– Талант нужен, только кто ж его знает, что это за зверь, есть он или нет…
Девочки помолчали. Свернув во двор – они жили в разных подъездах одного дома – Катя сварливо попросила:
– Все равно прочти, что ты там сегодня наваяла!
– Думаешь, наизусть помню?
– Разве нет?
– Ну, пока не закончу, помню, потому что мучит, – неохотно признала Лена. – Слова цепляются одно за другое, притираются, мешают, пока… не встанут на места.
– А когда встанут? – с любопытством спросила Катя.
– Тогда забываю. Тогда другое в голову лезет. Что-нибудь новое. Даже иногда не заснуть, представляешь?
– Нет, не представляю, – буркнула Катя. Остановилась у своего подъезда и сердито спросила: – Значит, не прочтешь?
Лена неохотно полезла в сумку. Долго копалась там, выуживая нужную тетрадь. Вырвала лист и протянула подруге:
– Вот. Сама читай.
– Ничего себе – накалякала! – ахнула Катя. – Тут же черт ногу сломит!
Лена заглянула через плечо и угрюмо подсказала:
– Это… черновик. Ты на другой стороне смотри, я там набело переписала.
Катя перевернула лист и пробормотала:
– Это уже на что-то похоже, хотя почерк у тебя… Как курица лапой, вот честное слово!
Лена хрипло откашлялась. Она то краснела, то бледнела от волнения, ожидая суда подруги.
Катя небрежно прочла вслух:
– Новый год в России! Это, я так понимаю, название.
Лена кивнула и жалко улыбнулась.
– Э-э… ну, что там у нас? Ага… читаю с выражением:
Шампанское, икра, маслины, шоколад,
Салаты, утка, апельсины, виноград…
Часы безжалостны, вот-вот через порог
Гостей пойдет поток.
Притихли дети в ожиданье сказки,
Владычица сердец сверкает мишурой.
И лица взрослых прячутся под маски,
Они всего раз в год живут игрой.
Все замерли… Курантов звучный бой
Россию в Новый год зовет с собой!
Лена разжала кулаки и машинально посмотрела на ладони: следы ногтей выделялись отчетливыми полумесяцами.
– Ну… как? – прошептала она.
–Ничего вроде бы, – Лена легкомысленно помахала в воздухе листком. – Только я пока не очень поняла, мне нужно дома спокойно посмотреть. И прочесть еще раз, не спеша. Хорошо?
– Ну… ладно.
– Тогда пока!
ГЛАВА 4 ПАПКА НА РАБОЧЕМ СТОЛЕ
Катя вяло ковыряла вилкой в тарелке, аппетита совершенно не было. И настроения идти в школу не было, одно радовало: сегодня пятница, завтра-послезавтра выходные. Слава Богу, с середины декабря отменили занятия по субботам, школа готовилась к новогодним праздникам, слишком много времени занимали репетиции.
Катя подошла к окну и хмуро улыбнулась: наконец-то падал снег. Редкие крупные хлопья тяжело опускались на влажный подоконник и практически сразу таяли. И на асфальте снег не хотел лежать, зато траву на газонах словно крупной солью посыпали. Никак в этом году не устанавливались морозы, а ведь уже восемнадцатое число…
Катя прижалась лбом к прохладному стеклу и подумала, что не помнит такого несуразного декабря. Приближение Нового года почти не чувствуется, хотя город старательно украшают, на площадях и у всех крупных магазинов установили живые елки, все-таки через неделю католическое рождество, его полмира отмечает.
В родительской спальне что-то с грохотом упало, Катя оглянулась и пожала плечами: мама с папой в последнее время вели себя странно. Все время запирались у себя и о чем-то спорили, мама даже плакала.
Катя вначале переживала, у Риты Сандуленко недавно разошлись родители, а вдруг…
Рита рассказывала: они почти полгода перед разводом ругались. Мать вечерами рыдала, а отец не всегда приходил ночевать, а если и возвращался домой, то очень поздно, и они сразу же начинали скандалить. Рита учиться хуже стала, с ума сходила, чувствовала себя виноватой непонятно с чего. И не знала, с кем хочет остаться – с отцом или матерью. А ее никто и не спрашивал! Просто однажды отец исчез на целую неделю, в квартире стало тихо-тихо, словно кто-то умер. А потом мама сказала, что они развелись. Цивилизованно. А с папой Рита может встречаться на "нейтральной" территории. А где она, эта нейтральная территория? Весь мир, получается, кроме Ритиного дома. И отец затерялся на этих квадратных километрах, будто его никогда и не было. И Риту в самом деле нашли в капусте, как заверяли в раннем детстве. Лучше б и правда – ее аист принес!
Катя, прислушиваясь вечерами к сердитым родительским голосам, чуть не заболела, так ей было страшно. И позавчера не выдержала: взяла и зашла в спальню прямо во время очередной ссоры. И закричала, размазывая по лицу злые слезы:
–Учтите, если вы надумали разбегаться, как Риткины предки, я ни с кем из вас не останусь, потому что вы оба предатели! Я лучше из дома уйду, да! Бродягой стану или к бабушке в Ростов уеду!
Катя не помнила толком, чем грозила родителям, а пришла в себя от громкого папиного смеха. И мама как-то чересчур весело ее заверила, что они с папой разводиться не собираются, они нежно любят друг друга и надеются умереть в один день. На что папа закричал – чур, он раньше. А мама показала ему кулак и заявила, что как джентльмен он должен уступать дорогу дамам, а уж ТАМ она его подождет, пусть не переживает. И Катя совершенно успокоилась.
А вот из-за чего они ссорились практически каждый день, мама с папой отказались говорить наотрез. Мол, много будешь знать, плохо будешь спать. Или: любопытному на днях оторвали нос в дверях. Еще: любопытной Варваре на базаре нос оторвали.
Короче, отделались шуточками! И почти убедили Катю, что никак не могут договориться насчет некоторых "аспектов" празднования Нового года и Рождества. А Катя даже толком не знала, что такое "аспекты". Хотела заглянуть в словарь, но так и не собралась.
Катя повернулась к столу и хмыкнула: мама с папой со своими "аспектами" явно сошли с ума. Омлет в тарелках совсем остыл, а кофе в чашках подернулся противной белесой пленкой. И на работу они могут сегодня опоздать, если не вспомнят о времени.
Интересно, из-за чего сыр-бор? Может, папа вдруг решил встретить Новый год в настоящем лесу у заснеженной елки, помнится, он когда-то предлагал, а мама его высмеяла? Или маме приспичило лететь в Ростов – мол, во всем мире дети к Рождеству едут к родителям и вместе с ними сидят за праздничным столом, при горящих свечах. К тому же бабушка так чудно печет пироги, а рождественского гуся дедушка лично откармливает к празднику грецкими орешками…
Катя на цыпочках подошла к родительской спальне, надеясь хоть что-нибудь услышать и понять, что происходит. Но ей не повезло, как раз в этот момент папа распахнул перед мамой дверь и подмигнул дочери:
– Подслушиваем?
– Вот еще! – обиделась Катя. – Просто хотела сказать: все давно остыло, а вы можете опоздать на работу.
– Никогда! – папа энергично помахал перед Катиным носом пальцем. – Никогда уважающий себя мужик никуда не опоздает! Разве только из-за форс-мажорных обстоятельств…
– Это каких-таких "форс-мажорных"? – заинтересовалась Катя: вдруг в школе пригодится?
– Ну, небо рухнет на землю или я попаду под машину…– почесал затылок папа.
– Типун тебе на язык! – прикрикнула мама.
Папа засмеялся. Мама притянула к себе дочь и нежно поцеловала в лоб. Потом бросила на Катю затуманенный слезами взгляд, и голос ее дрогнул от волнения:
– Какая ты большая…
– Мам, да что происходит? – рассердилась Катя.
– Ничего, – выглянул из кухни папа. И со смешком заявил: – Просто твоя мать сходит с ума: вдруг ты выиграешь свой стихотворный конкурс и уедешь в Европу? Вот и переживает заранее! Не хочет тебя отпускать. Одну. Не доверяет!
– Как это? – Катя недоуменно моргнула.
– Так это, – снова подмигнул ей папа. – Не доверяет и все. Мол, мало ли что там с тобой может случиться?
Катю бросило в жар, ей стало не по себе. Сейчас она искренне жалела, что рассказала родителям про новогодний конкурс. Особенно жалела, что выдала за свое Ленкино стихотворение. Она сама не знала, как это получилось!
Просто мама с папой почти каждый день за ужином интересовались, как у Кати дела. "Как дышится и как пишется". И смотрели на дочь так, словно ничуть не сомневались в ее таланте.
А у Кати как назло ничего не получалось! То ли настроения подходящего не было, то ли она такая тупица страшная. Обидно. Ведь почти все одноклассники хвастались, что приготовили к классному часу по стиху, даже Верка Сидоренко таинственно жмурилась и уверяла, что ее в классе плохо знают, недооценивают, а она ТАКОЕ написала, ТАКОЕ…
У Кати же ничего толкового не выходило, хоть плачь. Она просто бездарно рифмовала "шарики-фонарики, год-лед, счастье-ненастье, снег-бег, мандарины-апельсины"... Не вручать же ЭТО Луизе Ивановне, чтобы весь класс над ней потешался? Лучше уж сделать вид, что ей конкурс совсем не интересен. Мол, пусть всякие Ленки-Верки в нем участвуют, а она, Катя, выросла из детских игр, к чему ей?
Катя плохо помнила, когда она забила Ленкино стихотворение в свой комп, зачем папку обозначила словом "конкурс". Честное слово, она ничего плохого не хотела! Но… Ленка сама виновата. Она ни разу не вспомнила про стихотворение, которое отдала Кате. И давным-давно написала другие стихи, не одно и не два. И сама сказала Кате – вчера! – что уже выбрала лучшее стихотворение – вернее два небольших, под общей шапкой "Этюды" – их-то и отдаст в пятницу Луизе Ивановне.
Если честно, Катя и не врала родителям! Ну, почти. Просто, когда папа снова пристал к ней с конкурсом, Катя смущенно пробормотала, что он может заглянуть в папку на рабочем столе. Папа с мамой вместе побежали к компьютеру, даже кофе не допили. И прочли это дурацкое Ленкино стихотворение "Новый год в России". И распечатали его. На трех листах, по экземпляру на каждого. И захвалили ее, Катю, зацеловали, она едва удрала от них в свою комнату и закрыла за собой дверь.
Сидела там до самой ночи, уронив голову на стол, и злилась на Ленку: это из-за нее все! Расхвасталась, сунула зачем-то свой кошмарный стишок, всучила, можно сказать против Катиной воли… И что ей, Кате, теперь делать? Катя с ненавистью смотрела на четкие строчки стихотворения и слышала сквозь плотно закрытую дверь веселые голоса родителей. Они явно ею гордились. А она – воровка!
Хотя… может, Плющенко уже забыла о своем первом стихотворении? Она говорила, что быстро забывает уже написанное, а ведь почти целая неделя прошла, к тому же у Ленки и черновика не осталось, он у нее, у Кати. Запросто забыла! Ленка, она рассеянная, жуть просто. Всегда такой была, сколько Катя ее помнит. То не те учебники в портфель положит, то ручку забудет, то спортивную форму на физкультуру, то в воскресенье в школу притащится, несколько раз такое случалось, сумасшедшая она, Ленка, вот ей богу!
А до конкурса еще уйма времени. Она, Катя, может отдать Луизе Ивановне стихотворение не в эту пятницу, а в следующую, тогда еще больше времени пройдет, Плющенко и словечка из этого стишка не вспомнит. А если что в ее дурной голове и всплывет, можно соврать. Например, заверить Ленку, что Катя уже читала ей СВОЕ стихотворение примерно неделю назад, как только написала… А что? Неплохой выход! Плющенко, она настоящая курица, доверчивая и глупая, она и мысли не допустит, что можно так бессовестно врать.
И потом, что плохого Катя собирается сделать?! Ведь ничего. Катя угрюмо усмехнулась: все равно стихотворение, считай, потеряно для всех. И для Ленки тоже. А она, Катя, не даст ему умереть. Благодаря Кате, его услышат и другие.
Дурочка Плющенко все равно никому не показывает свои стишата, стесняется, видите ли. Толик Оболенский не стесняется, даже печатается в журналах разных, на вечерах всей школе читает, а Ленка…
Все, решено! Катя не даст пропасть невинному стихотворению. Раз уж так получилось... Практически и не по ее вине… Судьба, выходит!
Но сейчас Кате вовсе не казалось, что все хорошо. Может, из-за плохо скрываемой папиной гордости? Или маминых слез, уж она-то их и не думала скрывать. Смотрела на дочь так, словно Катя вот-вот уедет в далекую Европу и там с нею что-то случится, непременно страшное.
Вдруг мелькнула мысль: как только Ленка сказала – мол, не помнит только что написанного стихотворения, уже тогда Катя планировала… Нет, не может быть! Катя помрачнела: но ведь зачем-то она забрала мятый, исчерканный Плющенко листок домой? Зачем-то соврала, что собирается заняться Ленкиной работой попозже? А сама ни слова Плющенко не сказала об этом стихотворении! Будто забыла.
Катя шмыгнула носом: Ленка-то и в самом деле забыла. А могла и постесняться напомнить, Ленка, она такая. Впрочем, еще ничего страшного не случилось. Проклятое стихотворение лежит между страницами учебника по литературе, никуда Катя его не отдавала и не отдаст.
Напрасно мама заранее страдает, Катя вовсе не собирается участвовать в конкурсе. Хотя… родителям об этом знать не обязательно!
И Катя мягко сказала:
– Мам, я же еще не выиграла.
– Выиграешь, – мама нежно коснулась ее щеки, Катя вздрогнула и отстранилась.
– Ма, ты не представляешь, кто только не участвует в этом конкурсе! – с досадой воскликнула она. – Толик Оболенский даже в литературных журналах печатается, а Ленка Плющенко с пеленок стишки кропает, знаешь, какие они у нее классные?
– И у тебя хорошие, – улыбнулась мама.
– Даже если ты не выиграешь конкурса, – заверил папа, – все равно твое стихотворение для нас с мамой самое-самое…
На это Катя не нашлась, что ответить. Лишь вздохнула и пошла в школу: и о чем с ними после этого говорить?!
ГЛАВА 5 КЛАССНЫЙ ЧАС
На классном часе Катя сидела за своим столом одна, без подруги. У Плющенко после четвертого урока заныл-заболел недавно запломбированный зуб, и она отпросилась в поликлинику.
Кате показалось: Ленка радуется, что уходит. Ведь наверняка трусит! Потому и оставила ей, Кате, свои "Этюды", не хочет присутствовать при разборе "полетов". Сказала – пусть как получится. Она вечером позвонит и узнает, приняли ли ее работу на конкурс.
Лицемерка! Будто не понимает, что лучше нее вряд ли кто-нибудь напишет. Ленкины сочинения вечно самые-самые, Луиза Ивановна почти всегда их зачитывает классу. Даже иногда обсуждать заставляет, прямо будто не Плющенко старалась, а какой-нибудь настоящий писатель.
Катя раздраженно посмотрела на лежащий перед ней лист бумаги и зачем-то вынула из учебника литературы первое Ленкино стихотворение. Сказала себе, что просто хочет сравнить, имеет же право? Перечитала обе работы и невольно поморщилась. Сейчас казалось, что новые стихи лучше, сложнее, значительнее. "Новый год в России" словно ребенок написал, никаких в нем красивостей.
И пусть! Катя воровато оглянулась. Рука ее самовольно схватила ручку, и девочка, сжав зубы, печатными буквами написала свою фамилию, имя, класс и даже школу. И сунула лист под Ленкины "Этюды".
"Все равно стих пустяшный и конкурса не выиграет, – сказала она себе. – Это просто чтобы не объяснять Луизе Ивановне, почему я ничего не принесла. Не говорить же, что я полнейший бездарь, даже четверостишия не сложила! Все что-то принесли, чем я хуже…"
Приняв решение, Катя выпрямилась и преданно уставилась на учительницу, щеки ее горели. Только теперь она могла воспринимать все происходящее в классе, до этого и не слышала ничего, будто уши были ватой заложены.
Класс гудел как осиный рой. Луиза Ивановна, перекрикивая взволнованный шум подопечных, объясняла, как пройдет сегодняшнее обсуждение.
Сказала, что соберет все работы, перетасует листы как карты, и будет зачитывать стихотворения, не называя авторов, чтобы ребята судили беспристрастно. После каждого прочтения восьмиклассники проголосуют, отправлять ли работу на конкурс. И только после классного часа Луиза Ивановна назовет авторов этих стихотворений. У остальных, не вышедших в финал – их фамилии оглашены не будут! – впереди целая неделя, до следующей пятницы. Они тоже вполне могут попасть в финал, если учтут свои сегодняшние ошибки.
– Как же – неделя, – недовольно проворчала Вера Сидоренко. – Толку от нее? Я уже ни на что не способна, можно сказать – выжата как лимон. Я даже ночами писала, вот честное слово! – И гордо добавила: – Из пятнадцати стихов я самый классный на конкурс выбрала!
– С личика спала, бедненькая, – ехидно хмыкнула Катя. – Наверное, не ела, не пила, все рифму подбирала!
– Катька, ты в последнее время прямо-таки змея подколодная, – громогласно заявила Вера. – Только зря ужалить пытаешься, я и в самом деле почти на три килограмма похудела!
– Девочки, как вам не стыдно, – воскликнула Луиза Ивановна. – Катя! Вера!
– А я что, я – ничего, – ухмыльнулась Сидоренко. – Это все Ивлева! Я, Луиз Ванна, жду, когда же вы начнете!
– Правда, давайте, начнем, – проныла Валя. – А то у меня нервный срыв будет, все поджилки трясутся, клянусь…
– Ага, – согласился Олег Огнев. – Говорят: пытка ожиданием – самая страшная, я где-то читал.
– А любые пытки запрещены международной конвенцией! – весело закричал Васька Гончаров. – Так что вот вам новый лозунг – превратим камеру пыток в обычный класс средней школы! Луиз Ванна, имейте сострадание!
Луиза Ивановна засмеялась и пошла по рядам, собирая работы. Катя настороженно отметила, что почти на всех столах лежат листы бумаги с распечатанными стихотворениями. Хорошо, что по условиям конкурса принимается только один стих, самый лучший на взгляд автора, а то бы катастрофа, они бы здесь до позднего вечера застряли, читая все подряд.
Чем ближе подходила Луиза Ивановна, тем хуже становилось Кате. За пару минут она несколько раз прятала в стол свой лист и столько же раз доставала, то краснея, то бледнея, не зная, на что решиться.
В эти секунды Катя буквально ненавидела Плющенко: из-за нее все! Ведь если бы Ленка осталась, а не сбежала с классного часа из трусости, перед Катей не стоял бы ужасный выбор.
Ну и пусть, раз так! И Катя дрожащей рукой протянула Луизе Ивановне оба листа. Учительница легко коснулась Катиного затылка и ободряюще сказала:
– Не волнуйся, это же обычный новогодний конкурс. Они каждый год проводятся, не один, так другой…
– Ага, очень обычный, – проворчала Рита Сандуленко, нервно сминая и вновь расправляя лист со стихотворением, – ну просто – очень!
Восьмиклассники натужно рассмеялись, наблюдая, как учительница собирает последние работы.
Катя непроизвольно привстала, больше всего на свете ей сейчас хотелось под любым предлогом забрать свой лист. Сказать, допустим, что она решила еще немного поработать над стихом.
– Катя, ты что-то хочешь предложить? – спросила Лиза Ивановна.
Она села за стол и выравнила перед собой стопку, та получилась довольно внушительной.
– Может, хочешь помочь мне зачитывать?
– Вот еще! – возмущенно закричала Валя Кудрявцева. – Она потом растреплет всем, чьи стихи не прошли! Я не хочу, чтобы надо мной кто-то смеялся, если стих неудачный!
– Правда, лучше вы сами читайте, – прошептала Рита.
– А то Ивлева может ТАК прочесть… – хмыкнула Вера. – Я ей не доверяю!