Допрос Свеи Свенссон состоялся всего час назад. В голове еще звенят ее слова: холодные руки на одеяле, под одеялом, как змеи на теле. Малин вспоминает, что сказал ей один старик во время другого расследования: "Запомните одну вещь, фрёкен Форс. Убивает только страсть".
Они задали вопрос о Луисе: известно ли Свее Свенссон что-нибудь такое о ее дочери, что им необходимо знать, но та вообще отказалась отвечать.
- А Стюре Фолькман еще жив? - спросил Зак.
- Стюре Фолькман жив.
- Вы знаете, где он?
- По-моему, живет в Финспонге со своей женой. Завел семью.
Малин предполагала, что услышит еще одну историю, но Свеа сказала только:
- Храни господь этих людей.
И затем - молчание, губы сомкнуты, словно они наговорились на всю оставшуюся жизнь.
Может, все-таки надеть белое?
Нет.
Малин оглядывает квартиру - в ней достаточно чисто и прибрано. Спускается к машине на парковке, заводит мотор, смотрит на часы, отмечает, что выезжает слишком рано - самолет Туве и Янне прилетает без четверти два, а до аэропорта Скавста не более полутора часов езды.
Когда она выруливает по Ярнвегсгатан к развязке, перед ее глазами встает другое лицо. Она не знает почему, но чувствует, что это важно.
Славенка Висник улыбается, открывая ей дверь своей квартиры в Шеггеторпе.
И минуту спустя Малин сидит в гостиной со стаканом фанты в руке, пытаясь придумать, о чем бы еще спросить. Напряженность, которую она только что испытывала, настороженность по отношению к человеку, фигурирующему в расследовании убийства, как рукой сняло, осталось только ощущение важности происходящего.
- Что тебе хотелось бы узнать?
Славенка Висник не удивлена приходом Малин - ей просто интересно, по какому делу та явилась.
- Если честно, я сама не знаю. Просто хочу попросить тебя вспомнить, нет ли еще чего-нибудь важного, что ты не рассказала.
- Что именно? Я стараюсь быть сознательной гражданкой. Вести свои дела законно - вот и все.
Малин понимает, каким дурацким должен выглядеть ее визит в глазах такой практичной женщины, как та, что сидит перед ней.
- Да? Ну хорошо. Тогда ладно.
- Не торопись. Допей спокойно. Я собираюсь в Глюттинге, чтобы забрать выручку и заодно искупаться.
- Искупаться? Здорово. А мне надо ехать в Скавста, встретить в аэропорту мужа с дочерью.
И тут же Малин жалеет о своих словах - ведь Славенка Висник потеряла всю семью, но глаза собеседницы спокойны, полны тепла.
- Я хочу тебе кое-что показать, - говорит Славенка Висник. - Иди сюда.
Минуту спустя они сидят у компьютера в ее спальне, у мерцающего экрана.
Славенка Висник открыла десять документов, которые напоминают детскую книгу с картинками. На страницы она выложила те немногие фотографии своей семьи, которые у нее сохранились, сопроводив их рассказами о своем детстве, о жизни своих детей - тех немногих годах, которые были им отмерены.
На фотографиях Славенка Висник куда моложе. Взгляд полон надежд и чувства ответственности. Дети у нее на руках - округлые красивые лица, обрамленные свободной порослью длинных черных волос, рядом муж - у него доброе лицо с мягкими чертами, но мощным подбородком.
- Мне нравится этим заниматься, - говорит Славенка Висник. - Писать о них. Пытаться воссоздать то время, когда жизнь была прекрасна, воссоздать ту простую любовь.
- Очень красиво.
- Ты правда так думаешь?
- Да.
- А как по-твоему, они вернутся?
- Нет, в это я не верю.
Вопрос Славенки Висник показался Малин совершенно естественным, словно возрождение из мертвых иногда возможно - во всяком случае, силой любви.
- Но когда-нибудь ты снова встретишься с ними, - говорит Малин. - Их любовь витает здесь, в этой комнате. Я это чувствую.
Славенка Висник выключает компьютер, провожает гостью до двери.
- Поезжай осторожно. Они наверняка хотят, чтобы ты добралась живая и невредимая. Твой муж и дочь.
- Мы с ним давно развелись, - отвечает Малин. - Более десяти лет назад.
46
Двадцать первое июля, среда.
Двадцать второе июля, четверг
Сумерки пылают.
День сменяется непобедимой темнотой, их смертельная схватка светится тонами желтого, красного и оранжевого.
Лес, открытые пространства, красные домики на опушке леса, машины, припаркованные на дорожках. Свет в окнах и иногда силуэты за стеклами, люди как черные сны, голодные, еще не готовые отпустить день.
Но сам день бормочет: с меня довольно. Хватит.
Машина несется на ста двадцати. Из нее можно выжать гораздо больше.
Стальная ворона парит высоко в воздухе, где атмосфера не годится для дыхания людей. Скоро этот металлический кокон, защищающий ваши тела, начнет приближаться к земле.
Глаза на дорогу.
Опасная усталость.
Асфальтовая полоса извивается, как змея, - мимо Норрчёпинга, Колмордена и дальше в ночь.
Стокгольм.
Дорога ведет туда.
Иногда ее тянет в этот город: она скучает по большим форматам, по множеству серьезных дел, которые заставляют шевелиться настоящего следователя.
Таких дел, как нынешнее.
Ниточки - как неразорвавшиеся мины, они уходят куда-то в глубь земли, и все занятые в деле полицейские ожидают взрыва, который явит им истину. А вместо этого - вонючая граната, которая дымится в конференц-зале, в открытых офисных помещениях, своим издевательским свистом напоминая людям об их несовершенстве.
СМИ просто с цепи сорвались. Карим Акбар с каждым днем все мягче, у него все хуже получается сдерживать журналистов, но он становится все лучше как начальник полиции.
Свен Шёман. Малин никогда раньше не видела его таким усталым, как в эти дни. Зной высасывает душу из его большого тела. Лишь бы сердце выдержало, доброе сердце Свена.
Пер Сундстен. О нем трудно что бы то ни было сказать - кто он, чего хочет, что думает. "Хороший следователь должен это знать, - полагает Малин. - Если ты уверен, кто ты и чего хочешь, тогда можно прислушаться к своей интуиции".
А чего я хочу? Да какая разница.
Впрочем, нет.
Я должна это знать.
Вальдемар Экенберг ясен, как пень. Мачизм в нем доведен до абсурда. Одному Богу известно, что он наворотил за последние дни, как часто позволял цели оправдывать средства. Когда-нибудь время остановит его.
И Зак. Они работают вместе легче и естественнее, чем когда бы то ни было, без мелких споров, когда кто-то пытается предпринять самостоятельные вылазки, просто испытывают молчаливое доверие друг к другу. Похоже, Зак сдерживает свою собственную агрессивность, когда в группе Экенберг, словно стремится поддержать некий баланс между насилием и сочувствием, необходимый для того, чтобы выжать из догадок истину.
А я?
Я знаю, что делаю.
Учусь ли я чему-либо?
Одно ясно - я приближаюсь к этим девушкам очень осторожно. Если я смогу понять и почувствовать их страх, то, возможно, пойму и того, кто причинил им вред.
Парни-эмигранты.
Карин Юханнисон еще не закончила обследование вибратора.
Велика вероятность, что он тождественен тому, который использовался при совершении преступлений, - тогда все они смогут завтра взять выходной.
Лесбийская версия.
Плохой дядька в Финспонге.
Куда ведет женская любовь?
Славенка Висник. Киоски. Вода.
Вода.
Завтра - сеанс гипноза с Юсефин Давидссон. Малин позвонила Вивеке Крафурд по пути от Свеи Свенссон, сообщила, что все переносится.
- Мне кажется, я смогу что-нибудь из нее выудить, побудить ее вспомнить, - сказала разочарованная отсрочкой Вивека.
Дорожные указатели с цифрами, обозначающие дистанцию между скорбью и тоской, - сколько километров до того, как исчезнет расстояние и останется только время.
Нючёпинг, тридцать два.
Семнадцать.
Скавста.
Может, надо было взять с собой Маркуса?
Почему-то раньше эта мысль не пришла ей в голову.
Малин паркует машину, заходит в зал прибытия. Белые балки висят высоко над головой под сводом крыши, убогое помещение заполнено странными снами.
Часы на стене показывают четверть одиннадцатого.
Самолет прилетает вовремя.
Через два с половиной часа любовь снова сменит тоску и скорбь.
Малин, она скоро вернется к тебе, твоя Туве.
Мы только что побывали рядом с ними в небесах - с ней и Янне, они оба спали, утомленные долгим перелетом и впечатлениями.
Оба улыбались во сне.
Счастливые мгновения - скоро они будут и у тебя.
А мы?
Я и София. Мы парим под сводами зала прибытия, мы видим тебя, и, наверное, было бы лучше, если бы ты посвятила себя нам, а не своим родным.
Во всяком случае, мы этого хотим.
Мысли о самом себе не исчезают здесь, где мы находимся. Они просто меняются, включают в себя большее - заботу обо всех, кто есть, кто был и когда-либо будет.
Забота о себе становится заботой обо всех.
Мы с Софией здесь - одно и то же. Мы и Юсефин, и Туве, и ты сама.
Мы - все девочки и все те, кто когда-то был девочкой. И мальчиком тоже.
Тебе это кажется странным?
Я понимаю тебя, Малин. Это действительно очень необычно.
С чего тебе начать?
Начни со своих близких.
Кто же не выбрал бы любовь, если есть шанс выбирать между нею и насилием?
Ты слышишь меня, Малин?
Это София Фреден.
Мои мама и папа очень горюют, очень скорбят, их горе никогда не ослабеет - или все же немного утихнет под действием времени? Сейчас они сидят на диване в квартире в Мьёльбю. Телевизор включен, но они не видят того, что происходит на экране.
Их глаза полны слез.
Они плачут обо мне, Малин.
Ты можешь осушить их слезы. Во всяком случае, придать им иное направление.
Отдохни немного, переведи дух и продолжай свой путь.
Туве держит папу за руку, от затычек в ушах болит голова. Самолет опускается к посадочной полосе, метр за метром, огни домов среди леса вырастают за иллюминаторами, светлая полоса замирает на горизонте, и Туве думает, не обрывается ли там мир, но знает, что он продолжается до бесконечности, ибо жизнь на этой планете - вечное движение по кругу, хотим мы того или нет.
Мама.
Я так по ней скучала.
Вибрация пробегает по корпусу самолета, когда шасси касаются асфальта. Огни аэропорта.
Папа сжимает мою руку.
Интересно, привезла ли она с собой Маркуса?
По нему я особо не скучала. Что это значит?
- Мы на шведской земле! - говорит папа с радостным видом. - Сейчас узнаем, добралась ли сюда мама или опять работает сверхурочно.
Чемоданы.
Янне ненавидит эти моменты в поездке.
Но вот они выезжают - одними из первых, и ничего не потерялось ни в Хитроу, ни в Станстеде.
Багаж. И мы. Все как положено.
- Пошли, Туве!
Как хорошо вернуться домой!
Малин не сводит глаз с автоматических дверей.
Постукивает сандалией по белому каменному полу, а вокруг нее люди - радостные, полные ожидания, напряженные.
Она разглаживает платье, закладывает волосы за ухо, чувствует, что ей надо бы в туалет, но не хочет бежать туда сейчас - самолет давно приземлился, они вот-вот выйдут.
Ну же!
Двери в очередной раз распахиваются.
Вот.
Вот они, и она идет им навстречу, устремляется к ним, видит, какие они уставшие, но когда Туве замечает ее, усталость улетучивается, и Туве тоже бежит к ней, и Малин бежит, весь воздух, разделяющий их, спрессовывается, и их тела встречаются.
Объятия, руки, оплетенные вокруг тел.
Малин отрывает свою дочь от пола.
Сколько же ты весишь сейчас?
Три килограмма и сто сорок три грамма было в тебе, когда ты вышла из меня.
А теперь?
Малин смотрит на Янне.
Он стоит за багажной тележкой, кажется не очень понимая, что ему делать.
Малин ставит на пол Туве и машет ему, чтобы он подошел. И вот они стоят втроем в зале прибытия и ощущают тепло, неподдельное и согревающее глубже, чем зной самого жаркого лета.
Часть 3
Приди, пока не кончилось "сейчас"
[На пути к последнему приделу]
Мое дело еще не сделано.
Теперь я знаю, что должно произойти.
Ничто не помешает этому лету пылать, а нашей любви вернуться.
Мир, наш мир, станет чистым и свободным, и мы будем шептать слова безмолвных змей в уши друг другу, чувствуя, как они делают нас большими и непобедимыми.
Он исчезнет с лица земли, и ты снова решишься шагнуть вперед.
Все станет белым, огненно-белым и невинным.
Никто не посмеет мне помешать.
Когти рвали под складскими полками, паучьи лапы ползли по твоему лицу.
Мои летние ангелы.
Покой с ними, а скоро к ним с любовью присоединится кто-то еще, у кого такая же история. С той самой любовью, которой так недостает мне.
Я найду другую девушку. Она станет тобой.
Порядок будет восстановлен. Это не больно. Потому что скоро сама боль перестанет существовать.
47
Туве благополучно возвращена на положенное место.
Она спит в своей комнате под белой свежевыстиранной простыней, и Малин думает, что дочь как будто никуда не уезжала, словно Индонезия, и Бали, и террористы с бомбами, и подводные течения по другую сторону земного шара перестали существовать - даже чисто теоретически.
Поездка из Нючёпинга прошла в молчании: Туве, спящая на заднем сиденье, Малин и Янне, соединенные бессловесной тишиной, которая никогда не казалась странной, лишь еще более одинокой, чем настоящее одиночество.
Отдельные слова.
- Хорошо отдохнули?
- Лесные пожары под контролем?
- В некоторых местах это похоже на огненный смерч.
Янне поднялся в квартиру, внес большой зеленый чемодан Туве, Малин предложила ему выпить чаю, и, к ее удивлению, он согласился, сказав, что в любой момент может вызвать такси и уехать домой.
Туве заснула еще до того, как закипела вода, и они пили чай в кухне. С улицы доносились голоса мужчины и женщины, которые громко ссорились; когда же они стихли, стало слышно лишь тиканье часов из "ИКЕА".
Половина четвертого.
- У нас это никогда не получалось, - говорит Янне, ставя свою пустую чашку рядом с мойкой.
- Что не получалось?
Малин встала так близко, как только посмела, боясь отпугнуть его.
- Ссориться.
Малин чувствует волну раздражения, но подавляет это бессмысленное чувство, снова обретает внутренний баланс.
- Иногда мне кажется, что мы и не ссорились никогда.
- Может быть, и нет.
- Иногда полезно выпустить пары.
- Ты так думаешь?
- А ты?
- Не знаю, что сказать по этому поводу.
Потом Малин рассказывает о деле, над которым работает: у нее такое чувство, будто земля и небеса разверзлись, выпустив на город отчаянное зло, и она не знает, как его остановить.
- Это как с пожарами, - говорит Янне. - Тоже никто не знает, как остановить огонь.
Затем они некоторое время молча стоят в кухне, и Янне направляется в прихожую.
- Можно позвонить от тебя и заказать такси?
- Конечно.
Янне снимает трубку.
Малин выходит к нему в прихожую и, пока он набирает номер, произносит:
- Но ты можешь остаться здесь.
Рука Янне замирает.
- Малин, я предпочитаю собственную кровать дивану у тебя в гостиной.
- Ты прекрасно понимаешь, я не это имела в виду.
- Ты прекрасно понимаешь, это невозможно.
- Почему же невозможно? Просто зайти в спальню и лечь в кровать, разве трудно?
- Это глупо и не приведет ни к чему хорошему. Мы уже оставили позади…
Малин прикладывает палец к его губам, ощущая тепло его дыхания.
Она совсем близко к нему.
- Тсс, не говори больше ничего. Пусть сегодня ночью все будет по своим законам.
Янне смотрит на нее, она берет его за руку и ведет в спальню, и он идет за ней без малейших сомнений.
Твердой или мягкой.
Наказанием или наградой.
Такой бывает физическая любовь.
Грудь Янне прижата к ее груди, ее нога обвивает его торс - так давно это было, но она в точности помнит это ощущение его внутри себя, как он овладевает ею, и она одновременно успокаивается и возбуждается от этой не зависящей от нее памяти тела, знает, как двигаться, чтобы он заполнил ее так, как никто другой никогда не сможет.
Капли пота смешиваются.
Кто это дышит, я или ты?
Она закрывает глаза, снова открывает их и видит, что Янне опускает веки, словно оба пытаются заставить себя поверить - если не смотреть друг на друга, так вроде ничего этого и не происходит.
И они снова молоды, слишком молоды, и тонкая резиновая пленка рвется, и появляешься ты, Туве. Малин не сводит глаз с Янне, вся нижняя половина тела горит от боли, которая приятнее всего на свете.
С годами сознание догоняет тело.
Расстояние между чувством и мыслью о чувстве усыхает.
Она откидывается на спину.
Беззвучно и тяжело он опускается на нее, ее руки ощупывают его спину, где каждый квадратный сантиметр кожи - воспоминание.
Она отпускает вожжи. Превращается в ребенка, спящего на спине, закинув руки за голову.
Вернись ко мне.
Это любовь.
Пообещай, что ты не исчезнешь.
Ты спишь рядом, моя любимая Малин.
В предрассветных сумерках я вижу, как подрагивают твои губы, ты спишь беспокойно, тебя что-то тревожит?
Я только что укрыл тебя простыней.
Мы не будем говорить об этом ни завтра, ни когда-нибудь еще. Мы будем делать вид, что этого не было.
До свидания, Малин.
Янне выскальзывает из квартиры, прихватив с собой ключи от машины Малин, лежащие на столике в прихожей. Спускается на улицу.
Открывает багажник, достает свой чемодан. Поднимается в квартиру, кладет ключи на прежнее место.
Рассвет горячий, и серые камни церкви, кажется, вибрируют в слабом голубом свете встающего солнца.
Легкий запах пожара, который даже его профессиональное обоняние улавливает с трудом.
Он направляется к пожарной станции. Катит чемодан за собой.
На станции он переодевается в форму, с первой же машиной выезжает в леса, к очагам возгорания, направляется в самый жар и начинает бороться с адским пламенем.
Даниэль Хёгфельдт видел, как Янне - ведь его так зовут, бывшего мужа Малин, - вышел из ворот дома, где расположена ее квартира.
В его походке особый ритм.
Даниэль направлялся в редакцию раньше обычного. Проснулся среди ночи и уже не смог заснуть.
Теперь он сидит за своим письменным столом и думает об этом особенном ритме в движениях Янне, за которым угадывалась мягкость и, как ни странно, любовь.