Лолло Свенссон сжимает кулаки. Капли пота выступают на ее лбу, на верхней губе. Как может человек злиться до такой степени?
И Малин спрашивает:
- Почему ты так сердита, Луиса? Что с тобой произошло?
- А это не твое дело, инспектор.
- А заявление твоей мамы в нашем архиве? Это как-то связано? Может, ты хочешь рассказать?
- Нет, мама все придумала.
Шипящий голос, злые звуковые волны, льющиеся в магнитофон, белые холодные струи, бьющие по сердцу Малин.
- У тебя в усадьбе есть кролики, - говорит Зак. - Ты имеешь обыкновение вырывать у них когти?
- Что за идиотский вопрос? Я держу кроликов, потому что люблю их.
- Вы с Тересой переписывались, договариваясь о встрече? - спрашивает Малин. - Через ее электронный адрес в Yahoo?
- Нет.
- Ты оставляла ей сообщения на Facebook?
- Я ничего не знаю ни о какой долбаной лицевой книге.
Гнев в голосе Лолло Свенссон.
- Lovelygirl - это ты?
- Я же вам на это сразу ответила.
- Спокойно, - говорит Зак. - Сколько раз ты занималась сексом с Тересой?
- Меня в чем-то подозревают?
- Растление несовершеннолетних мы уже подтвердили. Натали Фальк показала, что занималась с тобой сексом до того, как ей исполнилось пятнадцать. И ты прекрасно знаешь, что нам известно - с Тересой Эккевед ты занималась тем же самым.
- Ну и?
- Что?
- А остальные? Вы нашли какую-нибудь связь между мною и остальными?
- Расскажи сама, - предлагает Малин. - Расскажи нам.
- Где ты познакомилась с Софией?
- Я никогда не встречалась с Софией Фреден. Никогда.
- А с Тересой? Вы использовали вибратор? Синего цвета?
Малин и Зак уже знают о находке в квартире Сулимана Хайифа. Сундстен и Экенберг допрашивают его за стенкой, прижмут хорошенько - кто знает, может быть, разгадка уже найдена? Карин и технический отдел должны быть в восторге: теперь им не придется разыскивать нужный вибратор среди сотен всевозможных видов. Если это вообще реально. А что, если по другую сторону этой темной мрачной стены правда уже вышла наружу?
Глаза Сулимана Хайифа полны страха.
"Ты боишься, маленький говнюк, - думает Вальдемар. - И правильно делаешь. Потому что я не желаю тебе добра".
Комната для допросов номер два такая же, как и номер один, только в зеркальном отражении, а снаружи коридор, где можно проходить от одной комнаты к другой, заглядывая в святая святых через стекло, которое со стороны комнаты кажется зеркалом.
- Ты изнасиловал и убил Тересу Эккевед и Софию Фреден. Юсефин Давидссон удалось бежать. Мы знаем, что это сделал ты, у нас есть вибратор - тот самый, который с большой вероятностью стал орудием преступления. - Тон у Сундстена доброжелательный и деловой. - Тебе станет легче, если ты признаешься. И вся эта чертова порнуха. Да по тебе психушка плачет, Сулиман!
- Я не имею никакого отношения ко всему этому дерьму. Я требую адвоката.
- Мы вызовем его позже, - говорит Вальдемар. - Имеем право провести первый допрос с тобой наедине.
- Что ты делал в ночь со среды на четверг?
- Я уже говорил - сидел дома и отдыхал все тс вечера, которые вас интересуют. Слишком жарко, чтобы куда-то ходить.
- Но ведь этого никто не может подтвердить, Сулиман.
Мышцы на руках задержанного вздуваются под бежевой тюремной рубашкой, которая мала ему как минимум на два размера.
- А порнуха?
- Черт, я люблю порнуху и люблю вставлять девкам вибратор. У меня, черт возьми, встает три раза подряд, но они просят еще и еще.
- Где ты купил вибратор?
- Это не ваше дело.
- Ты настучал на Бехзада Карами. Зачем? - Голос Вальдемара тоже деловитый.
- Это сделал он.
- Скорее всего, нет. Да и откуда ты можешь об этом знать? Заведомо фальшивый донос может привести к двум годам тюремного заключения.
- Он куда-то уходит по ночам, так что это наверняка он. Во всяком случае, это может быть он.
- Что вы с ним не поделили?
- А это не твое дело, чертов легавый!
Вальдемар встает, обходит вокруг стола, делает вид, что споткнулся, и, падая, увлекает за собой Сулимана Хайифа, который ударяется носом о крышку стола. Раздается громкий треск.
- Ах ты черт, как скользко!
Сулиман Хайиф кричит от боли, из носа у него течет кровь. Пер ожидает, что в комнату ворвется Карим Акбар или Свен Шёман и положит этому конец, но никто не приходит. Сулиман Хайиф сидит напротив них, и кровь капает на тюремную рубашку.
- Скоро мы получим ответ из технического отдела по поводу вибратора, - говорит Вальдемар, снова водворившись на свой стул. - И тогда все станет известно. Так что лучше признавайся прямо сейчас.
- Мне не в чем признаваться.
Вальдемар снова встает.
Сулиман Хайиф подается назад, закрывая лицо руками.
В проходе позади комнат для допроса темно, прохладно и влажно, галогеновые потолочные светильники распространят приятный свет. Карим и Свен наблюдают за допросами Сулимана Хайифа и Лолло Свенссон параллельно, не мешают Экенбергу, пока он не зашел слишком далеко.
- Что ты думаешь?
Лицо Карима открытое, задумчивое. С каждым делом он становится все более смирным, проявляет все больше понимания к работе следователей. По мере того как росло его доверие к Малин, Заку, Бёрье Сверду и Юхану Якобссону, он понемногу расслаблялся, переходил на более мягкий стиль руководства, чем тот, который применял в самом начале, - стиль всезнающего буйвола.
Возможно, он понял, что работа следователя - это игра, в которой любопытство и полная открытость необходимы для достижения результата?
Осознал, что они и впрямь должны работать сообща, чтобы выполнять те задачи, которые на них возложены? Или увидел, что они одни на переднем крае держат оборону против зла и должны заботиться друг о друге, иначе не выстоять?
- Даже не знаю, что и подумать, - говорит Свен. - Технический отдел проверяет вибратор и делает обыск в квартире. Карин Юханнисон уже на месте, а она работает быстро. Мы проверим и его компьютер. Но это может потребовать времени.
- А Луиса Свенссон?
- Она забита и загнанна настолько, что дальше некуда. А к чему приводит такая загнанность, я уже не раз видел.
- Но все же, как ты думаешь - это она?
- Нужно побеседовать с ее матерью, - не отвечая, задумчиво произносит Свен. - Расспросить о ее детстве.
В комнате для допросов Лолло Свенссон неожиданно плюет в лицо Малин, но Малин утирается, сохраняя спокойствие.
Допрос нужно продолжать. Этот голос в данном расследовании - один из самых громких.
- Так вопрос о твоем отце был слишком щекотливым? - стерев слюну, произносит Малин. - Извини, я не знала.
- Какое он имеет ко всему этому отношение? - После вспышки ярости от вопроса, заданного Малин ранее, голос Луисы снова звучит сдержанно.
- Заявление, о котором я упоминала. Что-то произошло с тобой в детстве. Твой отец - он сделал тебе плохо?
- Он обижал тебя? - Зак придает голосу тон сочувствия и понимания.
- Об этом я не желаю говорить. Я всю жизнь положила на то, чтобы вычеркнуть его из памяти.
Лолло Свенссон совсем успокоилась, словно открыла новую сторону своей личности.
- С кем мы можем пообщаться?
- С мамой.
"Ключ ко всему этому в прошлом", - вспоминается Малин голос Вивеки Крафурд.
- Как нам ее найти?
Имя. Адрес.
- Вам это действительно надо знать?
- Мы должны искать везде.
- Я признаю, что занималась сексом с этими девочками. Но по-доброму. Я была с ними очень нежна и давала им потом деньги. Больше, чем они ожидали.
- Ты ведь не думаешь, что мы тебе поверим? Сколько в этом городе таких синих вибраторов?
Еще раз стукнув Сулимана Хайифа головой об стол, Вальдемар снова уселся на место. По пути к стулу он видит в зеркале свое отражение - лицо осунувшееся, стареющее, ускользающее понемногу с каждым днем. Он прятал лицо под маску, и оно давно сгорело под ней, потому что он следовал импульсам, отдавался самым примитивным инстинктам.
Насилие и сексуальность - одно и то же или нет?
Вальдемар знает: он уступил склонности к насилию. И знает, что никогда не соберется что-то с этим сделать. Ходить на сеансы к психотерапевту - не для него.
- Я не имею к этому никакого отношения!
Сулиман Хайиф всхлипывает, прижимает рукав рубашки к носу, пытаясь остановить кровь.
Вальдемар наклоняется над магнитофоном:
- Допрос Сулимана Хайифа окончен, шестнадцать часов семнадцать минут.
Малин сидит в туалете.
Она уже сделала свое дело, но не встает, ощущая ягодицами края потного круга. Закрывает глаза, думает.
Сулиман Хайиф останется в камере предварительного заключения, пока технический отдел не получит результат, пока краску с вибратора не сравнят с имеющимся материалом.
А потом?
Двадцать лет в тюрьме?
Или домой к своей порнухе?
Лолло Свенссон они отпустили. Они призналась в том, в чем они могли ее обвинить, в остальном против нее нет никаких доказательств. По окончании обоих допросов Свен сказал в проходе между двумя комнатами: "У нас так мало доказательств, и пора остановиться. Но мы должны присматривать за ней".
- Я хочу поговорить с ее матерью, - настаивает Малин.
- Стоит ли беспокоить пожилую даму только потому, что ее дочь фигурирует в расследовании? - Свен с сомнением качает головой.
- Мы должны узнать, что произошло. Это может кое-что дать. Вивека Крафурд говорит…
- Хорошо. - Свен морщится, но уступает. - Зак и Малин, вы допрашиваете ее мать. И сделайте это прямо сейчас. Мы должны повернуть этот камень, пока он еще теплый. Поищите в прошлом.
- А гипноз? - спрашивает Малин. - Сеанс назначен на семь.
- Его можно перенести?
- Но тогда будет совсем поздно.
- Да, ты права.
- И потом, после полуночи я должна встретить Янне и Туве в Нючёпинге.
Лицо Свена в этот момент - она отдала бы годовую зарплату за этот взгляд, за то, как он порадовался вместе с ней, как понял ее тревогу и тоску, перешедшую в необъяснимое чувство скорби.
Малин встает с унитаза, поправляет юбку, смотрит на себя в зеркало. Она бледна, несмотря на оглушительное солнце.
Туве и Янне.
Скоро.
Скоро вы вернетесь домой.
45
Зак подносит ко рту банку с кока-колой, делает глоток, потом откусывает кусок лепешки, в которую завернут салат с креветками; он выступает за края лепешки, как магма из вулкана. Внизу у реки, у отеля "Скандик", останавливаются два черных лимузина с табличками "Сааб", несколько мужчин в темных костюмах выходят, направляясь в отель.
Зак и Малин стоят возле павильона быстрой еды, недалеко от пожарной станции. Перекусывают, пополняя запасы энергии перед допросом матери Лолло Свенссон. Малин еще предстоит ночная поездка на машине в Нючёпинг.
- Видишь этих типов? - Зак указывает на мужчин в костюмах. - Наверняка представители какого-нибудь долбаного предприятия или правительства, приехавшие сюда, чтобы посмотреть какую-нибудь систему вооружения.
Владелец киоска, черноволосый мужчина лет пятидесяти, протирает плиту, не обращая внимания на их разговор.
- Эти продвинутые штучки, которые делают на "Саабе", - никто не знает, в чьи руки они в конце концов попадут и какой вред нанесут.
- Но здесь они приносят огромную пользу, - возражает Малин. - Дают людям работу на многие месяцы.
- Извините, - сурово произносит со своего места за прилавком владелец киоска, видимо все же слушавший их беседу. Говорит он с акцентом. - Я слышал вас. Моя жена погибла во время бомбежки в Фаллужди. Никто не знает, кто выпустил ту ракету. Возможно, там были боеприпасы, произведенные на "Саабе", но что это меняет? "Сааб" или кто-нибудь другой. Каждый сам выбирает, чем он предпочитает заниматься.
Зак выбрасывает объедки в урну возле павильончика.
- А ты стал бы продавать им хот-доги? - спрашивает он.
- Я продаю хот-доги всем, кто готов заплатить.
Направляясь к нужному дому, они проходят мимо пожарной станции. Перед стеклянными дверьми - ни одной красной машины. Здесь работает Янне. Он обожает это место - пожарная станция для него второй дом, наряду с собственным жилищем за Мальмслеттом.
- Фу, как сегодня все склеивается, - говорит Зак. - Похоже, влажность чудовищная.
Малин не успевает ответить - звонит ее мобильник. Она нажимает на кнопку ответа, не посмотрев, чей номер высветился на дисплее.
- Малин! - слышит она голос отца.
Только не сейчас. Хотя - а когда еще?
- Папа!
Зак, идущий рядом с ней, ухмыляется.
- Как у вас дела?
- О, у нас тут просто сказка.
- У нас так жарко, что обалдеть можно.
- Ты бы видела, какой зеленью сияют поля для гольфа, и никаких проблем забронировать время для игры.
- Туве и Янне тоже хорошо проводят время на Бали.
- Малин, как там наша квартира?
- Я не успеваю туда заходить.
- Но…
- Папа, я пошутила, цветы в прекрасном состоянии. Как мама?
- Ну, как обычно.
Они уже подошли к нужному подъезду. Зак нажимает на кнопку домофона, на его запястье выступили капельки пота. Малин видит свое отражение в стекле двери, размытый образ, который невозможно рассмотреть.
- Папа, у тебя ко мне какое-нибудь дело?
Это первый звонок более чем за неделю.
- Нет.
"Ну и зачем тогда ты звонишь? - думает Малин. - Когда тебя явно совершенно не интересует, что происходит со мной и Туве".
В домофоне раздается гудок.
- Папа, очень здорово, что ты позвонил, но я как раз иду на важную встречу.
- Ничего страшного, Малин, я позвоню в другой раз.
Минуту спустя Малин стоит в лифте, который, дрожа, преодолевает этаж за этажом. В зеркале лифта она отчетливо видит свое лицо - жара проложила на нем новые морщины.
"Родители, - думает она. - Зачем они нужны, если разобраться?"
- За все приходится платить.
Голос у Свеи Свенссон сиплый после многих лет курения, лицо осунувшееся, покрытое морщинами, седые волосы свисают клочьями, обрамляя зеленые глаза; взгляд их внимательный, но доброжелательный, в нем отражается намек на тайны, заключенные в скрытых ходах наэлектризованного мозга. Ее квартира находится на последнем этаже высотного дома в самом начале шоссе Таннефорсвеген. В гостиной сгрудилась мебель разных эпох, кресла в барочном стиле, изготовленные в пятидесятые годы, диван в стиле ампир, шерстяной ковер с причудливым узором и репродукции картин Краутена на серебристо-серых обоях, фарфоровые статуэтки и настольные часы с боем, которые только что пробили шесть раз.
"Время как будто остановилось", - думает Малин.
- За все надо платить, - повторяет Свеа Свенссон. - Если жизнь меня чему-то научила, так этому.
Зак и Малин сидят, утопая в креслах барочного стиля. Свеа Свенссон расположилась на диване перед журнальным столиком, ее губы шевелятся, слова складываются в историю, которой могло бы не быть, но она, увы, весьма прозаична.
- Расскажите, пожалуйста, о детстве Луисы, - просит Зак.
- Это очень важно?
- Да, это очень важно, - подтверждает Малин.
- Я могу начать с давних времен, еще до ее рождения. С тех пор, как я сама была девочкой.
- Начинайте с чего хотите, - говорит Зак.
И слова текут из нее, будто давно просились наружу.
- Мне было семь лет, когда отец бросил нас с матерью. Мы жили за Бручиндом, на хуторе Эврабю, который принадлежал дедушке. Отец был коммивояжером, и однажды он просто не вернулся домой. Мать узнала, что у него завелась новая женщина в Сёдерчёпинге. Денег не хватало, так что маме пришлось устроиться кухаркой на хуторе в трех милях от нашего, в сторону Чисы. Сама я жила у бабушки с дедушкой, и этот период вспоминаю как самое светлое время в жизни. Затем мама повстречала нового мужчину. Он держал магазин обуви в Чисе, а жил над магазином, этажом выше, в большой квартире, и мы с мамой переехали туда. Прошло три ночи - и он явился ко мне в комнату. Помню его холодные руки, откинувшие мое одеяло, это происходило раз за разом. И вот однажды ночью, когда он опять занимался этим, в дверях появилась мать. Некоторое время она безмолвно смотрела, а потом пошла дальше в туалет, словно ничего не произошло. Осуждаю ли я ее? Нет. Нам с ней некуда было идти. Дедушка умер от удара, хутор давно продали. Так что он продолжал своя дьявольское дело, этот гребаный сапожник, но едва мне стукнуло семнадцать, как я съехала из дому, устроилась на кухню в мастерской в Мутале и познакомилась в городском отеле с мужчиной.
Он был коммивояжером, как мой отец, только торговал химикатами для промышленности, и я забеременела от него - так родилась Луиса. Когда ей было восемь, он бросил нас одних в квартире в Мутале, нашел себе новую женщину в Несшё.
Несколько лет мы жили одни, доченька и я. Но потом я, как и моя мать, встретила нового мужчину, Стюре Фолькмана. Он торговал сельхозпродукцией, и мы переехали на его виллу на набережной канала в Мутале.
Луиса ничего мне не сказала. Я много раз задавалась вопросом, почему она не рассказала мне о том, что происходит.
Мы прожили на этой вилле три года, пока я не обнаружила, чем он занимается по ночам, к чему протягивает свои холодные руки.
Куда нам было деваться? Но я этого так не оставила. Я дала ему по голове кастрюлей, и всю ночь мы с Луисой просидели под дождем на автобусной остановке; стояла холодная октябрьская ночь, кусты и деревья в чужих садах превратились в монстров, в силуэты детей дьявола.
Утром, когда рассвело настолько, что кусты и деревья стало можно разглядеть, пришел автобус. Он увез нас в Линчёпинг, и я больше не бывала с тех пор в Мутале, не видела этого негодяя. А мой первый муж, отец Луисы, утонул во время рыбалки.
Я виню только себя, чтоб вы знали. Я предала своего ребенка, мою доченьку. Человек никогда не должен поворачиваться спиной к своему ребенку, какую бы боль ни причиняла жизнь ему самому. Не могу себе простить, что не увидела всего этого раньше.
Мы оказались в номере привокзальной гостиницы. Я заявила на него в полицию, но они ничего не могли сделать. Добрые тетеньки из социальной службы помогли нам найти квартиру, работу в кафе для меня и школу для Луисы. Но все равно, с этого момента меня не покидал чувство, что все упущено безвозвратно.
С тех пор я больше никогда не пускала мужчин на порог своего дома.
Малин бродит туда-сюда у кровати в своей квартире, только что после душа, из одежды на ней трусики и лифчик. Она выложила на покрывало три летних платья и ломает голову, какое из них выбрать: голубое с белыми цветами, короткое желтое или длинное, до лодыжек, белое.
Выбрав желтое, она натягивает его и смотрит в зеркало в прихожей - кажется, ожидание встречи украсило ее, она выглядит лучше, чем в течение многих месяцев.