* * *
Папа приготовил ужин в тот вечер. Ему пришлось сходить в магазин за собственными ингредиентами, так что мы сели за стол только в девять. Папа сделал роллатини - таких ты и в лучшем итальянском ресторане не отведаешь. Мы поглощали еду молча, за весь ужин не сказав друг другу ни слова. Вообще ничего, даже "передай соль", потому что соли не требовалось. Это был лучший и в то же время худший ужин в моей жизни.
Покончив с едой, мы вымыли посуду и оставили кухню в идеальном порядке. Папа сложил остатки на тарелку и поставил её в холодильник. Я понял - это для мамы, хотя папа ничего такого не сказал.
Фрэнки и Кристина разошлись по своим комнатам, но я ещё пооколачивался на кухне, пока папа начищал кастрюли.
"Скрепку убрали, - размышлял я, - и страницы разлетелись, как конфетти. Ну что я за дурак такой?"
- И что теперь будет? - спросил я.
- Не знаю, Энси.
Тот факт, что папа не знает, перепугал меня больше, чем всё случившееся в этот вечер. Неужели наша семья покоится на таком шатком основании, что моя выходка свалила её одним махом?
- Из-за такого пустяка… - сказал я.
- Самые великие события всегда выглядят как ничего не значащие пустяки, - произнёс папа.
В ту ночь я долго не ложился, всё надеялся услышать, как откроется входная дверь и мама войдёт в дом, но так и уснул, не дождавшись.
Наутро я пробудился с тем же чувством, с каким уснул накануне. Мамы в спальне родителей не было, папа уже ушёл на работу. Я медленно спустился на первый этаж, опасаясь - а вдруг мамы и там нет? Что тогда делать? И что всё это тогда могло бы означать?
"Я не знаю, Энси".
Родители, по убеждению детей, должны знать ответы на все вопросы, а если они чего-то и не знают, то могут очень здорово прикинуться, что знают. Как бы мне хотелось разозлиться на папу за то, что он не знает! Но не мог я на него злиться, не мог. И от этого ещё больше хотел на него разозлиться.
Мама была на кухне. Я опёрся о стенку, как будто после Большого Пэ всё ещё трясло, набрал побольше воздуха в лёгкие и переступил порог. Мама, одна-одинёшенька, пила кофе - совсем как в рекламе кофе со всякими ароматическими добавками.
- Завтракать будешь?
- А что на завтрак?
- Кукурузные хлопья с изюмом. Кажется, есть ещё немного фруктовых колечек, если только Кристина не оприходовала все.
Как правило, мама всегда делала что-нибудь: доставала мисочку, или коробку с хлопьями, или молоко - словом, принимала какое-то участие в трапезе. Сегодня же я должен был всё делать сам. Если честно, у меня это вызвало какое-то очень неприятное чувство.
Доставая из холодильника молоко, я заметил, что тарелка, которую оставил вчера отец, исчезла. А, вот она - помытая вручную, стоит на сушилке. Знаю, что это не должно, по идее, играть никакой роли. Знаю, что это всего лишь мелочь - но образ этой тарелки на сушилке преследовал меня весь день. Как сказал папа: иногда мелочи - это самые великие вещи и есть.
Я так никогда в жизни и не узнал, съела мама то, что было в тарелке, или выбросила в мусорное ведро.
* * *
В тот понедельник я обедал в школьной столовой один. Уже две недели как я не не сидел за одним столом с Хови и Айрой. Когда-то мы были неразлучны. Но такие школьные группировки - они как молекулы в колбе мистера Вертхога: связаны между собой до тех пор, пока в колбу не добавлено что-то ещё. А тогда молекулы теряют одни связи, устанавливают другие, и вещество преобразуется в нечто новое. Иногда получается то, что учёные называют "свободными радикалами" - это такие атомы, которые ни к чему не привязались, плавают сами по себе. Вот я сейчас и был таким "свободным радикалом". Поначалу мне было всё равно, потому что такое положение открывало море возможностей, но после прошедшего уикэнда эта радикальная свобода стала мне поперёк горла.
Уверен - Шва тоже сейчас здесь, растворился где-то между столами; ну да я его и не искал. Сейчас я испытывал к нему ненависть - так ненавидят команду соперников, когда вынуждены кричать им "гип-гип-ура!" после того, как они разделали вас под орех. Но Шва сам нашёл меня и плюхнулся всем своим недостаточно-наблюдаемым задом на стул напротив.
- Чего надо? Не видишь - я ем. Эту бурду и так глотать противно, а тут ещё на тебя изволь любоваться.
- Я только хотел поблагодарить тебя, Энси. Вот и всё.
- За что?
- Лекси мне всё рассказала. Про то, что ты сделал.
- А что я сделал?
- Не прикидывайся дурачком, - сказал Шва. - Ты сказал ей, что не хочешь больше быть её эскортом, что у меня это получится лучше. Не могу поверить, что ты так поступил ради меня. Никто ещё никогда не делал мне столько добра, как ты.
Я так и застыл с разинутым ртом, из которого капал соус.
- Она так сказала?
Шва разулыбался.
- Лекси учит меня читать шрифт Брайля, - гордо проговорил он. - Знаешь, как это здорово! - Увидев, что я уже съел десерт - пирог с персиками, он перекинул мне на тарелку свой, нетронутый. - Если тебе когда-нибудь от меня что-то будет нужно - только мигни!
Мимо стола проходили Памела О’Малли и её подружки. Они семенили такой тесной стайкой, что странно, как они не цеплялись друг за друга ногами.
- Привет, Энси, - прощебетала Памела. - А чего это ты сидишь один?
Шва бросил на меня взгляд, означающий "вот народец, а?".
- А может, мне так нравится, - с вызовом сказал я. Памела и подружки зачирикали между собой и понеслись дальше.
- А, плевать, - сказал Шва. - Совсем не обязательно быть видимым, когда тебя могут потрогать и почувствовать.
11. Самого молодого доктора в Бруклине захватывают в заложники в момент, когда он этого совсем не ожидает
Потрогать и почувствовать.
Под этим можно подразумевать чертовски многое, так ведь? Может, это и прозвучало двусмысленно, но я не имею в виду ничего такого грязного. Мои мозги не купаются в отстойнике постоянно, надеюсь, вы уже это поняли. Я говорю о том, чтобы дать другим почувствовать, что ты - есть. В этом смысле между мной и Шва особой разницы нет.
Вот я, например, отказался быть миротворцем и тем дал своей семье понять, что существую. Может, я и поступил правильно, но ощущение было прямо противоположное. Проблема в том, что если уж ты дал кому-то знать о своём существовании, то обратного хода нет: теперь тебя будут замечать, хотя тебе, возможно, иногда хотелось бы уйти в тень. Взять Фрэнки. Если раньше он меня игнорировал, то сейчас не пропускал ни одного моего даже самого мелкого поступка и всё допытывался, зачем да почему я это сделал. Кристина начала расспрашивать меня о том и об этом, как обычно сестрёнки расспрашивают умных старших братьев. Папа теперь советовался со мной по вопросам, которые, собственно, были не моего ума дело, а мама вдруг начала обращаться со своим неразумным средним сыном, будто он вдруг стал ответственным молодым человеком. Всё это меня пугало меня до колик.
Как-то в один прекрасный день папа ни с того ни с сего изрёк:
- У пластика нет будущего.
- Наоборот - будущее за пластиком! - возразил я. - Людям всегда будет нужен пластик - не для одного, так для другого.
- Остаётся надеяться, - вздохнул папа.
- А мама что думает по этому поводу?
- Мама не работает в "Пистут".
Я попытался выудить побольше сведений с фронта боевых действий, но папа как в рот воды набрал. Фронт, надо сказать, больше стал похож на демилитаризованную зону. Между родителями установились прохладные, несколько официальные отношения. Мне больше нравилось, когда они ругались.
Дело в том, что хоть папа и сумел сконструировать неразбиваемого Манни, сам он был далеко не столь крепок. И мама тоже. Я уже не мог дождаться, когда же кончится этот стресс-тест на прочность.
* * *
Я не знал, как себя вести с Лекси. Ведь я обязательно когда-нибудь столкнусь с нею в квартире Кроули. Оставалось лишь надеяться, что она притворится, будто не подозревает о моём присутствии, и покинет помещение до того, как я надену на собак поводки и выведу своих питомцев на улицу.
Не повезло.
Через неделю после того как Шва сменил меня на посту её официального сопровождающего, Лекси сама открыла мне дверь. Она распахнула её во всю ширь, выпустив четырёх собак, трое из которых обслюнявили меня в приливе чувств, а четвёртая, Благоразумие, всегда ведшая себя так, будто с цепи сорвалась, кинулась во всю прыть вниз по ступенькам. Да не по чёрной лестнице, по которой мы обычно выводили собак, а по парадной, которая вела прямо в центр ресторана, где в это время уже сидели посетители и вкушали ранний обед.
- Великолепно! - воскликнул я. - Сейчас она наверняка стащит омара прямо с чьей-нибудь тарелки.
- Помоги мне! - сказала Лекси. Сперва я подумал, что она имеет в виду поимку собаки, но тут сквозь собачий гам я услышал стоны и вопли Кроули, доносящиеся из глубины апартаментов. Голос Лекси срывался - она явно была в панике. - Дедушка упал в ванной! Кажется, он опять сломал то же самое бедро.
Я ступил внутрь и закрыл за собой дверь. Пусть официанты ловят Благоразумие, им наверняка не впервой.
- 911 позвонила?
- Они выслали "скорую", но дедушка не подпускает меня к себе. И ничего не говорит. Что же делать, что же делать?!
Я поспешил в хозяйскую ванную… вернее, попытался поспешить, потому что с Лекси это оказалось невозможным. Она двигалась методично, ничего не задевая на своём пути, ни на что не налетая, но уж больно медленно! Впервые за всё время я увидел, как слепота Лекси стала для неё серьёзной помехой.
Кроули лежал на полу ванной, прикрывшись полотенцем.
- Пошёл вон! - заорал он, увидев меня.
- "Скорая" уже едет, - сообщил я.
- Не нужна мне "скорая"! Брысь отсюда!
Видеть его в этом положении было ужасно. Кроули, всегда такой властный и внушительный несмотря на инвалидное кресло - ну прямо как Рузвельт, понимаете? - валялся на полу в неловкой позе и казался хрупким и беспомощным. Я нагнулся, чтобы помочь ему хотя бы сменить позу на более удобную, но он оттолкнул мою руку.
- Убери от меня свои вшивые лапы, тупой макаронник!
Ничего себе.
Чего только я ни наслушался от него за эти несколько недель, но так он меня ещё никогда не обзывал. Я не знал, как к этому отнестись, да и не время было обижаться или сердиться. Старик попытался передвинуться сам, застонал от боли и выпалил целую обойму непристойных ругательств.
Лекси поморщилась, стоя в дверях.
- Что такое? Он опять упал? Да скажи же мне, Энтони! Скажи мне, что случилось!
- Ничего не случилось. Он просто попытался пошевелиться, но не смог.
- У него течёт кровь?
- Нет.
Она ударила себя ладонями по глазам и издала полный досады стон. Странный жест, но я понял, что он значит. Лекси злилась на свою слепоту. Она отлично со всем управлялась, когда мир ей в этом помогал, но когда случалось несчастье, получить от Лекси какую-либо помощь было почти так же невозможно, как и от её деда.
- Мы можем что-нибудь сделать?
Да, можем. Я открыл аптечку и обнаружил там целый склад медикаментов. Быстро просмотрел этикетки.
- Ты что затеял? - прокаркал Кроули.
- Вам нужно что-нибудь болеутоляющее и противовоспалительное, - отозвался я. В таких вещах я разбирался, потому что и в нашей семье тоже иногда случаются травмы.
- О, так ты теперь заделался моим доктором?
- Да. Я, доктор Тупой Макаронник, собираюсь предъявить вам чертовски огромный счёт.
Я нашёл, что искал, проверил срок годности, прочёл инструкции по дозировке и извлёк по таблетке из двух разных пузырьков. Затем наполнил стакан водой из-под крана и осторожно приблизился к Кроули.
- Это ещё что за гадость?
- Лодин и викодин, - ответил я. - Вам их выписали, когда вы сломали бедро.
- Не надо мне! - Он оттолкнул стакан, половина воды выплеснулась на мою рубашку.
- Отлично. Как хотите. - Я поставил стакан на полочку и положил таблетки рядом, убедившись, что Кроули видит и то, и другое. Если они достаточно намозолят ему глаза, то, чем чёрт не шутит, может Старикан изменит своё решение.
- Едут, едут! - воскликнула Лекси. Она различила звуки сирен задолго до меня. Опять сирены, опять в этом доме. Первый раз было, когда мы со Шва попались.
Услышав вой приближающейся "скорой", Кроули тоже взвыл:
- Вот только этого мне сегодня и не хватало!
Раздался стук в дверь, я помчался открывать. Но вместо работников "скорой" на пороге стояли Шва и запыхавшийся официант из ресторана, держащий за ошейник наше неразумное Благоразумие.
- Привет, Энси! - ликующе возгласил Шва, как будто квартира Кроули была самым радостным местом на Земле. - Как дела?
- Не спрашивай.
Я припустил бегом обратно в ванную, где Лекси по-прежнему стояла на пороге - дед орал на неё каждый раз, когда она пыталась подойти к нему поближе.
- Энтони! Забери её отсюда!
- Лекси, может, ты бы пошла куда-нибудь присела, а? Ну хотя бы до тех пор, пока он не успокоится?
Недовольная, Лекси удалилась в гостиную.
- А он на полу лежит, - сообщил Шва, как будто я был не в курсе.
- Дай сюда эти таблетки, - приказал Кроули.
Я вручил ему лекарство и стакан.
- Только осторожно, викодин вызывает привыкание.
Кроули окинул меня полным омерзения взглядом и проглотил таблетки.
Шва попытался внести свою лепту в дело помощи, но он явно не догонял ситуации:
- Э-э… Может, нам надо его поднять?
Прибыла "скорая". Лекси впустила врачей; и тут, чтобы уж окончательно превратить суматоху в дурку, Благоразумие снова вылетела на лестницу, а за ней понеслись ещё три-четыре барбоса.
Работники "скорой" обалдели и вскинули руки вверх, то есть сделали то, чего ни в коем случае нельзя делать в присутствии возбуждённой собаки; потому что собака своим бесхитростным умишком думает, что у тебя в руке припрятано лакомство для неё, и, само собой, встаёт на дыбки и кидается обниматься. А теперь помножьте собаку на десять.
- Сюда! Он здесь, в ванной!
Я пытаюсь показать врачам дорогу, но куда там! Осатанелые грехи и добродетели загнали бедняг в угол, из которого те даже не пытаются выбраться.
- Да что вы, афганских борзых никогда не видали, что ли? - ору я. Должно быть, не видали. Пришлось прибегнуть к Старикашкиному трюку и швырнуть пригоршню собачьих лакомств куда-то в дальний угол. Пленники свободны.
Как только профессионалы взяли ситуацию под контроль, я решил, что хватит с меня драм. Кроули, непрерывно охая и обругивая всех подряд, отправится в больницу, Лекси - за ним, а нам со Шва лучше заняться делом - вывести собак. Однако Кроули и тут подложил мне свинью.
Медики взгромоздили Старикана на каталку, и в тот момент, когда она проезжала мимо, Кроули сцапал меня за локоть.
- Энтони, ты поедешь со мной.
- Кто - я?!
- Здесь есть другой Энтони?
- Я поеду, дедушка! - вызвалась его внучка. Мокси уже был наготове у неё под рукой.
- Нет! Ты останешься дома и пойдёшь с Кельвином прогуливать собак.
- Но я хочу с тобой!
Медики покатили каталку дальше и протаранили ею Шва, в результате чего тот приземлился попой на пол. Псы, едва успокоившись, опять подняли гвалт.
- Извини, мальчик, мы тебя не видели.
- Энтони, за мной! - приказал Кроули.
Я обернулся к Шва с Лекси, удерживавшим собак, пока медики катили Старикана сквозь дверной проём:
- По всей видимости, меня ждёт новое назначение.
* * *
Я сидел в карете рядом с носилками, на которых лежал Старикан. Машина неслась в больницу Кони-Айленда, не обращая внимания на красные сигналы светофоров и частенько забираясь на полосу противоположного движения.
- Почему я? - спросил я у Кроули. - Почему не Лекси?
- Не хочу, чтобы она видела меня таким.
- Но она же не может видеть!
- Не строй из себя умника! Ты же отлично понимаешь, что я имею в виду. - Старикан пошевелился и скорчил гримасу. - Там, в больнице, скажешь, что ты мой внук, и постарайся пролезть в отделение интенсивной терапии. Ты такой скользкий тип - пролезешь куда угодно.
- Э-э… спасибо… наверное?
Работник "скорой", в этот момент измерявший кровяное давление Кроули, бросил на меня быстрый взгляд, но ничего не сказал. Должно быть, ему до лампочки, что будет происходить в больнице.
Когда машина остановилась у входа в приёмник срочной помощи, Кроули снова схватил меня за руку. Ногти его впились мне в предплечье - хотя не думаю, что он сделал это нарочно, чтобы причинить мне боль - и прошипел:
- Не позволяй им оставлять меня одного!