Она думала: "Может быть, я тоже всего лишь снимок, двухмерное существо? Пиковая дама, побитая в неудачной игре?.. Может быть, весь мир - это огромный карточный стол, за которым играют невидимые гиганты? В игру наподобие покера… Отец, я помню, играл в покер… Иногда по утрам он выглядел таким мрачным, сидел, уткнувшись носом в чашку, потому что накануне проиграл… Может быть, я всего лишь карта? Но в какой игре? И когда она закончится? Плоский мир на зеленом сукне… А тут все белое. Этот оцепеневший мир, ожидающий весны, похож на какой-то диснеевский мультфильм… Я и сама - плоский мультяшный персонаж, карта, мечтающая встретить Алису… Поэтому я и занимаюсь фотографией! Поэтому я и собираю целые коробки снимков, как отец, погребенный под грудами фотографий… Могла бы я жить счастливо? С кучей детей? Мираж… Невозможно сделать фотографию без света. Но, черт возьми, что такое свет? Свет тебе не принадлежит. Тень тебе угрожает. Может быть, достаточно всего лишь открыть глаза пошире и смотреть не только вглубь себя?.."
- Я отвезу тебя в отель.
Голос Бьорна мгновенно смел карточный домик ее мыслей, и они беспорядочно закружились в голове. Новая сдача, новый прикуп, - может быть, на этот раз ей больше повезет?
Они въехали в исторический центр Осло с его ровными улочками, пересекающимися под прямым углом. Все дома, большие и маленькие, были деревянными. Анжела заметила, что горизонтальные доски находят одна на другую: точно так же в старину строились драккары. Затем "мерседес" выехал на площадь, по форме напоминающую луну в третьей четверти, - оставшуюся четверть занимала ратуша. Это было мощное квадратное строение из красного кирпича, непропорционально огромное на фоне разноцветных деревянных домиков, тень которого покрывала почти всю площадь Фритьофа Нансена. По обе стороны широкой парадной лестницы стояли серебристые скульптуры лебедей высотой в несколько метров.
Желтый "мерседес" медленно двигался по узким проездам среди пешеходных зон. Анжела вспомнила, что сегодня суббота, заметив небольшую группу людей - это были радостные молодожены и их спутники - на ступеньках, ведущих к гигантским резным дверям. Вместо белого платья с фатой на невесте был национальный костюм; все остальные также были одеты в народные костюмы разных регионов. Мужчины в кожаных штанах до колен, кажется, совсем не чувствовали холода. Издалека компания напомнила Анжеле фигурки для вырезания, которые она собирала в детстве. В своих длинных пышных юбках, корсажах и облегающих куртках из красной и зеленой шерсти, расшитых золотом, с кружевными воротниками, женщины немного напоминали австриек. Слышались щелчки фотоаппаратов, мелькали вспышки, свет которых отражался в металлических лапах лебедей. Наконец "мерседес" выехал на набережную и поехал вдоль статуй рабочих с горделиво вскинутой головой - можно было подумать, что они привезены из соседней России, отделенной от Норвегии лишь неширокой полосой северных лесов.
Несколько кораблей, построенных еще в прошлые века, и среди них - роскошный трехмачтовик, стоящий на якоре под крепостными стенами, придавали порту вид старинной гравюры. Следуя вдоль берега, "мерседес" довольно быстро выехал за пределы города и направился к западу. Вскоре Анжела стала узнавать дорогу, ведущую к отелю. Только тогда Бьорн заговорил:
- Остерегайся Крагсета. Его вид вызывает жалость, но сам он ни к кому ее не испытывает. Это один из его принципов. Весь мир изначально виновен в его глазах. Если бы он мог, то поставил бы решетку на каждую дверь. Он не терзает себя лишними сомнениями, соображает быстро и терпеть не может, когда ему противоречат. Взглянув ему в глаза, ты увидишь…
- Вы его не любите… А как же вы сами? Вас больше здесь не будет?
- Ты меня не увидишь, но я буду поблизости.
- Смотрите на дорогу!
Бьорн повернулся и прибавил газу. "Мерседес" вильнул. Анжела осторожно коснулась запястья комиссара. Тот резко вывернул руль, "Мерседес" задел бампером плотный снег, скопившийся между двумя автомобилями, припаркованными вдоль тротуара, и поехал прямо.
- Думаете, я не должна снова к нему ехать?
- Я ничего не думаю.
- Мне это нужно для репортажа.
- Угу…
Во время поездки у Анжелы возникло такое ощущение, что она уже много раз ездила вместе с Бьорном в его машине. Анжела говорила себе, что эта дорога, должно быть, выглядит гораздо более живописно весной, когда природа, освобожденная от ледяных оков, наконец расцветает - день ото дня все более пышным цветом.
- Кто же отвезет меня в город завтра вечером, если вас не будет?..
- Просто вызовешь такси-глиссер. В нем не так удобно, как в машине, зато быстрее.
"Мерседес" замедлил ход. Бросив слегка раздраженный взгляд в направлении фьорда, комиссар повел плечами и выключил мотор.
- Я могу у вас кое-что спросить? - сказала Анжела, повернувшись к Бьорну.
- Мм…
- О чем вы недавно говорили с Имиром?
- Ни о чем таком, что могло бы нам помочь… В данный момент.
Это "в данный момент" создавало простор для всевозможных догадок. Бьорн продолжал:
- Он сказал мне вот что: "Я знаю, что ты как я. Мы оба все потеряли. Ты готов на все. После катастрофы думаешь, что остался один… но на самом деле все со всем не так. Те, кто умер, часто остаются самой живой частью нас самих. А самое живучее в нас - это наше детство".
Распрощавшись с комиссаром, Анжела еще какое-то время стояла на парковке, глядя вслед "мерседесу", похожему на гигантского желтого скарабея, и чувствуя, как в душе нарастает нездоровое любопытство. Дежавю? Нет, скорее зрелище, которого она никогда больше не увидит. Отогнав эту неприятную мысль, она потянулась за фотоаппаратом, но опоздала сделать снимок - Бьорн уже отъехал слишком далеко.
В холле стояла тишина. Двое военных в форме защитного цвета без улыбки взглянули на Анжелу. Она с трудом могла вообразить, что для них она - одна из девчонок, которых им поручено охранять. Пропуск они не спросили, да это ничего бы и не дало: здесь, как и в других местах, Анжела никогда не вставляла магнитную карту в считывающее устройство, когда на время покидала отель. Она терпеть не могла эту бесполезную условность - ведь у горничных были ключи от всех номеров. Не говоря уже о том, что ее страшно раздражала необходимость отчитываться в своих приходах и уходах.
Анжела поднялась к себе, по пути никого не встретив, - лишь изредка до нее доносились из-за дверей возбужденные голоса. Войдя в номер, она не раздеваясь рухнула на кровать, идеально застеленную - еще одно раздражающее благодеяние со стороны персонала, который словно хотел стереть все следы ее присутствия. Обычно она всегда сама застилала кровать.
Анжела пристально разглядывала стены и потолок, однако не увидела на них ни следа зловещих теней. Занавески были распахнуты - но куда подевались солнце и луна? Где небо? Пространство за окном казалось абсолютно безжизненным. В коридоре послышались торопливые шаги. Должно быть, это неумолимый Крагсет идет по следу… Анжела протянула руку к ночному столику и взяла телевизионный пульт. Интересно, что показывают по ящику в этой стране?
Говорили, разумеется, по-норвежски. На фоне разноцветных декораций ведущие новостных программ, безукоризненно причесанные, задавали вопросы гостям или вызывали на связь корреспондентов. Внезапно в кадре появился отель "Европа" - Анжела сразу узнала его унылый фасад. Некто Йорген Как-Бишь-Его говорил об ужасной драме, разыгравшейся в этих стенах. Затем появились машины "скорой помощи", едва различимые в темноте. Потом замелькали любительские кадры, при виде которых Анжела не удержалась от безрадостного смеха: мажоретки, шествующие по улицам мимо деревянных домов. Под летним солнцем норвежские улицы выглядели гораздо живописнее, чем сейчас. Одновременно в углу экрана одна за другой появлялись фотографии - полудетские лица семи погибших мажореток. Анжела приподнялась и подвинулась к краю кровати, чувствуя, как по коже пробегают мурашки от этой мрачной фотосессии. Но она не могла оторваться от этих лиц - ей казалось, что глаза мажореток в упор смотрят на нее с той стороны экрана.
Появилась очередная заставка: смутный силуэт на фоне огромного ярко-красного вопросительного знака. Слезы хлынули из глаз Анжелы еще раньше, чем она осознала, что плачет. Они текли, словно подземные воды, вырвавшиеся на поверхность. Сквозь слезы Анжела снова взглянула на экран, где теперь была карта Норвегии с ярко выделенным на ней городком Сторуман. Он оказался гораздо севернее Осло. Когда начался сюжет, можно было обо всем догадаться и без перевода. Стоя перед толпой жителей городка, местный метеоролог, веселый краснощекий норвежец, держал перед собой дымящийся котелок с горячей водой. Когда толпа хором досчитала до трех, он выплеснул воду, которая мгновенно замерзла прямо в воздухе, и образовавшийся лед разбился на мелкие осколки, ударившись о ступеньки лестницы.
Анжела выключила телевизор, положила пульт на прежнее место и свернулась клубком под одеялом.
Глава 19
Для Бьорна перелет на самолете всегда был нелегким делом. За все годы работы он пользовался этим видом транспорта лишь несколько раз, по особо срочным делам. После возвращения на родину с женой он предпочитал поезда и пароходы - возможно, потому, что ему нравилось видеть, как меняются пейзажи вдоль железнодорожных путей или берегов. В последний раз, когда ему довелось совершить авиапутешествие, он сначала выпил двенадцать бутылок пива в аэропорту, а потом еще маленькую сувенирную бутылочку виски из тех, что бесплатно раздавали в самолете. После этого, с трудом поместившись в узкое кресло (и с двух сторон стиснутый соседями), он почувствовал себя так плохо, что перелет превратился в настоящий кошмар. Лихорадочная тревога полностью лишила его силы воли. Каждая воздушная яма была словно удар кулаком под дых. Туалет в самолете был слишком тесным для его габаритов, так что Бьорну пришлось, позабыв всякое самолюбие, закончить вояж, стоя на коленях над унитазом, причем задняя часть тела комиссара, выпиравшая наружу, заблокировала дверь кабины пилотов. Запах рвоты быстро преобразил сочувственные улыбки пассажиров в брезгливые гримасы, и Бьорн сошел с трапа, ощущая всеобщее презрение.
Несмотря на то что с тех пор миновало пятнадцать лет, решение лететь в Берген мгновенно вызвало у Бьорна давнишнее ощущение стыда - омерзительное, как привкус рвоты во рту. Он торопливо побросал вещи в сумку и приехал в аэропорт незадолго до вылета, чтобы не было искушения заглянуть в бар.
Слова Здоровяка не выходили у него из головы.
К счастью, небо было безоблачным, а самолет - наполовину пустым, так что можно было сесть куда угодно. Расположившись с комфортом, Бьорн почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы перенести полет. Стюардессы наперебой одаривали пассажиров улыбками, в иллюминаторы лился холодный лунный свет. Полет занял около часа и прошел совершенно спокойно. Бьорн выпил несколько чашек кофе, глядя в иллюминатор. Внизу, насколько хватало глаз, простиралась заснеженная равнина, похожая на громадный круг белого ноздреватого домашнего сыра; кромка лесов походила на бороду, окаймляющую старое морщинистое лицо. Только посадка была не слишком мягкой - Бьорну показалось, что он сейчас вылетит из кресла, сорвав ремни, но все обошлось. На этот раз он сошел с трапа достойно, под аплодисменты членов экипажа. Сегодня же вечером он снова с ними увидится, когда полетит обратно.
В Бергене было намного холоднее, чем в Осло. Акватория порта, гораздо более внушительного, чем в столице, была полностью скована льдом. На оконечностях бухты ветром намело целые горы снега. Разноцветные фасады старинных домов, тянувшихся вдоль набережной, выделялись яркими пятнами даже на фоне темного неба. Повторяя про себя адрес колледжа, Бьорн следовал по маршруту, который мысленно начертил еще в самолете. Он без колебаний углубился в деревянный лабиринт улочек старого Бергена. Постепенно он поднимался вверх по склону, на вершине которого располагались наиболее престижные жилые кварталы. Наконец, выйдя на небольшую площадь, он увидел на противоположной ее стороне пансион Святой Марии.
Решетки на всех окнах, железные двери, осыпавшаяся штукатурка на фасаде с первого же взгляда говорили о суровости и дисциплине, царивших в этом учебном заведении, - что, впрочем, было составной частью его хорошей репутации. Лишь подойдя к решетчатой ограде, Бьорн вспомнил, что сейчас самый разгар рождественских каникул. Вряд ли здесь остался кто-то из персонала, кто мог бы помочь ему в его изысканиях… Неужели все путешествие коту под хвост?..
Но все же комиссар толкнул витую чугунную калитку и осторожно вошел в заснеженный двор, вымощенный брусчаткой. В отличие от большинства строений, подобных тому, что занимал пансион, здесь не было крытых галерей, тянувшихся по периметру здания, - вместо них вдоль стен были расставлены лишь каменные скамейки без спинок, над которыми змеились какие-то вьющиеся растения, в это время года лишенные листьев. Чувствуя себя так, словно попал в фильм ужасов, Бьорн нерешительно остановился в нескольких метрах от ступенек, ведущих к входной двери. Наконец он все же поднялся и постучал в окно первого этажа.
В окне появилось лицо старой женщины. Бьорн отметил, что она очень маленького роста: ее подбородок едва возвышался над подоконником. Сначала он подумал, что это, наверно, древняя сгорбленная старушка, но потом изменил мнение, обратив внимание на пологий спуск, идущий параллельно ступенькам, с гладкими металлическими брусьями перил. Женщина слегка стукнула в пол тростью и вопросительно взглянула на Бьорна. Он показал ей полицейское удостоверение. Несколько секунд спустя щелкнула автоматическая задвижка, и дверь с шумом распахнулась.
Женщина показалась на пороге - в кресле на колесах, с абсолютно прямой спиной.
- Что они опять натворили? Кто именно? - вскричала она.
В ее голосе, резком и агрессивном, слышалась характерная хрипотца заядлой курильщицы.
- Никто ничего не сделал, - ответил Бьорн, стараясь говорить как можно более сердечно.
- Они всегда что-то делают! Ужасные дети! Они постоянно устраивают какие-то пакости у меня за спиной!
В конце каждой фразы она ударяла тростью в пол, словно отбивая такт.
- Я комиссар Бьорн, - выдохнул Бьорн, с некоторым трудом преодолев слишком высокие ступеньки.
- Вам не хватает сноровки, комиссар, - заметила женщина.
- Я прибыл из Осло, мадам…
- Мадемуазель, - поправила она. - Я директриса этого заведения. С тысяча девятьсот сорок восьмого года.
Бьорн восхищенно присвистнул и взглянул вверх. Стены выглядели такими же древними, как эта старая дева в инвалидном кресле.
- Вас здесь оставили совсем одну на время каникул?
- Я всегда живу одна, с ними или без них. Давайте ближе к делу - меня ждет работа. Один из этих монстров опять нарушил закон? Что он сделал? Кто это?
- Нет-нет, я же сказал: никто ничего не сделал. Я приехал навести кое-какие справки…
Она резко развернула свое кресло и, зацепившись рукоятью трости за металлическую перекладину - такие же перекладины тянулись по всей длине стен, - въехала внутрь.
- Можете не спешить, раз вы запыхались. Мой кабинет в конце коридора. Там я буду вас ждать.
И на удивление быстро покатилась в своем дребезжащем и поскрипывающем кресле по коридору. Каждый этап перемещения сопровождался звонким стуком трости о металл укрепленного вдоль стены поручня. Бьорн невольно подумал о том благородном учителе или директоре школы, который дал ей шанс получить образование наравне со всеми. Он двинулся следом за ней. Паркет под его тяжелыми шагами слегка поскрипывал. Изо рта Бьорна выходил пар - видимо, во время каникул школа не отапливалась. Внутри было почти так же холодно, как снаружи. Двери классов были распахнуты и подперты стульями, чтобы не закрывались. Чем дальше он продвигался, тем сильнее втягивал голову в плечи, невольно чувствуя себя одним из учеников, вызванных в кабинет директора для наказания.
Нижняя часть двери в этот кабинет была вся в следах от ударов колес инвалидного кресла.
- Входите!
Бьорн вошел, с твердым намерением не забывать, кто он на самом деле и зачем сюда явился. Но от ударившей ему в лицо волны жара у него невольно перехватило дыхание. Кабинет оказался просторным - вероятно, это было самое большое помещение во всем пансионе. Директриса восседала за огромным письменным столом, возвышавшимся над множеством столов меньшего размера, выстроенных в ряды, словно парты в классе. Вдоль стен тянулись стеллажи, доверху плотно заставленные книгами. Целая батарея обогревателей и застарелый запах табака делали воздух в комнате невероятно тяжелым. В довершение всего, несгибаемая старуха дымила очередной сигариллой - судя по всему, она прикуривала одну сигариллу от другой. Чувствуя подступающий приступ мигрени, Бьорн подумал, что в такой обстановке его способности ясно мыслить хватит ненадолго. Новое испытание после самолета, и все в один день - это уж слишком!
Не дожидаясь приглашения, он взял один из стульев и уселся напротив хозяйки кабинета.
- Я хотел бы посмотреть альбомы с фотографиями учеников за период… где-то с пятьдесят второго по пятьдесят пятый год.
- Но я…
- В данный момент я не могу дать вам никаких объяснений. Покажите мне эти альбомы. Я занимаюсь довольно сложным расследованием, и вы можете мне помочь. Я надеюсь, вы вспомните нужные мне сведения.
- Но…
- Пожалуйста.
Эта неожиданная любезность мгновенно заставила разгладиться суровое морщинистое лицо под слоем белой пудры. Кресло повернулось и покатилось вдоль стеллажей. По дороге старуха цеплялась тростью за металлические ножки столов, привинченные к полу.
Вблизи Бьорн имел возможность заметить, что отполированная рукоять трости сильно изогнута, как раз с таким расчетом, чтобы цепляться ею за поручни и выступающие предметы. К тому же она была широкой и мощной - такому орудию мог бы позавидовать капитан Крюк. Ею вполне можно было отбиться от одного или нескольких нападавших.
- Они, должно быть, высоко - в коробках под номерами шестнадцать и семнадцать, - с вызовом сказала директриса.
Бьорн придвинул к стеллажу стоявшую в кабинете стремянку и медленно вскарабкался по ней наверх. С трудом сохраняя равновесие на узенькой верхней платформе, он по очереди снял с полки указанные коробки и спустил их вниз, сопровождая свои перемещения обращенными к директрисе вежливыми улыбками. Затем он переместил коробки на ближайший стол и сам за ним расположился. Директриса подъехала к нему:
- Кого вы ищете?