Он откинулся на мягкую спинку:
- Женщину, которую не могут найти, я встретил в тот самый день, когда она пропала. Может статься, я последний, кто видел ее в живых.
Больше он ничего не стал говорить, пока не уселся поудобнее на диване в квартире Мириам. В гостиной было выделено место для плиты и кухонных принадлежностей, а в одном углу устроена ниша, где, предположил он, стояла ее кровать.
Пока она расставляла чашки и блюдечки, Аксель рассказал о том, как встретил в лесу пропавшую женщину. Ему почему-то казалось важным передать их разговор слово в слово, как он ему запомнился. Упомянул он и о чем тогда подумал, что не каждая женщина осмелится вечером гулять по лесу в одиночку, и по завершении своей прогулки.
Мириам разлила по чашкам кофе из френч-пресса. Он пригубил. На вкус, скорее всего, "Ява" из синей упаковки.
- Вкусный кофе! А ведь я знаток по этой части.
Ее мысли явно все еще были заняты тем, что она только что услышала.
- А вот перед тем, как вы встретились, - сказала она, опустившись на стул с другой стороны стола, - вы ведь купались в озерце в дальнем уголке лесопарка и нашли шалаш из веток?
- Не знаю даже, чего это я расселся тут и разглагольствую, Мириам!
- Вы не подумайте, что мне ваши разговоры могут наскучить.
Ее действительно интересовали даже мельчайшие подробности. Ее вопросы придавали всему особую значимость, которой он сам вначале не разглядел. И он тут же представил себе, как он мог бы взять ее с собой туда. К озеру и к шалашу. Ему пришлась по вкусу мысль прогуляться по лесу вместе с ней. Аксель чуть было не предложил ей это, но удержался. Вместо этого он заговорил о том, что ждет его дома и к чему он скоро должен будет вернуться. Об уроках верховой езды и футбольных тренировках, о совместных трапезах за обеденным столом. О Марлен и о Томе, о Даниэле, который уехал учиться в Нью-Йорк, и о Бии, пишущей статьи в модный журнал, в котором раньше она работала редактором. Он рассказывал все это, чтобы снять то напряжение, которое постепенно стало ощущаться между ними; вроде бы помогло.
- Ты из тех, кому люди раскрывают свою душу, Мириам. Знаешь ли ты это? Если бы ты работала в полиции, тебе наверняка пришлось бы выслушать немало признаний.
Она отвернулась и взглянула в окно:
- Так со мной было всегда. Истории, которые мне довелось услышать, продолжают жить у меня в душе. Бывает, я еще долго сижу и вспоминаю их, когда человек уже ушел от меня.
- Как же ты сможешь работать врачом? Нельзя же носить в себе все это - такого не выдержать!
Она подула на кофе и отпила глоток.
- Придется мне научиться жить с этим. Научиться возводить стену между собой и людьми. Мне кажется, у меня уже немного получается.
- Я, во всяком случае, не стану больше грузить тебя рассказами об этой истории. - Он отставил чашку в сторону и поднялся.
Он остановился возле стула, на котором она сидела. Мириам запрокинула голову. На ее лицо падал сероватый свет из чердачного окошка. Зеленоватых крапинок, которые он раньше заметил у нее в глазах, сейчас не было видно. Аксель впервые ощутил, что за ее спокойствием скрывалось и что-то иное. Пожалуй, почувствовал это сразу, когда она впервые пришла в клинику… А он не задал ей ни одного вопроса о ее жизни. Надо было постараться избежать таких разговоров, которые могли бы привести к ее превращению в нечто большее, чем юная студентка, с которой он будет общаться несколько осенних недель перед тем, как она навсегда исчезнет из его жизни. Аксель чувствовал, что снова может контролировать ситуацию, и не хотел утратить этого ощущения. Все же спросил:
- Случилось что-нибудь?
Она отвела глаза.
- Я должна признаться кое в чем, Аксель, - ответила она после минутной заминки. - Я ведь не случайно оказалась на практике в вашей клинике. Я поменялась с другим студентом. Когда вы читали нам лекции весной, я каждый день старалась поймать вас в перемену. А потом я думала о вас. И мне почему-то казалось, что и вы обо мне думаете, - такая вот глупость. Но вы меня даже не вспомнили, когда я в первый день практики пришла к вам в кабинет.
- Зачем тебе это было нужно? - спросил он.
- Мне нужно было снова с вами поговорить.
- Поговорить?
Он дотронулся до ее плеча. Мириам прильнула к нему:
- Мне кажется, я этого хотела.
Нижняя губа у нее слегка оттопыривалась. Он наклонился и поцеловал эту губку:
- А теперь мне пора.
Он поднял ее со стула. Узкие брюки плотно обтягивали ее бедра. Его рука скользнула ей под пояс. Она привстала на цыпочки и прижалась губами к его шее.
- Не надо, Мириам.
- Ну ладно, - пробормотала она, - не надо так не надо.
13
После вечерней службы отец Раймонд остался в костеле. Ему предстояло принять исповедь, и он не стал гасить свечи. В эти минуты, пока он сидел вот так, ждал и вслушивался в пространство большее, чем земное, его душу наполнял покой. Он мог в такие моменты слиться с тишиной. Звуки уличного движения едва доносились извне. Наконец отворились двери. Он тотчас же узнал фигуру, приближавшуюся к нему по центральному проходу.
- Доброго вечера! - с шутливой торжественностью вымолвил он. - Вот так сюрприз!
Молодая женщина схватила протянутую ей Руку:
- Я не отниму у вас много времени, отец Раймонд.
Он замотал головой:
- Милая Мириам, знала бы ты, как я рад тебя видеть! Ты же месяцами не показываешься.
Он проводил ее к небольшому закутку рядом с ризницей, указал рукой на скамью рядом у двери. Сам сел на стул напротив.
- Я так часто думаю о тебе, - сказал отец Раймонд. - Вот и сегодня тоже думал.
И осознал вдруг, что то же самое было и накануне, и утром, когда он пришел в свои покои. Он думал о ней, вставляя ключ от двери в замочную скважину. Он думал о ней потому, что она явилась ему во сне, увиденном этой ночью. Но этого он не сказал, просто спросил, как идут дела с учебой. Мириам отвечала как-то рассеянно, и это удивило его, потому что обычно она подробно рассказывала о том, чем занималась.
Он положил ногу на ногу и откинулся назад, разглядывая ее. Именно ее лицо - вот что больше всего завораживало его в ней. Видеть перед собой красивое лицо - это всегда действовало на него позитивно. Как хорошее вино или как изящно изложенный текст. Но в лице Мириам было нечто большее. Оно наводило его на мысль, к которой он и так часто возвращался.
Ее высказал один философ, который, как ни странно, был родом из ее страны и на изучение трудов которого отец Раймонд потратил годы своей жизни. "Его печать в лице Другого".
- Я встретила одного человека, - сказала Мириам.
Он довольствовался тем, что пару раз кивнул, и потянул паузу ровно столько, чтобы ей не осталось ничего иного, как продолжить.
- Одного мужчину.
Это он и так понял. Он начал легонько раскачиваться взад и вперед на стуле, как если бы старался прогнать все прочие мысли, что могли занимать и отвлекать его.
- Ты это так сказала, словно сама не рада.
Разом куда-то улетучилось дурное настроение, что не давало ему покоя весь вечер, напротив, он чувствовал, как внутри ширится и растет некая тихая радость. Девушке было трудно. Она пришла к нему. Некоторое время тому назад она уже приходила к нему, чтобы поговорить о мужчине. Она тогда хотела порвать с тем человеком, но ей было его жалко, и она чувствовала, что не в состоянии причинить ему еще большую боль.
- А давно ты повстречала его… этого, нового? - осторожно поинтересовался отец Раймонд.
- Сегодня как раз будет неделя.
Он открыл рот, чтобы сказать что-нибудь.
- Я знаю, может показаться, что мы совсем мало знакомы, - поторопилась она добавить, - но кажется, будто я знала его всегда. Не знаю, как это объяснить.
- Ну же, ты так хорошо умеешь все объяснять, - подбодрил ее пастор.
Она долго смотрела на него.
- Мы не сможем продолжать встречаться… Он старше меня на семнадцать лет.
- Вот как.
- Он женат, и у него трое детей. Вот и рассказала. Если вы теперь прогоните меня, я это пойму.
Губы отца Раймонда тронула улыбка.
- Не думал, что ты такого плохого обо мне мнения.
Она рассказала много чего еще. И все же у него возникло ощущение, что чего-то она недоговаривает. Что-то мучило ее: она казалась даже напуганной, но он не стал на нее давить. Когда она замолчала, он спросил:
- Может ли человек обрести счастье вместе с другим человеком, если это счастье будет построено на разрушенной жизни других людей?
- Думаю, что нет, святой отец.
Он кашлянул:
- Как далеко зашли ваши отношения?
- Мы с ним немножко пообщались еще до каникул, когда он читал у нас лекции. Я думала о нем все лето. Я думала, что если мне удастся снова с ним встретиться, то эти мысли отпустят меня, но стало только хуже.
- Так, значит, вы с ним не… - начал пастор. - Он тебя ни к чему не принуждает?
- Это все я затеяла, - решительно ответила она. - Я это заранее спланировала.
Отец Раймонд был с ней знаком все те шесть лет, что она жила в Осло. С тех самых пор, как она пришла к нему сюда в первый раз, его влекло к ней, но так, что он мог это разрешить себе. Эта слабость служила своего рода напоминанием, окошком в ту жизнь, которую когда-то вел и он; отказавшись от страсти, которая терзала его в прошлой жизни, он обрел ее снова, но в иной плоскости, где ее держало в узде не принуждение, но радость.
- Я никогда не забуду, как вы мне помогли в тот раз! - воскликнула она. - Ведь именно разговоры с вами придали мне сил, чтобы вырваться из тех отношений. Иначе они разрушили бы меня.
- Я только и сделал, что помог тебе соткать из отдельных нитей цельное полотно, - уточнил он. Ему не хотелось сейчас бередить этого; гораздо важнее было дело, ради которого она пришла к нему сейчас и что пожелала рассказать ему. И он вынужден был признать: его подстегивало и собственное любопытство. - Так на сколько далеко зашли… ваши отношения? Я говорю о тех, что начались недавно.
- Ничего такого у нас с ним не было. Он поцеловал меня и ушел.
Отец Раймонд склонился к ней:
- Я хотел бы, чтобы ты, прежде чем уйти отсюда, задумалась над двумя вопросами. Во-первых, чего он от тебя ожидает?
Но Мириам не могла или не хотела ответить на этот вопрос, и он попросил ее рассказать, что она знает об этом человеке. Потом он подвел итог сказанному ею:
- Ты нарисовала образ привлекательного мужчины, симпатичного и успешного, который много хорошего делает для других людей. У него есть жена, и дети, и брат-близнец, которого он много лет не видел. Пусть мой вопрос пока остается без ответа, Мириам, но не забывай о нем. Однако мой второй вопрос гораздо важнее. Чего ты ждешь от него?
- Я хотела бы быть вместе с ним, - ответила она не задумываясь, - во всех отношениях.
Отец Раймонд опустил глаза. Она продолжала:
- Только разум твердит, что это неправильно. А все остальное во мне желает этого. Я все потеряю и останусь ни с чем. И когда я думаю об этом, я чувствую облегчение… Но он никогда не оставит свою семью ради меня. Он не такой.
- А тебе не приходила в голову мысль, что именно это и является причиной твоего желания быть с ним вместе? Потому что он не свободен завязывать отношения с женщинами. Может быть, это попытка справиться с чем-то дурным, чем-то тяжелым, Мириам?
Казалось, она раздумывает над тем, о чем он спросил, но не находит ответа. Отцу Раймонду было известно о том горе, которое она носила на сердце с юных лет. Но он достиг пределов того, что был в состоянии понять. "Я познал человека лучше, чем женщину или мужчину", - снова подумал он.
- Я понимаю, каково тебе сейчас, Мириам. Может быть, моя помощь понадобится тебе и на этот раз.
На вопрос, с ответом на который она так замешкалась, имелся однозначный ответ. Она знала, как ей следовало поступить, но она пришла сюда не для того, чтобы услышать это. Ему казалось, что в ней он узнаёт многое из того, что ему самому довелось выстрадать в жизни. И все же она была лучше приспособлена для мирской жизни, чем он когда-то. Она была сильнее и лучше подготовлена к ее перипетиям. Или он неправильно оценил ее? Было ли то, благодаря чему она так сильно привязывалась к другим людям и почему она так сильно притягивала других людей к себе, только во благо? Ему казалось, что он так ясно представляет себе ее. Но и она тоже соткана и из света, и из тени. Вполне вероятно, что тень глубже, чем он представляет себе. Что там есть что-то, о чем он не желает знать.
Ему и раньше встречались люди, носящие в себе бездну скорби, он видел, как эта скорбь поглощала этих людей, подобно страсти. И как они, возможно и не желая этого, умели превращать других людей в таких же рабов своей страсти.
Он взял с нее обещание прийти снова. Большего ему не удалось добиться. Теперь для него было вполне очевидно, что она боится. Меньше всего пастору хотелось бы оттолкнуть ее от себя, выказав осуждение. Когда он стоял возле алтаря и смотрел вслед девушке, удаляющейся по центральному проходу, ему вдруг вспомнилось, в каком виде она приснилась ему вчерашней ночью. Он резко повернулся и ушел в ризницу.
14
Вторник, 2 октября
Аксель перекусил в кабинете, продолжая работать. Ему нужно было разобраться с целой кипой документов. В течение дня необходимо было заполнить несколько заявлений о выплате пособий по нетрудоспособности и четыре направления к специалистам. В результате он так и просидел весь обед за стопкой бумаг и пакетом с едой на столе. Мириам заболела. Так она, во всяком случае, сказала Рите по телефону. Сначала он почувствовал облегчение. Не впервые практикантка проявляла к нему интерес, выходивший за пределы профессионального. Обычно он ничего не имел против. Пару раз он был настолько неосторожен, что поощрял такой интерес, но никогда ранее не допускал развития отношений… Мириам не появится раньше следующей недели. Как-то исподволь подкралось настойчивое желание позвонить ей. Он посидел, держа в руке мобильный телефон, потом отложил его в сторону. Не нужно было ему прикасаться к ней! Наверняка теперь это снова произойдет.
В обеденный перерыв Аксель успел разобраться только с одним пособием, и, как только последний записанный на этот день пациент вышел за дверь, он переключил телефон на голосовую почту и снова взялся за документы. Пришли результаты анализов за последние четыре дня. Он отмечал для себя те, в которых содержались отклонения от нормы. В основном это были пустяки или явные ошибки. Но некоторые были и серьезными. И еще один, читая который он так и застыл с листком бумаги в руке. Сесилия Давидсен, результат биопсии уплотнения в груди. "Результат может указывать на инвазивную дуктальную карциному в III стадии. Многочисленные митозы, грубая атипия и метастаза в миндалины". И недели не прошло с тех пор, как эта пациентка побывала у него. Ему сразу же стало понятно, что опухоль у нее злокачественная, потому он и постарался сделать так, чтобы на маммографию она попала на той же неделе. Тут важно было иметь хорошие отношения с теми, от кого это зависело, а также славу опытного терапевта.
Он открыл ее карту и нашел номер телефона, схватил трубку. Детский голосок на другом конце провода.
- Позови, пожалуйста, маму, - попросил он.
- А ты кто?
- Я… э-э-э… мне нужно ей кое-что сообщить.
Ребенок - ему было слышно, что это девочка, ровесница Марлен, - позвал мать. Аксель положил трубку.
Пока он ехал в такси, перед его мысленным взором вновь всплыл образ Мириам. На щеке у нее, прямо под ухом, была маленькая родинка. И еще одна, похожая, на шее, с той же стороны. Когда она слушала, брови у нее неожиданно взмывали кверху и, дрогнув пару раз, опускались на место. Он бросил взгляд на часы, не будучи уверенным, успеет ли он заехать в больницу к матери, перед тем как сесть на паром. "Ты должен научиться отвечать за свои поступки, Аксель". Для отца в мире существовал только один настоящий грех.
Судья Верховного суда Торстейн Гленне перевидал стольких людей, которые крали, обманывали, убивали. "Единственный настоящий грех - это ложь, Аксель. Все остальное можно простить, если ты признаешься и расплатишься за содеянное. А вот когда ты лжешь, вот тогда-то ты и погибаешь. Потому что ты ставишь себя вне общества. Вот этого-то Бреде и не в состоянии понять".
Аксель попросил шофера подождать, зашел в калитку. У Давидсенов был большой сад с яблонями и кустами малины по периметру, а фасад был весь увит клематисом. Он позвонил в дверь и услышал, как залаяла собака и кто-то крикнул внутри; сразу же после этого дверь отворилась. На пороге стояла девочка - две тоненькие косички, розовый курносый носик. Аксель догадался, что это она подходила к телефону, когда он звонил двадцать минут тому назад. Она придерживала за ошейник кокер-спаниеля, маленького, как щенок.
- Мне нужно поговорить с твоей мамой.
Она испуганно посмотрела на него. Собака тоже казалась испуганной; она вырвалась из рук девочки и убежала.
- Это ты звонил, - сказала она, не сводя с него взгляда.
Он кивнул.
- А потом пропал, потому что, когда мама подошла, в трубке уже никого не было.
- Показалось удобнее приехать самому и поговорить с ней, - сказал он.
В этот момент за спиной дочери появилась Сесилия Давидсен. Она была в очках, волосы казались более темными, чем в прошлый раз. В руках она держала книгу, учебник арифметики для младших классов, заметил он. Когда она узнала его, ее зрачки расширились, а лицо на глазах вытянулось.
- Так это вы… Это вы звонили?
Он почувствовал себя неловко и только теперь осознал, насколько нелепо было ехать сюда, в ее дом, с таким известием.
- Мне нужно навестить больного, который живет здесь поблизости. Я подумал, что могу и к вам зайти по пути.
Сесилия распахнула дверь, В лице не было ни кровинки. Девочка обхватила ее за талию и прижалась к ее джемперу.
"Вестник", - подумал Аксель Гленне, переступая порог просторной виллы в фешенебельном районе Виндерн с результатом биопсии ткани, полной растущих клеток - растущих бесконтрольно и сеющих смерть вокруг.
В холле пахло обедом, еще сильнее им пахло в гостиной. Мясо по-французски и рис, кажется. Он подождал, пока она отошлет девочку со щенком, учебником арифметики и печеньем в руке в ее комнату.
- Я по поводу результата анализов, - сказал он, хотя видел, что женщина, сидевшая напротив, прекрасно знает, зачем он пришел.