"Нет, господин президент, вы просто не знаете всего, - думал я. - Для страха есть веские причины".
"Народ ждет действий, - продолжал Рузвельт, - действий немедленных, безотлагательных… Мы должны уподобиться хорошо обученной и дисциплинированной армии, готовой идти на жертвы ради общего блага"…
Дженни что-то записывала в тетрадь, готовя заданный на понедельник урок. Мы дослушали речь до конца, потом она выключила радио и подняла на меня глаза:
- Ну, что ты скажешь?
- Я не все понял, но то, что до меня дошло, внушает некоторые надежды. Видно, у него есть план, как помочь людям.
- Когда мы с Лонни говорим о Рузвельте, то всегда спорим. Лонни твердит: "Поживем - увидим", а я в Рузвельта очень верю. Готова поспорить, что от него всем нам будет прок.
У нее был такой забавный вид - лицо серьезное, а сама не то подросток, не то девушка; то дурнушка, то милашка.
- Так хочется ему помочь. Вырасти бы поскорей и стать министром. Я бы себя не щадила, лишь бы народу жить стало полегче. - Она с подозрением посмотрела на меня. - Ты думаешь, я дурочка, да?
- Нет, ничего такого я не думаю. Честное слово!
- Почему ухмыляешься? Кстати, впервые вижу твою улыбку.
- Я от рождения неулыбчивый.
- Точь-в-точь как Лонни. Такой же хмурый, но и его смешат мои рассуждения о политике.
- Твои ровесницы обычно заняты совсем другим.
Она кивнула.
- Знаю. Меня и в классе многие считают чокнутой.
- Наверное, другие девчонки не советуют взрослым, за кого им голосовать.
Она застенчиво улыбнулась.
- Уверен, что Лонни слушается тебя.
- Пожалуй, - согласилась она, поджав губы. - Бабушка говорит, что он у меня на поводу, но это не так. Командовать я не люблю, но мне нравится убеждать.
Тут я рассмеялся и сам удивился - давно не слышал собственного смеха. Дженни была довольна.
- Тебе, видно, получше.
- Тебе спасибо!
Она покрылась густым румянцем, но держалась просто, без кокетства. С минуту молчала, уставясь на меня, а потом сказала:
- В ту ночь, когда мы с Лонни ехали за тобой, он сказал мне, что ты ровесник покойного Дэви.
Я считал, что мне не стоит говорить на эту тему, и промолчал, но она продолжала:
- Я так любила Дэви и тетю Элен. Она была мне вместо мамы. После смерти Дэви она так и не смогла оправиться. И меня как будто меньше стала любить, да и с Лонни у них что то приключалось. Бабушка мне ничего не говорит, а у Лонни я, конечно, не спрашиваю. Не мое это дело. Но я часто вспоминаю тетю Элен, и мне ее очень-очень жаль.
Мы проговорили с ней до самого вечера. Когда случались приступы кашля, она давала мне лекарство и подкладывала дрова в печь. Дженни была младше меня на год с лишним. Иногда она казалась ровесницей Джоя, а порой рассуждала совсем как взрослая. Мы два раза сыграли в шашки, В первой партии она разбила меня в пух и прах, а во второй явно поддавалась. Потом читала мне вслух газету, ее голос вдруг стал нравиться мне. Я слушал с закрытыми глазами и незаметно задремал, а когда проснулся, она возилась у плиты, готовя ужин. Я следил за ней и сравнивал с Эмили. Конечно, Дженни совсем не красавица, но в ней было много дружелюбия и доброты. Уж не влюбился ли я?
- Дженни, ты когда-нибудь носишь серьги? - спросил я. Нет, что ты, они мне не идут! - ответила она, не повернув головы.
Ну вот, все ясно. Девушка, которую я полюблю, должна обязательно носить серьги.
Но тут я вспомнил про Джоя, и все остальные мысли и заботы отступили на задний план.
Глава 9
Я хоть и выздоравливал, но плохо спал по ночам: мысли о Джое причиняли мне боль. Я старался думать о других вещах, убеждал себя, что, конечно же, Лонни отыщет Джоя, что дела у нас пойдут на лад, мм найдем надежное пристанище. Я пытался строить планы на будущее, но из этого ничего не получалось. Воспоминания упорно преследовали меня, навевая тоску и одиночество. Я вспоминал Джоя и Хови на углу улиц Рэндолф и Уобаш в Чикаго. Джой пел, слегка фальшивя, а Хови играл на банджо и беспечно подмигивал Джою, у обоих был такой вод, точно они вышли погулять и пошалить перед сытным ужином, который ждет их в родительском доме. Память скакала галопом: вот Джой подмигивает мне с заднего сиденья "Кадиллака" Чарли; а вот вручает Эмили шкатулку с десятицентовиками; его горящие гневом глаза в тот последний вечер…
Когда Лонни возвращался домой, я встречал его вопрошающим взглядом; Лонни понимал меня без слов. И всякий раз грустно качал головой. Он проверил все места заключения - Джой легко мог угодить туда за бродяжничество, связался с полицейскими участками в радиусе пятидесяти миль, но пока еще не напал на след.
- Может, он доехал на попутных машинах до Чикаго и вернулся домой? - однажды высказал предположение Лонни. - Множество грузовиков идет отсюда в Чикаго. На месте Джоя каждый здравый человек поступил бы именно так, а у Джоя голова варит. Может, это и есть ответ.
Но я в такую возможность не верил. Конечно, я не мог утверждать, что Джой по-прежнему меня любит, и все-таки был убежден, что он тоже ищет меня; он бы не отправился домой, на Джоя это непохоже. Лонни, однако, настаивал на том, чтобы проверить все варианты, я дал ему наш домашний адрес, и целый вечер он корпел над письмом.
Дженни помогала мне побороть уныние, она навещала меня каждый день после школы. К трем часам я с нетерпением ждал, когда хлопнет входная дверь в соседнем доме. Сбросив школьную форму и переодевшись во что-нибудь, что было ей больше по душе, она появлялась, тоненькая, проворная, в мальчишеской одежде, с развевающимися волосами. Она вбегала в кухню, где я лежал, либо с горячими булочками, которые только что испекла бабушка, либо с крекером, намазанным арахисовым маслом.; мы ели вместе, запивая молоком или оставшимся от завтрака какао. Она приставала ко мне с расспросами, заставляла рассказывать о наших с Джоем приключениях. Ей хотелось все знать про Китти, Хови, Эдварда С. Она пододвигала стул к моей кровати, садилась на него верхом и жадно ловила каждое слово. Однажды, сидя вот так, она слушала меня и задумчиво барабанила пальцами по спинке стула. Когда я замолчал, она внезапно соскользнула со стула и уселась по-турецки на пол, так что ее лицо оказалось на одном уровне с моим.
- Джош, почему ты тогда спросил меня о серьгах?
- Не знаю, так просто, - ответил я. В своих рассказах я ни разу не упоминал Эмили.
- Неправда. Ты знал какую-то красотку, которая носила серьги, не отпирайся!
- Верно, только вы совсем разные. Она взрослая женщина, работала в балаганах в Луизиане.
- Ты ее любил, Джош?
Я ответил не сразу.
- Наверное, точно не знаю. Может, мне просто было одиноко.
Она нервно скомкала край одеяла, свисавшего с кровати, потом расправила складки и снова скомкала одеяло в кулаке.
- Мужчины, то есть мальчики, любят только хорошеньких девчонок, верно, Джош?
- Я в этом мало разбираюсь, Дженни. Но тебе не стоит беспокоиться насчет своей внешности.
Она тяжело вздохнула.
- Сегодня я примеряла серьги в мелочной лавке. Я была права - у меня в них очень глупый вид.
Она казалась совсем еще ребенком. Надо быть добрым с ней, так же, как Эмили была со мной.
- Не нужны тебе серьги, Дженни. Ты хорошая, милая - и красивая тоже. Серьги носят только взрослые женщины.
Она сильно покраснела, румянец залил не только лицо, но и шею до воротничка рубашки. Я видел, что она смутилась - это была уже не та бойкая девчушка, которая рассуждала о перевыборах, Герберте Спенсере, правительственной программе помощи беднякам. Желая ее подбодрить, я протянул ей руку. Когда наши пальцы встретилась, она поднесла мою ладонь к своей щеке. Потом Дженни вдруг выбежала из кухни и вернулась только вечером с бабушкой. Они пришли готовить ужин. Надо сознаться, ужин всегда получался лучше, когда бабушка помогала Дженни. В тот вечер все было особенно вкусно; Лонни говорил за столом больше обычного, и даже бабушка изредка улыбалась. Показав на Дженни пальцем, она сказала мне:
- Если эта девчонка тебе надоест, только скажи - я ее из дому не выпущу.
Лонни быстро взглянул на меня, потом перевел глаза на Дженни. Мы оба как в рот воды набрали и от бабушкиных слов стали пунцовыми. Дженни принесла с плиты кофейник, чтобы снова наполнить чашку Лонни. Он обнял ее и привлек к себе. Она нагнулась и чмокнула его в лоб. Оставшись с Лонни вдвоем, мы еще долго говорили о Джое. Что будем делать, если в Чикаго его не окажется? Уверенность Лопни передалась мне, его слова вселили в меня надежду.
- Нет никаких оснований считать, что он умер от голода или холода. Слава богу, нигде не обнаружен труп русоголового мальчика - я запросил почти все города Небраски. Вряд ли Джой смог уйти далеко на запад. Если бы он решил оставить наш штат, то пошел бы только в Чикаго, домой.
- А что, если он подался обратно на Юг? Ему ведь нравился Пит Харрис, и Эдвард С., и… Эмили.
- Я связался с Харрисом, - ответил Лонни. - Если Джой у них объявится, Харрис тут же даст мне знать. Он не на шутку всполошился, услышав, что Джой исчез.
- Вы что, звонили с междугородной в Батон-Руж? - изумился я.
Лонни тратит на нас слишком много денег. Смогу ли я когда-нибудь расплатиться с ним?
- Ну и что, пустяки. Мы найдем мальчика, чего бы это ни стоило.
Весь вечер я просидел в большом кресле-качалке. Лонни придвинул качалку к плите, а сам уселся верхом на стул.
- Дженни тоже любит так сидеть, - улыбнулся я и спохватился: не собирался говорить о ней, само собой вышло.
- С меня берет пример. С детства подражает мне, точно обезьянка, да и мой малыш делал то же. - Он нагнулся и закрыл задвижку в плите. - Пора ей носить платья и сидеть на стуле, как подобает женщине. Ведь взрослая уже. Надо будет с ней поговорить.
- Очень смышленая девочка, - сказал я как-то нетвердо, потому что думал в тот момент о других ее достоинствах, вспоминал прикосновение ладони к ее гладкой щеке.
Лонни подался вперед, оперся подбородком на спинку стула.
- Ты ей как будто нравишься, верно, Джош?
- Не знаю, может быть. Знаю только, что она мне нравится. Вы не сердитесь?
Он глубоко вздохнул. Я уже раньше заметил, что Лонни иногда вздыхает так, будто ему что-то давит на грудь. Однако, когда он заговорил, голос у него был веселый.
- Да нет, все в порядке, я не сержусь. Вы уже оба в таком возрасте, когда влюбиться ничего не стоит. Так оно и должно быть, никуда от этого не деться. Помню, я впервые разрешил Дэви самому перейти улицу по дороге в детский сад. Знал, что рано или поздно это должно случиться, однако натерпелся страху. - Он помолчал с минуту, а затем продолжал: - Ты парень правильный, Джош. Будь это не так, я бы не позволил Дженни проводить здесь столько времени.
- Понимаю.
- Ты больше чем на год старше ее. Она еще не дружила с мальчиками, а ты, наверное, уже имеешь в этих делах какой-то опыт.
Я потупился.
- У меня никогда не было знакомой девушки. Я всегда их боялся, а Дженни почему-то совсем не боюсь.
- Ну а та женщина - с серьгами?
- Это Дженни вам рассказала?
- Да, вскользь обмолвилась. Спросила, не дам ли я ей денег на дешевенькие серьги. Джош, мол, знал одну красавицу, которая их носила.
Я промолчал.
- Тебе не хочется говорить о ней? Ну и не надо. - Он улыбнулся и встал со стула. - Пора в постель - ты еще не окреп.
Следующие несколько дней мало отличались друг от друга, только Дженни теперь навещала меня в платье и сидела на стуле так, как, по мнению Лонни, должны сидеть юные леди. Мы говорили о многом, но ни словом больше не обмолвились о любви, о серьгах и других щекотливых вещах.
Каждый день я караулил почтальона, Я знал свою вину и чувствовал, что не заслуживаю письма - сам-то долгие недели упрямо отказывался писать родным. Но ради Джоя я готов был смирить гордыню: важно узнать, есть ли у них сведения о нем. Я все больше склонялся к предположению Лонни, что Джой мог отправиться домой, и надеялся, что это подтвердится.
"Они, наверно, никогда меня не простят, - думал я. - Ну и пусть, переживу, лишь бы Джой был цел и невредим, лишь бы знать, что он сыт, в тепле, под крышей".
Письмо принесли дождливым утром, когда я был дома один. Оно было адресовано Лонни, я сразу узнал мамин почерк. Я вертел конверт в руках и видел комнату в родном доме, маму за столом, видел, как она пишет это письмо…
Первой пришла Дженни, а Лонни вернулся лишь к ужину. Мы стояли, не дыша, пока он надрывал конверт. В нем оказалось еще одно письмо, Лонни передал его мне, а сам стал читать вслух то, что было адресовано ему.
У родителей не было вестей от Джоя с того времени, как мы покинули Батон-Руж. Мама писала, что каждый день ждет письмеца от нас, но как будто мрачная бездна поглотила обоих сыновей. Она благодарила Лонни за меня и просила сразу дать ей знать, если мы отыщем Джоя. Часть письма Лонни прочел не вслух, а про себя, потом медленно сложил листки и, покачав головой, сунул их в карман пиджака.
Когда я раскрыл мамино письмо ко мне, Лонни ушел из кухни и увел Дженни. Оставшись один, я долго не решался начать читать. Кто знает, что в этом письме?!
Наконец я включил лампочку, свисавшую с потолка, и развернул убористо исписанный листок. В самом начале мама уверяла, что по-прежнему меня любит; ей не будет покоя и счастья, пока мы с Джоем не вернемся домой. Потом она писала об отце: я, мол, его не узнаю - от забот и, волнений он стал на вид глубоким стариком. Он нашел какое-то место - работа временная, неприбыльная, но и на том спасибо, а то от вынужденного безделья отец едва не рехнулся. Китти устроилась машинисткой в конторе; она шлет мне привет, просит отыскать Джоя и вместе возвращаться домой. "Сестра так тебя любит, Джош! И она, и мы с отцом страдаем, когда от вас нет вестей". Дальше мама писала о своей работе, и вышло у нее это так смешно, что я невольно заулыбался - в прежние времена мама часто шутила, смеялась и умела рассмешить всех. "Мой дорогой мальчик, твоя мать водит компанию с подозрительными элементами, Я откликнулась на объявление в газете и теперь даю уроки музыки жене одного чикагского гангстера. Это скромная и красивая молодая женщина, но у нее никаких способностей к музыке. По-моему, ей одиноко, и она напугана. Она ко кие привязалась и платит за мое общество, а не за преподавание. Она очень щедра и великодушна. Она нашла мне еще пять учеников, так что дела наши поправились…" В конце письма говорилось: "С того дня, как вы ушли из дома, отец ни одной ночи толком не спал. Прошу тебя ради нас обоих простить его и постараться понять все, что произошло".
Я перечитывал письмо третий раз, когда Лонни и Дженни вернулись в кухню. Дождь за окном усилился, свинцовые капли барабанили в стекла. Лонни зажег керосиновую лампу и уселся в кресло-качалку возле плиты. Он ненавидел яркую лампочку без абажура, свисавшую с потолка, предпочитая ей старую керосиновую лампу. Она давала мягкий, приятный свет, но ночь была такой пасмурной, что даже домашнее тепло и уют не могли развеять уныния. Дженни включила радио, которое в последнее время не уносила из кухни, чтобы я мог слушать его днем, когда оставался один. Играл оркестр, женский голос пел дурацкую песню о том, что жизнь похожа на вазу с черешней. Дженни с минуту слушала, потом, сморщив носик, нашла другую станцию. Мы развалились в креслах, не очень-то прислушиваясь к передаче. Но внезапно одна фраза приковала наше внимание. Мужской голос сказал: "…беспризорные дети на дорогах…" Мы навострили уши. "…Это все растущая армия, - говорил диктор. - Зимой по стране бродят сотни беспризорников, главным образом мальчиков-подростков. Изредка попадаются и девочки. Среди этих бродяжек много таких малышей, что диву даешься, как они еще живы. Эта малолетняя армия рекрутируется во всех концах страны. В городах, где безработный отец не может прокормить их. На фермах, где семьи разоряются из-за низких закупочных цен. Беспризорные дети не знают, куда идти и зачем. Бредут без цели, стучатся в чужие двери, где их могут встретить подаянием или бранью, устраиваются на ночлег в пустой таре или в песчаных пещерах. Они прыгают в товарные вагоны, при этом десятки гибнут или становятся калеками; путешествуют на попутных машинах, попрошайничают, воруют, дерутся из-за куска хлеба. Они голодают, одеты в лохмотья, часто болеют от недоедания и недосмотра. Им бы жить в теплых и уютных домах, ходить в школу. Вместо этого в дождь и стужу они бредут по дорогам, каждый день подвергая себя смертельной опасности… Сегодня у нас, в пригородах Омахи, от сильного ветра и проливного дождя рухнула крыша заброшенного амбара, и дубовые перекрытия придавили четырнадцатилетнего подростка. Мальчика доставили в больницу. Врачи считают его состояние критическим. Вызванная на место происшествия полиция обнаружила, что в последние три дня в амбаре укрывались от непогоды еще восемь детей, пятеро из них, по свидетельству врачей, страдают различными формами истощения. Среди них - двоюродные братья двенадцати лет из Де Мойна, штат Айова; десятилетний мальчик из Чикаго, который, по описанию репортера, похож на русоголового ангела. Старое банджо заменяет ему арфу…"
Я не издал ни звука, дикий вопль ушел внутрь.
- Господи, - воскликнул Лонни;- это же Джой!
Прошла минута, и я снова начал различать слова диктора:
"…вызвало сочувствие многих жителей Омахи, открывших двери своих домов несчастным детям. Эту ночь несколько маленьких бродяг проведут в тепле, окруженные заботой. Но таких счастливчиков всего горстка. Сотни других заночуют в поле, на дорогах, в лачугах городской бедноты. Они будут рыться в мусорных ящиках, жечь костры, чтобы согреться. Со времен крестоносцев не было столько страждущих детей. И все это происходит в Соединенных Штатах Америки в год 1933 от рождества Христова!"
Лонни уже надевал пиджак.
- Поеду на радиостанцию. Они должны звать адрес. Я его разыщу, пусть на это уйдет вся ночь или даже целая неделя.
- Можно, я с вами? - попросился я.
- Не говори глупостей, Джош! - рассердился Лонни. - Хочешь снова заболеть? Еще не известно, в каком состоянии Джой. Придется выхаживать вас обоих.
Он поспешно вышел, и за шумом дождя мы различили урчание мотора его старенькой машины. Дженни опустила руку мне на рукав.
- Джош, не обижайся на Лонни. Таким же он был, когда ты отыскался. Тоже накричал на меня, когда я стала приставать к нему с расспросами…
Я опустился в кресло, почувствовав вдруг смертельную усталость.
- Мы доставляем ему одни неприятности и расходы.
Дженни села рядом со мной на скамеечку у плиты. Керосиновая лампа давала призрачный, неяркий свет.
- Как тебе хочется, чтобы я говорила или помолчала? - спросила она.
- Помолчим, - попросил я.
- Может, хочешь побыть один?
- Нет, оставайся, ты мне нужна, Дженни.
Она кивнула, и мы долго сидели рядом, боясь шевельнуться. Потом пришла бабушка и принялась гладить. Рубахи лежали в большой корзине, которую Лонни захватил из прачечной по дороге с работы, Глажкой рубах бабушка зарабатывала немного денег, шедших в общий котел. Ей могло не понравиться, как мы с Дженни сидим, рука в руке, но она ничем этого не показала.
- Помнишь, когда Дэви был жив, вы вот так же сидели с ним у плиты? - сказала она Дженни.