- Слава богу, своими глазами посмотрела. Развалюха, не приведи господи. Полы ходуном ходят, из окон дует. Нашли тоже дуру: воду на горбу таскать, печку топить… Я-то думала - правда дом, а тут без удобств, без ничего. И земля под домом все равно ихняя - сиротская. Это значит - что? Это значит: я их расти, я в трущобе этой мучайся без горячей воды да с дровами, а потом меня пинком под зад? Вали, мол, от нас, тетка, выросли мы! Землю продадут, квартир себе понакупят, сами будут в шоколаде, одна я со своей доброй душой в дурах. Хорошо удумали! Нет уж. Небось не пропадут без меня. Государство у нас богатое, всех накормит, всех напоит. Был бы еще дом, куда ни шло. Нет-нет. Счастье, что сдуру не согласилась.
Тетка Люба задумчиво покрутила золотой кулончик - скорпиона. На второй цепочке, чуть пониже, у нее висел блестящий и тяжелый золотой крест. И пропела, вставая с кресла, голосом в два раза более сладким, чем вначале:
- Спасибо, Ларисмихална, пойдемте, я все посмотрела!
- А дети-то там как, видели вы их?
- Видела, бедняжечек, конфеточек им отнесла, - улыбалась тетка Люба, оттесняя соседку к двери. - Только вот не знаю, сумею ли документы собрать, отдадут ли мне племяшей-то. Так все сложно у нас, так все непросто… Ну даст бог, все устроится в лучшем виде.
Снова поклацали ключом в замке.
Стало тихо.
Значит, все. Мама Гуль и Паши уже не придет. Иначе тетка не говорила бы про них "сироты".
И тут я заволновалась.
Эта тетка детей не берет.
Дети сюда не вернутся.
А как же я без Гуль?
Как же Гуль - без меня?
Я, конечно, готова ждать и десять лет, и двадцать. Но в глубине души я надеялась, что Гуль вернется скорее.
Правда, у меня нет души. И глубины души, получается, тоже нет.
Вдруг наверху опять зашумело, потом я услышала шаги, потом - как кто-то, пыхтя, открывает чердачный люк.
А потом кто-то спрыгнул вниз.
Павел
Ничего не налаживается. Может быть, время кого-то и лечит, но моей Гуль лучше не становится. Кажется, она, наоборот, уходит от меня все дальше и дальше.
Я придумал, что делать.
Я принесу ей Ляльку.
Только сейчас сообразил, что Гуль, которая не расставалась со своей Лялькой ни на день, ела вместе с ней, спала в обнимку, советовалась по любому вопросу, уже столько недель не вспоминает про нее.
Лялька сумеет позвать Гуль так, чтоб она вернулась.
Скажете, я сошел с ума? Куклы не разговаривают?
Ну а Шура? Шура тоже уверяла, что Лялька умеет говорить, просто не все это слышат.
Конечно, Шура была без пяти минут с приветом, Гуль теперь тоже ку-ку, отсюда и вера во всякие фантазии. Но я-то нормальный! По крайней мере, настолько, чтобы не слышать Лялькиных речей. Но, с другой стороны, я видел Аристарха Модестовича, разговаривал с ним. Допустим, мне с голодухи примерещилось. А леденцы откуда взялись? Сам я их, что ли, нашел, не помня ничего, как лунатик?
Так что принесу в приют Ляльку. А если не поможет… не знаю, что тогда.
После обеда, когда все собрались в холле смотреть какой-то сериал, я сел рядом с Юшкой на ковер и тихо сказал ей:
- Дело есть.
Юшка человек понятливый, даром что болтушка. Она мне, не разлепляя губ, шепнула:
- Через пять минут на крыльце.
Это правильно, на улице нас труднее подслушать.
Я вышел па крыльцо первым, сел на ступеньку и принялся старательно делать вид, что сижу тут просто так.
И заодно стал соображать, как можно свалить отсюда.
В голове одновременно всплыли все фильмы про побеги из тюрем, которые я видел. Ну, мне-то проще будет, вышек с охраной у нас нет, решеток нет…
А что есть? Во-первых, забор. Кирпичный, высоченный. Я через него не перелезу. Впрочем, если подставить какой-нибудь ящик, да если еще кто-то подсадит снизу, можно попытаться. Вопрос - где перелезать? И где взять ящик?
Во-вторых, окна. Кабинет директора, медпункт, столовая. У каждого окна может оказаться кто-то из взрослых. А попытка у меня будет одна, потому что если поймают, то начнут следить. А я все же не Монте-Кристо.
Да нет, не читал я про этого Монте-Кристо. Два толстых тома, очень нудно написано. Мне бабушка про пего рассказывала, когда я был маленький. Говорила: вырастешь - прочитаешь.
Словом, сижу я на этом крыльце и чувствую себя помесью диверсанта со спецагентом. Только при этом надеюсь, что сейчас придет мелкая девятилетняя девчонка и волшебным образом решит все мои проблемы.
Юшка села рядом, достала из кармана семечки, протянула мне:
- Будешь? Чего хотел?
- Юшка, а откуда ты семечки берешь? В столовой не выдают, а в киоск вроде бы никого не пускают.
- Ты это, что ли, хотел спросить? Ну так я пошла тогда.
- Не это. Погоди. Помощь твоя нужна.
Ситуацию Юшка просекла быстро.
Кинула на меня беглый оценивающий взгляд и хмыкнула: - Знаешь что, Шварценеггер? Через забор ты не перелезешь.
- Почему?
- По кочану. Лох ты потому что.
- А если подставить ящик?
- Они не дураки. Тут все ящики давно уже повыкидывали. А то бы никого не осталось.
- Убежали бы все? Юшка, а зачем? Мне, допустим, надо. Да и то я потом вернусь.
- А тебе что - домой не хочется?
- Хочется. Только жить нам с сестрой не на что. Денег нет. А работать меня еще не возьмут.
Юшка глянула на меня насмешливо.
- Денег добыть можно.
- Воровать, что ли? Я один раз попытался. Не понравилось. Стремно как-то. Поймают - в тюрьму попадешь.
- Ну, не хочешь воровать, можно по-другому, - согласилась Юшка.
- А как по-другому?
- Можно просить. Сестра у тебя маленькая, ей дадут. У магазинов можно просить, у ресторанов. Только надо все время точку менять, а то…
- Не будет Гуль попрошайничать, ты что! - разозлился я.
- Ну не будет и не будет, - махнула рукой Юшка. - Я разве спорю? Тут тоже нормально, если недолго. Пожить, подкормиться… Только за ворота не пускают, а погулять-то хочется.
Юшка деловито отряхнула руки от семечковой шелухи и огляделась.
- Можно попробовать просто через калитку.
- Там же охранник!
- Дядь Леша? Ну да. Короче, сделаем так…
План мы обсудили. Я ужасно нервничал, потому что мы рассчитывали на дяди Лешину психологию, а психология - дело тонкое.
Психологию в наш план добавил я.
- Принцип лягушачьего глаза, - сказал. - Лягушка видит только движущиеся предметы. Пока комар сидит смирно, он живой. А полетел - лягуха его ам! Если я буду долго маячить на краю дяди Лешиного сознания, он перестанет меня замечать и расслабится.
Книжку я взял толстую. Специально. Тут тоже психология. Человек, который читает толстые книги, - это интеллигент, он не опасный. Никто не заподозрит мальчика с толстой скучной книжкой в том, что он замышляет вырваться на волю.
Я сел на бордюрный камень у самых ворот, раскрыл книжку посередине. Читал, конечно, вполглаза. Сердце колотилось так, что мне казалось, дядя Леша услышит.
Чтобы немного успокоиться, я решил читать вслух и начал тихонько бубнить под нос:
- "Между крепкими греками, неизвестно каким образом и для чего, поместился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках. Потом опять следовала героиня греческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные…"
- Паш, а чего ты тут сидишь? Шел бы вон на скамейку, - добродушно сказал охранник.
Если не знаешь, что ответить, отвечать лучше правду. Но не всю.
- Отсюда, дядь Леш, улицу видно. Скучно все время за забором.
- А-а, ну сиди-сиди. Не слыхать, скоро вас дальше-то отправят?
- Как места будут, - буркнул я.
Дядя Леша снова уткнулся в кроссворд, а я в книгу. Глаза скользили по странице, но я ничего толком не видел и не понимал, только бормотал:
- "Героиня греческая Бобелина, которой одна нога…"
И тут с крыльца слетела Юшка. Я весь напрягся: сейчас!
Что она будет делать - я не знал. Говорила: "Отвлеку его внимание, а ты беги!" Так что момент мне нужно выбирать самому.
Юшка мчалась через двор к воротам, подпрыгивая на ходу, а потом резко свернула влево, запнулась о бордюр позади будки охранника, со всего размаху полетела головой вперед, в кусты пионов, и в тот же миг громко заорала:
- А-а-а-а! Нога! Встать не могу! Дядя Леша! А-а-а-а!
Визг ее был такой настоящий, что я сам чуть не бросился ей на помощь. А дядя Леша выбежал из будки и кинулся поднимать Юшку. Та, кажется, еще и каталась по земле, чтоб задержать его подольше, но этого я уже не видел: между нами была будка. Я ринулся к воротам, не помню как перемахнул через турникет, рванул направо, в панике соображая, что народу на улице мало и затеряться в толпе не удастся. Но тут на мое счастье подошел троллейбус. Я запрыгнул в заднюю дверь и, еле переводя дыхание, прислонился к стеклу.
В руках я по-прежнему крепко сжимал сизый коленкоровый томик.
Мы с героиней греческой Бобелиной и ее йогой были на свободе.
Надеюсь, что с Юшкиной ногой все в порядке.
ЦВС от нашего дома далеко. Надо ехать через весь город. Пару раз меня высаживали контролеры, но я просто дожидался следующего троллейбуса. И через час добрался до дома.
Дома.
Если бы Кира была в городе, думал я, можно было бы зайти к ней, повидаться.
Но сейчас главное - попасть в дом.
Я полез под крыльцо, туда, где мы всегда оставляли ключ, накрывая его старой эмалированной миской. Ключа на месте не было, а на двери я увидел какие-то приклеенные к ней белые бумажки с печатями: откроешь дверь - бумажка порвется.
Я видел такое в кино: это означает "дом опечатан". Смешно, разве такая белая бумажная ленточка мешает войти?
Но у меня все равно нет ключа. Куда он делся?
Скорее всего, ключ в милиции. Соседка сказала, где мы его оставляем - милиции-то как не скажешь, ну и они, конечно же, взяли под крыльцом ключ. Дом открыли, нашу одежду забрали, дверь заперли снова, бумажку свою наклеили, ключ унесли.
И теперь я должен проникать в свой дом, как вор. Окно, что ли, разбить?
Я сел на крыльцо, надо было собраться с мыслями.
Дом за спиной тихо прислушивался ко мне. Ему явно не хотелось, чтобы я бил окна.
Я встал и начал обходить дом. От угла террасы все заросло высокой травой, репейником, лебедой, крапивой. Надо же - всего несколько недель прошло, а двор уже стал таким диким. Сзади была небольшая дверца черного хода, ее никто никогда на моей памяти не открывал, к ней и подойти было трудно - мешала поленница. Но я все же разгреб дрова, добрался до двери и подергал. Заперто. Дальше я запнулся за валявшуюся на земле стремянку, еще раз обогнул дом и снова вышел к крыльцу.
У крыльца в траве лежал небольшой клочок бумаги с какой-то надписью.
Сердце у меня ухнуло. Пять минут назад никакой бумажки тут не было. Я бы заметил. Может, ее ветром принесло?
Это оказалась записка.
Простым карандашом, крупными печатными буквами, аккуратно, как по линейке, на бумажке было написано: ЧЕРДАКЪ.
Неужели Аристарх Модестович мне не померещился?
Стремянка плюс маленькая дверца под крышей, ведущая на чердак. Вот так я оказался в доме. А с чердака можно через люк попасть на кухню. Этот люк был всегда закрыт изнутри на крючок, но я надеялся, что подергаю хорошенько, и от тряски крючок выскочит из петли.
Но сперва я втащил наверх лестницу. Если меня еще не хватились, то ближе к ужину точно хватятся. И сообразят, что первым делом надо искать дома. А дом - нате вам! - закрыт со всех сторон. И о-пе-ча-тан! С лестницей я провозился довольно долго: она оказалась очень тяжелая. Если бы в доме кто-то был, то уже выскочил бы в испуге, так я топал и стучал.
Крышку люка, конечно, поднять не удалось. Я сильно дернул за железное кольцо раз, другой, третий… - люк не поддавался.
И в этот момент на крыльце раздались голоса.
За мной пришли!
Вообще-то было глупо пугаться. Я уже рядом с целью. Даже если меня сцапают, то я просто попрошу забрать Ляльку: мол, сестренка скучает без любимой игрушки.
Я тихо лег на пол и прижался ухом к щели в крышке люка.
Это пришли соседка Лариса и незнакомая тетка с противным голосом.
Из разговора я понял, что тетка по имени Люба - какая-то бабушкина родственница. Никогда не слышал о такой.
Тетка врала без передышки. Якобы она уже побывала у сироток. Это мы сиротки, ага! Что-то не видал я никакой тетки. О, она даже и конфеток нам отнесла! Мифических таких конфеток. И дом, оказывается, не наш, а почти что ее…
Жаль, я не все расслышал. Ладно. Разберемся и с теткой. Если эта тетка поможет нам вернуться домой, пусть врет что угодно.
Наконец все стихло. Я, на всякий случай - потихоньку, пробрался к чердачному окну и увидел, как эта незнакомая родственница быстро уходит вдоль по улице, вихляясь на каблуках.
Теперь можно было сразиться с люком еще раз.
Я взялся за кольцо, рванул - и люк легко, без усилия открылся.
Неужели и тут Аристарх помог?
Я спрыгнул вниз, в темную кухню.
Гуль
Гуль и белый верблюд уже много дней путешествуют вдоль берега реки. Потому что она согласилась помочь королеве.
- Но только давай ты пойдешь со мной? Ведь я не знаю дороги и вообще не знаю ничего про твою страну. Например, вот эти красные ягоды: можно их есть или они ядовитые?
- Красные ягоды? Эти? - рассеянно говорит верблюд. - Конечно, дорогая, их можно есть, и, разумеется, они очень ядовитые. У всех, кто их ест, вырастают на ногах ходули.
- Так это здорово! Мы сразу доберемся, куда нам надо!
- Не так уж здорово, - вздыхает верблюд. - С ходулей не дотянешься до еды, потому есть все время хочется. К тому же и противоядие у самой земли растет - вон те маленькие серые орешки. Если ходули надоели - ищи, кого попросить, чтобы забросил их тебе в рот снизу вверх, как в баскетбольную корзину. Большая часть орешков попадает по лбу, а когда, хоть один залетает куда надо - ты ба-бах! - со всего размаху брякаешься о землю.
- Ой, - говорит Гуль. - А вон те желтые сливы?
- Сливы я тебе есть не советую. Во-первых, это мои любимые сливы. Их не так много, начнешь угощать всякого - самому не хватит. А во-вторых, все, кто их ест, превращаются…
- …в лягушек? - замирает от волнения Гуль.
- Нет, - с досадой морщится верблюд.
- В камень? - допытывается Гуль?
- Я думал, ты умнее, - качает головой верблюд. - Это мои любимые сливы!
Однажды вечером Гуль спрашивает:
- А почему никто не поверил, что королева вернется сама? Что ее надо просто подождать? Не верить в плохое. Если подождать, то…
- Люди не любят ждать. Знаешь, есть такая поговорка: "Хуже нет, чем ждать и догонять".
Гуль смеется:
- Но теперь-то мы как раз догоняем. И не так уж это плохо, даже интересно.
Верблюд молчит, меланхолично передвигая ноги по плотному белому песку, срывает на ходу желтые сливы и выплевывает косточки.
Под их ногами Земля крутится, и, обвевая лицо Гуль теплым ветерком, мимо проносятся леса, горы, высокие водонапорные башни, ветряные мельницы, и фонари.
Через сто лет Гуль спохватывается:
- Послушай, мы ушли очень далеко! Твоя страна скрылась за горизонтом. И замок, где всех нас ждет ваша королева, тоже остался далеко позади. Ты хоть помнишь, как нам возвращаться?
- По берегу реки, - говорит верблюд. Он останавливается, и, растопырив ноги, наклоняется к воде.
Гуль совсем не хочется пить. Она поворачивает назад и делает несколько шагов по своим старым следам.
Поднимает голову и видит, что верблюд по-прежнему пьет воду рядом с ней. Треугольный верблюжий хвост болтается из стороны в сторону прямо перед глазами Гуль.
Она отходит в сторонку и снова пытается пойти по своим следам.
Ничего не получается.
Тогда Гуль зовет верблюда, и они вместе пытаются вернуться назад, вдоль берега, вверх по течению.
Они толкают Землю изо всех сил, но она не поддается.
И тогда Гуль понимает, что ей теперь придется вечно идти вдоль берега этой реки, спать на песке, слушать верблюжьи скажи. И вернуться нельзя, и река никогда не-кончится.
Но в этот момент Гуль слышит, что кто-то зовет ее по имени. Гуль вот-вот узнает этот голос, он раздается отовсюду: от облака, неподвижно застывшего в белесом небе, и от неба, окружающего ленивое облако, и от ивового листка, крутящегося, в речном водовороте, и от водоворота, затягивающего в себя ивовый лист.
Песок тает под ногами Гуль, небо расплывается прозрачным туманом, и…
Павел
Директора "Светлого дома", Елену Игоревну, я почти не знал. Никаких особых дел к детям у нее не было, так что обычно я только здоровался, встречая ее в коридоре. Но сегодня утром, когда я вернулся к воротам приюта, мне надо было с ней поговорить.
На работу Елену Игоревну обычно привозил муж, так что задача у меня оказалась непростая: слоняться недалеко от ворот, так, чтобы никто из идущих в ЦВС сотрудников меня не заметил, а директора я бы перехватил еще на улице.
Мое "доброе утро", кажется, ее совсем не удивило, она как будто сама ждала моего появления.
Я готовился к тому, что меня сразу начнут ругать за побег, но ничего такого не случилось. Елена Игоревна провела меня мимо усмехающегося охранника (сегодня дежурил не дядя Леша, а другой какой-то дядька, пожилой), усадила в своем кабинете за стол и первым делом позвонила в столовую, чтобы мне принесли поесть.
Это было очень кстати.
Второй ее звонок был, кажется, в милицию. Она сказала, что я нашелся - значит, меня искали.
И разговаривать мы стали, только когда каша кончилась.
Вот сидели, как интеллигентные люди, пили кофе и беседовали.
- Ты где был-то? Домой к вам ездили, там все замки на месте, в окнах темно, дверь опечатана.
- Дома был.
- В темноте сидел? А как пробрался - через окно? Окна целые все.
- Места надо знать, - усмехнулся я.
Она посмотрела на меня неодобрительно, но дальше выспрашивать не стала.
- И какие же планы у тебя теперь? Бежать больше не намерен?
Можно было бы домой сбежать - сразу бы сбежал. Больше всего на свете я хочу жить дома. Ходить с Гуль по утрам в школу, гулять с Кирой после уроков, рисовать…
Просыпаться утром и видеть Шурин портрет. Делать уроки за ее большим столом, представляя себе, что все мои дома: и Шура, и мама…
Лялька по-прежнему сидела в рюкзаке: мне почему-то не хотелось ее показывать раньше времени. И сперва я просто рассказал Елене Игоревне про то, что у моей сестры была любимая игрушка.