* * *
Устройство новой жизни в имении Антон Петрович предпринял с первого же дня. Прежде всего маменьку свою, Надежду Афанасьевну, он загнал во второй этаж, в две маленькие тесные комнатки.
В нижний этаж Антон Петрович велел перетащить все мало-мальски ценное, сохранившее еще хороший вид, из имущества матери. Очень довольный новым занятием, барон давал советы, переставлял мебель, беспрерывно требовал у Федотовны то наливки, то закуски, то чая со сливками, бегал, суетился и все приговаривал:
- Вот это, и правда, по-дворянски, вот это настоящий барин.
Антон Петрович обошел всю дворню, зашел на конюшню поглядеть на лошадей. Красавец Ефимка понравился помещику.
- Ты здесь кто?
- При лошадях, конюх…
- Что же это у тебя за лошади: они на первой версте сдохнут.
Конюх не смутился.
- Без овса, известно, какая же лошадь: овес-то бережем, а лошадок нет.
- Кто же велит?
- Барыня велит… - Ефимка с трудом удержал улыбку. - Говорит: они с овса жиреют, резвости в них нет.
Антон Петрович пробормотал сквозь зубы что-то вроде ругательства.
- А что ты еще делать умеешь?
- Ничего не умею, меня не учили. Петь умел, да барыня не велит.
- Петь умеешь? Это надо послушать. Придешь вечером ко мне в дом. С кем же ты поешь?
- А сестра тут еще моя - у ней голос с моим не сравнять- хорошо поет.
- Это надо, надо будет посмотреть! - сказал Антон Петрович и вышел из конюшни.
Под вечер во дворе сошлись Ефимка с Федосьюшкой, и брат рассказал сестре о своем разговоре с новым хозяином.
- Я ему это нарочно ввернул насчет пенья. Федотовна сказывала - он любитель. Глядь, и на нашей улице праздник будет.
Но Федосьюшка неожиданно напустилась на брата.
- И кто просил? И куда ты выскочил! Посмотрел бы на глазища его - он матери своей хуже. От такого добра нечего ждать. Да и вправду, когда нашему брату от помещика добро бывает? Сидел бы ты лучше да молчал, Ефимка.
- Молчаньем-то много не высидишь. И чего бояться. Не съест. Дед-то наш, чай, слышала, за голос свой в Питер попал.
- Ну и попал. И что толку? Добро бы счастье там нашел, а ведь, говорят, пропал ни за что.
Ефимка с досадой махнул рукой.
- Тебя послушать- ложись на печь и умирай.
- Да уж попомни мои слова: от помещичьей милости добра не бывает.
* * *
Антон Петрович привез с собой новые взгляды, новые моды, новые требования.
Было как раз то время, когда даже в среду провинциального дворянства стала проникать склонность к роскоши, к широкой жизни по образцу петербургского двора. В прошлое отходило то время, когда помещик в халате, с бородой по пояс, находил удовольствие только в том, чтобы с утра до ночи греться на лежанке да есть за обедом жирную, тяжелую пищу. С такими привычками нельзя было и надеяться угодить государыне. От дворянина требовался теперь внешний лоск, изящество, французский язык. Старосветским маменькам пришлось приглашать французских учителей к своим сыновьям и учить танцам и поклонам подрастающих девиц. Дворянская молодежь тянулась в столицу, где посредством острых слов и грации люди делались вельможами и первыми богачами. Обратно в свои поместья привозили новые нравы и новые моды. Появились в отдаленных вотчинах сады на английский манер, с выписанными для них специалистами садовниками, картины, роскошные обстановки, задавались обеды на всю округу, появились домашние оркестры и главным образом, как самое модное развлеченье домашние театры.
Как же было Антону Петровичу отстать от общей моды? У графа Орлова был театр, театр графа Каменского славился на всю Орловскую губернию, своим театром князь X. заслужил особое внимание императрицы. Почему же Кулибину не прославиться тем же? В беспутной голове Антона Петровича уже носились мысли о том, как загремит в большом зале вновь отделанного кулибинского дома свой домашний оркестр, как он превратит крепостных девушек в герцогинь, княгинь и сказочных фей. На эту затею и обрекал Антон Петрович облитые слезами сбереженья Надежды Афанасьевны.
- Детей, слава богу, у меня нет, - рассуждал он, - беречь не для кого, а на мой век, авось, хватит.
Его приятель, барон, всячески поддерживал эту затею. Сам он считался знатоком театрального дела.
- Взбаламутим всю губернию. - говорил он.
Первое впечатление от дворни у Антона Петровича было самое печальное.
- Что сделаешь с этими уродами, - говорил он, - они и ходить-то толком не умеют не то что плясать. Их в десять лет не научишь.
- Это как учить, - говорил барон, - строгостью все сделаешь.
- Это их маменька так заморили своей дурацкой экономией.
На первых порах приезд Антона Петровича действительно как будто внес улучшение в жизнь дворовых.
Выдали девушкам новые сарафаны, на кухне появился в изобилии хлеб.
- Может быть, отъедятся, толковей будут, - говорил Антон Петрович.
Между тем барон хлопотал, ездил в губернский город, вымерял с приезжим архитектором залу, чертил планы. Наконец, прибыли и главные, давно ожидаемые Антоном Петровичем помощники: немец-музыкант со скрипкой подмышкой и с целым возом всяких инструментов и юркий маленький француз-танцмейстер.
Дело оставалось за набором исполнителей для спектаклей. Федотовна оповестила дворню, что на утро барин им всем ревизию сделает, и велено почище приодеться да смелей держаться и каждому показать, кто на что способен.
- Говорил тебе, Федосьюшка! - радовался Ефимка. - Наша череда пришла.
Федосьюшка отмалчивалась, как бы предвидя беду.
На утро во вновь отделанном кулибинском зале с хорами выстроилась дворня, наряженная в новую только что выданную одежду. Все стояли, уныло опустив руки, не представляя себе, какую еще барскую затею придется им выполнять. В зале суетились два будущих учителя наскоро создаваемых артистов.
Антон Петрович вышел, сияя удовольствием. Маленький барон семенил рядом с ним.
- Кто плясать умеет? Выходи! - скомандовал Кулибин.
Дворовые молчали, переступая с ноги на ногу.
- Внушим внушим, - лепетал француз, заискивающе улыбаясь.
- Неужели никто плясать не умеет? Да это не люди, а камни какие-то, - горячился Антон Петрович. - Кто петь умеет?
Красавец Ефимка, улыбаясь и блестя глазами, вышел из рядов.
- Я тебя видел где-то! На конюшне, что ли?
- Так точно!
- Конюх, да помню, помню!
- Он самый и есть.
- А ну-ка покажи свое искусство.
Ефимка оглянулся на толпу, где, прячась за спины подруг, сердито выглядывала Федосьюшка.
- Позвольте, барин, я уж с сестрой спою. Мне с ней сподручней. Вместе привыкли.
- Ну что же тем и лучше, послушаем и сестру.
Федосьюшка неохотно вышла из рядов.
Ефимка встряхнулся, взглянул на сестру которая стояла сердитая с опущенными глазами, и запел. Голоса у них и в самом деле были чудесные. Давно не слыхал старый кулибинский дом такого прекрасного пения.
- Да откуда вы научились! - закричал восторженно Антон Петрович. - Ведь это такие голоса, каких в Питере поискать, да им цены нет!..
Ефимка не без гордости сказал:
- Тарасовские мы, это в роду у нас, пение-то!
Антон Петрович потирал себе руки, оглядывал брата и сестру с довольным видом.
- Ну, хоть по крайней мере из этих толк выйдет, - сказал он, - есть с чем начать. Будет и у Кулибина театр почище, чем у других выскочек.
Федосьюшка оказалась права. С этого самого дня началась для кулибинских крепостных ужасная жизнь. Такая жизнь, что поневоле вспоминалась порой сама Надежда Афанасьевна с ее скупостью и мелкими придирками.
Антон Петрович все забросил, кроме театра, хозяйство отдал в руки вновь прибывшему управляющему, который распоряжался, как хотел, именьем. Сам помещик с утра до ночи устраивал репетиции. Особенно тяжелы для девушек были уроки танцев: привыкшие только к тяжелой и грубой работе, они не в состоянии были научиться принимать красивые позы, заламывать руки, прыгать, ходить особенной театральной походкой.
Антон Петрович приходил в ярость и проявлял с полной откровенностью свою жестокость и дурной характер. Удары так и сыпались на несчастных. Особенно доставалось Федосьюшке. Барин сильно невзлюбил упрямую девку, которая словно поклялась никогда ничему не научиться. Когда Федосьюшку заставляли плясать, она выходила на середину зала, опустив руки, и стояла столбом.
- Ты что, глуха что ли? - кричал Антон Петрович. - Пляши!
Федосьюшка оставалась неподвижной. Танцмейстер подбегал к ней, начиная насильно заламывать ей руки, переставлять ноги, делал ей больно.
- Ведь она может плясать, может, только не хочет, - выходил из себя помещик.
По вечерам, если была какая-нибудь возможность, Ефимка пробирался к сестре и начинал ее бранить.
- Да ты что это, на самом деле, беды нажить хочешь?
- Не хочу плясать и не буду.
- Да ведь все равно заставят. И чего тебе не плясать?
Федосьюшка сердито взглядывала на брата.
- Они бьют нас, голодом морят, а я их потешать буду. Не хочу плясать и петь не буду. Что хотят, то пусть со мной и делают.
- Да ведь пела же один раз!
- Дура была, вот и пела. Это ты меня уговорил. А теперь я разглядела, какой он есть злодей, и больше не хочу.
Ефимка хорошо знал сестру, знал, что. уж если она заберет себе что-нибудь в голову, ее не переспоришь. У Ефимки характер был другой. Он не любил сердиться, не любил и отказывать себе ни в чем. С тех пор, как приехал Антон Петрович, жизнь его лучше стала, его хвалили, награждали, сняли с него тяжелую работу, и он день-деньской играл на гитаре да плясал. Чего же лучше! О том, что за человек помещик, Ефимка вовсе и не думал.
* * *
Между гем наступило лето. Съехались в округе помещики из Питера и Москвы. Заговорили кругом про Кулибина и его новую затею.
Кулибин решил среди лета устроить праздник - всех соседей поразить роскошью дома и театра. Разослал даже приглашенья в столицы знакомым, чтобы приехали важные люди погостить у него и поглядеть на театр. Репетиции шли с утра до ночи. Дворовые были совершенно замучены. Учили роли с голоса.
Кулибин из-за обеда вскакивал и кричал подающим к столу девушкам: "Герцогиней пройдись!" "А ну, как графини кланяются?"
Федотовна сбилась с ног. Надежда Афанасьевна плакала ночи напролет о том, что сын ее по миру пустит.
Танцмейстер и немец-музыкант уверяли Антона Петровича, что дело идет на лад, что хор выходит на славу, девки и танцам научились и роли говорят толково. На одну только Федосьюшку жаловались. Федотовна ее на хлеб и на воду сажала и наказывала ее, не хочет петь да и все, нарочно фальшивит, а плясать заставляют- она соседкам на ноги наступает.
- Ну, я сам примусь и из нее дурь выбью, - сказал Кулибин.
Но дурь выбить из Федосьюшки ему не пришлось, потому что помешало одно непредвиденное событие.
* * *
Кулибин издавна считался одним из самых богатых помещиков губернии. Правда, благодаря бесхозяйственности все понемногу приходило в упадок, но слава богача все еще держалась за ним. Его в губернии уважали. Богаче него в губернии был только князь Вольский, его ближайший сосед. Этот князь был настоящий вельможа и придворный человек. Его дворец был окружен, английским парком с бьющими фонтанами; была у него и псовая охота, и конский завод, и всевозможные барские затеи. Только так же, как и Кулибин, он лет десять уже не жил в своем имении, предоставив управленье бурмистру.
О князе и думать забыли, забыл о нем и Кулибин, считая себя за его отсутствием самым важным барином в округе.
Вдруг… однажды вечером, когда Кулибин был занят в зале примеркой костюмов на актеров, вбежал к нему взволнованный барон.
- Новость, и очень неприятная, - сказал он.
- Что такое?
- Вышли людей - расскажу.
Когда крепостные вышли, Антон Петрович с недовольным лицом уселся против своего приятеля.
- Князь вернулся, - сообщил барон.
- Как вернулся? Почему ты знаешь. Какой вздор!
- Ничего не вздор. Я гулял и встретил его самою: ехал верхом, и с ним целая компания…
- Да, может быть, ошибся - не он?
- Как же не он, когда я с ним разговаривал. Узнал меня, остановил, сказал, что вернулся в именье, хочет здесь погостить!
- Зачем его принесло?
- Да ты погоди, слушай дальше. Он меня спрашивает: "Я, говорит, слышал, что мой сосед Кулибин театр у себя устроил. Любопытно бы посмотреть". Я говорю: "Он не замедлит вас пригласить, как узнает о вашем возвращении". Тут князь улыбнулся, да если бы ты видел какой улыбкой насмешливой. "Ну что ж, говорит, потягаемся с ним - я сюда своих комедиантов привез и имею обещанье от государыни, что она непременно нынешним летом посетит меня". Каково? А?
Антон Петрович побледнел.
- Это он назло, не иначе как назло. Десять лет не бывал, а теперь пожалуйте.
- Театр-то, наверное, образцовый - тебе свой и показывать стыдно будет.
Антон Петрович вскочил и заходил по комнате.
- Ну это мы еще посмотрим, посмотрим! Разорюсь до тла, все на ноги поставлю, а будет мой театр не хуже княжеского.
Государыня приедет - я ее к себе приглашу, и увидим, увидим, кто ей больше доставит удовольствия- я или этот несчастный князишка.
- Хвались, хвались, а актрисы-то у тебя для главной роли нет. Хор, правда, хорош, ну а все-таки, какая же комедия, когда ни одной красавицы нет. Девок-то, по правде говоря, ничему еще не научили. Одна эта Федосья с голосом, да и та столбом стоит, - не хочет ни петь, ни плясать.
- А вот посмотрим, посмотрим!
Антон Петрович в сильном гневе кликнул Федотовну и, топая ногами, приказал тотчас же созвать всех комедиантов в залу для репетиции, несмотря на надвигающуюся ночь.
Были позваны и танцмейстер, и музыкант, и одевальщик, и цырюльник с целым ворохом париков.
Дворня, перепуганная, собралась, прослышав, что барин в великом гневе: кой-кому уж было известно о возвращении князя, о соперничестве между двумя вельможами.
- Ну, теперь начнет чудить, - говорили дворовые.
Но не успел сердитый и красный Антон Петрович войти в зал в сопровождении своего вечного спутника, барона, как из другой двери вбежал запыхавшийся казачок с криком:
- Гости приехали!
И почти следом за ним вошел нарядный, красивый, молодой еще князь.
Антон Петрович, который за пять минут до этого бранил его, на чем свет стоит, вскочил ему навстречу с самой приветливой улыбкой:
- Гость дорогой! Какая честь для меня!
- Вот я вас и застал, - начал князь, пожимая руку соседу, - как раз за тем самым делом, о котором и хотел говорить с вами. Я такой же любитель театра, как и вы, и очень, очень рад встретить здесь в глуши образованного человека, знающего в нем толк.
- По мере сил, - отвечал польщенный Кулибин, - хочу, чтобы и наши провинциальные соседи немного попривыкли к тому, что уже вошло в моду в столице. Знаю, что и государыне это приятно.
- А как же, как же. Государыня ценит образование, любит искусство. Побольше бы таких людей, как вы, и вся страна бы преобразилась. Искусство так облагораживает, даже холопов наших оно превращает в грациозных и покорных исполнителей господской воли. Я, дорогой Антон Петрович, буду говорить о вас с государыней - она обещала посетить меня.
Антон Петрович был в восторге: князь оказался неожиданно милейшим и любезнейшим человеком.
- Я уверен, дорогой Антон Петрович, - продолжал князь, - что между нами не будет соперничества: я считаю, что люди нашего круга должны во всем помогать друг другу. Если у вас чего-нибудь недостает, я весь к вашим услугам.
Антон Петрович совсем просиял и захлопотался, усаживая дорогого гостя. Барон тут же лебезил и подлизывался. Между тем глаза князя быстро перебегали по лицам неподвижно выстроившихся актеров с накинутыми на плечи комедийными костюмами.
- Однако труппа у вас изрядная, а о вашем хоре я кое-что уже слышал. Но мне самому было очень желательно лично убедиться в ваших успехах.
Антон Петрович, обвороженный князем, принял на веру все его любезности и тотчас приказал актерам показать свое искусство.
Грянул хор, заиграли на хорах недавно обученные скрипачи и флейтисты.
Князь, казалось, слушал с большим удовольствием.
- Прекрасно, прекрасно, - говорил он.
- А вот и самый лучший мой актер, - сказал Антон Петрович, вызывая Ефимку. - Из Тарасовской семьи, когда-то голосами они славились на всю губернию. У деда моего одного из Тарасовых граф Орлов купил за большие деньги. Музыкальный талант у них в роду.
- Да, я кое-что слышал о них, - сказал князь, прищуриваясь на красавца Ефимку. - И собой хорош и ловок. Вы счастливец, Антон Петрович, у меня таких нет.
Антон Петрович вздохнули.
- Вы совершенно правы, князь, но без актрисы какая же комедия! Скажу вам по секрету, что это главный недостаток в моей труппе. Девки - сущие медведи, ни плясать ни ходить, и учу их и секу - все толку нет!