* * *
Занятие второй группы в швейной мастерской затянулось. Девочкам хотелось дошить ярко-желтые передники с монограммой на кармане. Платочки такого же цвета были уже готовы. Даце помогала Дезии, у которой с шитьём не ладилось: то нитка обрывалась, то строчка шла вкривь и вкось. Кристина Яновна заставляла переделывать. Дезия от злости даже всплакнула.
Моросил нудный дождик. Даумант, натянув капюшон на голову, уже добрых полчаса переминался с ноги на ногу, когда в дверях училища, наконец, показались Байба и Даце.
- Есть разговор, - Даумант подошел к девушкам, взял Байбу за локоть.
- Интимный? - в глазах Даце запрыгали насмешливые чёртики.
- Интимный.
- Ну, тогда я пошла. Чао!
- Подожди, я сейчас, - крикнула Байба вслед.
- Не жди, - прервал Даумант.
Даце скрылась за углом.
- Мне надо тебе кое-что передать.
Даумант вручил Байбе письмо Тагила.
- Где ты его взял? - Байба покраснела.
- Вырвал из рук Дезии.
- Ты прочёл?
- Можешь быть уверена, что уже полгруппы прочли и теперь смеются над тобой.
Байба молчала.
- Ты всё ещё Тагила…
- Не надо, Даумант. Всё давно прошло и забыто. В ансамбле Тагила нет солистки, поэтому он не оставляет меня в покое. Но я не хочу. Да и некогда: учёба, репетиции каждый день.
- Ты не врёшь?
- Честное слово.
Нет, такие глаза не могли лгать. У Дауманта отлегло от сердца.
- Если этот прохвост не оставит тебя, скажи, я из него отбивную сделаю. И Дезия завтра получит, в другой раз ей такой номер не пройдет.
- Что Дезия? Сам говоришь, полгруппы читали письмо. Прямо как дети!
- Но так это оставить нельзя. Подумают о тебе невесть что, - не успокаивался Даумант.
- Пусть думают, что хотят, мне всё равно. Лучше сделать вид, что ничего не случилось.
Дауманту снова, как тогда на пляже, захотелось громко крикнуть "я люблю тебя", но он лишь сказал тихо:
- Ты хорошая.
* * *
Шумно затормозив, Тагил остановил машину у входа в училище. Байба даже не взглянула на тёмно-красные "Жигули".
- Садись. Подвезу, - Тагил, как всегда, элегантный, распахнул дверцу.
- Спасибо. Я пешком.
Девочки столпились у дверей, наблюдая за происходящим.
- Ну, пожалуйста. Нам надо поговорить.
Байба пожала плечами и села рядом с Тагилом.
- Почему не позвонила? Я ждал.
- Некогда. Учёба, практика.
- Пение, наверно, забросила.
- Нет, почему же? Пою в хоре училища и в ансамбле девушек, между прочим, лучшем в Риге. Ещё у Ирбе занимаюсь.
- А как фортепиано?
Байба молчала.
- Жаль. А, может быть, возобновим наши занятия?
- Спасибо, Тагил, но вряд ли выйдет.
- Парни соскучились. Я обещал им, что в воскресенье приведу тебя.
Тагил узнал об отношении к нему Байбы со слов Саниты. Избалованный вниманием, самоуверенный студент консерватории не мог и не хотел понять, что эта любовь прошла мимо него и что он сам во всем виноват.
Байба задумчиво смотрела на человека, которого совсем недавно обожала. Тонкие пальцы музыканта уверенно держали руль. В уголках губ застыла ироническая улыбка. Только карие глаза смотрели на Байбу удивленно и даже смущенно. Девушке казалось, что их разделяет не несколько месяцев, а целая вечность. Не так давно она краснела и бледнела от одного только взгляда Тагила. Всё своё будущее, счастье, успех она связывала с этим парнем, представляла, как они оба будут работать в ансамбле Тагила, станут знаменитыми, будут путешествовать по свету и конечно же - всегда любить друг друга. Куда всё это делось? В книгах пишут о первой любви, которая остается на всю жизнь, даже тогда, когда любимый погибает. А Тагил жив и здоров.
- Что мне сказать ребятам?
- В воскресенье я не могу.
- Почему?
Байба пристально посмотрела на Тагила. Он смутился, не выдержав её взгляда.
- Ты всё ещё сердишься на меня?
- Нет.
- Пойми. Мне уже 21. Я взрослый мужчина. А ты…
- Не надо, Тагил. Это не имеет никакого значения.
- Нет, имеет. Ты ещё наполовину ребенок. Я не имел никакого права…
- Я не ребенок, - прервала его Байба. - После того, что случилось, уже не ребёнок. Останови, мне здесь надо выйти.
Захлопнув дверцу, Байба, не оглядываясь, зашла в ближайший магазин.
"Красивая. Настоящий бутончик. Пожалуй, глупо было не воспользоваться ситуацией тогда, - размышлял Тагил. - Неужели она меня больше не любит? Не может быть. Ещё посмотрим, кто кого!"
- I love you, - известил звонкий женский голос в транзисторе. Байба не показывалась. Тагил запустил двигатель и поехал в клуб "Блазма".
"На всякий случай надо поискать новую солистку", - решил он.
* * *
Даумант, увидев, что Байба села в машину Тагила, так и остолбенел. Как же это? "Всё прошло и забыто", - утверждала она два дня назад. И вот, стоило этому хлыщу поманить пальцем, как она сама в машину лезет и вешается на шею.
Даумант зашел в магазин напитков и купил "бомбу". Шарахнет всё, до последней капли. Отец утверждает, что это помогает в горе.
Дома никого не было. Даумант взял на кухне стакан, чёрный хлеб и заперся у себя в комнате. Поставил перед собой портрет Байбы, который сам рисовал когда-то, и, глядя на него, наполнил стакан до краёв.
- Прозит, старушка! За твоё счастье. Пусть тебе в жизни повезёт! Чао!
Дрожащей рукой он налил третий стакан.
- Чего пялишься на меня своими телячьими глазищами? - обратился он к портрету. - Я, дурак, свято верил, что твои глаза никогда не лгут. Смешно! Ложь, всё ложь. Любовь, дружба, верность. Где они? - Даумант стукнул по портрету кулаком, стекло разбилось, рисунок порвался пополам.
Старший брат Кристап, не достучавшись, влез в комнату через открытое окно. Даумант, бледный, спал в кровати. Кристап спрятал бутылку и быстро прибрал комнату, чтобы мать ничего не заметила.
- Что с Даумантом? - разволновалась мать.
- Ничего, съел что-то нехорошее.
Мать заботливо поставила рядом с кроватью ведро. Для Дауманта это была трудная ночь.
- Никогда, никогда больше ни капли, - клялся он сам себе.
- Что с тобой? Неприятности в училище или в личной жизни? - спросил на другой день за завтраком Кристап. - Ты вчера вёл себя, как последний идиот.
- Не всем же быть суперумными паиньками.
- Ну-ну, не психуй. Всё наладится. Старики ни о чём не догадываются. Так что держи язык за зубами.
- Жутко противное самочувствие, - признался Даумант.
- Выпей минеральной воды, поможет, - Кристап собирался на лекцию. - Тебе в училище не надо идти?
- Ноги моей там больше не будет.
- Ого! Что это значит?
- Не твоё дело. Собирайся и сматывайся скорее.
Вечером на кухне отец открывал зубами бутылку дешевого вина и бормотал непослушным языком:
- Ничто так не успокаивает, как это лекарство. Наплюй на всех и иди к нам в столярный. Через полгода заработаешь кучу денег, я гарантирую.
Даумант слушал, подперев голову руками, с пьяной улыбкой. Мать в соседней комнате укладывала внука, по щекам её текли слёзы.
- Дауманта уже третий день нет в училище, - известил Том Байбу. - Ты не знаешь, почему?
Заволновалась и руководитель танцевального коллектива. Надвигался ежегодный праздник танца. Отсутствие одной пары грозило срывом многих номеров.
- Надо навестить, - решила Байба. - Может быть, заболел. Но одной как-то неудобно.
- Поедем вместе, - согласилась Даце.
Девушки долго стучали в двери, но напрасно. Тогда они заглянули в единственное освещенное окно. На столе валялись остатки пищи. На кровати кто-то спал.
- Это комната Дауманта, - прошептала Байба и отпрянула от окна.
Дане постучала в стекло. С трудом выбравшись из постели, Даумант подошел к окну.
- Чего надо?
- В комнату пригласишь? - спросила Даце.
- Дверь открыта.
Увидев Байбу, парень заволновался.
- У меня беспорядок, я не знал…
Даумант поспешно прикрыл постель и незаметно задвинул под кровать початую бутылку вина. На столе среди крошек, рядом с надкусанным куском колбасы валялся порванный и помятый портрет Байбы. Даце сложила его и попыталась разгладить. В комнате царила такая плотная тишина, что казалось: её можно резать ножом, как сыр. Байба смотрела на Дауманта, и глаза её наполнялись слезами.
- Скажи что-нибудь, отругай, кричи, только не смотри так, - взорвался Даумант. - Для меня невыносимо, что этот паршивый Тагил с тобой… Поэтому и напился.
- Как тебе не стыдно, Даумант, - прошептала Даце.
- Я ещё и стыдиться должен, да? Она сама обещала, что никогда больше с ним… А я, дурак, поверил. И что после того? За моей спиной встречается с Тагилом, разъезжает с ним на машине. Ещё смеются над таким идиотом, как я.
- Чокнутый Отелло. А ты не заметил, что на повороте Байба вышла?
- Как?
- Очень просто, открыла дверцу и убежала.
- Откуда ты знаешь?
- Видела. Если не веришь, спроси сам.
- Это правда?
Байба молча кивнула головой.
Даумант выглядел таким растерянным, что обе девушки с трудом сдерживали смех.
- Тогда же… тогда же всё в порядке. Это колоссально, что вы пришли. Иначе бы я ещё продолжал, и всё бы пошло кувырком. Девочки, теперь слушайте внимательно. Я, Даумант Петерсон, торжественно клянусь и обещаю никогда больше… Нет, это слишком! Скажем, года два не брать в рот ни капли спиртного. Можешь записать, Даце. Ещё немного внимания.
Даумант взял с книжной полки блокнот для рисования и коробку с цветными мелками.
- Байба, сядь на кровать Кристапа, пожалуйста, и не двигайся.
- Мне уйти? - насмешливо спросила Даце.
- Не шелести, мешаешь работать.
А Байба думала:
"Как может меняться человек! Тот, вылезший из постели, с опухшим лицом, сонный и злой, и этот - увлекся работой, забыв обо всем на свете, разглядывает моё лицо".
- Модель слишком серьёзна, хотелось бы выпросить улыбочку, а то мне по ночам будут сниться плохие сны.
- Ты что, этот портрет возьмёшь с собой в постель? - рассмеялась Даце.
- Нет, повешу на стенку.
* * *
В субботу, под вечер, у дверей училища стояли тёмно-красные "Жигули". Сначала учащиеся валили толпой, смеясь и толкаясь, потом, не спеша, выходили задержавшиеся по два, по одному. Байба и Даце заканчивали уборку кабинета химии.
- Гляди, вон твой рыцарь, - посмотрев в окно, сказала Даце.
- Пойдем через двор. Я не хочу его видеть.
- Ну и правильно.
- Леон не показывается уже целую неделю, - доложила Вита.
- У него по физике и алгебре пара. Наверно, бастует.
- Я могу вечером зайти к нему, - предложил Даумант. - Он живёт рядом.
Скрипучая калитка, державшаяся на одной петле, заросший сад, старый облезлый деревянный дом. Постучав, Даумант нажал ручку двери. Пахло кислыми щами.
- Эй, есть тут кто?
- Это ты, отец? - Даумант услышал слабый голос. Зажёгся свет.
Леон лежал в постели, поверх одеяла - пальто. В комнате стоял ледяной холод.
- А-а-а, это ты? - протянул он, не выказав никакой радости. - Ну, садись, раз припёрся. Я, как видишь, слёг. В груди колет - не вздохнуть и знобит. Старик тоже второй день не показывается. Дай попить. В кухне на лавке ведро. Мо́чи нет, как пить хочется.
Леон пил взахлеб, покашливая и дыша с хрипом. Потом в изнеможении откинулся на подушку. Даумант обвёл глазами неуютную, неприбранную комнату.
- У тебя, наверное, температура.
- Не знаю, градусника нет.
- Давай, я затоплю печь и заварю чай, - засуетился Даумант.
- Дрова у плиты в кухне.
Вскоре в печи весело потрескивали поленья. Леон с наслаждением грыз чёрствую горбушку, размачивая её в горячем чае.
- Да, жизнь у тебя не сладкая, брат, - заметил Даумант.
- Ничего, жить можно. Мы вдвоем с батей. Мать ушла к другому. Раз в год приглашает меня в гости. У двери заставляет снять туфли и сразу в ванную комнату - мыть руки. Второй муж у мамаши - врач. У них так стерильно, как в больнице. Даже противно. Когда мать уходила, я плакал. "Потерпи немного, мы получим квартиру побольше - сможешь жить у нас", - так она обещала. Я, дурак, поверил. Часто спрашивал отца, когда она меня заберет. Старик не выдерживал, кричал на меня и шёл за бутылкой. А я больше на улицу: с парнями веселее. Мать получила новую трёхкомнатную квартиру, а вместо меня поселила собаку, большую, как телёнок, с чёрной лохматой шерстью, жутко дорогая, породы ньюфаундленд. Такие на севере утопающих спасают. Странный пёс! Сидит в углу на тёплом мягком одеяле, какого у меня нет и не бывало, пялит на меня свои грустные глаза, кажется, вот-вот заплачет. О чём грустит? Думаю, ему хорошо: тёплое местечко, сытый живот. Не то, что мне - иногда есть что жрать, а когда у старика запой, корки не найдешь.
- А ты матери говорил об этом? Она бы, наверно, взяла тебя к себе!
- Что бы я там стал делать? Собаку караулить? У них со скуки мухи дохнут. И старика жалко. Он всё ещё переживает. Хранит мамино фото в ящике стола, иногда тайком разглядывает.
- У моего тоже запои случаются, - вырвалось у Дауманта.
- Да? - удивился Леон. - Я думал, что у тебя всё о’кей: чемпион по боксу, покоритель сердец. С такой физиономией я бы тоже… Да что там! Шакал есть шакал!
- Ну чего ты? Том пошутил.
- Слушай, что это тебя в "швейники" потянуло? - Леон переменил тему разговора.
- Хочется быстрее встать на ноги, - Даумант сказал только половину правды.
- А от меня учителя просто отделались. Раз, мол, котелок в науке не варит, топай в профтюху. Даже характеристику хорошую дали. Мамаша выбрала это училище. Все уши прожужжала: самое лучшее училище в городе, художественная самодеятельность, эстетическое воспитание, и всё такое прочее. А мне один чёрт: сапожник или портной. Там видно будет. Не понравится - чао. Мой шагает дальше. Глянь-ка, старик, там в кастрюле щей не осталось? Жрать хочется.
Даумант зашел на кухню. На дне кастрюли он обнаружил остатки жидких щей. На столе валялась заплесневелая горбушка чёрного хлеба.
- Слушай, Леон. Я сейчас. Ты только не вставай.
- Мам, что у нас на ужин? - Даумант, запыхавшись, влетел на кухню.
- На плите котлеты и жареная картошка. Возьми сам.
Котлеты источали соблазнительный аромат. Наскоро запихнув всё в миску, и перекусив на ходу краюхой чёрного хлеба, Даумант вернулся к больному товарищу. Леон крепко спал. Даумант закрыл печь, положил рядом с кроватью еду. По дороге домой он думал:
"Как мало мы знаем друг о друге. Этот самый Леон - шут, любитель поиздеваться, подхалим. А почему он такой? Возможно, трудное детство? А, может быть, это маска, и за ней совсем другой человек, с добрым сердцем, обидчивый? А мы - Шакал да Шакал. А что скрывается за шикарной внешностью Тома? Все стараются прикинуться лучше, чем есть на самом деле. Только Байба не как все".
Глава четвертая
Лестница ведет не только вверх, но и вниз
- Девочки! - влетела в мастерскую Даце. - "Огонёк" наш. За победу в осеннем походе и хорошую успеваемость. Мне комсорг Людмила только что сказала.
Право устраивать вечер, или как его называли "огонёк", надо было завоевать. Его получали лучшие группы, победители в социалистическом соревновании или обладатели первых мест в конкурсах и выставках.
- Девочки, каждая должна придумать что-нибудь, или остроумное задание, или игру.
- У брата Дауманта мировые записи.
- Так он и даст нам, - усомнилась Дезия.
- Я поговорю, - пообещала Байба. - А мальчики? Какое училище пригласим?
- Мебельщиков, кого ж ещё?
- Вэфовцев.
- Железнодорожников. У них форма похожа на офицерскую.
- Только не первокурсников. Они слишком зелёные. Когда приглашают, - то краснеют, то бледнеют, - вставила Дезия.
- Столы накроем нашими скатертями и салфетками.
- И украсим композициями из цветов.
- Я могу делать бутерброды и сервировать столы, - добровольно вызвалась Инна.
Подготовка к "огоньку" шла полным ходом. На переменах и в мастерской о нём только и говорили.
- Ты, Байба, должна спеть.
- Я сейчас пою только в ансамбле, - отговаривалась Байба.
- А ты выучи что-нибудь новое из Раймонда Паулса.
- А кто составит программу?
- Какую программу?
- Для "огонька". Всё надо предусмотреть: выступления, игры и всё остальное. Иначе Скуя не разрешит.
- Пусть Байба продумает. Потом обсудим.
- А почему я?
- Ты культорг.
- Давайте пригласим девушек из Грузии.
- Разучим какую-нибудь грузинскую песню.
Всё училище готовилось к ежегодному фестивалю дружбы народов. У каждой группы были друзья в разных городах нашей страны. Художники училища нарисовали и вывесили в вестибюле огромную карту. Из Риги в Москву. Ленинград, Таллин, Вильнюс, Тбилиси, Алма-Ату, в другие города и обратно в Ригу летели письма.
В маленькой комнатке комсорга Людмилы находился штаб фестиваля.
- Пригласительные билеты уже отпечатали?
- Ещё нет. Обещали завтра.
- Что эти полиграфисты тянут?!
- Люда, дай акварельные краски и кисточки.
- Возьми сама, там, на полке.
- Как ты думаешь, Люда, им понравится? - Девушки второй группы выложили на стол сувениры для подруг из Кутаиси - салфетки, вышитые латышским орнаментом.
- А вы показали Кристине Яновне?
- Ей понравилось.
- Вот и хорошо.
- Пятнадцать делегаций, около ста гостей. Где всех разместить?
- Часть гостей можно у нас в общежитии. Мы потеснимся, - предложила Светлана, которая особой общительностью не отличалась.
- Светочка, поговори с комендантом, сколько мест она может выделить, и завтра сообщи мне.
- Об учёбе уже никто не думает, - ворчал в учительской математик Карлис Каспарович Калейс. - Все только поют, танцуют, организуют.
- Ничего, потом подтянем, - успокаивал его историк Дауят.
- Подтянуть можно историю, литературу, но ни в коем случае не математику. Большинству и так ничего не лезет в голову. Я считаю, что в нашем училище общественных обязанностей слишком много. Они мешают главному - учёбе.
- В училище нашей системы самое главное - хорошо обучить профессии и вырастить полезных обществу людей, - резко ответила заместитель директора Скуя.
Математик тяжело вздохнул.