Сидя в кресле, он наполнил бокал и поднес его к лицу, вдыхая аромат золотистой жидкости. Бутылку он купил на борту самолета, когда они возвращались с Кипра. Там они всей семьей провели пасхальные каникулы; это были последние каникулы, перед тем как Даниэль покинул отчий дом. Аксель со страхом и тоской ждал приближения этого момента. И яркое белое солнце, и бирюзовое море только обостряли печаль. В день отлета он почувствовал облегчение. Водителя автобуса, который должен был отвезти их в аэропорт, звали Андреас. Аксель разговорился с ним во время одной из экскурсий. Они были приблизительно одного возраста. У водителя были узенькие глазки и сломанный нос, который сросся криво. Он разглядывал Бию, поднимавшуюся по ступенькам автобуса в коротеньком белом платье, обтягивавшем округлые бедра и почти прозрачном, и Марлен, и Тома, и Даниэля, севших в автобус вслед за ней. Когда Аксель последним зашел в автобус, водитель воскликнул: "You must be a very happy man!" Они уселись в конце автобуса, и Бия ущипнула его за ляжку и прошептала на ухо, что она его хочет, а он обнял ее за плечи, разглядывая пролетавшие мимо, выжженные до золотистого цвета пустоши, и подумал: "I must be a very happy man".
Огонь в камине погас. Аксель снова наполнил бокал, сидел, всматриваясь в пляшущие на углях огоньки. "Я зайду домой к Мириам. Я поднимусь в ее квартирку на последнем этаже дома на Руделёкка. Просто посижу там, выпью сваренный ею кофе и поговорю с ней".
Он направлялся в ванную, когда услышал, что к дому подъезжает автомобиль. Выглянул в окно и увидел, что перед входом остановилось такси. На часах было четверть третьего. Звук отпираемой внизу двери и звяканье связки ключей Бии о стеклянную столешницу комода.
Раздевшись до трусов, он разглядывал свое отражение в зеркале. Тело все еще выглядело тренированным, хотя сбоку линия талии начинала чуточку круглиться. Скоро и Бия вошла в ванную, остановилась позади него:
- Еще не спишь?
Он посмотрел на нее в зеркале:
- Ну, может, это я во сне хожу.
Ее волосы были растрепаны и глаза казались воспаленными, но косметика не смазалась. На ней было темно-зеленое облегающее платье на бретельках, с глубоким вырезом. И тени для век тоже были зеленоватые. Когда она красилась вот так, подчеркивая чуть раскосые глаза и высокие скулы, то ей вполне можно было дать лет на пять меньше, а то и на десять.
Он обернулся к ней, вбирая в себя ее запахи. Духи, которые он ей обычно дарил; именно так ощущался их аромат спустя несколько часов, когда к нему добавлялись оттенки ее пота и дыма чужих сигарет. К запаху "Шалимар" примешивался запах еще другого, чужого парфюма; он принадлежал мужчине. Аксель мог и дальше развить эту мысль, представить себе, с кем она сидела рядом, с кем танцевала. Он схватил ее за руку повыше локтя и притянул к себе.
- Господи, - пробормотала она, когда он принялся ее целовать, - ты, оказывается, в боевой готовности.
Этот чужой запах был все ближе и ближе - запах того, о чем он ничего не знал, превращавший ее в другую, не ту, к которой он привык. У нее на языке был вкус вина, но еще и водки, а то и джина. Бия очень редко пила что-либо крепкое.
Когда он задрал ей юбку и ухватился за голые ягодицы, она издала стон и стала стягивать с него трусы.
Он приподнял ее на край раковины, стащил с нее прозрачные стринги.
- Ну, Аксель же! - сопротивлялась она. - Не здесь, дети могут проснуться.
Но на самом деле именно этого она и хотела - чтобы он взял ее тогда и там, где она сидела на холодной фарфоровой раковине, наполовину раздетая. Она отругала его за небрежное обращение с ее платьем, когда он рывком сдернул бретельки с плеч. Но тут он прижался губами к ее соску, приподнялся на цыпочки и ворвался в нее. Почувствовав, что кончает, она сумела приглушить крики. Они превратились в протяжный хрип, не похожий ни на что, что ему доводилось слышать от нее раньше. Аксель остановился. Когда Бия немного успокоилась, он потянул ее за собой из ванной.
- Подожди, - простонала она, - дай я пописаю, по крайней мере!
Он лег в постель. Через открытую дверь ему было слышно, как она спустила воду, помыла руки, открыла шкафчик, наверное, чтобы убрать на место контактные линзы. Потом она прибежала босиком, голая, и закрыла за собой дверь.
- Неужели несчастная женщина не может и пару часиков поспать? - пожаловалась жена.
Он потянул ее вниз, на постель, и перевернул к себе спиной.
- Ну, Аксель, перестань! - захныкала она, как обычно.
Он перегнул ее пополам в бедрах и вошел в нее сзади - так и лежал, не шевелясь, как насекомое.
- Расскажи, где ты была, - прошептал он и начал двигаться медленно-медленно.
- Ну что на тебя нашло, Аксель? - простонала она.
- Расскажи, что ты делала сегодня вечером.
- Мы с Лоттой и Марен поужинали в Театральном кафе, потом пошли в "Смюгет".
- Ты кого-то встретила?
Она попыталась вывернуться.
- Целую банду, - выдохнула она.
- Ты танцевала?
- Ну естественно.
- Со многими?
- Больше с одним. Он полицейский.
Он вышел из нее и сразу же снова вошел, быстрее и жестче.
- Он все никак не отставал. Лет на десять моложе меня, точно. Ну еще, еще сильнее, блин!
Обычно она не употребляла ругательств, и это возбудило его еще сильнее, он больше был не в силах расспрашивать ее об этом полицейском, не пошли ли они еще куда-нибудь потом, он представлял их себе, как она обвивала рукой его шею и прижималась к нему. Он не мог больше сдерживаться, вдавил ее изо всех сил в углубление на матрасе, притиснулся к ее ягодицам. Когда он кончал, в темноте вдруг явилось какое-то лицо за зеленоватой пеленой. Оно близилось, заглядывало к нему через открытую дверцу автомобиля.
11
Суббота, 29 сентября
Аксель проснулся в шесть часов. Он не должен был дежурить в эти выходные и мог бы спать сколько угодно. Но он чувствовал себя отдохнувшим и спустил ноги на пол. Через несколько минут он уже бежал по лесной рощице, прочь от проселочной дороги. Едва светало, смутные силуэты деревьев сливались в нечеткий абрис. Но уже было понятно, что этот осенний денек выдастся погожим.
В половине восьмого он накрыл стол для завтрака. Сидел на кухне, свежий после душа, в трусах и футболке, с кофе, апельсиновым соком, и листал газету "Афтенпостен" с конца к началу, быстро проскочил спортивные страницы, помедленнее - экономический раздел. Цены на нефть упали, и для тех, чьи деньги были вложены в нефтяные акции, новости в основном были неблагоприятными. Однако, пока на Ближнем Востоке идут войны и свирепствует террор, уровень цен не сможет упасть слишком значительно. Они вложили в нефтяной фонд кое-какие средства, но не так много, чтобы эта проблема сильно занимала Акселя. Он начал просматривать новости. На улице Русенкрантс-гате мужчине угрожали ножом; в лесопарке Нурмарка пропала женщина; цены на электричество постепенно снижаются благодаря тому количеству осадков, что обрушились на страну в начале осени.
Он услышал, как кто-то прошмыгнул в туалет, потом по коридору прошлепали босые ноги. На кухню всунулась голова Марлен.
- Ну и соня, - пожурил он ее, откладывая газету в сторону, - день-то давно начался.
Она стояла в дверях, щуря глазки, в розовенькой ночнушке с крокодилом на груди.
- Вечно ты хвастаешься тем, что так рано встаешь.
Он засмеялся:
- Будешь яйцо с булочкой или мюсли?
Марлен выпятила губку, села за стол и задумалась.
- Яйцо, - решила она.
Он намазал кусок булки тресковой икрой из тюбика, повернулся к ней и жестом фокусника извлек у нее из уха яйцо.
Дочь отпрянула, хмуро уставясь в окно; деревья за стеклом все еще окутывала серая дымка.
- Не с той ноги встала? - выдвинул он версию.
Она обернулась к нему, снисходительно вздохнула:
- Папа, у каждого есть право быть не в настроении по утрам. Полчаса, по крайней мере.
- Несомненно, - согласился он. - Это, пожалуй, относится к правам человека.
- А что было раньше - курица или яйцо? - спросила она.
- Яйцо?
- Неправильно. Бог ведь не откладывает яйца.
Аксель приоткрыл дверь в спальню Тома, удивился: сын все-таки ночевал дома. Его было едва видно в темноте; он тяжело дышал, закутавшись в одеяло и отвернувшись лицом к стене Воздух в комнате был спертый и отдавал дымом. Аксель взял со спинки стула небрежно брошенную рубашку, принюхался. Он не раз видел, как некоторые из ребят, с которыми обычно тусовался сын, сидели на полянке позади торгового центра с сигаретой, но Том утверждал, что не занимается "ничем таким". Аксель открыл окно, постоял возле постели сына, решил дать парнишке поспать еще.
А сам пока поднялся на чердак. Он и так уж слишком долго оттягивал разборку сваленных там вещей. Он разложил по кучкам спортивное снаряжение, из которого выросли дети, и одежду, которую он больше не носит. Эти костюмы и рубашки самому ему казались вполне еще приличными, но Бия забраковала как старомодные и запрещала ему надевать. За долгие годы Армия спасения неплохо заработала на ее эстетической привередливости.
В самом дальнем углу чердака, за пустыми чемоданами и тюками с зимней одеждой, стоял старый шкафчик красного дерева. Ключ от него висел на крючке под потолком. Впервые за несколько лет он воспользовался этим ключом. На двух верхних полках были сложены те немногие вещи, которые остались у него от отца. Форменная фуражка. Воинские регалии. Два пистолета - испанский, бывший в ходу во время гражданской войны, и люгер, конфискованный у немцев, разоруженных в последние дни перед капитуляцией.
Была еще коробка с кипой писем - Торстейн Гленне получил их от друзей, вместе с которыми он сидел в концлагере Грини. Он читал их все Акселю. Несколько раз и Бреде тоже, но главным образом Акселю, чтобы тот знал, что "свобода дается не даром". Вместе с письмами в коробке хранились и карты.
Летними вечерами, после того как полковник Гленне вдоволь насидится перед печкой на террасе со своим виски и своими солеными палочками, удавалось, бывало, уговорить его подняться сюда и достать из коробки эти карты, на которых были обозначены тайные маршруты и укрытия. "Этого я вам, ребята, не должен был бы показывать", - ворчал он, хотя с тех пор, как немцы капитулировали, прошло уже двадцать пять лет. - "Я могу случайно выболтать вещи, которые я жизнью поклялся никогда не выдавать". Но все же он без лишних экивоков описывал домики в приграничных краях, где они прятались после диверсий. После того как они взрывали фабрики, перерезали телефонные провода, помогали перебираться в Швецию беженцам. Это могли быть еврейские дети, раскрытые участники Сопротивления, да и просто чудаки, которые вдруг впадали в панику и спешили убраться, хотя немцы вовсе и не охотились за ними. Отец обозначал крестиками места сбора, пунктирными линиями рисовал на картах маршруты перехода границы, обводил в кружок потайные укрытия и явки. А потом Аксель и Бреде играли, будто они беженцы и проводники через границу или что они борцы Сопротивления, устраивающие смертельно опасные акции саботажа. Они останавливали "Блюхера" в Дрёбакском проливе и охотились за "Бисмарком" и "Тирпицем" в узких фьордах. Но больше всего им нравилось взрывать завод по производству тяжелой воды в Веморке. Им удавалось поджечь фитиль в самый последний момент, как раз перед тем, как Гитлеру оставалось совсем немного для создания атомной бомбы: ему не хватало только нескольких литров этой воды. Братья Гленне все ему испортили. Гитлер бушевал, он ненавидел их больше всех на свете и отправил в Норвегию самых страшных эсэсовцев, чтобы их схватить. Тогда близнецы бежали в лес и прятались в тех укрытиях, о которых рассказал им отец. Они перебегали из одного в другое, а за ними по пятам гнались патрули с собаками, так близко, что им слышны были собачий лай и отдаваемые на немецком, самом ужасном из всех языков, команды. Но если одного из них и удавалось схватить, то второй всегда ускользал, потому что оба они поклялись скорее погибнуть, чем выдать брата.
Бреде так возбуждался от этих игр, что не мог потом заснуть всю ночь. Иногда ему приходило в голову разбудить Акселя, чтобы подтвердить верность этому договору: "Ты никогда меня не выдашь. Я никогда не выдам тебя".
Даже когда они не играли, Аксель чувствовал, что он в ответе за брата, что никто другой не сможет справиться с ним. Всякий раз, как Бреде устраивал какую-нибудь каверзу, родители заводили разговор о том, что оставлять его дальше дома просто невозможно. Аксель понимал, что это пустые угрозы, просто чтобы заставить Бреде образумиться; он и помыслить не мог, что они действительно могут так поступить… Но Бреде был не в состоянии образумиться. Через неделю после того, как был застрелен Балдер, Бреде отослали прочь.
Они сидели с Марлен на диване и играли в компьютерную игру "Праздник в джунглях", когда около половины двенадцатого появилась Бия. Она остановилась в дверях гостиной, разглядывая их. Аксель все еще был в трусах и футболке, Марлен - в ночной рубашке.
- Так вот вы где!
- Не мешай, мама, не видишь разве, мы работаем?
- Ах вот оно что, теперь это так называется!
- А ты не знаешь разве, что игра для детей - это то же самое, что для взрослых работа?
- Ну да, ты права, наверное. А как же с папой, он-то не ребенок - во всяком случае, не совсем?
- Папа отдыхает, это только я работаю.
Бия встала позади них и некоторое время следила за тем, что происходит на экране. Потом она наклонилась и обняла их, обоих сразу, прижалась к каждому щекой - к одному левой, к другой правой. Аксель закинул руку назад и забрался Бии под халат, под которым у нее все еще ничего не было.
- Ну ты хорош! - прошептала она ему на ухо.
- Прекратите шептаться! - запротестовала Марлен.
- Я только сказала твоему отцу, что он хорош.
- Ты ему мешаешь, - пожаловалась дочь, - смотри, он сейчас из-за тебя жизнь потерял. Очень ему от этого хорошо?
Бия послушалась и ушла на кухню. Оттуда она крикнула:
- Ты газету читал, Аксель?
- По диагонали.
Она, встревоженная, вышла к ним с развернутой газетой:
- Ты видел, женщина пропала в лесопарке!
Он все еще сражался с пультом управления.
- Ты знаешь, кто она? - спросила Бия. - Хильда Паульсен, мой физиотерапевт.
Только теперь до него дошло, он поднялся с дивана и подошел к ней.
Сощурив глаза, Аксель прочел заголовок, на который показывала жена.
Он позвонил на номер дежурного в полиции. Объяснил, по какому поводу звонит. К телефону пригласили женщину, говорившую на ставангерском диалекте. К тому же голос у нее был необыкновенно громкий.
- В какое время вы встретили ее?
Аксель задумался. Он добрался до озера Бланк-ванн около половины пятого. С учетом спущенной камеры ему понадобилось что-нибудь около двадцати минут, чтобы спуститься к Уллевол-сетеру. На часы он посмотрел, только когда добрался до озера Согнс-ванн, и это было уже в четверть седьмого.
- И как она вам показалась? Я имею в виду, в каком настроении она была?
Аксель отодвинул трубку подальше от уха:
- Да ничего особенного, в хорошем настроении.
Он понял, чего от него добивается женщина из полиции, но трудно было поверить, что исчезновение было как-то связано с душевным состоянием пропавшей. Женщина была в спортивном костюме и с палками для ходьбы. Она остановилась, чтобы поговорить с ним об общем пациенте. Она думала о пожилом человеке с болями в спине, а не о самоубийстве.
12
Понедельник, 1 октября
Рита разлила кофе по чашкам.
- Она собиралась на прогулку в лесопарк, - сказала она, нарезая бисквитный тортик, испеченный дома на выходных. - А после этого ее никто не видел.
Каждую пятницу, а иногда и по понедельникам Рита приносила на обед какое-нибудь домашнее угощеньице, и уже не раз Ингер Беата заводила с Акселем разговор о том, как бы это сказать Рите, не обидев ее, что они больше не в состоянии объедаться пирогами. Аксель от души посмеялся над ее озабоченностью и предложил каждому полагаться на собственную изобретательность.
- А кто-нибудь из вас знает, кто она?
- А почему мы должны это знать? - спросила Ингер Беата, рот которой был набит салатом.
Аксель знал, что она хотела обсудить с ним ведение одного своего пациента. Но она, конечно, не захочет этого делать в присутствии студентки. Придется ему заглянуть к ней в конце рабочего дня.
- Вы оба с ней знакомы.
Ингер Беата бросила взгляд на Акселя, тот отвел глаза.
- Ну давай же, Рита, не тяни! - раздраженно сказала она.
- Хильда Паульсен, физиотерапевт из центра на Майурстюа.
- Да не может быть! - воскликнула Ингер Беата.
Рита, поглядывая то на одного, то на другую, протянула им блюдо с бисквитом.
- В полиции считают, что ее убили.
Аксель резко повернулся к ней:
- А ты откуда знаешь?
- У одной моей подруги дочка работает в "ВГ". Они там все про это знают. В полиции думают, что, наверное, Хильда Паульсен встретила кого-то на прогулке или что кто-то караулил ее в лесу.
Она вздрогнула, и блюдо с бисквитом чуть не опрокинулось на стол.
Ближе к четырем в кабинет к Акселю зашла Мириам:
- Я закончила заполнять карточки.
Он молча продолжал работать.
- Я насчет женщины, на машину которой наехали сзади, - напомнила девушка. - Нет ли у нее хлыстовой травмы шейного отдела?
- Я посмотрю сегодня.
Она не уходила:
- Вы такой задумчивый сегодня…
Он убрал волосы со лба и только после этого поднял взгляд от бумаг и посмотрел на нее:
- Входи, садись.
Она прикрыла дверь.
- Мне жаль, если вы… - начала она, - о чем мы в среду разговаривали.
Глаза у нее были даже больше, чем ему помнилось, или, может, это она их подкрасила так удачно. Под белым халатом на ней была надета маечка. В том месте, где выпирали грудки, маечку украшали большие блестящие буквы.
- У тебя какое-то тайное послание на груди? - спросил Аксель, не удержавшись от улыбки.
Она покраснела и запахнула халат:
- Это мне подруга на день рождения подарила. У меня других стираных маек не оставалось.
- Дай-ка взглянуть, - попросил он.
Поколебавшись, она распахнула халат. Он неторопливо разглядывал витиеватую надпись.
- М-и-р-и-а-м, - прочел он вслух. - Вот сегодня у меня есть время, Мириам. Я имею в виду, зайти выпить чашечку кофе.
Сидя рядом с девушкой на заднем сиденье такси, Аксель сказал:
- Ты права, сегодня мне действительно есть о чем задуматься.