Неожиданное для коммунаров наступление больших версальских армий с юго-западной стороны сделало очень затруднительной оборону Парижа. Несмотря на упорное сопротивление Национальной гвардии версальские войска заняли несколько важных фортов.
На северо-западе от Парижа неприятель овладел берегом Сены вплоть до Женевилье и всё настойчивее атаковал Нейи, превратив его в груду развалин. Южные форты Ванв и особенно Исси подвергались непрерывной бомбардировке.
Утром 29 апреля огонь против форта Исси особенно усилился, а атакующие колонны оказались совсем близко. Версальские снаряды падали, разрушая казематы, подбивая орудия и устилая землю убитыми и ранеными. Неопытный командир гарнизона Межи растерялся и решил оставить форт. По его распоряжению орудия были заклёпаны и гарнизон отступил в Париж.
Только один из защитников решительно отказался уйти: это был шестнадцатилетний Дюфруа. Он спустился в пороховой погреб и заявил, что взорвёт его, если неприятель займёт форт.
Версальцев смутила наступившая тишина. Они заподозрили какую-то военную хитрость и медлили, не решаясь подойти вплотную к укреплениям.
Между тем известие о критическом положении гарнизона дошло до Парижа. Батальон Национальной гвардии и сто добровольцев-мужчины и женщины - немедленно выступили на помощь погибающему редуту.
Федераты подоспели раньше, чем опомнились версальцы, и Дюфруа не пришлось привести в исполнение угрозу. Он опять занял своё место в рядах нового гарнизона.
Однако коммунары недолго удерживали форт. Тяжёлая артиллерия версальцев скоро превратила его в развалины.
С начала мая бомбардировка непрерывно усиливалась. Огонь неприятеля не прекращался ни на минуту. 9 мая, когда укрепления превратились в груды земли и песка, защитники форта вынуждены были его оставить и отойти на новые позиции в форте Исси.
Теперь, после упорного сопротивления, пришлось покинуть и самую деревню. В этих кровопролитных боях пал юный герой Дюфруа, сражённый версальской пулей…
Дюфруа погиб!.. Кри-Кри был так удручён этим известием, что не сразу заметил, как в кафе вошёл Жозеф Бантар в сопровождении офицера Национальной гвардии Люсьена Капораля.
Бантар был высокий, широкоплечий мужчина лет сорока пяти, в полном расцвете сил. Тёмно-карие глаза с живыми искорками, чёрные блестящие волосы, такая же борода, румянец во всю щёку - всё в лице дяди Жозефа говорило о здоровье, бодрости, силе.
- Дядя Жозеф, - бросился Кри-Кри к Бантару, - пусти меня в батальон школьников! Я отомщу за Дюфруа!
- Слёзы на твоих глазах, Шарло, говорят о благородном сердце, - сказал Бантар, обнимая племянника. - Такой же отзывчивой была и твоя мать. Но научись владеть чувствами, держать себя в руках и терпеливо ждать, когда пробьёт нужный час, как это умел делать твой отец. Повторю то, что говорил уже не раз, подожди, Шарло, настанет и твой черёд! Если мои руки не смогут больше держать шаспо ты получишь его. Обещаю!
Бантар похлопал по плечу насупившегося Кри-Кри, потом жестом пригласил его, Дюмениля, Варлена и Люсьена перейти в глубь помещения.
- Принеси-ка нам, Шарло, поджаренного хлеба и бутылочку бургундского, - обратился он к племяннику.
Мальчик оживился.
- Веселей, Шарло! Всё обойдётся, - ввернул Жозеф своё любимое словечко.
- Мадам Дидье, - заговорил Кри-Кри, сверкнув глазами, - не дадите ли вы мне ключ от заветного шкафчика, известного под названием "на всякий случаи". Вероятно, именно для такого случая вы и берегли запертое в нём старое бургундское? Подумайте только: за одним столиком "Весёлого сверчка" сидят три члена Коммуны! - И, повернувшись к Варлену, Кри-Кри добавил: - Хозяйка просит передать, что для членов Коммуны в "Весёлом сверчке" всегда найдётся бутылочка доброго старого вина.
Сидевшие за столиком посетители зааплодировали, а бойкая зеленщица Клодина весело расхохоталась.
- Ура членам Коммуны! - провозгласила она звонким голосом.
Кри-Кри тем временем проскочил за стойку, отпер заветный шкафчик и достал замшелую бутылку. Быстро подхватив тарелку с поджаренным хлебом, заготовленным мадам Дидье совсем для других посетителей, он уже спешил к тому столику, где Жозеф описывал друзьям подробности борьбы за деревню Исси.
- …На нас сыпался дождь снарядов. Укрепления были совсем разрушены, а бойцы и орудия оказались ничем не прикрытыми. Против наших десяти пушек действовало семьдесят неприятельских морских орудий… - Бантар прервал рассказ, набил трубку табаком, взял её в рот, но тотчас опять вынул и продолжал: - Версальцев было в пятнадцать раз больше, чем нас. Коммунары находились в бою бессменно сорок два дня.
За одним из столиков справа сидел невысокого роста, полный человек с белой повязкой на рукаве - доктор Демарке. Он жил неподалёку от кафе и прежде частенько в него заглядывал. Но с тех пор как Демарке назначили заведующим лазаретом, он стал редким гостем в "Весёлом сверчке". Доктор молча прислушивался к словам Бантара. Затем поднялся, подошёл ближе и сказал:
- Граждане! Я не социалист и не разделяю ваших идей. - Тут доктор приостановился, выжидательно глядя на членов Коммуны. - Я старый военный врач, и мне довелось видеть немало раненых на поле боя и в госпитале. Но никогда я не видел людей, переносящих физические страдания так стойко, как солдаты Коммуны. Раненые с тревогой и нетерпением спрашивают, когда им разрешат снова стать под ружьё. Восемнадцатилетний юноша, которому пришлось ампутировать правую руку, поднял левую и воскликнул: "У меня ещё осталась эта рука для службы Коммуне!" Смертельно раненному офицеру сказали, что его жена и дети будут получать следуемое ему вознаграждение, а он гордо заявил: "Я не имею на это права". Вот из таких людей состоит армия Коммуны… Мне случалось встречать и раненых версальцев, оказавшихся в плену. Они постоянно хнычут и всего боятся. Скажите, чему же приписать столь различное отношение к тяжёлым испытаниям у тех и у других?
Бантар (вопрос доктора был обращён к нему) ответил:
- Это различие объясняется силой убеждений одних и животным страхом других. Коммунары борются за освобождение труда, за счастье будущих поколений. А из-за чего идут под пули версальцы? Их гонит страх перед жестокой расправой за ослушание. К тому же священники и версальские агенты обманывают крестьян, уверяя их, будто коммунары не хотят кончать войну с Пруссией и поэтому-де солдаты не могут вернуться к своим семьям, своим полям. Мы упустили время, когда Париж ещё не был отрезан от всей остальной Франции. Надо было тогда рассказать городам и сёлам о великих идеях, за которые борются парижские рабочие. Мы не предусмотрели, что враги воспользуются нашей оплошностью и постараются восстановить деревню против Коммуны. Им это удалось! - И, обращаясь уже не к одному доктору, а ко всем посетителям кафе, Жозеф с жаром продолжал: - Необходимо во что бы то ни стало удержаться до тех пор, пока вся Франция не поймёт, какие идеи защищает Париж, пока она не узнает, что Коммуна несёт освобождение всему трудовому человечеству и гибель тунеядцам и угнетателям. Мы должны устоять, и мы удержимся! Враг рвётся в Париж. Надо приготовить ему здесь могилу!
Врагам нашим могилы не миновать, согласен, - отозвался старый гравёр Муассен, который медленно потягивал пиво за столиком в левом углу. - Вот только хотел бы я знать, Жозеф: будем ли мы с тобой присутствовать на празднике погребения буржуазии?
- Мы?.. - Широким движением Бантар показал на присутствующих, затем положил руку на плечо Кри-Кри. - Мы дождёмся! Если не Жозеф Бантар, то Шарло Бантар. Если не Фирен Муассен, то Жюли Муассен, его дочь. Если не Клодина, то её маленький Клод. В этом наше преимущество перед врагами. Их страшит будущее, а мы за него дерёмся. Они цепляются за настоящее, а мы его разрушаем. Мы должны победить, потому что творим правое дело. Не так ли, Шарло? - вдруг весело обратился он к племяннику. - Что же ты насупился и молчишь? Как твоё мнение?.. Всё обойдётся, не так ли, мальчик?
Кри-Кри встрепенулся. Он вскочил на табурет и мягким тенорком нараспев произнёс куплет из песенки, которую часто исполнял в кафе:
Сулят версальцы нам разгром,
Вернуть к разбитому корыту…
Вставай, встречай врага ядром,
Париж, создай себе защиту!
- Вот они, золотые слова: "Париж, создай себе защиту!" громко повторил Жозеф. - Ты, Шарло, попал в самую точку! Баррикады - вот что нужно Парижу как воздух!
Притихшее было кафе снова оживилось и загудело. В последние дни слово "баррикада" не сходило с уст парижан.
- Идём строить баррикаду на улице Сен-Мор! - вскричал инвалид войны токарь Иври, потрясая костылём.
- Погоди, погоди, папаша Иври! - крикнула Клодина. - Давай сперва договоримся с депутатами до конца. Спроси-ка их, знают ли они, отчего так плохо строят баррикады?.. Проходила я мимо вокзала Монпарнас и только руками развела от удивления: двенадцать заступов уныло стучат о землю, а пузатый подрядчик прохаживается как ни в чём не бывало и посасывает трубку. Кто этот человек, которому доверили сооружение укреплений? Не надо ли отвести его к прокурору?
- Клодина говорит дело, - поддержал Иври. - Я солдат и понимаю толк в бастионах, знаю, как их надо возводить. И вот что я видел вчера, когда насыпал мешки песком на Сен-Флорентийском редуте. Это огромное укрепление тянется от площади Согласия до самого Тюильрийского сада. Работа подходила к концу. Уже начали покрывать скаты редута зелёным дёрном, когда приехал генерал Домбровский. Делаю я своё дело, а сам всё посматриваю на командующего: как, думаю, он редут оценит? Угодили мы или нет? Глаз-то у него острый!.. Вдруг, вижу, он наклонился над глубоким рвом, что идёт возле редута, да как закричит:
"Ах, негодяи! - и как накинется на подрядчика: - Кто дал вам этот план?"
"Инженер Саймон", - отвечает тот.
"Где он?"
"Не знаю. Он не появляется уже пятый день", - всё так же равнодушно отвечает этот наёмный строитель.
"А сами-то вы не понимаете, что произойдёт, если сюда упадёт граната!" - возмущается Домбровский.
Я подковылял ближе, заглянул в ров и понял, в чём дело: целая паутина из газовых и водопроводных труб бросилась мне в глаза.
"Откуда мне знать, что может от этого произойти! - спокойно отвечает подрядчик. - Я человек штатский, на войне не бывал".
Тут я не утерпел:
"А хотя бы и штатский! Каждому школьнику понятно: если снаряд ударит в газовую трубу, произойдёт такой взрыв, что и баррикада и люди взлетят на воздух".
Говорю я эти слова, а сам чувствую, как лицо и шея горят у меня от стыда.
"Ясно вам теперь?" - спрашивает подрядчика Домбровский.
"Теперь ясно, - отвечает тот с прежним спокойствием. - Но я-то тут при чём?"
"Вот то-то и оно, что тут вы ни при чём, а при ком-то состоите!" - крикнул на него генерал, и глаза его потемнели от гнева.
"Не понимаю, что вы имеете в виду", - продолжал прикидываться простачком строитель.
"Поймёте в конце концов!" - бросил на ходу Домбровский и побежал вдоль баррикады.
Через три минуты я снова услыхал Домбровского:
"Есть тут стрелки?"
"Есть!" - отзываюсь я и спешу, подгоняю свою культяпку, сколько хватает сил. Подхожу к генералу, а он рассматривает амбразуры.
"Хвалиться не буду, - говорю, - а стреляю неплохо и в амбразурах толк понимаю…"
"Понимаешь толк? - сердито оборвал меня генерал. - А где же твои глаза? Посмотри: амбразуры направлены только к центральным аллеям. А если неприятель пойдёт стороной, по улице Габриэль, как же достать его тогда огнём с баррикады?"
"Виноват, - говорю, - об этом-то я не подумал. Слаб я действительно насчёт стратегии, признаюсь…"
"А тот враг, которому доверили постройку редута, он, видно, хороший стратег!" - стыдит меня генерал.
…Всё это видел я собственными глазами и слышал своими ушами у ограды Тюильри, - закончил Иври.
- Ну, что ты на это скажешь, Бантар? - вмешалась вновь Клодина. - Что же будет дальше?
- Так продолжаться не может, - ответил Жозеф. - Меры уже приняты. Инженер Саймон арестован. Как выяснилось, он действительно был подкуплен Версалем. Баррикадная комиссия работала плохо, и Совет Коммуны постановил взять под революционный контроль возведение уличных укреплений.
Пока Бантар говорил, на пороге кафе показалась опрятно одетая женщина в трауре, лет сорока. Чёрная шаль прикрывала её гладко зачёсанные светло-каштановые волосы. Никто не обратил на неё внимания, и она молча простояла несколько минут, не спуская глаз с Бантара. Как только Жозеф умолк, женщина подошла робкими шагами к столику, где он сидел.
- Я пришла узнать, - смущённо начала она, - правда ли, что я могу перебраться в предоставленную мне Коммуной комнату и увезти всю мебель, не уплатив прежнему хозяину долг за квартиру?
- Безусловно, гражданка. Разве вы не читали декрет Коммуны? Новый закон освобождает квартирантов от уплаты задолженности за последние девять месяцев. Жильцам предоставляется право выехать, куда им вздумается.
- Читала, но, боюсь, плохо поняла, - доверчиво ответила посетительница в трауре.
- А вы можете внести то, что задолжали квартирохозяину?
- Откуда мне взять деньги! Вот уже восемь месяцев, как я без работы… Пока на войне не убили мужа, мы жили на его жалованье. Всё, что можно было заложить, уже давно заложено. Если бы не пособие, что мне выдала Коммуна, мне… нам… нам никак бы не прожить. У меня трое детей. Я поневоле не платила за квартиру, и теперь хозяин грозит забрать последнее, что у меня ещё осталось.
- Кто ваш хозяин?
- Фабрикант мебели Анри Манжо.
- Ну, так имейте в виду, что теперь Манжо не опасен. Он ничего вам не сделает, и вы можете перебраться, когда захотите…
- Чего ты удивляешься, Жозеф? - перебил его Иври. - Я хорошо понимаю страх этой гражданки. Я на себе испытал прежние законы. И совсем недавно. Дело было прошлой осенью. Несчастная война, затеянная Наполеоном, заставляла рабочих всё туже и туже затягивать пояс. Пруссаки осадили Париж со всех сторон. Продовольствие в городе иссякло, цены поднимались каждый час, на заводах началось сокращение рабочих… Вызвал меня к себе директор и сказал: "Дела стали плохие, сырья не хватает, приходится рассчитать часть рабочих. Но ты, говорит, давно у меня работаешь, оставайся, только получать будешь вместо пяти франков три с половиной… Я могу найти хороших токарей и за три, но тебе согласен платить на полфранка больше". Не поведи хозяин такую сладкую речь, я, может, и согласился бы: время было трудное. К тому же жена из деревни написала, что богатеи и приезжие скупщики вынуждают продавать пшеницу по дешёвке, поэтому ей нечем платить за аренду и налоги… Но, как услыхал я, что это, видите ли, ради меня хозяин сбавил только полтора франка за день, я обозлился, выругался и потребовал расчёт.
Прихожу я на следующий день за деньгами, а кассир мне отсчитывает двадцать один франк. "Как, говорю, за шесть дней мне следует тридцать франков". - "Нет, - слышу в ответ, - хозяин тебя предупредил, что будет платить по три с половиной".
Я - в суд. Судья раскрыл толстенную книгу, листал её, листал, наконец ткнул пальцем в какую-то статью и прочёл: "Если возникает спор относительно выдачи заработной платы за истекшее время, надо верить хозяину".
Вытаращил я на него глаза, смотрю как на сумасшедшего, а он поясняет:
"Да, да, брат, это статья тысяча семьсот восемьдесят первая Гражданского кодекса, введённая ещё во времена Наполеона Первого".
"Да ведь с тех пор, - кричу я, - не только первому Наполеону, но и третьему пришлось убраться с трона! Теперь у нас республика!"
А судья смеётся мне прямо в лицо: "Мало ли что республика".
Вот тут-то я и понял цену всем этим Тьерам, которых мы посадили на трон четвёртого сентября… Их республика смахивает на империю, а сами они не лучше Наполеона!..
- Но теперь у нас рабочая власть и старым порядкам положен конец, - вмешался в разговор Варлен, обратившись к женщине в трауре. - И судьи теперь другие. В суд пришли рабочие. Идите, гражданка, спокойно домой. А с Манжо мы поговорим, и, поверьте, он оставит вас в покое. Если же он попробует сопротивляться вашему отъезду, приходите в мэрию. Там вы найдёте защиту.
- Как мне благодарить вас? - вскричала женщина с просиявшим лицом.
- За что благодарить нас, гражданка? - сказал просто Варлен, пожимая руку женщине. - Мы лишь выполняем свой долг, а долг этот предписан нам совестью и нашей властью, которую избрал народ, а значит, и вы тоже… Да, вот ещё что: пойдите в ломбард и получите свои вещи. Вам выдадут их бесплатно.
- Да, да, да! Я узнала об этом из газет и тотчас побежала в ломбард. Благодарю вас, граждане депутаты!
- А я бы этого Манжо взяла за глотку, - отозвалась Клодина, которая внимательно слушала вдову. - Нечего с такими церемониться! Неплохо бы потрясти богачей. Их дома ломятся от всякого добра, а в наших лазаретах не хватает белья и матрацев. Многие буржуи удрали из Парижа при первых выстрелах. А что делает Коммуна? Охраняет их имущество, вместо того чтобы его реквизировать. На бомбы, которые Тьер посылает в Париж, надо бы отвечать не только пушками, но и конфискацией имущества бежавших капиталистов. Отобрать у них то, что они награбили… Да, да! Коммуна мешкает зря. Она хочет сделать яичницу, не разбив яиц.
- Ты права, Клодина, обвиняя правительство Коммуны в медлительности, - сказал Жозеф, - но мы уже реквизировали имущество членов версальского правительства и крупных чиновников, исчезнувших вместе с ним. Теперь на очереди вопрос о реквизиции имущества всех бежавших из Парижа капиталистов. Промышленные предприятия, брошенные хозяевами, будут тоже переданы рабочим кооперативам. Такой закон подготовляется.
- Подгони ты их там, Жозеф! - сказал простодушно Иври.
- Сейчас как раз начнётся заседание Совета. Идём со мной, Клодина, и ты, Иври! Вам дадут слово. Повторите то, что говорили здесь. Вот так и поднажмём все вместе: токарь, зеленщица и переплётчик!
- Я иду! - воскликнула Клодина.