- И я на своих от вас не отстану! - весело присоединился Иври.
Жозеф поманил к себе Кри-Кри.
- Я приготовил тебе подарок, - сказал он, лукаво улыбаясь, и достал из кармана небольшой конверт. - Это пропуск на Вандомскую площадь. - Он протянул конверт Шарло. - Ты, конечно, слышал о завтрашнем торжестве?
- Неужели я увижу, как повалят бронзовую колонну?! - воскликнул Кри-Кри, вспыхнув от радости.
- Ты угадал! Тебе уже посчастливилось: четвёртого сентября ты видел, как свергали живого деспота. Завтра ты увидишь, как свергнут памятник деспотизму.
Кри-Кри восторженно смотрел на дядю. Жозеф обнял его за плечи и так сжал своими могучими руками, что у Кри-Кри занялся дух.
- До свидания, Шарло!
И Жозеф, взяв под руку Варлена, удалился вместе с ним.
Люсьен Капораль, который за всё время не проронил ни слова, встал и молча последовал за ними.
Несколько минут Кри-Кри стоял неподвижно, прислушиваясь к стуку каблуков дяди Жозефа, раздававшемуся за дверями кафе. Потом он осторожно вынул из конверта продолговатую карточку, на которой было написано:
ФРАНЦУЗСКАЯ РЕСПУБЛИКА
СВОБОДА! РАВЕНСТВО! БРАТСТВО!
Вандомская площадь
Разрешается пройти и свободно передвигаться на Вандомской площади
16 МАЯ
гражданину ШАРЛО БАНТАРУ
Комендант Вандомской площади
С правой стороны пропуск был украшен флагом республики, с левой - изображением фригийского колпака.
Кри-Кри не верил своим глазам. Он ещё и ещё раз прочитал текст билета. Сомнений не было - так и сказано: гражданину Шарло Бантару. Именно его приглашает Коммуна присутствовать на этом необычайном торжестве!
Кри-Кри снова вложил билет в конверт и громко произнёс любимые слова Жозефа: - Веселей, Шарло! Всё обойдётся!
Глава третья
Шарло вспоминает…
Насвистывая, Кри-Кри вышел из "Весёлого сверчка". Наконец он может пройтись по улицам Парижа, поглядеть не спеша на строящиеся баррикады и сам принять участие в этом важном деле! Наконец он чувствует себя свободным и в ушах у него не звенит противный голос мадам Дидье! Ещё только полдень. Впереди целый день. А вечером предстоит торжество свержения Вандомской колонны…
На бульваре Ришар-Ренуар Кри-Кри встретил батальон Луизы Мишель. Женщины с ружьями шли правильной, стройной колонной, чётко отбивая шаг под мерные удары двух малолетних барабанщиков.
Женщины были одеты по-разному. Лишь немногие носили синие форменные куртки, кепи с пером и красной кокардой. Некоторые облачились в длинные штаны и блузы, другие - в пышные юбки. Головы у одних совсем не были покрыты, иных украшали заправские дамские шляпки - таких было меньшинство, но чаще всего встречались скромные косынки на гладких причёсках.
Впереди батальона шла Луиза, одетая по-мужски, в военном мундире. Через плечо на ремне было перекинуто шаспо. Револьвер высовывался из-под красного шарфа, окутывавшего её высокую худощавую фигуру.
Луиза долгое время была учительницей в провинции, затем вместе с матерью перебралась в Париж, где продолжала заниматься с детьми в школе.
Решительная, деятельная, мужественная, она вместе с мужчинами самоотверженно защищала Париж с того дня, как версальцы начали атаку города. Когда отдыхал шестьдесят первый батальон, в состав которого входила Луиза, она переходила в другой, не желая ни на минуту прекращать борьбу. Её можно было видеть повсюду, где шли наиболее ожесточённые бои: в Мулино, у форта Исси в Крамаре, а потом в Монруже, наконец в траншеях От-Брюйер. Она неизменно сражалась в первых рядах. О храбрости Луизы слагались легенды.
Не многие поверили бы, что эта суровая, беспощадная к врагам женщина совершенно преображается, когда имеет дело с детьми или с больными. Об этом могли бы рассказать её многочисленные ученицы - для них она была "доброй мадемуазель Луизой". Об этом могли поведать и раненые, которых она лечила и перевязывала в те короткие промежутки времени, когда её руки не держали шаспо.
Кри-Кри провожал глазами батальон, пока он не скрылся из виду. Глядя на этих женщин с хорошей военной выправкой, он вспомнил рассказы о героизме коммунарок-солдат. И снова с завистью подумал: вот и здесь совсем юные барабанщики, едва ли им больше чем по двенадцать лет. А идут они в бой наравне с солдатами.
"Что бы там ни говорил дядя Жозеф, - думал Шарло, - не годится мне по целым дням торчать в кафе, когда весь Париж кипит и бурлит. Добро бы воевали одни только национальные гвардейцы. Но ведь сейчас под ружьём и стар и млад! Взять хотя бы Жака Леметра, сына шахтёра, которого убили под Мецом. Намного ли он старше меня, а шаспо получил! Или Мишель Друэ. Его отец жив, он член Коммуны. И всё же Мишель записался в отряд школьников. Нечего уж говорить о Дюфруа…"
Дядя Жозеф уверяет, что и в булочных, и в кафе, и на фабриках тоже необходимо кому-нибудь работать. "Оставайся, - говорит, - Шарло, в "Весёлом сверчке", а дальше видно будет".
Слушая Жозефа, Кри-Кри поневоле с ним соглашался. Но стоило ему остаться одному, как тотчас червячок сомнения начинал подтачивать его веру в слова дяди.
"Почему именно я, а не кто-нибудь другой должен работать в кафе? - сетовал мальчик. - Я умею стрелять, у меня в руках всё спорится. Это признаёт даже мадам Дидье, когда не воюет со мной!"
Нетерпение его разгоралось особенно теперь, когда он увидел, как кипит работа по возведению баррикад.
Враг уже стучался в ворота столицы, и парижане наконец взялись за ум.
"В последнее время всё реже и реже представляется случай поговорить с дядей Жозефом, - продолжал размышлять Кри-Кри. - Он по целым дням заседает в ратуше или сражается за стенами Парижа. То ли было, когда мы жили вместе! Тогда он не только объяснял мне всё, что происходит вокруг, но нередко брал с собой в опасные места".
Как-то раз Шарло пришлось, по просьбе дяди, снести переплетённые книги заказчику - профессору, который жил в Латинском квартале. Возвращаясь домой, Шарло проходил мимо открытой веранды небольшого, кафе. Весёлое пение привлекло внимание мальчика. Он остановился около веранды и стал прислушиваться. Припев, который дружно подхватили все сидевшие за столиками, заинтересовал Шарло:
Ну, живо, плут, бандит, кретин, лакей, мошенник!
Садитесь вкруг стола, толпитесь возле денег!
Всем будет место здесь!..
Торгуйте всей страной, лес и часы срезайте!
Сосите родники, цистерны осушайте!..
Настал желанный срок!
Шарло старался запомнить слова, смысл которых, однако, был не совсем для него ясен.
Вдруг он услышал:
- Эй, Шарло!
Мальчик не успел ещё сообразить, каким образом столь знакомый ему голос мог прозвучать в этом кафе, а уже дядя Жозеф дотронулся до его плеча.
- На ловца и зверь бежит! - пошутил он, пожимая руку племяннику. - Ведь ты любитель стишков, в которых достаётся дармоедам и тунеядцам.
Шарло промолчал, но по дороге домой признался:
- Я слушал, слушал, да так и не понял, о чём вы пели.
Бантар рассмеялся:
- А пожалуй, тебе уже пора разбираться в этих делах. Песенку сложил Виктор Гюго. В ней поэт рассказывает, как император Наполеон Третий вместе с банкирами и промышленниками грабит народ, за гроши покупает труд рабочих и крестьян, занимается спекуляциями, разоряя страну.
Шарло мысленно восстанавливал слова песни. Через минуту он вдруг весело воскликнул, поблёскивая глазами:
- А что, если забастовать и не работать, пока не прибавят плату?
Жозеф с удивлением взглянул на племянника и сказал:
- С этим теперь приходится повременить. Наполеон затевает войну с Пруссией… Ты же слыхал, что на прошлой неделе в Крезо расстреляли мирную демонстрацию забастовавших рабочих пушечного завода Шнейдера. Император разгромил рабочие объединения, которые уцелели после 1848 года. Собираться нам не позволяют, объединяться в союзы не дают. Запрещают устраивать стачки. Нет у нас своих газет. А буржуазные писаки сеют вражду между крестьянами и рабочими, стараются убедить, что у них разные интересы. Вот почему нам ещё трудно вступить в открытую борьбу с угнетателями. Но погоди, Шарло, всё обойдётся! Уже недолго ждать!
…Теперь, когда рабочие свергли императора и взяли власть в свои руки, смысл сказанных тогда Жозефом слов стал для Кри-Кри особенно понятен, и мальчик мечтал с ружьём в руках защищать рабочую Коммуну.
Вспомнил Кри-Кри и день 3 сентября. Это было в самый разгар войны.
Бантар долго не возвращался в тот день с работы. Уже совсем стемнело, когда он, взволнованный, вошёл в комнату. Не обменявшись с племянником ни приветствием, ни весёлой шуткой, как это обычно бывало, он сказал:
- Шарло, ты уже взрослый парень, и на тебя, кажется мне, можно положиться. Сходи-ка на Бельвильскую улицу. Во дворе, где школа, живёт учительница Мадлен Рок. Разыщи её и скажи, чтобы она шла сюда как можно скорее. Да смотри ни с кем не болтай по дороге и торопись!..
Через час Шарло и Мадлен застали в накуренной комнате Жозефа несколько человек. Среди них был и Варлен.
В это время младший Бантар, конечно, не думал, что Варлен скоро станет одним из первых людей Парижа. Но и тогда молодой переплётчик сразу привлёк к себе внимание мальчика.
Жозеф встретил Мадлен словами:
- Под Седаном произошла катастрофа. Наша армия разбита! Восемьдесят три тысячи человек - всё, что осталось от армии, - сдались в плен во главе с императором.
- Теперь все увидят, куда ведёт страну монархия! - подхватил Варлен. - Пора перейти от слов к делу. Император должен быть свергнут!
Всю ночь светился огонёк в небольшой, пропитанной табачным дымом комнатке Жозефа. Три члена Парижской секции Интернационала обсуждали план действий.
Город бурлил. Печальные вести с фронта поступали с самого начала войны. Перевес в силе был на стороне Пруссии.
Французский император и его министры были больше заняты борьбой с рабочим движением, чем подготовкой армии для борьбы против иностранного вторжения. В эпоху Второй империи во Франции не было всеобщей воинской повинности. Богатые нанимали бедняков и посылали их вместо себя в солдаты.
Обучение солдат было поставлено плохо. Пехоту готовили главным образом для подавления народных восстаний; она мало была приспособлена для встречи с обученными иноземными войсками.
В интендантстве царил такой беспорядок, что офицеры выступали в поход, не имея географических карт. Уже через несколько дней после первых боёв на фронте не хватало боеприпасов, медикаментов и продовольствия. Между тем все эти припасы лежали в больших количествах на интендантских складах.
Войска Наполеона терпели поражение за поражением, а вторгшиеся на французскую землю пруссаки стремительно продвигались в глубь страны. Катастрофа быстро приближалась.
Весть о том, что готовится сдача столицы, быстро разнеслась по Парижу. Народ не хотел примириться с седанским позором. Повсюду сами собой начали возникать никем не подготовленные митинги. Ораторы призывали защищать родину до последней капли крови. Всё чаще и чаще можно было услышать слова о том, что народ должен сбросить правительство, решившее сдать Париж, и взять в свои руки защиту страны. На Вандомской площади какой-то человек в штатском платье, но с фуражкой национального гвардейца на голове выхватил кисть у красившего дом маляра и вывел крупными красными буквами на белой стене:
ПАРИЖ НИКОГДА НЕ КАПИТУЛИРУЕТ!
ПУСТЬ, КАК МОСКВА В 1812 ГОДУ, ОН СТАНЕТ МОГИЛЬЩИКОМ ВРАГОВ ОТЕЧЕСТВА!..
Несколько человек подхватило этот боевой клич, и в одну минуту около стены собралась толпа, которая непрерывно повторяла: "Москва, а не Седан!" Названия этих двух городов - символов славного подвига одного великого народа и позора другого - повторялись в разных концах площади.
Все были взбудоражены. Толпа, поддержанная вооружёнными отрядами Национальной гвардии, хлынула на площадь Согласия, к Бурбонскому дворцу, где заседала палата депутатов.
Двойная цепь полицейских и городской стражи, срочно вызванных к месту демонстрации, отрезала путь к законодательному корпусу. Встретив эту преграду, передовой батальон Национальной гвардии остановился.
Но старший барабанщик не растерялся. Это был статный человек высокого роста. Он повернулся спиной к полицейским, поднял над головой барабанную палочку и двинулся к палате. Весь батальон, как один человек, последовал за ним. Оторопевшие полицейские расступились. Препятствие было преодолено - цепь прорвана.
С ликующими криками "Долой империю!", "Да здравствует республика!" народ проник во дворец.
Когда толпа увидела председателя палаты Евгения Шнейдера, со всех сторон раздались возгласы: "Долой убийцу наших отцов и братьев!"
Сторонник власти Бонапарта, Шнейдер был собственником крупнейших металлургических и сталелитейных заводов и беспощадно подавлял стачки. Незадолго перед тем он приказал расстрелять мирную демонстрацию рабочих, объявивших забастовку на его пушечном заводе в Крезо.
Никому не известная женщина, в простом пальто из грубой шерстяной ткани, с клетчатым платком на голове, первая подошла к заводчику и бросила ему в лицо:
- Убийца! Вон отсюда!
Шнейдер попытался спорить, но кто-то схватил его за шиворот, дотащил до выхода и выбросил за дверь.
- С империей покончено! - крикнули из толпы.
Это послужило сигналом к решительным действиям.
Народ заставил депутатов объявить о низложении Наполеона и его династии. Никто из приверженцев императора не осмелился выступить в его защиту. Толпа тотчас направилась в ратушу. Здесь без всяких промедлений провозгласили республику и создали новое правительство.
Как ликовал тогда Париж! "Вот, - думали, - кончилась власть богатых над бедными! Наконец-то неприятель, неудержимо приближающийся к столице, почувствует, что Франция снова стала сильна!" Весь Париж рвался в те дни навстречу пруссакам, чтобы прогнать их с французской земли. С каким нетерпением Париж ждал часа, когда новая власть, назвавшая себя "правительством национальной обороны", призовёт его на решительный бой с врагом отечества!..
Но недолго пришлось радоваться. Вскоре народ справедливо окрестил кучку новых правителей "правительством национальной измены".
Новая власть только на словах выдавала себя за республиканскую. На деле она ничем не отличалась от монархической и также служила капиталистам.
Глава правительства Трошю был откровенный монархист. Адвокат Жюль Ферри, назначенный после 4 сентября мэром Парижа, во время осады нажил целое состояние за счёт голодающей столицы. Министр иностранных дел Жюль Фавр был уличён в мошенничестве и подделке документов для личного обогащения.
Неудивительно, что на следующий же день после захвата власти это правительство обратилось к иностранным державам, умоляя о помощи против своего же народа.
Между тем наступление прусских войск на Париж всё развивалось и грозило Франции полным разгромом.
Опасаясь нового революционного взрыва, правительство решило впустить неприятеля в столицу и с помощью прусских солдат подавить народное движение.
Тайно договорившись с Бисмарком, правительство громогласно оповестило население, будто командование напрягает все силы для защиты Парижа. 20 января Трошю и в самом деле перешёл в наступление, сделав, однако, всё для того, чтобы оно окончилось неудачей. В первом же большом сражении наступавшие французские войска оказались без резервов и без орудий, а в то же самое время прусские войска беспрепятственно подвозили артиллерию и подкрепления. Артиллерийские офицеры-монархисты, такие же предатели, как и сам Трошю, получили приказ стрелять, не причиняя вреда неприятелю.
Так наступление окончилось позорным провалом, который был тщательно подготовлен главой французского правительства. На следующий же день Трошю заявил, что дальнейшее сопротивление невозможно и немедленная капитуляция неизбежна. Столица Франции была сдана пруссакам, которые перед тем тщетно осаждали её в течение ста тридцати двух дней.
Измена Трошю и позорное поражение армии вызвали всеобщее возмущение. Как и 4 сентября, народ снова вышел на улицы. Батальоны Национальной гвардии двигались из предместий к ратуше. Повсюду раздавались крики: "Долой правительство национальной измены!"
Но у ратуши, превращённой генералом Винуа в крепость, уже стояли войска, выведенные им заблаговременно из окопов. И на безоружные толпы народа, собравшиеся на площади, посыпался град пуль из окон и с крыши ратуши.
Революционное выступление было подавлено.
Подписав соглашение о капитуляции французской армии, правительство передало пруссакам большую часть фортов, гарнизоны которых сложили оружие к ногам победителей. С парижских укреплений были сняты пушки и выданы неприятелю. Побоялись тронуть только Национальную гвардию Парижа, так как она в значительной части состояла из пролетариев. Бисмарк и Трошю хорошо понимали, что Национальная гвардия не даст себя разоружить. Вооружённый рабочий Париж притаился и только ждал подходящей минуты для нового революционного выступления.
Зная это, прусское правительство торопило Трошю подписать мирный договор. Опасаясь, что французский народ восстанет против позорных условий, на какие согласилось французское правительство, Бисмарк потребовал немедленно назначить выборы в Национальное собрание. Он рассчитывал добиться избрания реакционного большинства. Это было не трудно: третья часть страны была оккупирована прусскими войсками; многие решительные и смелые люди, из тех, кому доверяли народные массы и кто мог ими руководить, были арестованы, а те, кто остались на свободе, не могли за короткий срок открыть глаза избирателям, в особенности в провинции, на хитросплетённый сговор Трошю и Бисмарка.
В результате таких скороспелых и подтасованных выборов, происходивших под давлением французских и прусских властей, в Национальное собрание прошло подавляющее большинство реакционеров. Главой нового правительства стал теперь Адольф Тьер.
Бисмарк торжествовал. Тьер согласился на все его притязания, и прусский канцлер фактически полновластно распоряжался судьбами Франции.
Первым делом Тьер поспешил обезоружить парижских рабочих и прежде всего лишить их артиллерии. Для этого был задуман коварный план.