Совершено изнасилование - и тебя это заводит. Произошло убийство - и ты пылаешь от нетерпения.
- В настоящий момент Юсефин Давидссон обследуют врачи университетской больницы. Они решат, имело ли место изнасилование. Кроме того, с ней работает дежурный психолог - чтобы поддержать ее, помочь заговорить.
- Я проверила, - говорит Малин. - В одном Линчёпинге сто двадцать Давидссонов. Чтобы обзвонить их, нам придется посадить на телефон всех людей, имеющихся в нашем распоряжении. Это если она не заговорит сама или никто не начнет ее разыскивать.
- И мы по-прежнему не знаем, кто позвонил в полицию и сообщил, что она сидит в парке в полубессознательном состоянии.
- Не знаем, и это трудно выяснить, - соглашается Свен. - Думаю, звонили с мобильного по карте. Нам известно, как это бывает. Возможно, это был случайный прохожий, который не хочет иметь дела с полицией. Или лицо, причастное к нападению. И никто из родственников Юсефин Давидссон к нам пока не обращался. Полная тишина. Надо будет обойти дома в окрестностях парка. А когда врачи и психологи закончат свое дело, попытаться побеседовать с ней в больнице.
- Может быть, она старше, чем выглядит, - высказывает предположение Малин. - И остается дома одна, когда родители в отъезде.
- В связи с этим разговор неизбежно переходит на Тересу Эккевед, - откликается Свен. - Родители ездили в Париж, а она должна была находиться дома, на вилле в Стюрефорсе, со своим бойфрендом.
Малин вздрагивает от слов "вилла" и "Стюрефорс".
Стюрефорс - пригород Линчёпинга, где прошло ее детство. Тысячи образов всплывают в сознании. Ее родители, кажется, намеренно избегают друг друга. Сама она носится по дому и саду, но ее не покидает чувство, будто она не знает, где находится, будто в реальности все совсем по-другому и каждый угол, куст, каждое слово или намек скрывают в себе тайну. Она с нетерпением ждет того времени, когда станет взрослой, - в наивной надежде, что тогда все прояснится.
Ее комната. Плакат "Duran Duran" на стене.
Ник Родос.
"See them walking hand in hand across the bridge at midnight… Girls on film…"
- Но когда вчера вечером они вернулись домой, оказалось, что Тересы там нет. Позвонив ее парню, они узнали, что он все это время провел с родителями на даче, без Тересы.
Маркус.
Туве.
В начале их романа дочь не то чтобы лгала, но скрывала правду. Выкручивалась, как могла, чтобы найти заповедное пространство для своей любви, считая, что я буду злиться. Мне она тогда не доверяла. Думала, я буду попрекать ее. И я действительно это делала. Убеждала себя, что стараюсь уберечь тебя, Туве, хотя это было не так: я просто не хотела, чтобы ты повторяла мои ошибки. Боже мой, мне было всего двадцать, когда я забеременела тобой. Я просто не вынесу, если ты пустишься в то же сумасшедшее путешествие, как я тогда, испытаешь на себе это болезненное двойственное чувство - любви и загнанности в угол. Я не верила в тебя, думала только о себе, и ты скрывала от меня свою первую любовь.
Как это назвать? Крах материнства, никак иначе.
- А что, они не звонили ей из Парижа? - Голос у Зака снова уставший, хрипловатый.
"Как они теперь жалеют, что поехали в Париж!" - думает Малин.
- По всей видимости, да, однако по мобильнику девочка не отвечала, к домашнему тоже не подходила. Но им это не показалось странным.
- Не показалось?
- Судя по всему, у нее случались приступы упрямства. К тому же она часто теряла мобильники.
- И долго они пробыли в Париже? - спрашивает Зак.
- Уехали шесть дней назад.
- Тогда теоретически она могла уже почти неделю как исчезнуть.
- А у родителей нет никаких предположений по поводу того, где она может быть?
- Когда я спрашивал, они сказали, что нет. - Свен Шёман поправляет рубашку и продолжает: - Девушка из парка для нас сейчас наиболее важна, однако начните все-таки с того, что съездите в Стюрефорс. Побеседуйте с родителями, успокойте, напомните статистику: скорее всего, девочка найдется.
И называет адрес - всего в квартале от того дома, где выросла Малин. То же место, те же дома в стиле начала семидесятых. Бассейны на участках, ухоженные домики с деревянными или каменными фасадами, разросшиеся фруктовые деревья, нависающие над газонами.
Она не бывала в этих краях с тех пор, как родители продали дом и купили квартиру у парка бывшей инфекционной больницы. Сейчас они на Тенерифе, куда переехали, выйдя на пенсию. Летом они обычно возвращаются домой, но, как сказал ей по телефону папа:
- В этом году мы не приедем. Мама начала играть в гольф и записалась на курсы. Летом это обойдется куда дешевле, чем зимой, в самый разгар сезона.
- Я буду поливать цветы, папа. Они в надежных руках.
На самом деле в квартире родителей осталось уже совсем мало цветов, и те вряд ли переживут подобное лето. А чего они ожидали? Прошло больше года с тех пор, как они в последний раз были дома. Зачем они вообще оставили себе это жилье? Внезапно Малин ощущает, как ее тянет туда - в ту прохладу, которую она всегда ощущает в родительской квартире. Сейчас это пришлось бы очень кстати.
- А СМИ? - говорит она вслух. - Как будем поступать с ними? Не приходится сомневаться, что они накинутся на дело Тересы и Юсефин, как комары, жаждущие крови.
- Безусловно, - соглашается Свен. - Но тут мы будем очень осторожны. Никакого изнасилования пока не зарегистрировано, к тому же пройдет некоторое время, прежде чем они пронюхают о пропавшей девушке. Возможно, у нас в запасе еще один день спокойной работы. К тому же нам может понадобиться помощь общественности - по обоим случаям. Посмотрим, как будут развиваться события. Все разговоры переключайте на меня. В отсутствие Карима подкармливать волков буду я.
- Если начнется серьезная заварушка, он наверняка приедет, - откликается Зак.
- Это уж точно, - кивает Малин, и тут ее телефон начинает звонить.
Мобильник лежит перед ней на серой поверхности стола, звонок из динамика звучит сердито, настойчиво, словно желает показать, что их разговор был сугубо теоретическим, а теперь настало время суровой реальности.
Малин бросает взгляд на номер, отраженный дисплеем.
Отвечает.
Слушает.
- Этот вопрос ты можешь задать Свену Шёману. Связями с прессой сейчас занимается он.
Она протягивает трубку Свену, поднимает брови и иронически улыбается.
- Это Даниэль… Даниэль Хёгфельдт из "Корреспондентен". Интересуется изнасилованной девушкой в парке Тредгордсфёренинген и пропавшей девушкой из Стюрефорса - подозреваем ли мы связь между этими двумя случаями.
6
Связь?
Одна девушка исчезла. На вторую девушку напали и, возможно, изнасиловали в парке Тредгордсфёренинген. Есть ли тут связь? Почему бы и нет? Вполне вероятно. И если эта связь существует, со временем благодаря работе полиции она будет выявлена.
Но сейчас - никаких предвзятых суждений, на повестке дня шоссе Брукиндследен за лобовым стеклом. Велосипедная дорожка, бегущая рядом, совершенно пуста, жара лишена запахов, она душит, как змея. Воздух неподвижен, словно в нем не осталось кислорода. Пшеничные поля примяты жарой, точно огромный кулак вдавил ростки в землю и велел им: не думайте, что у вас есть право на жизнь, этим летом жизни не будет, в этом году - только выгорание.
Руки Зака уверенно держат руль "вольво", как руки его сына Мартина - хоккейную клюшку. В конце сезона Мартин получил приглашение от "Торонто мейпл лифс", но отказался. Его девушка ждет ребенка и хочет родить в Линчёпинге. А главные спонсоры команды, "Клоетта" и "Сааб", скинулись и добавили несколько миллионов, чтобы Мартин остался.
- Парень разбогател, - прокомментировал тогда Зак. - А когда переедет в Штаты, станет еще богаче.
Возникало ощущение, что Зак с нетерпением ждет отъезда сына - словно хоккей, слава, почести и деньги ему уже поперек горла встали.
- До чего же дурацкая игра этот хоккей!
Малин спросила его, предвкушает ли он роль дедушки.
- Ты, наверное, переживаешь и гордишься.
Но Зак лишь пробормотал в ответ нечто неопределенное, и она не стала продолжать разговор. Когда малыш родится, Зак будет сиять улыбкой от уха до уха, в этом она ни секунды не сомневалась. Малыш станет гладить его по бритой голове и говорить "колется!", а Зак придет в полный восторг.
Стюрефорс.
Они едут в полном молчании. Приближаются к окраине города.
Малин закрывает глаза.
Если жара за бортом лишена запахов, то чем пахнет в машине?
Освежителем воздуха и мужским одеколоном "Арамис".
А чем веет в этих ухоженных садиках? Какой там был запах?
Пахнет только что подстриженным газоном.
Крошечные девчачьи ножки легко ступают по траве. Одна в саду. Запах папы. Мама. Я слышу, как она ругается, идет за мной по дому, продолжая меня пилить, папа уклоняется от разговора, а мне так хочется, чтобы он вступился за меня, возразил, сказал, что я на что-то гожусь.
Вижу, как он стоит рядом с ней, приоткрыв рот, когда она проклинает меня, как его неуверенные протесты замирают на губах, пока она честит меня на чем свет стоит.
Ветер развевает волосы, когда я гоню на велосипеде по улочкам в сторону школы. Ноги послушны, они буквально несут меня вперед по беговой дорожке.
Это соревнование, все в этой жизни - соревнование.
А однажды ночью, когда вы думали, что я сплю, а я лежала на полу под вашей дверью… Мне это вспомнилось сейчас, именно сейчас; сидя в прохладном кондиционированном салоне машины, я вспомнила, что вы говорили. Вы сказали тогда: "Она не должна этого знать. Пусть останется тайной".
Жесткий голос мамы. Тон человека, так и не нашедшего своего места в жизни.
Папа, чего я не должна знать?
Мальчишки, играющие в футбол на стадионе за красным зданием школы. Красные футболки городской команды.
Кусты сирени. Деревянный крашеный забор. Семьи, которые пытаются быть семьями. Дети, которые остаются детьми. Они купаются и знают - они пришли на смену.
Стюрефорс.
Приземистые дома и виллы возле реки Стонгон. Большинство вилл построено в конце шестидесятых и в семидесятые. Одни возведены руками самих жильцов, где глава семьи - строитель, мечтавший о собственном доме. Другие куплены инженерами, учителями, служащими.
Тогда врачи здесь не жили, но сейчас наверняка живут.
Врачи и инженеры поселились за этими разросшимися пожелтевшими живыми изгородями, за заборами, за стенами из белого или желтого кирпича, за выкрашенными в красный цвет деревянными фасадами.
Неподстриженные газоны. Фруктовые деревья, на которых уже виднеются плоды. И у каждого дома - клумбы с цветами, которые засохли или засыхают без воды. Для большинства обитателей Стюрефорса уехать на лето из города - самое естественное дело. Не то что для тысяч иммигрантов, живущих в Экхольме - унылом бетонном квартале многоэтажек, который они проезжали по дороге сюда.
- Можешь развернуться здесь, - говорит Малин. - Это следующая улица.
- Значит, ты хорошо здесь ориентируешься?
- Да.
Зак на мгновение отрывает взгляд от дороги, пропустив табличку "играющие дети", укрепленную на белой кирпичной стене. Спидометр показывает тридцать пять - превышение допустимой скорости на пять километров.
- А почему?
Даже мой ближайший коллега ничего не знает обо мне. И незачем ему это знать. Я не собираюсь рассказывать, что выросла на улице в двух шагах отсюда, что с момента выписки из родильного дома Линчёпинга и до того, как съехала от родителей, прожила в этом благополучном закрытом мирке под названием Стюрефорс. И ни словом не упомяну о Стефане Экдале - и о том, чем мы с ним занимались на родительской кровати в тот день, ровнехонько через четыре месяца после того, как мне исполнилось тринадцать. Я не собираюсь рассказывать, что все у тебя может быть хорошо - и тем не менее тебе грустно. И знаешь, Зак, я ведь понятия не имею, почему так бывает. И еще меньше я понимаю, как это все получается.
Янне.
Мы развелись более десяти лет назад, но все не можем отпустить друг друга. Мама и папа женаты с незапамятных времен, но никогда не были по-настоящему близки.
- Просто я знаю, и все, - отвечает она.
- А, Форс, так у тебя есть от меня тайны?
- Слава богу, есть, - произносит Малин.
И в этот самый момент он останавливает машину перед виллой из силикатного кирпича, окруженной невысоким белым бетонным забором.
- Дом Тересы Эккевед. Прошу вас, мадемуазель, выходите!
Где-то в глубине участка блестит вода в бассейне. Бассейн окружают ухоженные кусты, названия которых Малин не знает, на каждой клумбе чернеет свежая плодородная земля. На тиковом столике кофе и магазинные булочки, на спинке стула удобная синяя подушка. Под потолком крытой веранды, рядом с камином, тихонько шуршит вентилятор, распространяющий приятную прохладу. Рядом с кофейником ведерко с кубиками льда.
- На случай, если вам захочется кофе con hielo, - сказала Агнета Эккевед, прежде чем усесться вместе с ними за стол.
- Я пью горячий, - откликнулся Зак со своего места на торце стола. - Но спасибо за заботу.
- Не понимаю, как она могла обмануть нас, - говорит затем Сигвард Эккевед, и в голосе его слышатся возмущение и тревога.
А еще осознание того, что он теперь почти ничего не решает в жизни дочери - если вообще решает что-либо.
В горячем воздухе запах булочек кажется удушающим, кофе обжигает язык.
Голос у Сигварда Эккеведа высокий и ясный, но звучит глухо. Хозяин дома рассказывает то, что гостям уже известно: они с женой были в Париже, а Тереса предполагала провести время со своим парнем, но оказалось, что он все это время находился с родителями на даче в окрестностях Вальдемарсвика. Бумажника и мобильного телефона Тересы они не обнаружили. И так далее. Они дают ему договорить до конца, и прерывают рассказ только краткие дополнения и уточнения жены - ее голос звучит куда более тревожно. "Уж не известно ли тебе нечто такое, что нам тоже нужно знать?" - думает Малин.
Когда Сигвард Эккевед заканчивает свой рассказ, Зак спрашивает:
- У вас есть фотографии Тересы? И для нас, и для рассылки по другим полицейским участкам страны, если понадобится.
Агнета Эккевед молча поднимается и уходит в дом.
- Она ведь сбежала, правда? - спрашивает Сигвард Эккевед, пока жены нет рядом. - Как вы думаете? Это не может быть что-то другое, ведь нет?
- Собственно, это нам и предстоит выяснить, - отвечает Малин. - Но она наверняка найдется. Чисто статистически вероятность почти сто процентов.
И думает про себя: "А если она не найдется, то получится, что я тебя обманула. Но тогда моя нынешняя ложь будет самой мелкой из твоих проблем. Даже в таком случае этот обман принесет больше пользы сейчас, чем вреда потом".
Агнета Эккевед возвращается, неся несколько красочных конвертов с фотографиями. Кладет их на стол перед Малин и Заком.
- Посмотрите и возьмите те, которые смогут пригодиться.
Мне все время говорят, что я хорошенькая.
Но как верить - может быть, они говорят это просто так, и к тому же мне наплевать.
Кому хочется быть хорошенькой?
Хорошенькая - это чтобы другим было приятно посмотреть, а мне-то что от этого?
Я уже взрослая.
А ты разговаривал со мной совершенно иначе, так что я даже покраснела, но вода была холодная, и никто ничего не заметил.
Грязь.
Разве здесь грязно? Откуда эти фотографии? Не понимаю, как я могу их видеть.
Большинство из них я видела раньше. Они сняты в этом году - мама просто до жути обожает фотографировать нашу семью. Хватит все время фоткать, мама!
Лучше приди ко мне.
Приди и забери меня.
Папа, мне страшно.
Пляж на Майорке прошлым летом.
Зима в Сант-Антоне, солнце на голубом небе, безукоризненный снег.
Рождество, Пасха.
Как я могу видеть фотографии и слышать вас, ведь меня там нет?
И вода - что это за вода? Почему так грязно и холодно, как в застывшей глине, хотя моему телу должно быть тепло и приятно?
Мама, дай мне плавательный круг!
- Очень хорошенькая девочка, правда?
И голос какой-то девушки, постарше:
- Безумно хорошенькая, да, Зак?
Кто такой Зак?
Папа, я так устала. К моей коже присохло что-то блестящее и липкое.
Почему ты молчишь? Я вижу тебя за столом на веранде, вижу, как солнце, отражающееся от воды в бассейне, танцует зайчиками у тебя на щеках. Но здесь, где я, темно, холодно и одиноко. И влажно.
Я не должна быть здесь. Уж это-то мне ясно.
Я не хочу быть здесь. Хочу быть с вами, я ведь вижу вас, но вас как будто нет. Или меня как будто нет.
Разве меня нет?
Когда я думаю об этом, мне становится страшно, как никогда.
Когда я думаю о тебе, папа, мне становится тепло.
Но я боюсь.
Почему ты не приходишь?
Малин выбирает фотографию, на которой лицо Тересы Эккевед получилось наиболее отчетливо: пухленький ротик, подростковые округлые щечки, живые темные, почти черные глаза, темные волосы до плеч.
Нет смысла спрашивать, что на ней было надето. Но, может, стоит выяснить, как она одевалась обычно?
- Она всегда ходила в джинсах и рубашке. Юбки не признавала. Говорила, что это выглядит по-идиотски.
- На фотографиях она кажется такой женственной…
- Это только внешнее, - возражает Сигвард Эккевед, - на самом деле она девушка крутая.
- Есть у вас хоть какие-нибудь мысли по поводу того, где она может быть? У какой-нибудь подруги? - спрашивает Зак.
Родители дружно качают головами.
- У нее не так много друзей, - говорит Агнета Эккевед. - Я имею в виду, общается она со многими, но настоящих друзей мало.
- Нам нужны телефоны ее парня и тех друзей, кого вы знаете, - произносит Малин. - И других людей, которые что-то значили в ее жизни. Может, кто-нибудь из учителей, или тренер, или еще кто-то.
- Она не увлекается спортом, - отвечает Сигвард Эккевед. - Какая-то девочка иногда приходила к нам поплавать в бассейне, новая подружка из города. Агнета, ты помнишь, как ее звали?
- Натали. Но как фамилия, понятия не имею.
- А телефон?
- Увы. Но ее звали Натали. В этом я совершенно уверена.
- Если вспомните, сообщите нам, - просит Малин.
- А был ли у Тересы компьютер? - интересуется Зак.
- Да. Он у нее в комнате. Она им нечасто пользовалась.
- Мы можем забрать его? Чтобы посмотреть ее переписку и все такое.
- Разумеется.
- Спасибо, - благодарит Зак. - Бассейн выглядит очень соблазнительно.