Люди расходились. Торнтон повернул Джо за плечи, и они пошли. Штанина у мальчика волочилась по земле. Полисмен шел рядом с ними, вполголоса говоря что-то Торнтону.
Едва они скрылись во внутренних дверях магазина, Айк сорвался с места. Он подбежал к прилавку и остановился. Часы над дверями показывали четыре.
Он опаздывал на работу. Расталкивая встречных, Айк бросился вниз по Мейнстрит.
* * *
Где-то далеко-далеко возник сиплый вой гудка. Звук пронесся низко над длинным рядом одинаковых кирпичных зданий на берегу и поплыл по воде канала.
- Час ночи, - сказал Менсон, - пора ложиться. - Он встал кряхтя и в темноте принялся обматывать шарф вокруг шеи.
Джо плюнул в воду и тихонько приложил руку к щеке.
- Ты меня очень больно ударил. До сих пор кровь идет из губы.
- Я же не знал, - сказал Айк. - Он взял брата за руку. - Ты сплюнь. Здо́рово больно?
- Нет, теперь ничего.
- Ты прости, я ведь не знал.
- Ничего…
- Ты тут не виноват, - сказал Бриджер. - Никто из вас не виноват. - Он бережно достал из кармана окурок и стал рассматривать его в полумраке.
- Ты зря на него так набросился, - сказал Джузеппе. - Надо же было разобраться…
- Я же не знал, - сказал Айк сквозь сжатые губы и ударил кулаком по бетону. - Мне в голову не могла прийти такая штука.
- Ну так надо было послушать людей. - Джузеппе, сидя на бетоне, согнул одну ногу в колене и положил на нее острый подбородок. В полумраке его лицо казалось еще более худым, чем оно было на самом деле.
- Я же говорю, что никто не виноват, - повторил Бриджер. - Тут расстраиваться нечего.
- А интересно… - Менсон топтался у самой стенки моста, где была кромешная тьма. Ему не хотелось ложиться. - А интересно, женщина, у которой ты вытащил кошелек, тоже знала?
- Знала… - сказал Джо, - все знали. - Он совсем ссутулился и подпер рукой щеку.
- А зачем понадобилось этим скотам устраивать такую штуку? - сказал Айк. - Ведь в магазине было всего человек пятьдесят, ну семьдесят.
- Они не только на них рассчитывали, - сказал Бриджер. - Тут всё дело в том, что у этих семидесяти, которые видели, есть еще семьсот знакомых, а у тех еще семь тысяч. Такая история пройдет по всему городу.
- И в газеты попадет?
- Конечно. Хотя газетам избиратели не очень-то верят. Тут всё дело в том, что об этом будут рассказывать. Человек услышит и запомнит. Когда тебе твой знакомый расскажет: вот, мол, Торнтон какой хороший, ты поверишь. А газете никогда.
- Здо́рово придумано, - сказал Менсон. - Они наверно, хорошо заплатят тому, кто это выдумал. - Он зашуршал газетой, раскладывая ее на бетоне. - Долларов 200, наверное, получит.
- Наверно, - сказал Джузеппе. - У них деньги есть.
- Они, - неожиданно сказал Джо, - они особенно требовали, чтобы я из магазина выбежал, и меня на улице поймали. Я боялся выбегать. Но они сказали, что тогда ничего не заплатят мне.
- Бизнес, - сказал Бриджер. - Эти выборы тоже бизнес для них.
- Они обещали, - взволнованно продолжал Джо; он выпрямился и встряхнул кудлатой маленькой головой. - Они обещали, что на улице будет их человек, и он поймает меня сразу у выхода. Но там никого не было… Они нарочно сделали так, чтобы больше шуму было.
- И я тебя еще ударил, - сказал Айк. - Я себе простить не могу.
- Ты сюда влетел как бешеный, - сказал Джузеппе. - Тебя не удержать было.
- А десять долларов он сразу отобрал? - спросил Менсон.
- Сразу, - ответил Джо. - Он меня для того и повел к директору. Я ведь знал, что за всё получу только три доллара. Один после репетиции и два, когда всё сделаю… Я не думал, что так страшно будет. На репетиции легко было. Директор магазина меня учил, как делать.
- Он тебе сказал, что́ говорить? - спросил итальянец.
- Каждое слово. Сначала они хотели, чтобы я больше говорил. Но я путался, и Торнтон сказал, что пусть лучше будет только "да" и "нет".
- Просто цирк, - усмехнулся Джузеппе.
- А я поверил, - сказал Айк. - Я этого Торнтона на горбу готов был носить. Вот собака! Я ему завтра эти два доллара в рожу брошу.
- Не надо, - сказал Бриджер. - Он обрадуется и подберет. Думаешь, ему раньше в рожу не плевали? Еще как плевали! Этот Торнтон - стреляная птица. Он свою карьеру в тюрьме начинал. Попал за подделку подписи. А потом шпионил за рабочими. Теперь занимается травлей коммунистов. Поэтому его и выдвигают в мэры.
- Что теперь делать? - Айк сжал кулаки. - Что делать?
- А вот что! - Бриджер приподнялся и взмахнул сжатым кулаком. - Бороться надо! Не опускаться, не забывать, что мы рабочие. Они думают, что загнали нас под мост, лишили работы, и теперь можно нас купить за доллар. Им это выгодно, они этого и добиваются, чтобы мы опустились, и нам было бы всё равно: дадут доллар - и мы голосовать пойдем за какую-нибудь свинью; дадут пять - и мы штрейкбрехерами станем; десять дадут - и мы полетим в Корею жечь людей напалмом. - Он говорил горячо, подчеркивая каждое слово резким движением руки. - А мы должны доказать, что это не так: за доллар мы не продадимся, и в Корею не полетим, нет! И если мы будем стойкими, тогда мы вылезем из-под моста. - Он замолчал и потом прибавил уже обычным спокойным голосом:
- Ты знаешь, на Двенадцатой улице есть музыкальный театр.
- Ну? - нетерпеливо сказал Айк.
- А напротив маленький домик, трехэтажный, нештукатуренный. Видел когда-нибудь?
- Ну видел.
- В этом домике комитет рабочей партии. Ты запомни, что есть такой комитет, и где он находится.
- Я не только запомню, - сказал Айк. - Я завтра же туда пойду…
- Вместе пойдем, - сказал Джо. - А по дороге я сорву портрет этого Торнтона, который висит на углу.
Когда где-то возле кожевенной фабрики снова возник сиплый гудок, под мостом все уже улеглись.
Айк обнял мальчика и прошептал ему в самое ухо:
- Ну, больше они тебя не поймают на такую штуку. Правда, Джо? Ни за что.
- Конечно, не поймают.
- Ты не думай, что мы всегда так будем жить. Мы что-нибудь сделаем. Это не навсегда…
Еще через полчаса все уже спали под мостом: Бриджер - на спине, широко раскинув руки и ноги, Айк - тесно прижавшись к брату, а маленький итальянец - скорчившись и обхватив колени руками.
Неожиданно Менсон завозился. Он поднялся и сел, ощупывая повязанную шарфом шею. Кругом было совсем тихо, только дыхание людей и стук падающих на бетон капель нарушали тишину. Менсон долго сидел задумавшись. Потом он поднял голову, как будто прислушиваясь к чему-то, и сказал:
- А, может быть, в Советском Союзе и правда нет безработных.
МЕКСИКАНЦЫ
- Вот идет мексиканец, - сказал Данни.
- Пусть идет, - Хьюз поднял наполовину налитый стакан с виски и стал смотреть на приближавшегося мексиканца.
Тот шел медленно, обходя штабеля ящиков с апельсинами, которыми был заставлен двор фермы. В некотором отдалении от него следовала семья: жена - женщина лет сорока, сгорбленная, с резкими чертами лица; худощавая девушка лет шестнадцати и двое мальчиков - десяти и пяти лет, - оба смуглые, черноволосые, с быстрыми и диковатыми движениями.
- Ничего себе семейка, - сказал Хьюз, - целый курятник.
- А чего ему надо? - спросил Данни. - Ты его не рассчитал еще?
- Ну да, не рассчитал! Я вчера со всеми покончил. Наверное, что-нибудь не понравилось.
Мексиканец подошел к самой веранде, где сидели за столиком Данни и Хьюз, оглянулся и что-то сказал своим. Те остановились шагах в пяти от него. Мужчина поднял голову и, глядя на Хьюза, сказал несколько слов по-испански. Он был маленького роста, худой и высохший, с желтыми выгоревшими усами. Одежда у него была рваная и много раз заплатанная, но разноцветные заплатки и потрепанная широкополая мексиканская шляпа придавали ему какой-то оттенок щегольства и независимости.
- Чего он хочет? - спросил Хьюз. - Ты ведь их понимаешь. Бормочет что-то на своем языке.
- Да, - хихикнув, подтвердил Данни. - Ни черта не знает английского. Ни одного слова. Я еще, когда нанимал, обратил внимание. А девчонка, кажется, немного разговаривает. - Он повернул голову и заговорил с мексиканцем на его языке.
Тот ответил тихим хриплым голосом. Его черные глаза напряженно смотрели на Хьюза. Данни повернулся к Хьюзу.
- Хочет поговорить с тобой. Кажется, недоволен расчетом.
- Ну его к черту, - лениво протянул Хьюз. Большой, красной от загара рукой он подлил виски в стакан. - Скажи ему, пусть подождет. Мы сейчас заняты.
- А, может быть, отпустишь его? - неуверенно сказал Данни. - Будет тут стоять над душой.
- Нет, - отрезал Хьюз. - Пусть покоптится на солнце. Видишь, какой у него гордый вид, - одна шляпа чего стоит!
- Ну ладно. - Данни сквозь желтые зубы сплюнул слюну от жеванного табака, повернулся к мужчине и сказал по-испански, чтобы тот ждал.
Мексиканец неохотно повернулся и пошел к своим. Он сказал им одно короткое слово. Женщина оглянулась, раздумывая, на что бы присесть, но на пыльном дворе фермы ничего не было, кроме высоких штабелей из ящиков. Она вздохнула и выпрямилась. Мальчишки завозились между собой, но женщина искоса взглянула на них - и они затихли, спрятавшись за ее юбкой.
Было около 12 часов дня. Жара стояла страшная. Мужчина вытер пот со лба и достал из кармана табак и клочок бумаги. Он свертывал папиросу медленно и осторожно.
- Ну и шваль же ты привез на этот раз! - усмехнулся Хьюз. - Ты, наверное, брал их всех прямо из больницы. Вот посмотри хоть на этого, - он показал на мексиканца, - одни кости.
- Шваль или не шваль, - сказал Данни, - а дело сделано.
Дело действительно было сделано. Сотни тысяч апельсинов были уложены в ящики.
Хьюз был здесь хозяином. У него насчитывалось около пятисот акров плодового сада. Кроме того, он владел маленьким консервным заводом в Сакраменто.
Данни был вербовщиком. Его дело состояло в том, чтобы набрать в Мексике, Пуэрто-Рико или еще где-нибудь рабочих на сезон уборки и привезти их сюда, в Калифорнию. По договоренности с фермерами он получал по доллару с человека за каждый проработанный день.
- Да, дело сделано, - согласился Хьюз. - А кто его знает, какой будет спрос в этом году на сок и повидло!
- Ничего, - Данни хлопнул его по плечу. - Ты не прогоришь, не бойся. Такие не прогорают.
Хьюз усмехнулся. Помолчав, он сказал:
- Не люблю я этого виски. У меня потом от него голова болит. Да и жарко очень.
- Молодец ты, - сказал Данни, - даже виски не пьешь. - Он замолчал и в пьяном раздумье посмотрел на мексиканца. - Интересно, куда они потом деваются?
- Кто? - спросил Хьюз.
- Да вот эти, сезонные рабочие.
Хьюз пожал плечами.
- Во время уборки, - продолжал Данни заплетающимся языком, - их здесь всегда бывает такая уйма. Я сам привез человек пятьсот. Пока урожай не снят, они работают. Потом мотаются по дорогам, нищенствуют. А потом все куда-то исчезают.
- Подыхают, наверное, - сказал Хьюз. - Не буду я больше пить. - Он отодвинул стакан.
Мексиканец с семьей попрежнему стояли во дворе. Солнце палило беспощадно. Рабочие, нагружавшие машину в дальнем конце двора, двигались, несмотря на присутствие хозяина, медленно, как в полусне. Над бесконечным плодовым садом, правильные ряды которого поднимались сразу от дороги к холму, стояло синее марево. Воздух как будто сгустился.
Мексиканец облизал пересохшие губы, посмотрел на веранду и отвел глаза в сторону. Двое гринго сидели за столом. Они сидели в тени, а он с семьей стоял на жаре и ждал. Это его не удивляло. Сколько он себя помнил, всегда было так, что он либо работал на жаре, либо стоял и ждал, а кто-то из гринго сидел в тени и смотрел. Ему, мексиканцу, было свойственно работать, как птице летать. Гринго было свойственно сидеть и смотреть, как другие работают, как змее свойственно ползать. Они не могли понять друг друга, как змея не может понять человека. Поэтому он относился к гринго с холодною ненавистью, смешанной с презрением, как человек относится к ползучим гадам.
Хьюз, сидя на веранде, всё это смутно чувствовал.
- Ты видишь, - сказал он Данни. - Этот мексиканец больше не подойдет. Будет стоять и ждать, пока я его не позову. Хоть неделю. Ненавидит нас. Ненавидит всех американцев.
Мексиканец в своей большой шляпе, женщина и девушка смотрели вниз, на пыльную землю. Они понимали, что гринго на веранде говорят о них, но в их позах чувствовалось полнейшее равнодушие к тому, что американцы могли говорить и думать. Только мальчики с любопытством смотрели на веранду.
- Эй, малый, - Данни взял со стола кусок дыни и поманил старшего мальчика. - Хочешь дыни?
Мальчик взглянул на мать. Та, сверкнув глазами, что-то резко сказала ему. Он отступил за ее юбку.
- Ну и пусть стоят, - произнес Данни обиженно. Грязной рукой он стер пот со лба. - Пусть стоят до вечера.
- Да ну их, - сказал Хьюз поднимаясь. - Надоели. Прямо какой-то парад нищих. Давай разберемся с ними. Ты будешь переводить.
Данни встал и, пошатнувшись, схватился за стол.
- Надо бы еще стаканчик выпить, - сказал он жалобно.
- Хватит, - отрубил Хьюз. - Эй, Майк, - крикнул он в сторону двери. - Давай сюда списки. Тут еще один недовольный пришел.
Из двери на веранду выглянуло загорелое лицо с рыжими бачками. Это был Майк - повар, счетовод и сторож. Раньше он выступал на ринге, но в драке ему сломали руку, и он работал теперь на ферме. Майк бросил взгляд на маленького мексиканца.
- Сейчас.
Через минуту он вышел на веранду с большой бухгалтерской книгой в руках, сел за стол и сказал:
- Этого я помню, его зовут Мачадо.
Данни спустился во двор и прислонился к веранде.
- Иди сюда, - крикнул он мексиканцу на его языке.
Мужчина сделал два шага вперед.
- Ну, в чем дело? - спросил Хьюз с веранды. - Спроси его, в чем дело, Данни.
Мексиканец начал говорить. Напряженно, не отрываясь, он смотрел на Хьюза и что-то объяснял. Речь у него была со множеством шипящих, но в то же время певучая и мелодичная. Один раз маленькой рукой с жесткими загрубевшими пальцами он сделал осторожный поясняющий жест.
Когда мексиканец кончил, заговорил Данни. Он плохо знал испанский и путался, вставляя в свою речь английские слова. Данни скоро замолчал, и снова мексиканец сказал несколько слов. Выражение лица у него не изменилось, он всё время смотрел только на Хьюза.
Данни объяснил:
- Он говорит, что, когда ехали сюда, я им обещал по сто долларов в месяц на семью. Они работали тридцать дней, а теперь вышло, что он еще двадцать долларов должен.
Мексиканец протянул руку с раскрытой ладонью. Потом приложил ее к сердцу.
- Он спрашивает, где же деньги. Говорит, что есть нечего.
- Ага, - сказал Майк с веранды. - Я нашел его в книге. У него мальчишка болел лихорадкой и кто-нибудь из семьи всё время с ним оставался. Потом мы еще брали за лекарство.
Данни перевел. Мексиканец ответил ему несколькими фразами.
- Он считает, что не могли с него вычесть так много.
- Ну, в чем дело? - сказал Хьюз. - Сейчас мы посчитаем. - Он сам начал объяснять мексиканцу. Тот слушал, не отрывая взгляда от красного лица хозяина. - У вас было трое работников. За тебя полтора доллара в день, жена и дочь - доллар. За детей, наверное, - 50 центов… Как мы за детей, Майк?
- Полдоллара за пару.
- Ну вот, - продолжал Хьюз. - Вы работали 31 день и еще один день до обеда. - Он показал на красных толстых пальцах. - Тридцать один, понимаешь?
Мексиканец кивнул.
- Всего получается около ста долларов.
Мексиканец опять кивнул.
- Ну, теперь начинаем высчитывать. За жилье 25 долларов. Переведи ему, Данни.
Данни перевел. Мексиканец что-то сказал ему.
- Он говорит, - пояснил Данни, - что их поместили в старом сарае. Там даже одной стены не было.
- Наплевать. - Хьюз сплюнул. - Мой сарай. Сколько хочу, столько и беру. Всё по закону.
Мексиканец, очевидно, знал слово "закон". Он печально кивнул. Хьюз перечислил другие вычеты: за столовую, инструменты, штрафы за невыход на работу.
Данни переводил.
- Ты объясни, что всё по закону, - сказал Хьюз. - Он должен двадцать долларов. За один день невыхода на работу я высчитываю заработок за три дня. Так что теперь он должен будет отрабатывать в саду.
Данни уже надоело переводить.
- Всё равно он ни черта не понимает. Видишь, стоит как пень. Давай лучше выпьем.
Маленький мексиканец глядел на Хьюза. Каждый раз при слове "закон" он печально кивал. Когда Данни кончил, он снова протянул руку и сказал несколько слов.
- Он говорит, что всё понял, - перевел Данни. - Просит пятнадцать долларов, как все получили. Он доберется до города и будет там искать работу.
- Вот осел, - злобно сказал Хьюз. Ему это тоже надоело. - Скажи ему, что он никуда не уйдет, будет отрабатывать здесь, в саду.
Данни перевел. Мексиканец задумался. Он смотрел в землю, потом поднял голову.
- Он говорит, что уйдет, - сказал Данни. - Не будет работать. Говорит, что когда начнутся дожди, им отсюда не выбраться.
- Уйдет, - Хьюз присвистнул. - Эй, Майк, покажи-ка ему, что у нас бывает с теми, кто уходит, не расплатившись.
Майк поднялся из-за стола. Он был голый до пояса. Лицо и шея у него были красные от загара. Грудь и плечи - белые, жирные и покрытые рыжеватыми волосами. Поигрывая огромными бицепсами, Майк спустился во двор и подошел к мексиканцу. Он был на треть выше мексиканца и вдвое шире его в плечах. Девушка позади сжала руки и шагнула к матери. Женщина переступила на месте и отбросила черную прядь жестких волос со лба. Ее суровое худое лицо не изменило выражения. Мальчишки держались за юбку матери, испуганно поблескивая черными круглыми глазами.
Шофер и двое рабочих, нагружавших машину возле ворот, прекратили работу. Шофер сел на подножку кабинки, оба грузчика подошли поближе и остановились на середине двора. Один из них, сутуловатый пожилой мужчина, сунул в рот порцию жевательного табаку. Другой, мальчишка лет четырнадцати, рыжеволосый и веснущатый, скрестил на груди руки. Данни хихикнул. Мексиканец без страха, печально посмотрел на Майка.
- Не хочешь работать? - Майк схватил его за выгоревшую на груди рубаху.
Мексиканец быстрым движением отступил, в руке у него тускло блеснул кривой садовый нож. Но Майк был настороже. Он уже привык объясняться с кочующими рабочими. В воздухе мелькнула толстая белая рука - и маленький мексиканец, отлетев на два шага, упал на землю. Его шляпа покатилась в сторону. Нож выпал из руки.
Девушка рванулась было к нему, но женщина остановила ее властным окриком. Они обе застыли, как будто окаменев. Сутуловатый рабочий сплюнул на землю жвачку.
Мексиканец медленно поднялся. Удар пришелся ему по челюсти. Фигуры Майка и Хьюза кружились и расплывались у него перед глазами.
- Дать ему еще одну плюху? - лениво спросил Майк, полуобернувшись к Хьюзу.
- Пока хватит, - ответил тот. - Он уже познакомился. Скажи ему, - обратился он к Данни, - что если он завтра не выйдет на работу, мы ему все кости переломаем.