Дядя Арчил спускался к арене - прямой и гордый.
- Мне не нужны твои конфеты, дорогой, не убивайся, - высокомерно сказал он, - сейчас ты увидишь, что может сделать Арчил Коберидзе с любым ишаком, даже будь он ишачьим академиком.
- Кто? Кто это - Арчил Коберидзе?! - ужаснулся клоун.
- Это я, - скромно сказал дядя Арчил.
- Ой, ой! Пропала моя голова, - закричал клоун, и из его глаз брызнули метра на два струйки слез.
Зрители захохотали. Но дядя Арчил даже не улыбнулся. Твердой походкой он подошел к ослу и птицей взлетел на него. Ослик не успел шелохнуться. Стало очень тихо. Отчетливо тикал будильник в руках клоуна. Дядя Арчил поднял руку, приветственно помахал зрителям.
- Эх мы, лопухи, прохлопали такие конфеты! Весь класс можно было угостить! - прошептал Володька.
- Тридцать секунд! Тридцать две! Ой, ой, пропали конфеты! - кричал клоун.
- Слыхали, - крикнул дядя Арчил. - Говорит - джигитов нет! - Он поднял над головой сложенные руки.
- Сорок две, сорок три секунды! Мама! Мамочка! Пятьдесят!
Зрители хихикали.
- Эх, дураки мы, - шептал Володька.
Р-раз! Никто сперва не понял, как это произошло, - ослик так резко взбрыкнул задом, что показалось, он сделал стойку на передних ногах.
А дядя Арчил кубарем покатился на манеж.
Он молниеносно вскочил. Он не обращал внимания на хохот, на притворно-сочувственные слова клоуна. Он хищно согнулся и стал подкрадываться к такому на вид невинному ослику. Дядя Арчил был похож на разъяренного кота. Глаза его горели.
Он вскочил на осла и погнал его по кругу, изо всех сил вцепившись в густую гриву. Когда он проносился мимо мальчишек, те видели решительное лицо своего приятеля и шевелящиеся губы. Губы явно шептали проклятья.
Ишак бежал все быстрее и быстрее и вдруг остановился на всем скаку, ноги его взрыли тырсу манежа, инерция швырнула дядю Арчила вперед, он скользнул по шее осла и шлепнулся на арену.
- Последняя, третья, попытка! - закричал клоун. - Оркестр! Туш!
Бойко задудели в свои медные трубы музыканты, растерянно озираясь, вновь подошел к ослу дядя Арчил, опасливо взгромоздился на него. Но коварное животное, не дав опомниться бедняге парикмахеру, стало медленно валиться на бок, и дяде Арчилу поневоле пришлось спрыгнуть на манеж.
Осел тут же вскочил и побежал по кругу, во всю глотку распевая победную песнь. Слова были такие: И-а! И-а! И-а! И-а! И-а! И-а!
Да-а! Это был великий артист! Публика ревела от восторга. Родька оглушительно свистел, засунув в рот четыре пальца.
А Володька и Таир сидели понурившись, опустив глаза.
Им было жалко дядю Арчила. Они-то знали его гордый, неукротимый и добрый характер, они-то понимали, каково ему сейчас. Завтра ведь весь город будет судачить о победе этого хитроумного ишака.
Вдруг Таир встрепенулся. Рот его расплылся до ушей.
- Ну, Володька! Мы его проучим! Мы его накажем! - заявил од.
- Его уже и так проучили! - захохотал Родька. - Джигит! Сидел бы в своей парикмахерской, не высовывался!
- Дурак ты, Родька! - вскипел Таир. - Дядя Арчил человек что надо, он нас на охоту брал, а над ним все гогочут. Ему же обидно!
- А не надо было… - начал Родька, но Таир его перебил:
- Мало ли что не надо! Откуда же он знал, что этот ишак такой опасный?! Нет, мы его проучим.
- Да кого?! Кого?!
Родька явно обиделся, не понравилось ему слово "дурак".
- Ясно кого - клоуна этого!
- Погоди, Таир, объясни толком, - попросил Володька. - Как мы его проучим?
- А вот как! Слушайте! - Он обнял приятелей за шеи, притянул к себе и быстро рассказал о своем плане.
- Гениально! - завопил Родька. - Чур, я буду наездником. Чур, никому ни слова!
- Почему это ты?! - Володька возмутился. - Таир придумал, пусть и выходит на манеж.
- Нет, - твердо ответил Таир. - Жребий тянуть станем. Три спички. Одна обломанная. Кто ее вытащит, тот и выйдет.
Глава седьмая
На следующий день с раннего утра у кассы цирка толпился народ. Володька, Таир и Родька из кожи вон лезли, чтобы заработать себе контрамарки. Они граблями разрыхляли манеж, сметали жесткими метелочками пыль с алого бархата барьера, с усердием чистили скребниками ишачка-артиста, таскали какие-то веревки и все время старались попасться на глаза директору.
- Вижу, вижу, все вижу, - сказал наконец директор и вручил им шесть контрамарок, - можете девочек пригласить! Или дружков.
Все шло по плану. Но самое трудное было впереди. Тянули жребий. Спички держал Родька. Потянул Таир - длинная. Володька - тоже длинная.
- Ура! - заорал Родька и швырнул третью спичку в сторону.
Таир внимательно поглядел на Родьку, присел, пошарил в траве, нашел спичку. Длинная.
- Ты что же это делаешь? Жульничаешь? - зловеще спросил Таир.
И тут Родька улыбнулся так добродушно и открыто, что Таир невольно улыбнулся в ответ.
- Понимаете, ребята, уж очень хотелось самому этого клоуна проучить, - с обезоруживающим нахальством проговорил Родька. - Уж больно дядю Арчила жалко.
Вот этой последней фразы ему говорить не стоило. Володька разозлился.
- Видали мы вчера, как ты его жалел. В четыре пальца. Вот ты, оказывается, какой!
- Какой?
- А такой, - Володька пошевелил пальцами, - такой… извилистый человек.
- Ладно. Хватит, - вмешался Таир. - От дальнейшей жеребьевки мы тебя, Родька, отстраняем.
Таир взял две спички, отломал у одной кусочек, зажал в кулаке.
- Тяни, Володька, - сказал он.
Володька потащил и вынул коротенькую спичку. Он поглядел на Таира, смущенно пожал плечами.
- Все честно, - сказал Таир. - Значит, ты сегодня выходишь на арену.
- Везет же некоторым, - пробормотал Родька.
- Не надо было жульничать, - отрезал Таир. Вечером цирк был снова переполнен. Мальчишки сидели на том же месте, что и вчера, но почти не видели представления. Они ерзали от нетерпения, они ждали выхода клоуна с ишачком.
За полчаса до этого коронного номера Таир вскочил, пробрался к выходу и выскользнул из цирка.
Володька изо всех сил сжимал кулаки, его колотила нервная дрожь.
"Успеет или не успеет? Успеет или не успеет?" - беззвучно шептал он.
- Успеет! Должен успеть! - подбадривал его Родька. Вот окончился предпоследний номер, вот сейчас выйдет клоун…
"Не успеет!" - прошептал Володька, и в это время запыхавшийся Таир плюхнулся рядом.
- В порядке! - выдохнул он.
Володька вымученно улыбнулся и еще сильнее сжал кулаки, ногти впились в ладони.
- Боишься? - спросил Таир.
- А ты думал! Вот сколько народу - и все глядеть будут, - честно ответил Володька.
- Давай я выйду, если дрейфишь, - предложил Родька.
- Еще чего! Волнуюсь я, понял?
- Ты только не тяни! А то выскочит какой-нибудь чудик и все испортит, - прошептал Таир.
Вышел клоун, втащил за собой упирающегося ишачка, поправил ему залихватскую соломенную шляпу, вынул будильник, коробку конфет и прокричал слово в слово то же самое, что и вчера.
Ряду этак в десятом поднялся здоровенный парень, стал пробираться к манежу.
Володька испуганно вскочил, и ноги сами собой вынесли его на арену.
Он даже не предполагал, как это страшно - очутиться одному в освещенном круге. Лиц зрителей не видно, и кажется, там, в темноте, шевелится кто-то огромный, глазастый, а ты будто голый стоишь перед сотнями глаз.
- Вот смелый молодой человек! Вот отважный джигит! - закричал клоун. - Прошу садиться! Самый смирный из ослов ждет вас! Минута! Всего одна минута - и конфеты ваши.
Володька напряженно вглядывался в ряды зрителей. Где-то там сидели Таир и Родька, Ленка Бородулина, Мамед по прозвищу Очевидец и еще десятки знакомых людей. Но прожектора ослепляли, и Володька никого не увидел.
Клоун потянул его за рукав.
- Давай, давай, мальчик, не бойся, - прошептал он, а вслух закричал: - Смертельный номер! Джигитовка на осле. Маэстро!
Он протянул руки к оркестру, и там сухо и тревожно затрещал барабан.
Медленно, как в тягучем, вязком сне, Володька подошел к ишачку, неуклюже взгромоздился на него и почувствовал, что тот дрожит. Ослик тоже нервничал и боялся.
Как сквозь вату доносился голос клоуна:
- Тридцать секунд!.. Сорок!.. Ой, пропали мои конфеты! Пятьдесят! Ой, моя голова! Пятьдесят пять!
Ослик стоял неподвижно и мелко кивал головой. Клоун запнулся, с изумлением уставился на Володьку.
- Пятьдесят шесть! - завопил кто-то, и Володька узнал Родькин голос.
- Пятьдесят семь, - машинально продолжил клоун.
- Пятьдесят восемь! - надрывался Родька.
- Минута… - растерянно и негромко пробормотал клоун.
Но в цирке стояла такая тишина, что все услышали.
- Ну и дела, - прошептал клоун, и Володьке стало вдруг жаль его.
Но, видно, клоун был не только отличным артистом, но и настоящим мужчиной. Он взял себя в руки, и голос его прозвучал весело и звонко:
- Гр-р-рандиозно! Этот мальчик прирожденный дрессировщик! Уж если он мог укротить этого серого лопоухого хищника, ему никакие львы и крокодилы не страшны!!!
Зрители добродушно посмеивались. Володька слез с ослика. Клоун подошел и протянул коробку конфет. Но Володька, неожиданно для зрителей, да и для себя тоже, попятился и спрятал руки за спину.
- Бери, бери, разбойник, - тихо проговорил клоун, - ишь чудо-юдо! Заболел, наверное, мой серый.
Клоун шутливо замахнулся на Володьку.
Очевидно, издали его раскрашенное лицо казалось веселым, но Володька видел, что глаза клоуна были печальны и озабочены. Он почти насильно сунул коробку Володьке и поволок ослика за кулисы.
Представление окончилось.
Таир и Родька шумно веселились, какие-то незнакомые люди поздравляли Володьку, хлопали его по плечам, но он молча и сосредоточенно пробирался к выходу.
- Ты чего? - спросил тревожно Таир.
- Ничего. Конфеты надо отдать. Это нечестно. Клоун думает, что осел заболел. Он тревожится. Сейчас пойду и отдам.
- Сдурел! - возмутился Родька.
- Сам сдурел, - огрызнулся Володька.
Они уже вышли из шатра шапито, когда услыхали пронзительные вопли. Двое мальчишек, сцепившись, катались на земле.
Один из них был в знакомом джинсовом костюме с фальшивыми латками, а второй… Вторым был тот самый щекастый пижон, над которым мальчишки подшутили на пляже.
Он оседлал обладателя роскошного костюма, тряс его и вопил:
- Отдай, отдай! Вор! Ворюга! Это мой! Мой костюм!
И по щекам его текли слезы, а лицо было перекошено от злости.
- Псих сумасшедший! - отбивался оседланный мальчишка. - Слезь с меня немедленно! Я тебе дам за "ворюгу"! Ненормальный!
Раздвинув толпу, появился милиционер, легко приподнял мальчишек за шиворот, встряхнул и поставил на ноги.
- Хулиганите? - деловито спросил он. - Вы что это тут за цирк после цирка устроили?
Черноволосый мальчишка попытался объяснить:
- Вот этот сумасшедший, первый раз его вижу, набросился сзади ни за что ни про что!
- Ах, ни за что! Ни про что! - взревел щекастый. - Это чей костюм? - Он ткнул пальцем в грудь противника.
- Как чей? Мой!
- Нет, мой! Ты его украл! На пляже украл, пока я плавал!
Черноволосый так рванулся к обидчику, что милиционер с трудом удержал его.
- Слыхали?! Я же говорил - ненормальный он!
- Ладно, - сказал милиционер, - разберемся. Пошли.
И повел мальчишек в милицию. Володька и Таир растерянно переглянулись, поискали глазами Родьку. Но Родька исчез.
- Да-а! - протянул Таир. - Не нравится мне все это. Очень не нравится. Надо срочно найти Родьку, пусть объяснит.
- Ладно, никуда Родька не денется, - завтра в школе поговорим. Тут какая-то ошибка или…
- Вот именно - или, - мрачно проворчал Таир.
- Нет, Таирка, быть такого не может. Я знаю, о чем ты думаешь. Не верю. Пойдем скорее, клоуна повидаем! А с Родькой потом.
Таир и Володька шагнули в сторону от ярко освещенного входа в цирк и сразу окунулись в непроглядную темень. Только тускло светились слабые лампочки над крылечками домиков-вагончиков. Мальчики осторожно подошли к одному из них и увидели клоуна. Он стоял рядом с осликом, гладил его, целовал теплую замшевую морду и горестно бормотал:
- Ну, что же ты, Сережа, Серенький мой! Заболел? Что же с тобой случилось, милый? Эх, такой номер пропал! Столько мы с тобой работали, и все прахом. Заболел ты, бедняга!
- Да не заболел он, не беспокойтесь, - проговорил Володька и шагнул из темноты в желтый круг света.
- А, это ты, джигит? - вяло удивился клоун. - Вкусные конфеты?
- Не знаю, не пробовал, - ответил Володька. - Я их обратно принес.
- Нет уж! Заработал честно - ешь! Просто Серый заболел!
- Никакой это не Серый! И заработал я нечестно. Этого осла Чако зовут! - закричал Володька.
- И-а! И-а! - трубно подтвердил Чако.
И тут же из темноты, будто эхо, раздалось:
- И-а! И-а! И-а!
И появился Таир. За ним бодро трусил артист Сережа, Серенький, двойник ишачка-трудяги Чако.
Ослики стали рядом, Володька снял с Чако соломенную шляпу, а клоун зажмурился и яростно затряс головой.
- Двоится! - прошептал он и открыл глаза. - Точно двоится!
Серый потянулся к клоуну, лизнул его шершавым языком в шею. Чако затрусил к Таиру.
- Погодите, погодите! - клоун хлопнул себя по лбу. - Вы что ж это, черти полосатые, вы, значит, моего Серого подменили?!
- Подменили, - сказал Таир.
- Конфет захотелось?
- Вот ваши конфеты. Забирайте, - ответил Володька.
- Ничего не понимаю! - воскликнул клоун.
Он был так счастлив встречей с Серым, что готов был простить всех мальчишек на свете.
- Для чего ж вы это все проделали? - спросил он.
- Дядю Арчила было жалко, - ответил Таир.
- Какого еще дядю? Не знаю никакого Арчила!
- А кого ваш Серый вчера сбрасывал? Над кем все смеялись? Не знаете! Он же вам сам сказал, мы слышали. "Я, - говорит, - Арчил Коберидзе". А он наш друг. Ему обидно.
- Но ведь это же шутка! Это старый цирковой трюк! Ребенку понятно, - закричал клоун.
- Нам-то понятно. - Таир грустно улыбнулся. - А дяде Арчилу обидно. Он целый день никого брить не мог. У него от обиды рука дрожала.
- Да-а! Дела! - клоун задумался. - Значит, он парикмахер? Ладно! Завтра же пойду к нему и извинюсь. Видно, это хороший человек, если у него такие верные друзья.
- Только вы поосторожнее, - предупредил Володька, - вы сперва извинитесь, а потом уж брейтесь. Дядя Арчил ужас какой горячий человек. Забирайте конфеты. Нам домой пора.
- Нет уж, - твердо сказал клоун, - вы их заработали честно. И многому меня научили. Может быть, и пора уже менять старые трюки. Особенно если из-за них хорошим людям - обида.
Глава восьмая
На следующий день весь шестой "а" лакомился конфетами. А на Володьку приходили глядеть, как на чудо, изо всех классов - от первого до восьмого.
Тяжкое бремя славы легло на Володькины плечи. Поначалу он смущался, потом развеселился и очень серьезно стал рассказывать о своих необычных способностях.
- Я, - говорил он, - его загипнотизировал. Я ему мысленные приказы передавал.
- Ой! - пугались девочки. - Значит, ты гипнотизер?
- Ага! - говорил Володька и прикрывал ладошкой губы - уж очень ему хотелось расхохотаться. - Я, наверное, и учиться брошу, - продолжал он, - в цирк пойду. Раз у меня такие неслыханные способности.
- Врешь ты все, - заявила Ленка Бородулина.
- Ах, так! - зловеще прошептал Володька. - Сейчас, сейчас… сделаю тебя черепахой… Сейчас узнаешь…
Ленка вдруг застыла, лицо ее стало таким испуганным, что Володька даже растерялся на миг.
Потом он расхохотался. Ленка ткнула его острым локтем в бок и выбежала из класса.
Таир в этих Володькиных развлечениях участия не принимал. Он ходил мрачный и все высматривал, не появился ли Родька. Странная сцена, разыгравшаяся у выхода из цирка, не давала ему покоя.
Но Родьки все не было. И только на следующий день выяснилось, что родители увезли его в Баку удалять гланды.
Несколько дней Родька пролежал в больнице.
И как раз в эти дни пропал любимый Володькин щен Филимон.
Еще утром Володька играл с ним, а когда вернулся из школы, Филимона и след простыл. Сперва ни Володька, ни Таир не беспокоились: характер у Филимона был независимый, и он частенько отправлялся разгуливать по городу, но к вечеру возвращался обязательно.
На этот раз Филимон не вернулся. Три дня Таир и Володька прочесывали город, расспрашивали прохожих, по очереди звали Филимона и прислушивались: не отзовется ли?
Все было тщетно. Филимон исчез. Володька осунулся за эти дни, глаза его запали и неестественно блестели. А на четвертый день, когда все уже не сомневались, что Филимон пропал окончательно и только один Володька не желал этому верить, Филимон явился.
Был он взъерошенный и решительный, на шее его болтался обрывок веревки, а хвост вилял победно и радостно.
Захлебываясь лаем, он бросился к Володьке, тот подхватил его на руки, и Филимон мгновенно облизал своему хозяину лицо. Обычно такие телячьи нежности Володькой не допускались, но в тот миг он был так счастлив, что позволял Фильке все. Он сам целовал щенка в холодный влажный нос и приговаривал:
- Филька мой, Филимон, Филимоша…
Володькина мама принесла бульон и куриную ногу. Филимон с такой жадностью набросился на еду, что стало ясно: пес не ел несколько дней.
- Да какой же это злодей тебя голодом морил, псина ты моя милая?! - возмутилась мама.
- Гляди, Володька, - сказал Таир, - видал, как конец веревки замусолен? Она не оборвана, ее Филимон перегрыз.
- Вот бы найти этого гада, который Фильку мучил! Я не я буду, если не найду!
- А что?! - загорелся Таир. - И найдем! Нас Филька отведет.
Филимон внимательно глядел ребятам в глаза и всякий раз, услышав свое имя, с готовностью вскакивал.
- Мальчики, может, подождете, пока отец с моря придет? - сказала мама. - Наверняка тот, кто морил Фильку голодом, человек плохой.
- Да что, мы в лесу живем? Не бойся ты, пожалуйста!
- Филька! Вперед! Веди! - закричал Таир, и Филимон бойко побежал, поминутно оглядываясь на мальчишек.
Миновали одну улицу, другую, свернули в заросший травой окраинный переулок. В конце переулка дома кончались, узкая извилистая тропка вела в горы.
Таир и Володька недоуменно переглянулись, но Филимон с прежней уверенностью бежал вперед. Ребята припустили за ним. Тропинка петляла, змеилась, но упорно вела все выше в горы. Начался голубой грабовый лес. Голубым он был оттого, что стволы деревьев обросли густым синеватым мхом. Только на грабах бывает такой мох. Филимон вдруг свернул с тропинки, и мальчишкам пришлось продираться сквозь густые кусты орешника.
- Куда это он нас завел? - спросил Таир.
Володька только плечами пожал. Ребята были мокрые от пота, исцарапанные; они тяжело дышали, но упрямо продолжали ломиться сквозь густые переплетения гибких веток.