Прогульщик - Матвеева Людмила Григорьевна 3 стр.


"Алеша, выходи!"

У воспитательницы Галочки, то есть Галины Александровны, плечи узенькие, брови тонкие, пушистые волосы похожи на шапочку из нежного какого-то меха. Глаза человека, готового огорчиться, если вдруг придется столкнуться с грубостью жизни.

Нет, Галина Александровна не хитрила с Гошей. Она пришла в интернат, потому что хотела перевернуть мир. Хотя бы вот этот мир одного интерната, маленький мир. Ей хотелось смелых и ярких перемен. А сама она нежная и слабенькая. Косточки тоненькие, как у птички. Дома ее называли слабосильной командой и не посылали в овощной магазин - разве наша хрупкая Галочка дотащит сумку с картошкой?

Рядом с ней Гоша показался себе сильным. Кулаки твердые, мускулы вон какие. Пока Стас, его друг, был в колонии, Гоша считался самым сильным во дворе. Но вот настал день, и Стас вернулся из колонии общего режима для несовершеннолетних. Полным именем, не пропуская ни единого слова, Стас называл это учреждение. Стас, конечно, был всех сильнее. С таким другом Гоша никого не боялся ни во дворе, ни в микрорайоне, ни в школе. Он любил Стасика, но их разлучили. После дурацкой истории в "Универсаме" их поволокли в милицию. И сразу же бабушка стала собирать справки для интерната. Из-за пачки печенья круто переменилась жизнь. Справедливо ли это? Нет, конечно. А где она, справедливость?

Ничего он рассказывать воспитательнице не стал. А без этого никто не поймет Гошу Нечушкина. Да ему и не надо, чтобы его понимали. Мама скоро заберет его. Гоша, к счастью, умеет выгонять из головы плохие мысли и впускать в голову хорошие мысли. Без этого жить плохо и трудно.

Раньше, в той жизни, было все на своих местах.

Когда Гоша Нечушкин выходил во двор, из окон и с балконов начинали кричать:

- Толик! Быстро домой! Каша стынет!

- Валера! Уроки делать!

- Света! Посуду мыть!

- Лена! Упражнение переписывать!

Гоша хохотал. Ясно, какие тут упражнения и каши. Самые простодушные люди на свете, это, конечно, матери. Тоже еще хитрость. Дрожат над своими детками, а любому это видно. А чего они боятся, эти мамки? А боятся они, что сынок или доченька попадут в плохую компанию. Гоша - и есть плохая компания. И ты, детка, не подходи к нехорошему мальчику Гоше.

А ему каково считаться нехорошим мальчиком? Он решил: ему без разницы. Они ему сто лет не нужны, эти Толики, Валерики, Коленьки.

Теперь их мамаши могут радоваться - нет больше во дворе Гоши Нечушкина.

Галина Александровна храбро тряхнула головой:

- Справимся, правда же?

И улыбнулась как-то беспомощно…

Вместе они прошли мимо спортивного зала, там заканчивались занятия гимнастической секции. В приоткрытую дверь было видно, как девчонки прыгают через "коня", а одна вцепилась в кольца, сильно раскачалась, и волосы летели за ней. Кажется, это была Ира Косточкова.

- А вот здесь актовый зал, только он заперт. Там рояль. А по субботам бывает кино. Ты какие фильмы любишь? Про войну? Или про школу?

- Всякие люблю, если интересные.

Они поднялись на третий этаж и снова оказались в игровой. Ребят не было. Куклы и машины остались на прежних местах. Интересно, куда ушли ребята. Денис, Слава Хватов - кто кого обыграл? Интересно, отпускают здесь гулять без воспитателей? Или, как в детском саду, парами под присмотром?

Галина Александровна оглядела пустую комнату.

- Сейчас поставим на место, вот так. Вообще-то их должен приводить в порядок Слава Хватов, он сегодня дежурит по игровой. Но вот убежал.

Она расставляла стулья, Гоша смотрел. Он не помогал ей, а она почему-то не упрекала. Он подумал немного и сказал:

- Не бойтесь никого. Кто будет нарываться - получит по шее. И все будет о’кей.

Она весело остановилась, держа стул.

- Вообще-то я против крайних мер. И надеюсь, что это не понадобится. Но тебе, Гоша, безусловно, благодарна.

Галочка, то есть Галина Александровна, иногда выражалась немного торжественно.

- Я высоко ценю всякое благородство. Но в принципе считаю, что любой спорный вопрос можно решить без физической расправы.

Гоша таких сложных оборотов речи никогда не слышал. Но он понял Галину Александровну очень даже хорошо.

А она поправила салфетку на столике, положила на место журналы. Она не делала ему замечаний: "Почему стоишь и не помогаешь". Она не цеплялась к человеку по пустякам, эта новенькая воспитательница. Гоша подумал, что ему, кажется, повезло. Могла достаться какая-нибудь мымра. А эта не мымра.

Он и сам не заметил, как начал тоже расставлять стулья, а потом собрал в коробку шашки. Она тем временем собирала с пола костяшки домино.

Откуда-то опять запахло щами. Гоша захотел есть. Интересно, скоро у них обед? Не забыли бы его позвать. Куда они все умотали?

Порядок навели в игровой быстро. Тут Галина Александровна сказала негромко:

- Алеша Китаев, будь добр, подойди ко мне.

Гоша огляделся - никакого Алеши Китаева нигде не было. Сидели вокруг куклы, выпрямив неживые руки. Коробки с играми ровненько стояли на полке. Тут воспитательница подошла к большому шкафу, приоткрыла дверцу. Там, в шкафу, висели школьные форменные платья. А внизу, привалившись спиной в угол шкафа, удобно сидел мальчик. Он с увлечением читал толстую книгу. Он даже не сразу заметил Галину Александровну. Потом положил книгу на коленку, а сам моргал от яркого света.

- Алеша, ну что за привычка - читать в шкафу? Неужели нет другого места? То есть я понимаю, что нет другого места. Но это же не вариант.

- Да, да, - ответил он рассеянно, - сейчас, главу только дочитаю.

- Ты уже часа два тут сидишь. Глаза портишь. Выйди, Алеша, я очень прошу.

- Конечно, конечно. - Алеша Китаев все-таки дочитал страницу.

"Псих", - подумал Гоша.

Алеша наконец вылез. Был он высокий, на голове мягкий ежик, мирный, светлый. В глазах виноватая улыбка. Симпатичный какой. Гоше вообще нравятся высокие - им он больше доверяет. А маленьких считает ехидными.

- Пойди, пожалуйста, Алеша, помоги дежурным накрыть на столы.

Алеше не очень хотелось бежать в столовую и помогать дежурным.

- Я, Галина Александровна, совершенно не порчу зрение. Знаете, почему? Потому что оставляю приоткрытой дверцу. Там, в шкафу, совсем светло. Можете проверить сами. - И засмеялся. Наверное, представил, как воспитательница полезет в шкаф. - Во-вторых, Галина Александровна, глаза испортить в наше время совсем нестрашно.

- Ты пойдешь наконец в столовую, Алеша? - весело поинтересовалась Галина Александровна.

- Конечно-конечно, я уже иду. Только расскажу вам про зрение, это интересно.

Китаев сделал шаг к двери, совсем короткий шажок.

Гоше нравился Китаев. Не было в нем наглого любопытства, не было настырности. Ах, новенький? Ну-ка мы вытаращимся на него. Ну-ка зададим штук сто вопросов. Ну-ка выясним, что ты из себя представляешь, новенький. С чем тебя едят? А если тебя стукнуть? Или подразнить? Этому Китаеву, видно, все до лампочки. Вот и кеды у этого великого читателя развязались, шнурки волочатся по полу. Так и хочется наступить. Наверное, если бы в комнате не было воспитательницы, Гоша наступил бы на шнурок. Совсем не потому, что он плохой человек, - Гоша. И не потому, что он как-то враждебно настроен против Алеши Китаева. Наоборот, ему симпатичен Китаев. Просто трудно удержаться. Он наступил бы незаметно, потихоньку. И Китаев грохнулся бы на пол. Длинные падают с особым грохотом.

Но воспитательница стояла посреди комнаты. И Гоша не стал больше глядеть на белые длинные шнурки.

Китаев остановился в дверях:

- Галина Александровна, вы только послушайте. Такие вещи надо знать. Есть академик знаменитый, я видел по телевизору. Он исправляет любые глаза. Кто плохо видит, - от него выходит с прекрасным зрением. Скоро все очкарики выбросят свои очки, так сказал сам академик.

- Ну хорошо, хорошо. - Воспитательница подошла к Алешке и вдруг погладила его по мягкому ежику на круглой голове. Гоше стало отчего-то неприятно: зачем всех-то гладить? Не кошки. Китаев к тому же все-таки с приветом - нормальный человек в шкафу читать не станет.

Он уже шагнул за дверь, но обернулся:

- А фамилия академика, как у нашей Лиды. Федоров. Честно. Может, родственник?

- Очень даже может быть. Поторопись, пожалуйста, Алеша.

Китаев настроился рассказать еще что-то увлекательное, но Галина Александровна взяла его за плечи, засмеялась и выпроводила в коридор. Гоша слышал, как мягко затопали Алешины кеды. Побежал все-таки в столовую.

Гоша совсем не знал Китаева. Но было очень жалко человека, которому негде уединиться - только в шкафу.

Когда через полчаса Гоша оказался на лестнице, он сразу увидел Китаева. Сидя на ступеньке, Алеша продолжал тонуть в своей книге. Но Гошу заметил, поднял лицо и весело подмигнул.

- Дежурные меня из столовой выгнали. Честно. Чего смеешься?

- А почему выгнали?

- Я медлительный. Они говорят, плохо помогаю, только под ногами путаюсь. Настя пошла вместо меня, она быстренькая.

Садись за наш стол

Этот день был самым длинным днем в Гошиной жизни. Трудно было даже представить себе, что еще утром сегодня он спал у себя дома, на своем диванчике. А теперь только середина дня, а так много всего произошло. И совсем далеко был теперь Стас. И Светка была жутко далеко.

На днях она выманила у Гоши увеличительное стекло.

- Дай посмотреть на минутку. Жадный! Смотри, Стас, зажал и держит.

- Да на, возьми. - Кому приятно, когда называют жадным? Особенно это задевает, если на самом деле жадничаешь. И он тут же притворился, что ему нисколько не жалко. - На, Светка, возьми. Я верю, что на минутку.

Она цапнула увеличилку, гладенькую, холодненькую, тяжеленькую. Выпуклое стеклышко, такое приятное. Она схватила его своей тощей куриной лапой. И тут же отбежала.

- Обманули дурака! Моя теперь! Мне давно такая нужна! Эх ты, тяпа!

Она умчалась в свой подъезд. И Гоша хлопал глазами.

Так и осталась увеличилка у Светки. А через эту увеличилку можно прожигать бумагу и даже деревяшку. Если, конечно, удастся поймать солнечный луч.

Гоша бредет по коридору. Встретилась ему озабоченная Лидия Федоровна.

- Ну что, привыкаешь? Ты один не ходи, будь с коллективом.

Можно было ей не отвечать, она спешила.

- Эй, новенький! Пошли обедать, - позвала девочка.

Она уже входила в столовую и манила его рукой.

Это была необыкновенная девочка. Гоша никогда таких не видел. Она была какая-то золотистая. Светло-коричневые глаза в пушистых золотых ресницах. Волосы, как листья кленов за окном. И щеки, и руки тоже золотятся, когда на них попадает солнце.

- Садись за наш стол, сюда, сюда. - Она тянула его, золотистая девочка. - У нас как раз место свободное.

Гоша не сразу сел. Конечно, ему больше хотелось туда, где сидели мальчишки. Но они его не звали, а торчать посреди столовой у всех на виду тоже было ни к чему. И так все на него пялились, так ему казалось - и большие, и малыши все глазели на Гошу, во всяком случае, так ему казалось. Гул стоял в столовой, все разговаривали, и Гоше чудилось, что только - о нем.

Он сел за стол золотистой девочки. Там сидели еще две девчонки - Ира Косточкова стреляла черными глазищами по всей столовой, кому-то кивала, кому-то улыбалась, кому-то махала рукой. Свои роскошные волосы Ира собрала теперь пучком на макушке и стала похожа на взрослую девушку. Другая девчонка, Алла Шикляева, сидела подчеркнуто отрешенная от всех. Она глядела мимо поверх всего - тарелок, голов, Гоши. Сказала все-таки:

- Тебя зовут Гоша? А меня Алла Шикляева. Будем знакомы, очень приятно.

Золотистая засмеялась:

- Алка строит из себя. Ты чего, Шикляева?

Но Алла уже опять смотрела мимо них, гордо вздернув подбородок.

Гоша исподлобья оглядел столовую - никто его особенно не разглядывал, и он стал есть. Щи оказались вкусными, бабушка дома редко варила первое.

Золотистая девочка тихо сказала Гоше:

- Меня мама в субботу домой возьмет. Может, в цирк пойдем с мамой. Она в прошлую субботу тоже хотела меня взять, но не смогла. А теперь уж возьмет обязательно. Я предчувствую.

Гоша кивнул. Возьмет и возьмет. Его, Гошу Нечушкина, мама совсем заберет отсюда, но он не станет заранее говорить об этом.

Золотистая продолжала:

- Она меня всегда на выходные берет, моя мама, - Золотые глаза мягко светились от счастья. - Моя мама, как освободится на фабрике, так сразу едет за мной через весь город. Она без меня жить не может - очень ко мне привязана. Мама ни за что меня в интернат бы не отдала, но у нее на фабрике работа в две смены, у моей мамы.

Ей, этой девочке, было необходимо произносить слово "мама", она его повторяла, повторяла. Гоша ее не прерывал.

- Знаешь, моя мама на меня похожа. Ой, что я говорю? - Золотистая замахала руками, в одной была ложка, в другой - хлеб. - Не она на меня, конечно, а я на маму похожа! Ты, Гоша, летом в лагере был? - Она говорила настойчиво: не отвлекайся, слушай. Даже за рукав его подергала.

- Да, слышу, слышу. Был я в лагере три смены. - Он жевал котлету, картошку, а она, рыжая-золотистая, все нашептывала ему в самое ухо:

- Я тоже три смены. У нас очень хороший лагерь. Никто не дразнил меня. Кому какое дело, интернатская я или нет. Ни один человек не обзывался. Правда, я скрывала, - лицо у золотистой стало лукавым, - говорила всем, что я домашняя, а не интернатская. Их же не касается, правда? Ты слушаешь меня?

- Угу. - Гоша допил компот, вытряхнул из стакана в рот сморщенную сушеную грушу. Эта странная девочка почти не ела. Торопливо рассказывала, волновалась.

- Все было очень хорошо, но тут пришел родительский день…

Родительский день…

Девочка рассказывает, она говорит веселым голосом, но Гоша чувствует, как ей несладко, этой золотистой. И голосок радостный, и глаза сияют, и румяная она, и красивая, и сытая - вон котлету не съела и компот оставила. А все равно - плохо ей, и сразу это слышно.

Щебечет, щебечет золотистая, не ноет, не канючит. И молодчина.

- Представляешь, Гоша, все стоят у забора, встречают родителей. И я стою со всеми, маму встречаю. Я же знаю, она приедет обязательно - никого, кроме меня, у нее нет. Она же соскучилась, моя мама. И я, конечно, соскучилась. Смотрю на дорогу, когда же покажется автобус с нашими родителями. И вот он едет, автобус. Мы все прямо заплясали. Едут, едут! И автобус большой, полно мам, бабушек, отцов даже. Все с сумками, с гостинцами. Всех ребят разбирают. А моей мамы нет. Ну нет, и все. Представляешь? Они своих хватают, вместе уходят. И я одна там осталась, у забора. Я все равно верю и жду - приедет мама позже. Что такого? Работа у нее, у мамы моей. Стою, стою. Девчонки подходят, жуют свои конфеты, спрашивают: "Лида, а Лида, что же она не едет, твоя мама?" Без ехидства, просто интересуются. А я говорю: "Не волнуйтесь, приедет. Я свою маму знаю".

Столовая пустеет, а Лида все щебечет, золотая птица. Гоше интересно - приехала к ней мать или нет? Хорошо бы приехала. Он и сам не заметил, как начал сочувствовать Лиде. И не сразу обратил внимание на Иру и Аллу, которые подталкивали друг дружку, посмеивались и показывали глазами на Лиду. Ира Косточкова подмигнула Алле, Алла прыснула в ладошку.

Откуда знать Гоше, что Лида в сотый раз рассказывает свою историю про родительский день. В сотый - пятисотый. И все здесь знают ее наизусть. А новенький слушает, разинул рот, развесил уши.

Лида отодвигает от себя почти полный стакан компота. Она так благодарна Гоше за участие. Она твердит:

- Приедет, приедет моя мама, - я девочкам говорю. А сама вдруг спохватилась: дура я дура! Ну просто совсем дуреха! Как же может мама приехать! Она же адреса не знает! Откуда ей адрес-то знать? Моя мама меня в лагерь не провожала. Их-то всех провожали до самого лагеря, а я одна приехала. Ну, так получилось. Не знает мама адреса, и не сможет она приехать. Расстроилась я жутко, чуть не плачу. И потом думаю: а почему не могла она узнать адрес? Пошла на завод, от которого этот лагерь, и спросила. Моя мама очень толковая. Когда ей надо, она все может узнать. Надежду не теряла. До вечера стояла я у ворот, даже обедать не пошла. И вожатая ко мне не приставала. Она понимала: я же маму жду!

- Приехала? - Гоша даже привстал и наклонился к Лиде. Так чего-то жалко ему стало эту позолоченную. Уж больно весело она рассказывала свою невеселую историю. Так и видел Гоша рыжую голову в летний вечер у забора. Шумит большой лагерь, кто в футбол играет, кто на танцы собирается - дискотека каждый день. И все жуют сладости. А она, эта Лида, там маячит, верит. - Так приехала она или нет?

Девчонки хихикали:

- Прямо, приехала, разлетелась, - басом сказала Ира Косточкова. Алла Шикляева заливалась, откинув голову. Мальчишки за соседним столом тоже смеялись. Театр! Денис Крысятников тряс большой головой. Славка Хватов приговаривал: "Ой, помру". И еще там был один с торчащими ушами и приплюснутым носом. Этого Гоша еще не видел. Но сразу заметил: взгляд был больно нахальный, придирчивый какой-то взгляд.

Золотистая Лида перестала щебетать, резко дернулась, будто ее ударили. Погасшим голосом сказала:

- Не приехала. Ну и что? Была уважительная причина: мама, оказалось, в тот день выпила холодного пива, у нее распухла щека. У моей мамы. Куда она в таком виде поедет? - Лида приложила кулак к щеке, показала, какой здоровенный флюс был у ее мамы.

Гоша рявкнул на девчонок:

- Чего смешного-то? Хихикают, как крысы.

- Причем здесь крысы? - Ира Косточкова перестала смеяться и сердито поглядела на Гошу. - Она же всем вот так надоела, эта Лидка Федорова. Замучила нас своей мамой. Пудрит нам мозги, правда, Вова?

И за соседним столом кивнул Вова с торчащими ушами. Величественно кивнул, как будто был главнее всех.

Назад Дальше