Нина Васильевна увидела Славину рубашку и чулки, закрыла лицо руками и громко заплакала.
- Серый, тихо! К ноге! - негромко сказал проводник.
Он нагнулся и дал собаке понюхать Славины вещи.
Федотов стоял теперь рядом со Славиной мамой и держал ее руку в своей. А я их и познакомить не успел.
41
Вначале проводник не очень торопил собаку и, как мне показалось, действовал вообще-то довольно медленно. Он чуть поглаживал пса и шепотом разговаривал с ним, как с человеком. А я-то думал, что, как только появится собака, она сразу же кинется в поиск. И, сознаюсь, в первые же минуты у меня к этому медлительному проводнику появилась неприязнь.
"Ясное дело, - думалось мне, - из-за этой собаки столько разговоров было в области. То они ее требовали, то у них собаку обратно просили. Ну вот и прислали ищейку с проводником, которому давно на пенсию пора…"
А проводник между тем говорил и, как я вдруг понял, обращался вроде бы к собаке, а в действительности вел разговор и для нас.
- След, Серый, след… Знаю, что сухо, знаю. Запах мог выгореть на солнце. А ты ищи… След, Серый, след…
Серый пошел, ведя нос над самой травой. Я заметил, что проводник старался начать поиски с затененного места, где, очевидно, солнечные лучи не попортили след. Это я уже начал понимать, хотя впервые столкнулся с розыскной собакой-ищейкой.
А Серый тем временем шел все увереннее и быстрее. Проводник говорил ему теперь только одно:
- Хорошо, Серый, хорошо!
В лесной тишине я начал различать вкрадчиво возникающие приглушенные звуки. Где-то негромко защелкало, потом птичий голос засвистел с переливами и громко залился пронзительной трещоткой. Иногда в этом хоре мне чудился не то крик, не то плач Славы.
Серый не давал нам остановиться, оглядеться и осмотреться по сторонам. Он все время бежал вперед. Но вот собака засуетилась, вильнула из стороны в сторону и как-то вся будто обмякла.
- Рядом, Серый! - скомандовал проводник.
Собака села рядом с проводником, раскрыла пасть и часто-часто дышала.
В минуты таких передышек подтягивались мы, отставшие. Тяжелее всего приходилось, конечно же, Нине Васильевне. Но она старалась не отставать от нас.
Несколько раз Серый, видимо, терял след. Понять это было не мудрено. У собаки сразу же исчезала вся ее уверенность и, я бы сказал, упругость. В этих случаях проводник не торопил Серого, а только успокаивал его. И спокойствие этого худощавого, сутулого и так вначале не понравившегося мне человека передавалось собаке.
Но вот Славину маму успокоить нельзя было. Она и тут, в лесу, молчала, как едучи со мной в машине. Однако лицо ее, глаза говорили больше слов…
Да, в проводнике я ошибся, посчитав, что нам прислали самого плохого. Правда, я никогда не видел, как работают другие проводники розыскных собак, но об этом могу сказать одно: он знал свое дело отлично, работал уверенно и красиво.
Когда потерявший след Серый успокаивался, проводник вел его вбок и вокруг места, где исчез след. И этот прием нетрудно было разгадать. Описывая круги, проводник снова наводил Серого на след в стороне от того места, где какие-то посторонние запахи сбили собаку, помешали ей. Тогда Серый вновь натягивал поводок и бежал вперед, ведя за собой нас четверых. Я оглядывался - поспевает ли за нами Нина Васильевна. А она взглядом отвечала на мой немой вопрос: "Только бы вперед, только бы двигаться, искать, не стоять на месте. Я готова бежать так хоть сто километров, хоть тысячу".
42
"Всем, всем, всем! Самолеты, следующие по трассе, будут снижаться над квадратом шесть ноль один для поисков пропавшего мальчика. Эти машины пропускать и обеспечивать вне всякой очереди".
Слова приказа летели по воздуху на аэровокзалы и в пункты обслуживания авиации.
Снижая машины над квадратами трассы, летчики внимательно вглядывались в зеленую чащу леса. Но что в ней увидишь, даже с бреющего полета?! Все скрыто густой чащобой. Разве дымок поднимется из-за деревьев, и можно подумать, что это костер-сигнал.
Но взял ли мальчик с собой спички? Догадается ли он разжечь костер? Сумеет ли? Не побоится ли?…
В одном месте среди густого леса мы услышали какое-то журчание. Нет, это была скорее песенка, которую кто-то чуть слышно напевал, как говорят в таких случаях, мурлыкал себе под нос. А сделали мы несколько шагов - и в густой листве блеснул родничок. Прозрачная вода пробивалась сквозь черные узловатые корни огромной сосны, а потом, изгибаясь, бежала веселой струйкой, прячась и снова сверкая - уже более широким и медленно текущим ручьем.
Волга?
Кто знает?
Спрашивать нельзя было. Ни о чем, что не имело отношения к нашим поискам, нельзя было говорить. Никак нельзя было.
Нет, этот ручеек оказался не Волгой. Я узнал об этом немного позднее и расскажу, когда подойду к описанию того места, где нам сообщили нерадостные вести о поисках Славки. А пока что мы перепрыгнули, а точнее - перешагнули ручей. Вода в нем была такая прозрачная, что каждая песчинка виднелась на дне. Этот маленький ручеек с прозрачной водой, с ясно видным дном, чистый, как безоблачное небо, я запомнил навсегда. И вспоминается мне этот валдайский родник, когда я встречаю людей - простых и ясных, скромных, веселых, работящих. У таких ничего не спрятано на дне души; они идут вперед и вперед, и вокруг них теснее сплачиваются люди. А родник ширится - становится могучей рекой.
Мы спустились в лесной овражек. Почва пружинила у нас под ногами, точно матрац. С трудом поспевая за проводником, мы поднялись из овражка. И снова лес и лес кругом. А мы в нем будто одни в целом свете. Больше того: казалось, что мы первые люди, ступившие сюда ногой. "Нет, - думалось мне, - не мог Славик здесь проходить".
Лесная речушка бежала теперь вдоль такого густого ельника, обвитого колючим можжевельником, что получался сплошной зеленый коридор. Тишина. Темно-зеленых елей стало поменьше, а белоствольные березки то разбегались, открывая светло-зеленые полянки, то вдруг собирались в тесный хоровод.
Слышно было, как поскрипывают мои ботинки, и даже дыхание наше было слышно. Казалось, что ничего живого нет вокруг. Но я знал, что за березками и соснами, за елками и овражком, где протекает родник - справа и слева, впереди и позади нас, - так же идут люди на выручку Славе. И даже над нами, в воздухе, внимательные глаза летчиков ищут пропавшего мальчика.
43
Как-то мы встретились с одной из поисковых групп. Случилось это неожиданно. Лес поредел, и Серый повел нас сквозь молодой березняк. Мы оттягивали деревца, и упругие прутики с очень светло-зелеными листиками послушно отодвигались, с тем чтобы, как только мы прошли, стремительно выпрямиться. Так захлопывается дверь на пружине.
Вот в этой березовой рощице с вкрапленным в нее ракитником мы вдруг услышали далекое:
- О…о…о!..
"О…о…" - ответило эхо. И снова мы услышали голоса, теперь уже куда более близкие. Мне показалось, что я слышу голос Славы. Но я пока что помалкивал.
Перекликаясь, мы пошли на соединение с поисковой группой.
Там, где кончался березняк и зеленела полянка, навстречу нам вышли две девушки. Славы с ними не было.
- Ну как? - спросил Федотов.
В тот день лишних слов говорено не было. Только самое главное, основное, имеющее прямое отношение к делу, которое привело нас в лес.
Одна из девушек протянула Якову Павловичу тетрадь:
- Вот. Архипкина ездила в теремок.
- А вы что же, - сказал Яков Павлович, - в даль старшую отпустили, а сами остались поближе к дому.
Тут обе девушки заговорили наперебой:
- Она нас не пустила…
- Сама хотела.
- Нам не доверила…
- На чем ездила Архипкина? - спросил Федотов.
- На попутной машине. А мальчик ведь тоже мог поехать на попутной. Это не обязательно, чтобы он только пешком…
- Не держите собаку, - сказал Яков Павлович проводнику. - Мы вас догоним. Да, да, идите, - кивнул он Славиной маме, а мне сделал знак остановиться. И, как только проводник и Нина Васильевна отошли, спросил девушку: - Там ничего?
- Ничего.
- А в тетради только те записи?
- Те… Есть и новые, но к мальчику…
- Понял. К мальчику не относятся. Ну, мы побежали за собакой. А вы?
- Мы пойдем искать группу Ивушкина…
Девушки ушли, а мы широким шагом, переходя иногда в бег, бросились догонять проводника и Нину Васильевну. При этом я так тяжело дышал, что не мог и слова вымолвить. А Яков Павлович ровным голосом рассказывал мне о том, что я не мог понять в его разговоре с девушками. Оказалось, что это были те две комсомолки, которые работают со знаменитыми доярками Архипкиной и Емельянцевой. Вот Архипкина и вызвалась пойти в самый дальний квадрат, намеченный Федотовым для поисков Славы на карте. Немолодая уже женщина отправилась в те места, где маленьким ручейком начиналась Волга. Было это довольно далеко от тех мест, где искали мы, и, значит, ручей, который мы недавно перешагнули, был не Волгой. А ведь Славик еще зимой очень заинтересовался самым началом Волги. И, кто знает, может быть, он на попутной машине отправился в тот теремок. Нет, оказалось, что не было Славика и там. "Архипкина очень толковая, - говорил мне Федотов. - Она побывала там и в деревне, и в самом теремке, взяла тетрадь, положенную там школьниками специально для записей посетителей".
Забегая чуть вперед, скажу, что после поисков Славы я прочитал эту тетрадь. В ней Яков Павлович надеялся найти запись Славика, если бы он побывал в теремке. Такой записи там не оказалось. А ведь всех, кто бывает в этом теремке, привлекает эта тетрадь, и какие только путешественники не расписывались в ней:
"Привет Волге-матушке от Амура-батюшки".
Это написали школьники из далекого города Хабаровска.
"Маленькой Волге от Волги большой", - записали в тетради экскурсанты из Астрахани.
Множество людей побывало в этом теремке у истоков Волги-реки. Но Славика и тут не было. Нигде, куда бы ни отправлялись поисковые группы, не нашлось ни самого Славика, ни каких-либо его следов. Вот уж когда можно было сказать: "Пропал бесследно".
44
В белой операционной комнате больницы доктор Федотова сняла марлевую повязку, которая закрывала лицо, точно маска. Она стянула с руки тонкие прозрачные перчатки, провела ладонью по лбу, сдернула белую полотняную шапочку и, тряхнув головой, распушила волосы. Они были у нее такие же Светлые, как у Юры Федотова.
Медсестра в белом халате сказала:
- Маргарита Павловна, я подожду вас, провожу - вы очень устали. Сегодня; же было три операции. Я провожу вас домой.
- Нет, - сказала Федотова. - Я не домой.
- А куда же?
- В лес.
- Но там же и без вас люди.
Юрина мама уже сняла халат и склонилась над маленьким чемоданчиком. Зазвенело тонкое стекло склянок и пузырьков.
Сестра снова спросила:
- Маргарита Павловна, вы правда не пойдете домой?
- Нет.
Она захлопнула чемоданчик и быстро пошла к двери. По дороге в лес доктор Федотова остановилась только возле маленькой будочки, где продавали воду и сладости. Несколько человек стояли в очереди, но они расступились, и парнишка, стоявший первым, сказал:
- Пожалуйста, доктор.
Маргарита Павловна взяла две плитки шоколаду и положила их в чемоданчик, где были лекарства, шприц и всякие врачебные принадлежности.
За будочкой со сладостями был переезд, а за ним уже виднелись лес и маленькая сторожка.
Маргарита Павловна подошла к лесу, когда мы как раз уходили вслед за проводником. Я шел последним и еще издали увидел жену Федотова. Ее можно было узнать за километр - по походке. Небольшого роста, худенькая, а идет как-то четко, будто припечатывает каблуками землю. Наверное, у нее такая походка потому, что она хирург и все делает решительно, четко и точно.
Я догнал Якова Павловича и хотел тронуть его за рукав, чтобы он обернулся, но Федотов сам повернул голову и крикнул:
- Рита!
- Яша!
Маргарита Павловна побежала к нам, и вот уже они стояли, держась за руки, как дети. Проводник с собакой успели за это время уйти довольно далеко.
- Ну что? - спросила Маргарита Павловна.
- Ничего, - сказал Федотов.
Какое-то мгновение они стояли молча. Но мне казалось, что глаза их говорили. Может быть, Маргарита Павловна успокаивала мужа, убеждала, что волноваться не следует, - Славик найдется. И, может быть, он говорил ей о том же. Это было всего несколько мгновений молчанья. Но даже мне, стоящему сбоку, стало в это время как-то теплее на душе и спокойнее. И я подумал, что Славика мы найдем, должны найти, иначе не может быть…
А потом мы с Яковом Павловичем снова бегом догоняли проводника, который уже скрылся с Серым за деревьями.
45
Серый уверенно направился в глубь леса. Собака шла на длинном поводке.
Я продвигался сквозь лес непосредственно за проводником. Федотов и Нина Васильевна были в трех-четырех шагах от меня.
Собака вела проводника по маленькой тропке, а потом натянула поводок к такой чащобе, что проводнику и нам пришлось сильно нагибаться: ветки секли по лицу. Тут, должно быть, никогда ни один взрослый человек не проходил, иначе ветки наверху были бы сплетены не так плотно. А Славка свободно мог здесь пройти: ветки были на полтора метра от земли. Получился своеобразный тоннель. Я-то и не знал, что в лесу есть такие непроходимые места. Нам ведь приходилось, совсем как героям Жюля Верна, перелезать через стволы упавших деревьев или чуть ли не ползком пробираться под ними. Были такие места, где деревья, нагроможденные друг на друга, переплелись сухими ветками, да так крепко, что получалось нечто вроде забора. У таких завалов Серый начинал лаять. Собака рвалась вперед, пыталась вскарабкаться по веткам. Проводник сдерживал ее. Яков Павлович вынимал из футляра нож и принимался расчищать нам путь.
Казалось, из этого ничего не выйдет. Ведь перед нами было нечто вроде стены. Нет, Федотов так ловко орудовал своим ножом, что ветки с хрустом сыпались, потом мы откатывали стволы деревьев и двигались дальше.
В одном месте, где пробираться было особенно тяжело, я оглянулся и увидел Славину маму. Плащ Нины Васильевны совсем разорвался и висел лентами, лицо было исцарапано и мокро. Но она не отставала от Федотова ни на шаг.
Комары сидели у нее на щеке. Я это видел, а она не чувствовала укусов, не припечатывала этих кровопийц.
Серый пошел быстрее, и теперь трудно было поспевать за проводником. Худой старик, казалось, не чувствовал никакой усталости. Он ловко изгибался, мотал головой и сравнительно легко проходил сквозь самую чащобу, хотя мог орудовать только одной рукой - в другой был поводок.
Мы, трое сопровождавших его, шли теперь почти что рядом. Славина мама иногда чуть вздрагивала от выстрелов. Но стреляли теперь где-то далеко, и звуки долетали приглушенно, пробиваясь сквозь густой зеленый заслон леса. И как же мне тогда хотелось, чтобы ничего этого не было: ни собаки-ищейки, ни выстрелов, ни сплошной зеленой стены леса, сквозь которую мы пробирались с таким трудом! И, главное, чтобы Славик был с нами - Славик-очкарик, как его дразнили во дворе мальчишки. Как он тогда впервые спросил меня у машины: "Едете?" - "Еду!" - "Далеко?" - "В Валдай". И потом я сказал ему: "Ну, поедем"…
Полог из веток стал подниматься все выше и выше. Уже можно было выпрямиться во весь рост. И мне вдруг померещилось, что кто-то стоит между двух елок. Стоит и не двигается. Спиной. Прислонившись. Застыв.
Я закричал:
- Славик!
Нина Васильевна схватила меня за рукав.
Я услышал возглас проводника:
- Рядом, Серый.
Собака ходко бежала и при этом будто чертила носом по земле. Теперь Серый остановился, сразу застыв в какой-то такой позе, которая должна была изображать всей его собачьей фигурой: "Что за крик? Что произошло? Не понимаю".
- Не надо нервничать, - негромко сказал проводник. И добавил: - Сухое дерево.
А Славина мама заплакала и несколько раз повторила, как бы для себя:
- Сухое дерево. Сухое.
Эти ничего не значащие слова почему-то очень больно отозвались во мне.
Мы пошли дальше. И Серый снова был впереди, идя напролом, через ямы и кусты.
Теперь я смотрел во все глаза и изо всех сил старался разглядеть, что передо мной, чтобы еще раз так, с бухты-барахты, не вскрикнуть. Мне очень хотелось, чтобы из-за кустов показался Слава, подбежал к нам и стал рассказывать, как все это с ним случилось. Какое это было бы счастье!
Но нет: впереди не было ничего, кроме темно-зеленых ветвей, часто спутанных в один сплошной заслон. А разрывы между деревьями были угольно-черные, будто бездонные, бесконечные.
46
Казалось, что лес становился все гуще и гуще, что огромные еловые лапы нарочно клонятся, чтобы задержать нас. Все вокруг будто восставало против людей, идущих на выручку Славе: свет угасал, молодые деревца и те дрались - хлестали нас прямо по лицу, низкие пеньки оказывались трухлявыми: наступил - и нога проваливалась. Все чаще попадались болота.
Неожиданно закуковала кукушка. Я вспомнил, что на эту птицу загадывают: сколько раз прокукует, столько лет прожить на свете тому, кто загадал. Гадают, конечно, больше старые люди: они, бывает, пустым приметам верят, им и жить поменьше осталось. Сколько им кукушка ни нагадает, и на том спасибо. А я - стыдно сознаться - в тот раз загадал: накукует десять раз - найдем Славика. А если не дотянет…
Мы шли, а я считал:
"Ку-ку, ку-ку, ку-ку!.."
…Три, четыре, пять, шесть, семь, восемь…
Тишина. Замолчала проклятая птица. Ну, чтобы ей еще два разика прокуковать. Нет же. Молчит.
Задумавшись, я почувствовал вдруг, что земля меня не держит, - под ногами запружинило болото. Наступил на горушку, и красными пятнами расплылась раздавленная клюква.
- Правее держи! - крикнул мне Яков Павлович.
Мы шага не сбавляли. Проводник шел очень быстро, а мы, если надо было, бегом догоняли его.
Неожиданно Серый заметался, дернул поводок то вправо, то влево, потом виновато опустил голову и лег, вытянув передние лапы.
- Тут прошел крупный зверь, - сказал проводник.
- Что?! - выкрикнула Славина мама. - Зверь? Медведь?
Я хотел ее успокоить, но не знал, как это сделать.
Проводник не ответил. Он гладил Серого, протер ему глаза чистым носовым платком и снова дал понюхать Славину рубашку.
Проводник все чаще и чаще нагибался к собаке и говорил ей:
- След! Серый, след.
Иногда этот пожилой сухопарый человек приседал на корточки так, что казался ниже Серого. Однажды он ткнул пальцем в траву и сказал: "Ищи". Серый совсем низко пригнул голову и бежал так близко к земле, как летчик в бреющем полете ведет самолет.
- Хорошо, Серый, хорошо, - подбадривал его проводник.
Теперь не было никаких сомнений, что проводник и Серый - друзья, которые понимают все с полуслова и всеми силами хотят помочь один другому. В минуты трудностей и сомнений Серый отрывал нос от земли и поднимал глаза на проводника с такой любовью и преданностью, что я понимал: эта собака пойдет за своим проводником куда угодно - хоть на смерть.
В лесу становилось темно.
"Еще час-полтора, и надо будет возвращаться, - подумал я. - В темноте тут и шага не сделаешь".
У меня только промелькнула об этом мысль, а проводник сказал, будто ответил на то, о чем я подумал: