Дженни кивнула и улыбнулась глухой старушке, потом повернулась ко мне:
- Знаешь, она права. Мы с Дэви, бывало, точно так сидели. Особенно если одного из нас или обоих до этого наказывали. Мы сидели рука в руке, уставясь перед собой. Лонни и тете Элен это действовало на нервы. Думаю, что мы именно к этому и стремились, хотели их позлить.
- Ты очень любила Дэви?
- Просто обожала. Он был старше меня, и мне казалось, что он всегда и во всем прав. Конечно, если не задевал меня. Иногда мы ссорились, правда, довольно редко, но случалось, даже дрались.
Потом мы оба смолкли. Я следил за тем, как бабушка снимала горячий утюг с плиты и медленно водила им взад и вперед по белым рукавам, тщательно утюжила манжеты. Дождь, упорствуя, все хлестал по окнам. Казалось, Лонни отсутствовал целую вечность; я не знал, что и думать. Может, произошла ошибка, вдруг судьба жестоко подшутила над нами и оказался еще один русоголовый мальчик из Чикаго, не расстающийся со старым банджо?
Мы ждали, томительно тянулись часы. В девять Дженни вспомнила, что мы не ужинали, она подогрела суп, и мы втроем немного поели. В десять они с бабушкой развесили рубашки - каждую на отдельную вешалку - в спальне Лонни: назавтра их сложат и отвезут в прачечную. Потом бабушка накинула на плечи шаль и кивнула Дженни:
- Пора, голубка. Дядя Лонни может задержаться. Тебе время ложиться.
Она подошла ко мне и, к полной моей неожиданности, нагнулась и поцеловала в лоб.
- Я молилась за твоего братишку с того самого дня, как ты здесь появился. И сегодня помолюсь за него.
А я еще думал, что она суровая и нелюдимая!
Когда они ушли, я принялся вышагивать из угла в угол, как маятник, останавливался у окна, вглядывался в темноту, потом возвращался к скамейке, где мы сидели вместе с Дженни. Меня знобило, но не от холода. Я все-таки подкинул угля в плиту и набросил одеяло на плечи. "Лишь бы снова не разболеться, - думал я. - Лонни и так хватает хлопот. Пора мне самому о себе позаботиться. Нельзя болеть - теперь мой черед выхаживать Джоя". Наконец к дому подъехала машина и остановилась почти вплотную к задней двери. Весь дрожа, я прилип к окну, стараясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте. "Пожалуйста, ну пожалуйста", - твердил я вслух, а у самого зуб на зуб не попадал. Потом я услышал шаги Лонни на пороге и распахнул перед ним дверь. Он вошел, неся Джоя на руках.
- Джош, этот вот молодой человек утверждает, что знает тебя!
Голос у Лопни был веселый и радостный - не без причины! Он опустил Джоя в большое кресло и откинул одеяло. Я увидел высохшее тельце в теплой, чистой пижаме и белых шерстяных носках. Брата трудно было узнать. От Джоя остались только большие серые глаза и копна русых волос, падающих на лицо. Существуют неписаные правила, которым люди определенного возраста обязаны подчиняться. Пятнадцатилетнему парню нельзя взять десятилетнего братишку на руки, как это сделала бы мама; ему не пристало говорить вслух сокровенные вещи, нельзя открыто выражать любовь; нельзя признаваться в угрызениях совести. Правила отношения пятнадцатилетнего подростка к младшему брату всего этого не допускают. Джой должен это понимать. Он знает толк во всяких таких тонкостях. Поэтому я просто протянул ему руку.
- Привет, Джой! - только и сказал я.
Он улыбнулся своей прежней улыбкой.
- Привет, Джош, - ответил он. - Чертовски рад тебя снова видеть!
Мы пожали друг другу руки. Я отвернулся, чтобы он не заметил моих слез. Слезы тоже против правил!
Глава 10
Мы уложили Джоя в постель, он издал глубокий вздох и почти тотчас заснул. Сидя на краешке кровати, я разглядывал спящего брата и никак не мог поверить, что все это наяву, что долгий кошмар позади. Лонни опустился на стул напротив меня и глядел куда-то вдаль, словно тоже только что очнулся от страшного сна.
- Ну и вечерок, - сказал он наконец, откинув голову на спинку кресла и закрыв глаза.
- Нелегко было его найти?
Да не в этом дело. У полиции был список семей, взявших к себе беспризорников. Джой попал к одной зажиточной паре, и они не желали с пим расставаться. Его искупали, накормили, одели в теплую ночную пижаму. Они послали за доктором и сделали для него все что могли, поэтому вначале встретили меня в штыки. Женщина, миссис Артур, даже пустила слезу. Я заколебался, подумал, может, они правы, может, нельзя его трогать, пока он такой слабый. Но сам Джой все уладил. Он решительно заявил, что поедет со мной к брату - тут не может быть двух мнений. Слабый, а такой шум поднял, испугавшись, что я могу уехать без него. Я подошел к плите и налил Лонни кофе, он благодарно кивнул.
- Потом приехал врач и осмотрел мальчонку. Он сказал, что лучше мне забрать его с собой - иначе Джой не успокоится.
Я невольно пожалел Артуров. Джой пробыл у них всего несколько часов, но они успели к нему привязаться.
- Господи, хорошо-то как! - Лонни медленно потягивал кофе. - Она мне предлагали поужинать, но я отказался - не до того мне было.
Я взглянул на прозрачную руку Джон, лежавшую поверх одеяла.
- Лонни, как вы думаете, он поправится?
- Конечно! Доктор сказал, что ему нужна только пища, покой и любовь. Нельзя давать ему слишком много еды в один присест, лучше кормить его почаще.
- Хорошо бы сообщить нашим, подумал я вслух.
- Они уже знают, - отозвался Лонни. - Пока Джоя собирали в дорогу, я съездил на почту и дал телеграмму твоим родителям, а другую - Питу Харрису: "Джоя нашли. Все в порядке". Надеюсь, твой отец сегодня уж уснет - впервые за столько месяцев!
- Да уж наверно! - Я про себя тоже порадовался за отца. Допив кофе, Лонни поднялся и стал расстегивать рубашку.
- Пожалуй, мне пора на боковую, иначе завтра просплю на работу. Ты уж за ним приглядывай.
- Еще бы! - Я поднял на него глаза.
Сколько Лонни сделал для нас за последние месяцы! Сначала помог найти работу и пристанище, потом, когда все пошло насмарку, спас нам обоим жизнь.
- Лонни, - сказал я, - ну и задали мы вам хлопот.
Он чуть заметно улыбнулся:
- Я об атом не жалею. Спокойной ночи, Джош.
Он привернул керосиновую лампу и затворил за собой дверь.
И вот снова, казалось, целую вечность спустя, мы с Джоем вдвоем. Я знал, что нельзя спать в такую ночь. Буду сидеть и глядеть на Джоя. Лишь бы не уснуть, я должен стеречь его. Мне еще не верилось, что все это наяву. Он проснулся примерно через час, я согрел молоко и напоил его. Сев на кровать, я подставил ему спину, чтобы он прислонился к ней. Пил он жадно, а когда допил, поднял руку и потянулся к моей руке.
- Вот я и нашел тебя, - шепнул он.
Я крепко сжал его руку, она была такой тонкой, хрупкой, маленькой. Какое чудо, что он уцелел и я вновь вижу его!
- Расскажи мне, Джой, что с тобой было, - попросил я. - Хоть немного, если не очень хочешь спать.
Он колебался, на лице его отразилась боль - очевидно, вспомнил тот вечер, когда мы поссорились.
- Ну ладно, - наконец вымолвил он. - Я вернулся в сарай. Всю ночь и весь следующий день ждал тебя, но ты не пришел, и тогда я решил добираться домой.
Тут он надолго замолчал.
- Джой, если тебе трудно, не рассказывай. Завтра успеется.
- Нет уж, доскажу. Стал я искать попутные машины в Чикаго, но тут опомнился, понял, что нельзя тебя бросать, и повернул в Омаху. Я был уверен, что ты здесь.
- Почему же ты сразу не пришел к Лонни?
- Представляешь, адреса у меня не было, а фамилии не мог вспомнить. Слышал ее один-единственный раз, когда Лонни прощался с нами в Батон-Руже. Ломал голову, но так и не мог вспомнить. Вот я и заблудился - в Омахе много людей по имени Лонни.
- Хватит, Джой. Спи теперь.
Он покачал головой.
- Должен сказать тебе еще одну вещь. Джош, я не знал, что у тебя был жар в ту ночь. Мне рассказал об этом Лонни, когда вез сюда. Теперь я понимаю, что ты бредил и нес неизвестно что.
- Это меня не извиняет. Я вел себя низко, Джой. И все же верно - я был болен и плохо соображал.
- Должно быть, в последний вечер дома с отцом творилось то же самое, когда он на тебя напустился.
Едва произнеси последнюю фразу, он зарылся в одеяло и тут же уснул. Но я еще долго сидел, не шелохнувшись, разглядывая тени на стенах. Внезапно я понял со всей ясностью, что меня гложет: впервые за эту зиму мне захотелось домой. Тоска во близким застала меня врасплох. Я не мог думать ни о чем, кроме отца, его бессонных ночей - теперь я звал, что такое бессонные ночи; его горьких угрызений совести - я узнал, как они горьки! Я помнил хмурые взгляды, жестокие слова. Помнил, как еще недавно ненавидел его. Но слова Джоя что-то перевернули во мне. Ведь и я сам прошел сквозь тот ад, что выпал на долю отца. Наверно, я повзрослел и научился иначе смотреть на вещи. Мне открылось новое чувство - чувство сострадания. Только не надо обольщаться, не стоит тешить себя надеждой, что мы с отцом сможем теперь легко ужиться. Слишком мы похожи друг на друга. Помню, как он извинялся перед мамой за свои вспышки гнева.
- Мэри, это Грондовский сидит во мне, - говорил он, виня в своих слабостях и пороках нашего деда, которого недолюбливал.
Я тоже часто оправдывал свои поступки наследственностью. Но сейчас мне пришло на ум, что обоим Грондовским - и отцу и мне - пора перестать винить во всем своих предков. Не лучше ли разобраться в самих себе, научиться себя обуздывать?
Я долго ворочался, никак не мог уснуть; мысли хороводом кружились в голове. Казалось невероятным, что желание вернуться в родной дом внезапно так завладело мной. Как легко было доехать на попутных машинах до Чикаго, когда мы были здоровы. А теперь Джою понадобится несколько недель, чтобы прийти в себя; я по-прежнему кашлял, быстро уставал даже от хождения по дому. Кроме того, мы задолжали Лонни. Так что надо поправляться, искать работу, чтобы расплатиться с ним до нашего отъезда. Важнее дела для меня не было. Это заслуга Стефана Грондовского - он научил сыновей отдавать долги; как бы я ни сердился на отца, честности у него не отнимешь.
Однако мы оба еще больны и пока не можем позаботиться о себе. Если бы прошел кашель, Лонни мог бы мне подыскать работу здесь, в Омахе. Или, может, отвезти Джоя в Чикаго, а самому вернуться к Питу, когда снова откроются балаганы? Быть может, уже летом… Столько всяких "бы", что у меня стучало в висках.
В два часа ночи Джой проснулся. Я покормил его супом - котелок стоял на плите и до сих пор не остыл; в шесть утра я встал, чтобы разогреть ему кашу, но тут пришла бабушка, заставила меня лечь и сама покормила Джоя завтраком, добродушно причитая над ним.
Джой поправлялся на глазах. Дженни стала его сиделкой, и порой я замечал смешливый огонек в глазах брата; он исподтишка подмигивал мне в то время, как Дженни хлопотала над ним, кормила его, читала книжки. Она баловала его сверх всякой меры. На третий день пришла миссис Артур, та женщина, что взяла Джоя к себе из полицейского участка. Она мне понравилась: на ней было красивое платье, и от нее пахло весенними цветами. При виде Джоя она всплеснула руками и всплакнула у его постели. Придя в себя, она заговорила со мной.
Ты его брат? Ты Джош? - спросила она.
- Да.
- Джой мог бы некоторое время пожить у нас - я бы с радостью выходила его, но он так рвался к тебе.
Она поглядела на меня сердито, хотя и улыбалась при этом.
- Я вам очень признателен, мадам, за все, что вы сделали для Джоя.
Ее лицо немного смягчилось.
- Мистер Бромер нам рассказал, что выпало на вашу долю в эту зиму. Ты как будто неплохо играешь на рояле?
- Да… как будто, - ответил я.
- Ты долго учился музыке?
- Со мной занималась мама, пока года два назад не пришлось продать пианино.
Она вздохнула и стала разглядывать свои перчатки, точно желая сказать: знаю я цену этим занятиям с собственной мамой! Но тут вмешался Джой:
- Если бы вы слышали, как мой брат играет, миссис Артур, вам бы все стало ясно. Он прямо настоящий пианист!
Она снисходительно улыбнулась Джою.
- Что же, была бы рада в этом убедиться. Может быть, когда ты поправишься, вы оба и племянница мистера Бромера навестите меня, и мы послушаем игру Джоша. Ну как, согласны?
Джой довольно закивал головой, Я же не разделял его восторгов. Мне показалось, что миссис Артур из тех женщин, которые не переносят, когда их любимую музыку подвергают хоть малейшей импровизации или исполняют в непривычном темпе. Все же я поблагодарил ее за приглашение.
- Конечно, я с удовольствием сыграю для вас, - сказал я, про себя надеясь, что случай не представится.
Она привезла Джою книги, игры, всякие лакомства и одежду, якобы оставшуюся от ее теперь уже взрослых детей, но подозрительно новую на вид. Захватила она и старую куртку Джоя, знаменитые боты ценою в двадцать долларов, перочинный ножик с инициалами Пита Харриса на рукоятке. И банджо Хови, тщательно упакованное в большой картонной коробке, точно миссис Артур знала ему цену.
Следующие несколько дней, когда мы с Джоем оставались одни, я брал перо и бумагу и принимался за письма. Прежде всего я написал домой. "Дорогая мама… - начал я, потом подумал и добавил: - и отец". Я рассказал им, как нашелся Джой, как быстро он поправляется, как хорошо нам живется у Лонни. Я не сознался, что скучаю по дому, что собираюсь вскоре вернуться вместе с Джоем. Не мог так прямо все написать! Еще упомянул о Дженни и отдельно послал горячий привет Китти.
Затем сочинил письмо Эдварду С., а Эмили оставил под конец. Как к ней обращаться, стала ли она уже миссис Харрис или еще нет? Подумав, я вывел на конверте: "Питу Харрису для Эмили". О чем же ей написать? Оказалось, это не трудно. Я исписывал страницу за страницей, рассказывая все по порядку, делясь пережитым - и горем и радостью.
Шла вторая половина марта. Мы жили дружно и счастливо в доме Лонни, и я почти избавился от тоски по дому, которая одолевала меня сначала. Все хлопотали вокруг Джоя, забота о нем сплачивала нас. Лонни был очень веселым и радостным в эти дни. Всякий раз он приносил что-нибудь особенное к ужину: устрицы - их очень любила бабушка; мороженое - его обожал Джой. Однажды вечером, когда кашель у меня совсем прошел, Лонни повез меня и Дженни в кино, а Джой остался дома с бабушкой. В утешение он получил от Лонни большой пакет воздушной кукурузы. Лонни считал нас троих своими детьми. По вечерам он просил Дженни читать вслух, мы сидели вокруг стола и слушали. Лонни с Джоем забирались на старую кушетку, и рука Лонни покоилась на плече Джоя. Я заметил, что бабушка, стоя у гладильной доски, наблюдает за Лонни. В ее глазах были слезы.
Я набирался сил и все чаще задумывался над тем, где бы найти работу, дармовой хлеб не лез мне в горло. Лонни понял, что мне не сидится без дела.
- Конечно, конечно, Джош. Буду искать, авось что-нибудь и подвернется. Только не надо торопиться. Ты потерял за зиму восемь килограммов. Я не позволю тебе переутомляться, пока не наберешь силенок.
Как-то вечером снова приехала миссис Артур. Она спросила Лонни, можно ли ей завтра забрать Джоя, меня и Дженни к себе пообедать. Лонни улыбнулся.
- Вы уверены, что хотите позвать всех троих, а не одного вашего любимца? - спросил он, указывая на Джоя.
Миссис Артур оказалась милой женщиной, понимающей шутки.
- Джой - моя первая любовь, - ответила она в тон Лонни, - но остальные мне тоже по душе. Я хочу послушать игру Джоша. Посмотрим, верно ли то, что говорит о нем младший брат.
Я тщательно отутюжил старые брюки, полученные от Пита Харриса, а Лонни одолжил мне приличную рубашку. Джой вырядился в подарки миссис Артур. Дженни надела свое лучшее платье из голубого ситца и перехватила волосы голубой бархатной ленточкой. Ее наряд вызвал наши одобрительные возгласы, от похвалы щеки ее зарделись, веснушки исчезли и она еще больше похорошела.
Миссис Артур заехала за нами в одиннадцать часов. Она держалась очень просто, по-дружески; и нам было с нею легко, мы быстро освоились. Жила миссис Артур в фешенебельном квартале, не то что Лонни. Дом оказался роскошным, но меня притягивало одно - огромный рояль в гостиной. Я подошел к нему, как зачарованный, не замечая, что все смотрят на меня и улыбаются.
- Джош, мы оставим тебя здесь на некоторое время, - сказала миссис Артур. - Ты, наверное, хочешь немного поупражняться. В твоем распоряжении целый час, пока мы не сядем за стол.
Никогда еще я не играл на таком превосходном инструменте. Возникавшие из-под моих пальцев звуки привели меня в такое волнение, что, забыв обо всем на свете, я заиграл сначала негромко, а потом увлекся и дал волю своим чувствам. Я сыграл мелодию, которую сочинил когда-то для Эмили, а потом пустился импровизировать. Вся история, приключившаяся со мной и Джоем, проходила перед моим взором. Я забыл, где я, забыл, что меня могут услышать. Играл и видел, как несут труп Хови по железнодорожным путям; вспомнил девочку, отдавшую мне жаркое. "Мне стыдно, что у меня есть еда, в то время как мои сверстники голодают", - говорила она. Играл и как бы заново испытывал страх, голод, холод, разлуку с Джоем и, наконец, радость и признательность всему миру за то, что мне вернули веру в будущее. Только кончив играть, я увидел, что миссис Артур, Дженни и Джой стоят рядом. Я встретился взглядом с Дженни, ее большие глаза смотрели печально.
- Я не знала тебя, Джош, - почти шепотом сказала она.
Миссис Артур пристально и задумчиво меня разглядывала.
- Ты импровизировал, ведь верно? - наконец спросила она.
- Да, - ответил я, решив, что ей моя игра не понравилась.
- И никто, кроме мамы, тебя музыке не учил?
- Нет, но она прекрасный учитель.
- Я не сомневаюсь, Джош. - Она все так же задумчиво глядела на меня. - Ты бы хотел найти работу как пианист, верно?
- Вы даже не представляете, как сильно мне этого хочется.
- Ну что же, - она перевела взгляд на Джоя, чье лицо светилось гордостью за меня, - ну что же, надо подумать, Джой. Может, и удастся что-нибудь сделать для твоего брата.
Обед я помню смутно, хотя, конечно, накормили нас очень вкусно, подавали на тонком фарфоре - Дженни потом прожужжала бабушке все уши. Миссис Артур была весела и приветлива, Джой и Дженни непринужденно болтали с ней. Только я один помалкивал. Казалось, я грежу наяву, и приходил в себя, лишь когда остальные начинали подтрунивать надо мной. Миссис Артур все время улыбалась.
- Даю слово, Джош, я найду тебе работу.
В тот день мечта, родившаяся когда-то у нас с Хови, начала осуществляться. Не прошло и недели, как миссис Артур снова посетила нас.
- Джош, вчера вечером мы с мужем беседовали с управляющим одного модного ресторана. Его фамилия Эриксон, он приятель мужа. Мы убедили его, что посетителям понравится, если по вечерам в его заведении будет играть музыка. Он и тебе поможет, и сам не прогадает. Я ему все о тебе рассказала. Он считается с моим музыкальным вкусом и дал согласие тебя послушать. Завтра я заеду и отвезу тебя к нему.