - ответил он, болезненно щурясь. - Поезжай завтра же. А то она жутко волнуется, подозревает, что ты больна. По-моему, она думает, что мы еще и переругались.
- Конечно, поеду. Я прямо жду не дождусь.
Так я и не заставила Костю лечь в постель. Он сказал, что готовит доклад для НСО. Я знала - это такое научное студенческое общество, куда принимают самых умных студентов.
Явилась Светка с ворохом новостей - оказывается, они сегодня всем классом ходили в Третьяковку. А Слуцкий не пошел из-за меня. Вот какое важное мероприятие он пропустил. Мне стало стыдно, но делать нечего.
Светка объяснила мне уроки и собралась уже уходить, когда пришли Женька и Наташа. Конечно, теперь Светка уже не могла уйти, не обсудив со мной их внешность. Женька ее поразил своей красотой. Она сказала, что он похож на Юрского в роли Остапа Бендера, но только гораздо красивее благодаря бороде. А Наташа, в общем, симпатичная, но к ее очкам ей бы пошел не "Гаврош", а "атомный взрыв".
Потом Светка попросила у меня кусок черного хлеба с солью, потому что с утра ничего не ела, из Третьяковки - сразу ко мне. Схватила хлеб и убежала.
А тем временем в Костиной комнате назревал скандал: Наташа настаивала на том, что Косте нужно провести курс уколов пенициллина, потому что у него в горле налеты. А Костя кричал, что он стесняется.
- Это просто некультурно! - возмущалась Наташа. - Я тебе удивляюсь, Костя!
- А что же тогда культурно? Спускать трусы в присутствии знакомых девушек?
- Я для тебя сейчас не девушка, а медсестра! Я закончила курсы!
Женька хохотал и предлагал разные варианты. Например, завязать Наташе глаза, и пусть она колет вслепую. Или привязать Костю к кровати.
Наконец сошлись на том, что Наташа уколет Костю в бедро. Против бедра Костя не возражал.
Наташа пошла на кухню кипятить шприц и готовить ампулы. У нее все это было с собой. А Женька отправился в магазин и вернулся с кучей продуктов. Он принес даже курицу. Эту курицу он ловко выпотрошил, опалил над газом, потом вылил из кастрюли остатки старого супа, кастрюлю вымыл, налил воды, опустил туда курицу, морковку и луковицу и поставил варить.
- Вот тебе двадцать пять рублей, - сказал он, протягивая мне деньги. - Если будет мало, еще дам.
Вскоре уколотый Костя лежал в постели и пил чай с медом. Мед тоже Женька принес. Женька время от времени выходил на кухню, проверял курицу, а потом снова уходил в комнату. Они там долго сидели, я легла и уже засыпала, а из Костиной комнаты все еще доносились голоса и смех.
Я подумала: повезло Косте! Женька - настоящий друг. А Наташа! Неужели Костя ее не полюбит? Ведь та кикимора болотная так ни разу и не позвонила! Тоже еще - "своеобразный характер"!
***
Эту ночь Наташа снова у нас ночевала - в комнате родителей, чтобы успеть сделать Косте укол утром, перед уходом в свой институт. Она сказала, что вечером опять придет, потому что надо провести весь курс уколов, а то не будет смысла. Откуда она все это знает? Ну да, ведь она после школы год работала в больнице и окончила курсы медсестер.
Я решила, что после школы тоже пойду работать - к папе или к другому кинооператору, чтобы сначала как следует изучить дело, а уж потом поступать в институт.
Теперь наступила Костина очередь лежать и полоскать горло. Наташа оставила ему завтрак и полоскание на столике возле кровати, а мы с ней перекусили на кухне.
Мы вместе вышли из дому - я в школу, она в институт. До перекрестка нам было но пути. Наташа жаловалась, что ужасно боится завалить сессию, а я думала о том, как было бы хорошо каждый день выходить из дому вместе, и вместе завтракать, и проводить вечера. И как бы мама и папа полюбили Наташу, потому что ее нельзя не полюбить. Это только Костя ничего не понимает, ослепленный своей кикиморой.
В школе со мной в этот день произошло необыкновенное событие: я получила по английскому пятерку.
Инна Александровна случайно назвала мою фамилию, а потом было раздумала вызывать:
- Сиди, сиди, ты же отсутствовала.
А я ответила по-английски:
- Я готова отвечать.
У нее глаза на лоб полезли.
- Ну пожалуйста… Прошу к столу…
Я вышла, рассказала своими словами заданный текст, разобрала грамматические формы и ответила на все вопросы.
- Вот ведь можешь, когда хочешь! - воскликнула Инна Александровна, переходя от радости на русский язык.
А я ответила ей по-английски, пословицей:
- Хотеть - значит мочь!
Сияя от удовольствия, Инна Александровна поставила мне пятерку.
Сразу после школы я поехала к маме в больницу. И хотя я знала, что маме лучше и что опасность миновала, я все же очень волновалась, когда открывала тяжелую больничную дверь.
Вестибюль мне показался совсем другим - светлее и просторнее. Гардеробщица была тоже другая - худенькая старушка. Я сдала ей пальто и получила белый халат.
…Дверь четвертой палаты была приоткрыта. Я тихонько заглянула и увидела маму.
Мама ли это? Сердце мое больно сжалось. Какие у нее ужасные, розовые, шелушащиеся пятна на лице! А глаза! Красные и такие опухшие, что кажется, будто они вылезают из орбит! А Костя говорил, что ничего страшного! Утешал меня!
Зарыдав, я бросилась к маме и прижалась к ней. Мама вскрикнула от неожиданности и крепко обняла меня.
- Солнышко мое! Ненаглядная моя! - говорила она, отрывая мое лицо от своей груди и жадно глядя на меня своими бедными глазами. - Как я тоскую здесь без тебя, любимая моя девочка! Почему ты не приходила? Болела? Костя скрывал от меня.
- Чуть-чуть простудилась. Он меня не пускал.
- И правильно! Как вы там уживаетесь с Костей? Вы так не ладите, глупые мои!
- Ладим, ладим! Мамочка, тебе очень больно?
- Совсем не больно, я рвусь отсюда, но врачи обещают выписать не раньше чем через пять дней. Если бы ты знала, как у меня сердце болит о вас! От папы не было писем?
- Нет.
- Подожди, я надену халат, и мы выйдем, посидим где-нибудь в уголке.
- А тебе можно вставать?
- Можно, можно.
Мама надела серый больничный халат и встала, тяжело опершись на мое плечо. На минуту мне опять стало страшно.
- Мама, а ты правда видишь?
- Вижу, не бойся. Только мне еще трудновато ходить: не привыкла, что один глаз видит хуже. Это потом пройдет.
Мы вышли в коридор и сели на одну из скамеек, стоящих вдоль стены.
- Ты обедала?
- Нет еще. Я прямо из школы.
- Возьми у меня в тумбочке пирожки. Они немножко зачерствели, но все равно очень вкусные.
Я сбегала в палату, принесла пакет с пирожками. Мама смотрела, как я уплетаю пирожки, и плакала.
- Мамочка, не плачь! Тебе же больно!
- А, ерунда! - говорила мама, болезненно морщась и осторожно снимая слезы со своих шелушащихся щек.
Мимо проходила медсестра. Она взглянула на маму и строго сказала:
- Больная, не плачьте, а то доктора позову!
- Хорошо, не буду, - послушно ответила мама и улыбнулась сквозь слезы: - Видишь, как тут строго. Плакать и то нельзя. Скорее бы домой! Девочка моя, чем вы там питаетесь? Костя ничего не умеет…
- Еще как умеет! Мы прямо обжираемся! Вчера Женька курицу сварил, и картошка у нас есть, и пельмени! Наташа обещала пирог испечь!
- Да, я знаю, что Женина сестра вам помогает. Я ей так благодарна! И ей и Жене. Ты скажи Косте, чтобы не приходил каждый день. И ты не приходи. Вам заниматься надо. А ко мне часто с работы приходят, мне не скучно.
- А Костя завтра не сможет прийти. У него НСО.
- Точно НСО или ангина? - с тревогой спросила мама.
- Точно НСО, - соврала я.
- А как у вас с деньгами?
- Полно! Женька дал.
- Ну зачем же? Завтра у нас получка, я написала доверенность Катерине Федоровне, чтобы она за меня получила. Она вам принесет.
- Ладно.
- А со школой у тебя как?
- Ого! Пятерка по английскому сегодня!
Я старалась говорить весело, но не смотрела маме в лицо. Как посмотрю - не могу сдержать слезы.
- Не огорчайся, - сказала мама. - Это пройдет со временем. К папиному приезду пройдет.
- А хоть бы и не прошло, - сказала я. - Что, он тебя меньше любить будет, что ли?
- Конечно, нет, солнышко мое! Мне просто огорчать его не хочется. Ничего! Лишь бы у вас все было в порядке! Ну иди.
Мне было жалко уходить от мамы, хотелось рассказать ей подробно про нашу жизнь, но я понимала, что лучше ей кое о чем и не знать.
Мимо все время ходили люди, и я чувствовала себя скованной.
- Поцелуй от меня Костю, - сказала мама.
…Дойдя до конца коридора, я обернулась. Мама смотрела мне вслед. Свет падал сзади, и мамино лицо показалось мне прежним. Я помахала рукой и стала спускаться по лестнице. Все пройдет! Главное, что маме уже не больно.
Улица перед больницей была залита солнцем. Сверкали лужи, чернели по краям мостовой кучки свалявшегося снега. Здание Театра юного зрителя приветливо манило своими афишами и фотографиями. Я шла и улыбалась.
***
Конечно, мы не послушались маму и продолжали навещать ее каждый день. Два дня ходила я одна, потому что Костя плохо себя чувствовал. Я говорила маме, что он перегружен занятиями. Она не очень верила, хотя отчасти это было правдой: Костя занимался, лежа в постели. Венька носил ему книги из библиотеки.
Деньги, которые дал Женька, кончились, - удивительно, так быстро расходуются деньги, если покупать венгерские ватрушки. А я покупала их сразу помногу, потому что каждый вечер к нам кто-нибудь приходил. Особенно часто Костины друзья. И мы все пили чай в Костиной комнате.
Меня не прогоняли. Сколько интересного я узнавала в эти вечера! Приходил Костин школьный товарищ Саша - он недавно вернулся из армии и рассказывал разные случаи из своей жизни на восточной границе. Пришла Катерина Федоровна, мамина сослуживица, принесла нам получку и тоже сидела весь вечер, хвалила нас и ругала своих несамостоятельных детей.
Как-то днем после смены явился Женька и увидел, как я мучаюсь над математикой. Я пожаловалась ему, что ничего не понимаю и что у нас послезавтра контрольная. И отметка будет решающая. И мне суждена двойка.
- Что же ты раньше молчала? - сказал Женька. - Это же элементарно.
И он стал мне объяснять, приводя смешные примеры. Может быть, именно благодаря этим примерам, над которыми я хохотала как ненормальная, я все поняла. То есть не все, конечно. Но в той неприступной каменной стене, которой была для меня математика, появились щели и даже бреши. И я подумала, что если бы Женька еще раз вот так со мной позанимался, стена бы рухнула. Я сказала ему об этом, и он ответил:
- Бу сделано!
Наташа приходила утром и вечером делать Косте уколы. Я ждала ее прихода с нетерпением. При ней в квартире становилось как-то теплей. По-моему, и Костя радовался ее приходам. Во всяком случае, когда она опаздывала, он начинал поглядывать на часы.
Меня это радовало. К сожалению, Наташа забегала ненадолго - у нее наступила зачетная сессия.
На третий день, несмотря на возражения Наташи, Костя встал с постели, и теперь мы ездили к маме каждый день по очереди: я после школы, он после института.
Мама поправлялась. Пятна на лице побледнели, хотя еще были заметны, и глаза стали лучше - уже не пугали меня, как в тот день, когда я в первый раз их увидела.
И вот наступил день выписки.
Накануне мы с Костей убрали и пропылесосили всю квартиру, перемыли всю посуду. Костя сварил мясные щи, провернул мясо и нажарил котлет. Утром осталось убрать только кухню. И тут случилась неприятность: я разбила мамину любимую хрустальную вазочку. Вообще-то мама была равнодушна к вещам, но этой вазочкой она очень дорожила: это была память о ее родителях, погибших в Ленинграде во время блокады. Я помыла вазочку и несла ее в мамину комнату, в застекленный шкафчик, где она обычно стояла. Но в передней зацепилась за циновку, уронила вазочку, и она разбилась на мелкие кусочки.
Костя вышел из кухни в мамином фартуке с веником в руке и увидел осколки.
- Эх ты, растяпа! - огорчился он.
- Растяпа, - согласилась я. - Что теперь делать?
А что делать? Собрать и выбросить. Ведь не склеишь.
- А вдруг склеим? Давай соберем, а выбрасывать не будем до маминого прихода.
Мы стояли в передней, обсуждали грустную судьбу маминой вазочки и не обращали внимания на то, что кто-то давно уже тяжело дышит за дверью, пытается открыть ее ключом, и не может.
Костя, который находился ближе к двери, бросился открывать. За дверью стоял папа.
- Папа! - радостно завопила я и бросилась к нему на шею.
- Что с мамой? - хрипло спросил он, глядя поочередно то на меня, то на Костю воспаленными глазами.
Я только теперь заметила, какой взволнованный, усталый вид у нашего папы. Он был небрит, пальто расстегнуто, брюки помяты.
- С мамой что? Да говорите же! - повторял он измученным голосом.
- Все хорошо! - заговорил Костя. - Ее сегодня выписывают. Мы сейчас поедем за ней.
- Я сегодня в школу не пошла! Папа, я четыре с минусом получила за контрольную!
- Подожди ты со своей контрольной, - сказал папа с облегчением. - Что тут у вас произошло? Я же ничего не знаю! Получил телеграмму, сорвался - и сюда.
Мы наперебой стали рассказывать папе все, что было. Мы все еще зачем-то стояли в передней, только папа устало присел на табуретку.
- Что же мы тут торчим? - сказал он наконец. - Пошли в комнату, я хоть побреюсь, и поехали скорей за мамой.
Побрившись, умывшись и переодев рубашку, папа немного успокоился.
- Это чистая случайность, что я получил вашу телеграмму, - сказал он, - У режиссера зуб заболел, а вырвать некому: в поселке, где мы работали, - ни поликлиники, ни врача. Ну, он и уехал в город зуб выдирать. В городе зашел на почтамт - и вот… Ну, он скорее обратно с телеграммой. Я в тот же день и махнул. А попробуй доберись. Дорог нет, все развезло, погода нелетная. Сутки ждал погоды, извелся весь. Потом на грузовом самолете - до центра, а там уж сразу. Трое суток добирался, почти не спал.
- А котиков успел заснять? - спросила я.
- Успел, - улыбнулся папа. - Остальное помощник доснимет. Да шут с ними, с котиками! Ox и наволновался я!..
***
И вот мы все вместе возвращаемся домой на такси. Я - на переднем сиденье, мама, папа и Костя - на заднем. Но я не смотрю на дорогу. Обернувшись назад, я гляжу не нагляжусь на маму. За большими темными очками почти не видно глаз. Мама улыбается и прижимает к груди огромный букет цветов, который мы купили по дороге.
- Мамочка, не сердись, я твою вазочку нечаянно разбила, - признаюсь я.
- К счастью, к счастью! - отвечает мама, радостно улыбаясь.
Папа то и дело целует маме руку и смотрит на нее таким взглядом… таким… Внезапное открытие осеняет меня. Ну да, конечно! Точно так же смотрела Наташа на Костю, когда он лежал больной. Значит, Наташа любит Костю?! А он-то!..
Это открытие так поражает меня, что я не могу молчать.
- Костя, - говорю я, - да ведь Наташа-то, оказывается, тебя любит!
Костя так и подскакивает на сиденье, как будто его укололи.
- Не смей касаться чистых вещей грязными руками! - орет он.
- У меня чистые руки! Я их пемзой терла!
- При чем тут пемза? - кричит Костя. - Думай, прежде чем ляпать вслух свои недоношенные мысли!
- А я думаю!
- Головой думай, а не тем местом, на котором сидят!
- Замолчи!
- Дети! Дети! - ужасаются мама и папа. - Прекратите сейчас же! Как вам не стыдно! Опять склока! Опять грызня!
А мы ругаемся с упоением, всласть. Я не сержусь на Костю. По-моему, и он на меня не сердится. Просто все вернулось на свои места. Мама с нами, папа с нами, мы с Костей грыземся, как прежде, - значит, все в порядке.