- Пе-еть!.. Она ушла! - таинственно заявил он.
- Кто?
- Горошкина!
Копейкин поспешил сменить тему.
- А чего это у тебя рука вся в крови, а, Филипп?
- Так везде же стекла битые! - спокойно пояснил мальчишка. - А я с забора прыгал. Тренировался.
- Ну, бабка тебе даст! - улыбнулся Копейкин.
- А как ты думаешь, вон с той крыши я смогу прыгнуть?
- С крыши - подожди!
- Я знаю, что надо подождать. Но когда я вырасту такой большой, как ты, я смогу? - Филипп смотрел на него с обожанием, и Копейкин смутился.
- Петь, а что такое рифма? - не унимался Филипп.
- Рифма? - серьезно ответил Копейкин. - Это когда концы слов в строчках как бы совпадают… - Он подумал, что объяснение не очень удачное, но больше ничего сообразить не мог.
- Вот, например: рычал - мычал… Хочешь пряник?
Они присели на скамейку и стали жевать пряники. Отсюда Копейкину было очень хорошо видно все, что делается в гараже Ласточкиных.
- Теперь слушай, - продолжал объяснение Петька:
…У братишки Вовки
Сказок полон рот.
В небылицах этих
Все наоборот.
Ночью светит солнце,
Днем луна сияет,
Черепаха прутиком
Лошадь подгоняет.
Пес мяукал,
Кот рычал.
Заяц хрюкал
И ворчал,
Слон забрался к мышке в норку,
Вместо с мышкой грызли корку.
Если эту чепуху
Протереть на терке.
То у Вовки в дневнике
Вырастут пятерки.
Но не успел он закончить последнюю строчку, как вдруг почувствовал, что что-то холодное льется ему за воротник. Он вскочил - перед ним стоял здоровенный детина, этакий великовозрастный недоросль, с пивной бутылкой.
- Расти большой, не будь лапшой! - захохотал верзила. Копейкин быстро отпрыгнул в сторону и тут же ловким движением ударил парня по руке. Тот растерялся, однако бутылка не выпала из его рук, а только обрызгала его.
Верзила оторопел.
- Ты, метр с кепкой! - угрожающе сказал он, сорвал кепку с Петькиной головы, запустил ее вверх, по ветру, захохотал.
- Топорышкин! Иван! Иди сюда! Работать надо! Обод кончился! - пробасил другой, такой же долговязый его приятель. Верзила обернулся - и тут Петька подпрыгнул, как кошка, сорвал кепку с его головы.
Он знал, знал, он чувствовал: Ласточкин сейчас очень зорко наблюдает за ним в предчувствии его, Копейкина, унижения. Да и в самом деле, Ласточкин откровенно повернулся в их сторону и смотрел в упор.
"Иван Топорышкин пошел на охоту, с ним пудель пошел, перепрыгнув забор…"
Звонко крикнул Копейкин, вывернувшись как раз прямо из лап верзилы.
"Иван, как бревно, перепрыгнул болото, а пудель вприпрыжку попал на топор…".
Копейкин запустил кепку парня высоко на дерево. Длинный бросился снова, но Копейкин ловко увернулся, и парень налетел на дерево.
"Иван Топорышкин пошел на охоту, с ним пудель вприпрыжку пошел, как топор…"
Длинный, озверев, опять бросился, опять налетел не дерево и упал.
"Иван провали бревном на болото, а пудель в реке перепрыгнул забор"… - звонко кричал Копейкин.
Теперь второй парень бросился на помощь и погнался за Копейкиным. Копейкин легко перемахнул через решетку забора, парень же зацепился, порвав брючину.
"Иван Топорышкин пошел на охоту, с ним пудель в реке провалился в забор…" - выглядывал Копейкин из-за другого дерева.
Оба здоровых парня гонялись за ним по двору, по свежевысаженным клумбам, жильцы ругались, возмущались, пытались их остановить, но напрасно. Остановить их было невозможно.
Наконец Копейкин юркнул в подъезд. Парни бросились за ним. Но тут из подъезда выкатили тележку с детским питанием, и они сходу врезались в неё. Послышался звон разбитого стекла, мгновенно образовалась молочная лужа.
Парни оторопели, рабочие яростно накинулись на них с проклятиями и руганью, и они пустились наутек.
Копейкин появился в лестничном проеме второго этажа. Он тяжело дышал, но все же орал во всю глотку из окна:
"Иван, как бревно, провалился в болото, а пудель в реке утонул, как топор…"
И тут он посмотрел на Ласточкина. Ласточкин сжал губы и отвернулся.
Филипп был счастлив. Он уже собирался крикнуть Пете что-то восторженное, как вдруг увидел в песочнице железную бляшку. Он поднял её и начал рассматривать. Чья-то рука вдруг выхватила у него бляшку. Это был Ласточкин.
- Чья это? - спросил он.
- Петина… - с готовностью сказал Филипп, - От пояса оторвалась.
Ласточкин покрутил бляшку - она была сделана как медальон, и с внутренней стороны в нее была вставлена маленькая фотография Горошкиной. Заметно было, что вырезана она из общей фотографии класса, но узнать её можно было легко.
Ласточкин разглядывал её некоторое время, потом положил в карман.
- Я отдам ему завтра! - улыбнулся он Филиппу.
И тот с готовностью закивал.
Большая перемена подходила к концу, вот-вот должен был прозвенеть звонок.
Горошкина и Травкина стояли в дверях спортивного зала и смотрели, как мальчишки играют в баскетбол.
Среди игравших заметно выделялся рослый длинноногий парень, двигавшийся удивительно ловко и пластично. Он не суетился, тратился ровно столько, сколько нужно, и от этого оставалось ощущение, что играет он легко, спокойно, даже чуть лениво.
Травкина во все глаза смотрела на длинноногого парня и тихо шептала подруге:
- Говорят, он с севера, из Инты приехал. Всех девочек на "вы" называет. Изящно, правда?
Горошкина молчала. А Травкина, истолковав по-своему её молчание, продолжала говорить:
- Тебе не кажется, что он похож на Олега Видова? Или, вернее, на Алена Делона? Чувствуется в нем что-то рыцарское, правда?
Горошкина оборвала ее довольно холодно.
- Спортивный мальчик - вот и все. - Она презрительно ухмыльнулась. - Возможно, даже глупый… Просто наверняка глупый. Теперешние мальчишки почти все глупые.
- Но почему? - сникла Травкина, чувствуя окончательный приговор подруги. - Ты же его не знаешь… Может, он ничего… А твой капитан Грей только в книжке бывает…
- Да. Греи бывают только в книжках, - неумолимым голосом подытожила Горошкина. - А в жизни бывают только баскетболисты.
Маша решительно повернулась и пошла из зала. Травкина поплелась за ней. Опустели коридоры.
Молоденькая практикантка в ярком батнике направлялась на свой первый урок. Ее сопровождала Джульетта Ашотовна, пытаясь по-своему наставлять:
- Я веду себя, как Шахразада, останавливаюсь на самом интересном месте и требую, чтобы в следующий раз они продолжили и закончили. Ну а вы как хотите. В общем, не волнуйтесь!
- Да что вы, Джульетта Ашотовна, я и не волнуюсь вовсе, - вежливо, чуть презрительно отвечала практикантка.
- Правда? - ахнула доверчивая Джульетта Ашотовна. - Если бы я сейчас шла на первый урок, я бы, наверно, просто умерла от страха! Они вообще чудные ребята, но… Честно говоря, иногда я их боюсь!
- Ничего! - улыбнулась практикантка. - Как-нибудь сладим! Уж эти мне современные детки! Я слишком хорошо знаю цену всей их глобальной информации и самостоятельного мышления. Эту наглость, которую вы называете раскрепощённостью. С ними ведь как нужно: ошеломить их с первой секунды и не выпускать до последней. Канадцы называют это "форчекингом". Слышали?
- Нет! - робко ответила Джульетта Ашотовна.
- Я понимаю, вам трудно, - продолжала практикантка. - Они ведь на вас как на прошлый век смотрят, со всей их детской беспощадностью. Ну и наглеют. А со мной этот номер не пройдет!
- Какая вы! - Джульетта Ашотовна смотрела на нее уважительно, не скрывая своего изумления.
Пока ребята рассаживались по своим местам, откровенно разглядывая молоденькую преподавательницу, Джульетта Ашотовна прошла к последней парте.
Лидия Николаевна долго листала журнал, потом сказала:
- Горошкина!
Маша Горошкина нехотя встала и, скромно опустив глаза, ответила:
- А я не готова.
- Позвольте полюбопытствовать почему? - холодно спросила учительница.
В классе раздались смешки.
- Каникулы на то на каникулы, чтобы дать отдых голове!
- Извините, нас после каникул никогда не спрашивают!
- И поэтому мы не учили…
- И я не учила…
- И я не учил…
- И я…
- И…
- Я тоже не готова, Вера Николаевна!
- Меня зовут Лидия Николаевна. - Учительница встала, прошлась по классу. - И вообще: раз никто не готов, нам сегодня не о чем разговаривать! И с сегодняшнего дня я имею честь предложить вам всем такой эксперимент: если в классе… - она говорила медленно, четко, холодно, - кто-либо не будет знать урок, то двойку получает не только он, а весь класс. Посмотрим, кто из вас решится подвести товарищей!
Класс загудел.
Учительница остановила шум, подняв руку.
- А если кто пятерку получит?
- И хочу вас предупредить; литературу нужно не учить, знать! Вот так-то, уважаемое собрание! А за сим, - разрешите откланяться!
Все это время Копейкин напряженно следил за ситуацией, и тут поднялся с места.
- Позвольте мне? - Он был приторно вежлив. - Лидия Николаевна, вы совершенно правы, и я имею честь сказать…
- Ты имеешь честь знать урок? - прервала его учительница.
- Лидия Николаевна, это оскорбительный вопрос! Само собой!
- Иди отвечать!
- Тема? - на ходу тихо спросил у ребят Копейкин.
- Ах, ты еще спрашиваешь?
- Уточняю! - улыбнулся он.
- Вы должны были разобраться в художественных особенностях лирики Лермонтова.
- Мы должны были разобраться в художественных особенностях поэзии Лермонтова! - подхватил Копейкин. Он был совершенно серьезен. - В особенностях творческой индивидуальности большого поэта! - Он выдержал паузу. - Вот вы совершенно справедливо заметили: литературу надо знать, а не просто учить… Прошу всех обратить внимание на то, что происходит. Вот мы все время говорим: "художественные особенности, художественные особенности…" - а что это такое?! Мне хотелось бы, чтобы, уважаемое собрание, все разобрались наконец: что же такое стиль писателя! Попытались представить себе на простых и конкретных примерах, если вы, конечно, разрешите… - Копейкин почтительно обернулся к учительнице.
- Только ближе к теме.
- Я ну просто непосредственно на тему…
Копейкин был так серьезен, что не поверить ему было невозможно. Класс замер в ожидании и растерянности.
- Ну вот, пользуясь вашим разрешением, я возьму пример, понятный и знакомый всем. Я имею в виду известную сказку о Курочке-рябе…
В классе кто-то хихикнул, но Копейкин так же серьезно продолжал:
- Там ведь что сказано, в этом всемирно известном произведении! Жили-были дед да баба и была у них Курочка-ряба. И снесла курочка яичко, не простое, а золотое. Ну и так далее. Все знают?
- Все! - откликнулся класс. Ребята настраивались на интересный спектакль.
- А вот как бы это прозвучало, например, в изложении, ну… Гомера:
Муза, скажи мне о той многоопытной куре, носящей
Имя славнейшее Ряба, которая как-то в мученьях
Ночью, в курятнике сидя, снесла золотое яичко.
Копейкин опять обернулся к учительнице:
- Следующие шестнадцать песен я пропускаю - там курица кудахчет над своим яйцом - и перехожу сразу к двадцать восьмой.
В классе раздались возгласы:
- Ой, как интересно!
- А что же было дальше?
Копейкин словно не обратил внимания на шум, сложив руки на груди, глядя куда-то вверх, он читал:
Встала из мрака младая, с перстами пурпурными Эос;
Ложе покинул старик, и покинула ложе старуха;
Вышли из дома, к курятнику путь направляя свой близкий.
Мышка велением судеб пробегала вблизи а это время.
Волей всевышних богов зацепила хвостом за яичко;
На пол упавши, яйцо на мельчайшие части разбилось.
Плачь же, старуха несчастная! Слёзы, старик, лей обильно!
В классе раздался смех, но Копейкин тут же его пресёк:
- А вот как бы это прозвучало в изложении поэта… - Он на секунду задумался.
- Бальмонта! - подсказала с места Джульетта Ашотовна. Она была в полном восторге от стихов и забыла про урок.
- Бальмонта! - просиял Копейкин. - Если кто его уважает…
В классе опять раздались крики:
- А это что такое?
- Это из "Бонни М"!
По ребячьим лицам трудно было понять, уважают ли они Бальмонта, зато было совершенно очевидно, что это никому не важно. Только учительница Лидия Николаевна несколько растерялась, однако не перебивала.
А Копейкин был уже в следующей роли и продолжал с еще большим вдохновением:
О, воздушебезбрежности златогладкой яичности.
Золотые аккорды скорлуп!
Ты лежишь, безглагольное порождение птичности,
И зефир обдувает твой труп.
Та яичность волшебная - порождение курицы,
Чей могуч рябокрылый полет.
Старец вещий и старица от сверкания жмурятся,
Но мышонок яйцо разобьет.
И скорлупность яичная, там незримо лежащая,
Отражаясь в безмерности вод,
Подтверждает таинственность того звездно-блестящего,
Что придет, непременно придет!
Класс хохотал, учительница растерянно улыбалась, а Копейкин, не дав никому опомниться, продолжал:
- А вот наш любимый Владимир Маяковский, - звонко крикнул он:
Схватил яйцо
И об стену
Давай долбить его в две смены.
Долбят неделю -
нету толку,
положили яйцо на полку.
Но тут,
узнав об яйце понаслышке,
с портфелем под мышкой
бежала мышка.
Бежала, бежала и
выкинула фортель:
махнула постам -
яйцо -
К черту!
Хохот класса перекрыл последние слова - это было узнаваемо всеми, и невозможно было остановить всеобщее ликование. Только, учительница все еще пребывала в некоторой растерянности. Она никак не могла решить: следует ей остановить Копейкина или нет? Ей самой было очень интересно, однако должен же быть конец?.. И чем все это кончится!..
Смятение ее не ускользнуло от Копейкина. Но тут прозвенел звонок.
Копейкин развел руками, сказал с сожалением, кротко, как только мог:
- А я как раз собирался перейти к Лермонтову!
Утренний густой туман застилал все вокруг.
Горошкина торопилась в школу. Может быть, оттого, что в тумане всегда есть что-то завораживающее, или оттого, что сейчас её никто не видел, она шла и тихо читала стихи. Иногда она замедляла шаг, осматривалась, прислушивалась…
Прохожие возникали где-то совсем уже рядом и тут же исчезали. Машины шли в молочном мареве, пробивая дорогу ярким светом, - не ехали, а ползли. И все - люди и машины - двигались медленнее, чем обычно, и чаще, чем обычно, слышались гудки. Промчался невидимый поезд метро, вынырнувший на поверхность…
Ома пересекла трамвайную линию и свернула в переулочек.
Ее обогнал велосипедист с ярким фонарем у руля. Она сразу узнала эту красную куртку и мелькнувшее лицо: это был новичок из 8 "а". Он промчался мимо, и, казалось, не заметил, как она остановилась и посмотрела ему вслед.
Но когда она свернула в следующий переулок, где было совсем мало прохожих, велосипедист возник вдруг где-то сзади - она невольно обернулась на яркий фонарь и снова увидела красную куртку.
Маша замедлила шаг - велосипедист замедлил движение, она прибавила шаг - то же самое сделал велосипедист.
Он ехал следом, сохраняя некоторое расстояние. Сомнений быть не могло: он освещал ей дорогу.
Она сворачивала то в один переулок, то в другой, петляла, переходила на другую сторону мостовой - велосипедист точно следовал за ней и все время держал её в луче фонаря.
Федя Ласточкин свернул в пустынную подворотню. Здесь его ждали весьма подозрительные парни.
Они о чем-то шептались, но, видя, что никого нет вокруг, стали говорить громче и смелее.
- Отделайте его как следует! Это лучший копейкинский дружок, Васька Белкин. И навесьте ему на мозги, что получает за все их дела! Поняли?
- Ясненько! - кивнул коренастый крепыш, видно, "главный". - В чем одет?
- Голубая нейлоновая куртка, красная шапка и шарфик. Он каждый день ходит через этот пустырь к брату в больницу.
- Авансик?
И Ласточкин вынул из портфеля пластинки заграничной жвачки и блок сигарет.
Никто не видел и не слышал их, только какая-то фигурка прошмыгнула мимо и исчезла.
Только она, вездесущая Татка Травкина, видела их и слышала этот заговор.
На школьном дворе во время перемены ребята гоняли мяч, бегали, возились, кое-кто просто грелся на солнышке. Прозвенел звонок, школьный двор опустел, все разбежались по классам.
Только Копейкин и двое его приятелей направились в противоположную от школы сторону.
И тут же наткнулись на Эльвиру Павловну.
- Копейкин? Куда это вы? Опять что-то замышляете? - подозрительно спросила она.
- От вас ничего не скроешь! Замышляем! - Он понизил голос, кивнув ребятам, чтобы шли дальше. - Вот это наш мозговой центр, - показал он вслед ушедшим ребятам, - и методом мозговой атаки мы должны…
- Какой центр? Какая атака? - встревожилась Эльвира Павловна, но тут же, заподозрив подвох, сменила тон:
- А почему ты не на физкультуре?
- А я освобожден! - Копейкин улыбнулся одной из своих лучезарных улыбок и, сделав "чао", исчез.
Он догнал ребят, когда они переходили улицу.
- Дура она чокнутая! Что ты с ней… - недоумевал Белкин.
- Взрослые, Васенька, дураками не бывают! У них это не принято. Где ты говоришь эта больница?
- Слушай, а может, но ходить сегодня? Ну их и черту! Я, правда, обещал брату котлет домашних…
- Нет, ты пойдешь и отнесешь ему котлеты! - резко сказал Копейкин.
Через пустырь с огромными лужами и редкими островками цветущих верб по сырой тропинке шел мальчишка в голубой куртке и красной вязаной шапке.
В руках у него была большая сумка-сотка, набитая свертками, пакетами с молоком.
В арке, под железнодорожным мостом, появились трое лохматых парней, шли они неторопливо, а один из них тренькал на гитаре.
Когда они поравнялись с Белкиным, лохматый в кожаной куртке вдруг задержался:
- Слышь, малый, ты это… попить не дашь? - он указал на пакет с молоком.
Белкин с готовностью достал пакет и протянул. Тот не спеша вынул из кармана складной нож, щелкнул кнопкой, полоснул по уголку пакета и спокойно спрятал нож в карман. Пил он неторопливо, ожидая, пока его дружки подойдут ближе. Потом сделал несколько глотков парень в тирольке и передал тому, что с гитарой, а тот, сделав обманное движение, резко сжал пакет и направил струю молока прямо Белкину в лицо. Белкин ловко уклонился, и струя попала прямо на лохматого в кожаной куртке.
Парень вскинулся, бросился на Белкина и сорвал шапку. Но тут Копейкин - а это был он - неожиданно ударил его в живот, так что тот сразу будто переломился пополам. Отпрыгнув, Копейкин нанёс второй ловкий удар сеткой подоспевшему парню в тирольке. Тогда на него кинулся гитарист. Копейкин увернулся, успев подставить ножку.
Длинноволосый главарь уже опомнился и, хрипло ругаясь, опять бросился на Копейкина, норовя схватить его за горло. Но Петя опять увернулся.