- Кто-то нанял Октября, чтобы убить Ахмеда Хусейна. Кто-то обеспечивает его надежным жильем, снабжает деньгами, документами. Мы должны вычислить его спонсоров. Это наша работа, Моника. Наша, а не правоохранительных органов.
- Вы исходите из предположения, что в Каире действовал именно Октябрь, а не кто-то другой. Но Ахмеда Хусейна могли ликвидировать израильтяне. Его мог застрелить боевик "Хамаса". Или киллер, посланный ООП.
- Назвать можно кого угодно, но Хусейна застрелил Октябрь.
- Я не согласна. - Моника улыбнулась, показав, что воспользовалась фразой Майкла умышленно. Взгляд ее скользил по противнику, словно отыскивая место, куда можно было бы вонзить кинжал.
Майкл отступил.
- И чем вы предлагаете мне заняться?
- Процесс мирного урегулирования на Ближнем Востоке держится, можно сказать, на кислородной подушке. "Хамас" продолжает взрывать бомбы в Иерусалиме, и есть указания на то, что "Меч Газы" планирует проведение серии террористических актов в Европе. По всей вероятности, их целью станут американцы. Я хочу, чтобы вы довели до конца подготовку конференции по Северной Ирландии и переключились затем на палестинцев.
- А если меня это не заинтересует?
- Тогда, боюсь, ваше возвращение в Центральное Разведывательное Управление - при всей его блистательности - окажется весьма краткосрочным.
Мортон Данн был для Управления тем же, кем был Кью для бондовской секретной службы. Заместитель начальника Бюро технических служб, Данн изготавливал взрывающиеся ручки и высокочастотные микрофоны-передатчики, которые можно спрятать в пряжку ремня. Выпускник Массачусетского технологического института, прекрасный инженер-электрик, он мог бы получать в пять раз больше, работая в частном секторе. Данн предпочел Управление, потому что его всегда привлекала загадочная атрибутика шпионажа. В свободное время он занимался починкой допотопных шпионских фотоаппаратов и оружия, хранившихся в музее ЦРУ. Помимо всего прочего, Данн был еще и одним из лучших в мире разработчиков летательных устройств и по выходным испытывал свои творения на площади перед памятником Вашингтону. Однажды он с помощью установленной на змее миниатюрной камеры высокого разрешения получил несколько прекрасных детальных снимков южной лужайки Белого Дома.
- Я так понимаю, что разрешение у вас есть, - проворчал Данн, усаживаясь перед большим монитором. Худой, высокий, бледный, как троглодит, с очками в тонкой металлической оправе, постоянно соскальзывающими с узкой переносицы, он выглядел типичным изобретателем, какими их показывают в кино. - Вы же понимаете, что я не имею права делать это без разрешения вашего шефа.
- Бумажку я принесу попозже, а фотографии нужны сейчас.
Данн положил пальцы на клавиатуру.
- Имя?
- Октябрь. Тот самый, которым мы занимались в прошлом месяце, когда готовили запрос в Интерпол.
- Да-да, помню. - Он быстро набрал имя, и через секунду на экране появилось лицо киллера. - И что вы от меня хотите?
- Думаю, он мог попытаться изменить внешность с помощью пластической операции, - сказал Майкл. - Я почти уверен, что его лицом занимался француз по имени Морис Леру.
- Доктор Леру хороший специалист и сделать он мог многое.
- Вы можете показать мне несколько вариантов? Предположим, с изменением волос, подбородка и в таком духе.
- На это нужно время.
- Я подожду.
- Тогда садитесь вон там, - сказал Данн. - И, ради Бога, Осборн, ни к чему не притрагивайтесь.
Было уже за полночь, когда служебный автомобиль доставил Монику Тайлер к жилому комплексу в Харбор-Плейс на окраине Джорджтауна. Телохранитель открыл дверцу, провел ее к лифту, поднялся с ней на нужный этаж и остался у двери квартиры, когда она вошла.
Моника открыла воду в ванной и разделась. В Лондоне было почти утро. Директор всегда рано вставал, и она знала, что через несколько минут он уже сядет за стол. Забравшись в ванну, Моника наконец позволила себе расслабиться и отдохнуть. Нежиться долго она не стала и через четверть часа, накинув толстый белый халат, прошла в гостиную.
На столе красного дерева стояли три телефона: стандартный восьмилинейный, внутренний для связи с Лэнгли и специальный, защищенный от прослушивания, позволявший свободно обсуждать любые вопросы. Старинные золотые часы, подарок от ее бывшей фирмы на Уолл-стрите, показывали 12:45.
Моника вздохнула, вспоминая все те обстоятельства - случайности, политические союзы, интуитивные решения, - которые вознесли ее на вершину карьеры, позволив занять место директора Центрального Разведывательного Управления. Она закончила Йельскую школу права со вторым в классе результатом, но вместо того, чтобы идти на работу в какую-нибудь крупную фирму, добавила к своему резюме степень магистра управления и отправилась на Уолл-стрит, чтобы делать деньги. Там ей посчастливилось познакомиться с Роналдом Кларком, человеком умным и деловым, собиравшим средства в фонд партии и постоянно занимавшим высокие посты, когда Белый Дом попадал под контроль республиканцев. Вместе с Кларком Моника работала в министерстве финансов, государственном департаменте, министерстве торговли и министерстве обороны. Когда президент Бекуит назначил Кларка директором ЦРУ, Моника стала исполнительным директором, вторым по влиянию человеком в Управлении, а после того, как ее покровитель ушел в отставку, пролоббировала собственную кандидатуру на высший пост в разведывательной службе.
Ведомство, унаследованное ею от предшественника, пребывало в не лучшем состоянии. Серия разоблачений и шпионских скандалов, включая дело Олдрича Эймса, сильно подорвала доверие к ЦРУ и ударила по моральному духу его сотрудников. Управление прозевало прорыв Индии и Пакистана к овладению ядерным оружием, просмотрело подготовку Ирана и Северной Кореи к испытаниям баллистических ракет, способных нанести удар по соседним странам. Во время слушаний в Сенате по утверждению ее кандидатуры некоторые политики потребовали от нее самых решительных доказательств того, что ЦРУ не даром ест свой хлеб и с толком расходует немалые деньги налогоплательщиков. Один сенатор даже выразил сомнение в том, что Соединенным Штатам после окончания "холодной" войны действительно нужно ЦРУ.
Многие воспринимали ее как временного распорядителя, хранителя места, который, посидев пару лет, уступит должность кадровому разведчику, назначенному преемником Бекуита. Моника, однако, не могла играть простого хранителя и с самого начала поставила цель сделать себя незаменимой для любого сменщика нынешнего президента, будь то республиканец или демократ.
Она считала себя единственным в Лэнгли человеком, способным провести Управление через неопределенный, смутный период, в который вступил мир после распада Советского Союза. Изучение истории разведки не прошло даром. Моника хорошо усвоила, что иногда ради спасения многих приходится жертвовать несколькими. Она сравнивала себя с теми руководителями секретных служб, которые в годы Второй мировой войны посылали своих людей на смерть ради того, чтобы обмануть нацистов. Моника не могла допустить кастрации ЦРУ, не могла позволить, чтобы США остались без адекватной вызовам времени разведывательной службы. И, конечно, она была готова на все, чтобы остаться во главе Управления. Именно по этим причинам Моника Тайлер вступила в Общество и связала себя его правилами.
В час ночи она сняла трубку защищенного телефона и набрала номер и через несколько секунд услышала приятный голос секретарши Директора, Дафны. Потом трубку взял он сам.
- Об Осборне можете больше не беспокоиться, - сказала Моника. - Он получил другое задание, так что дело Октября можно считать закрытым. В глазах ЦРУ Октябрь мертв и забыт.
- Отлично, - сказал Директор.
- Где сейчас груз?
- На пути к Карибам. По моим расчетам в Штаты должен прибыть в ближайшие тридцать шесть-сорок восемь часов. И тогда уж все будет закончено.
- Хорошо.
- Надеюсь, вы передадите информацию, которая поможет доставить груз по назначению и в срок.
- Конечно, Директор.
- Я знал, что могу положиться на вас. До свидания, Пикассо, - сказал он.
Глава тридцать пятая
Чесапикский залив, Мэриленд
"Бостонский китобой" вперевалку шел по зыбким водам Чесапикского залива. Ночь выдалась ясная и холодная; высоко над восточным горизонтом красовался урезанный на четверть бледный диск луны. Сразу после входа в залив Делярош погасил огни. Протянув руку к приборной панели, он нажал кнопку, и система Джи-пи-эс автоматически определила координаты местонахождения судна - они находились на середине Чесапикского путепровода.
Рядом, сжимая штурвал второй консоли "Китобоя", стояла Ребекка Уэллс. Не говоря ни слова, она указала рукой в сторону носа. Впереди, примерно в миле от них, светились огни контейнеровоза. Делярош повернул на несколько градусов влево, к более мелким водам западного берега.
Свой курс он рассчитал самым тщательным образом во время долгого перехода от Нассау к Восточному побережью. Тот участок пути они проделали на борту большой океанской яхты, которой управляли пара бывших спецназовцев САС, состоящих на службе Общества. Делярош и Ребекка не выходили из кают. Днем они изучали навигационные карты залива, пересматривали досье на Майкла Осборна и Дугласа Кэннона, запоминали улицы Вашингтона. Ночью они шли на кормовую палубу и там тренировались в стрельбе по мишени из "беретты". Несколько раз Ребекка спрашивала, как его зовут, но Делярош только качал головой и переводил разговор на другую тему. Наткнувшись на глухую стену молчания, она окрестила его "Пьером", что явно пришлось ему не по вкусу. В последнюю ночь на яхте Делярош пошел-таки на уступку, сказав, что если ей так нужно как-то его назвать, то пусть называет Жан-Полем.
Он все еще злился из-за того, что ему навязали напарницу, но по крайней мере в одном Директор не обманул: Ребекка не была любителем. Она обладала прекрасной памятью, навыками опытного оперативника и инстинктами, отточенными годами борьбы за выживание. Высокая и довольно сильная для женщины, она уже после нескольких ночных тренировок достигла вполне приличного уровня. Беспокоило Деляроша только одно: ее идеализм. Сам он верил только в искусство. Фанатики его раздражали. Когда-то и Астрид Фогель была такой же, как Ребекка, идеалисткой и членом западногерманской коммунистической группировки под названием "Фракция Красной Армии", но ко времени знакомства с Делярошем избавилась от иллюзий и работала только ради денег.
Делярош вел судно уверенно, словно держа перед глазами невидимую карту. Все, что ему требовалось, это точные координаты, которые давала система Джи-пи-эс. "Бостонский китобой" уже миновал Сэнди-Пойнт и Уиндмилл-Пойнт и приближался к Блафф-Пойнту. Пройдя очередную точку, Делярош выключил двигатель и налил горячего кофе из термоса. Он устал, промок и замерз.
Судя по показаниям прибора - 38 градусов, 50 минут широты и 76 градусов 31 минута долготы, - они приближались к Кертис-Пойнту, мысу рядом с устьем Уэст-Ривер. Конечным пунктом их путешествия была другая река, Саут-Ривер, примерно в трех морских милях к югу. Миновав Сондерс-Пойнт, Делярош увидел первый огонек на востоке.
Войдя в устье реки, он прибавил скорости, чтобы еще до рассвета достичь места высадки на берег. "Китобой" прошел под одним старым мостом, потом под другим. Приток, в который они свернули, оказался мельче, чем указывалось на картах, и Делярошу пришлось дважды прыгать в ледяную воду и стаскивать суденышко с песчаной отмели.
Наконец "Китобой" ткнулся носом в землю. Делярош соскочил на берег и потянул суденышко за собой, вглубь болота.
Пробравшись вперед, Ребекка передала напарнику большую дорожную сумку с одеждой, деньгами и электронным оборудованием и сама спрыгнула на траву. Машина, черный "вольво"-универсал с квебекскими номерами, стояла неподалеку, на грязном, разбитом проселке, в том самом месте, где и сказал Директор.
Делярош открыл багажник и поставил сумку. Проехав несколько миль по двухполосным сельским дорогам, мимо залитых солнцем лугов и дремлющих полей, они добрались до шоссе 50 и устремились на восток, к Вашингтону.
Через час они въехали в Вашингтон по Нью-Йорк-авеню, грязному транспортному коридору, протянувшемуся от северо-восточного района города до пригородов Мэриленда. По пути сделали только одну остановку: у придорожной заправочной станции, где переоделись в более приличную одежду. Делярош пересек столицу по Массачусетс-авеню и свернул к отелю "Эмбесси Роу" возле Дюпон-серкл. Там им зарезервировали комнату на имя мистера и миссис Клод Дюра из Монреаля.
Будучи по легенде супругами, Делярош и Ребекка получили номер с одной спальней. Проспали до четырех - он на расстеленном на полу покрывале, она на широкой двуместной кровати. Очнувшись, Делярош не сразу понял, где находится - сон превратился в кошмар с участием Мориса Леру.
Он заказал кофе в номер и занялся сборами: достал из дорожной сумки синий нейлоновый рюкзак, куда положил электронное оборудование, два сотовых телефона, фонарик, набор инструментов и "беретту". Из ванной вышла Ребекка - в джинсах, кроссовках и свитшоте с вышитой надписью "Вашингтон О.К." и изображением Белого Дома.
- Как я выгляжу?
- У тебя слишком светлые волосы. - Он пошарил в сумке и бросил ей бейсболку. - Надень.
Закрыв сумку, Делярош позвонил портье и попросил приготовить "вольво". Они поехали на запад по Р-стрит. На щитке лежала туристическая карта Вашингтона, но он даже не стал ее разворачивать - улицы города, так же как воды Чесапикского залива, прочно отпечатались в памяти.
Джорджтаун встретил путешественников тихими улочками; этот пригород считается самым престижным из всех столичных пригородов, тротуары здесь выложены красным кирпичом, большие дома выстроены в федеральном стиле, но Делярошу, привыкшему к каналам и живописным фронтонам Амстердама, они казались довольно прозаичными.
Проехав по Р-стрит до пересечения с Висконсин-авеню, Делярош повернул на юг, сопровождаемый громкими ритмами рэпа, которые изрыгал следующий за ними золотистый "БМВ". Наконец он свернул на Н-стрит, и гламурное безумие Висконсин-авеню осталось позади.
Дом, как и предполагал Делярош, был пуст. Прибытие Дугласа Кэннона из Лондона ожидалось во второй половине следующего дня. Вечером он собирался устроить небольшой обед для друзей и близких. План дальнейших мероприятий выглядел так: участие в конференции по проблемам Северной Ирландии в Белом Доме и посещение приемов, устраиваемых всеми сторонами переговоров. Все это было в досье Директора.
Делярош припарковался за углом дома на Тридцать третьей улице, повесил на шею фотоаппарат и под руку с Ребеккой совершил прогулку по тихому кварталу. Время от времени парочка останавливалась, чтобы поглазеть на тот или иной величественный особняк. Как и в Амстердаме, люди здесь не завешивали окна, позволяя прохожим заглянуть в дом и оценить достаток его хозяев.
Побывав здесь однажды, Делярош знал, с какими трудностями сталкивается человек его профессии на Н-стрит. Здесь не было ни кафе, где можно, не привлекая к себе внимания, посидеть за чашкой кофе, ни магазинов, куда заворачивают убить часок-другой, ни площадей и парков для неспешных прогулок - только огромные дорогие дома, любопытные соседи и бдительные охранные системы.
Они прошли мимо особняка Осборнов. На противоположной стороне улицы пристроился черный седан. Сидевший за рулем мужчина в светло-коричневом плаще читал спортивный раздел "Вашингтон Пост". А ведь Директор утверждал, что убить Кэннона в Вашингтоне не составит труда. На деле же получалось, что посол еще не прилетел, а его дом уже взят под охрану.
Пройдя немного дальше, Делярош остановился, чтобы сфотографировать особняк, в котором в бытность свою сенатором от Массачусетса жил Джон Кеннеди. В Джорджтауне обосновалось немало высших правительственных чиновников, и их резиденции находились под постоянным наблюдением. Если же человек имел отношение к национальной безопасности, например, занимал пост государственного секретаря или министра обороны, то посты охраны нередко устанавливали и в соседних зданиях. Впрочем, к Кэннону это вряд ли относилось - Делярош был уверен, что сейчас за его особняком присматривает только мужчина в плаще.
Они прошли еще с полквартала на юг по Тридцать первой улице и свернули в переулок, чтобы вернуться к дому Осборнов уже с другой стороны. Делярош огляделся. Как он и ожидал, задняя часть особняка не охранялась.
Он передал Ребекке сотовый телефон.
- Оставайся здесь. Позвонишь мне, если возникнут проблемы. Если я не вернусь через пять минут, уходи и возвращайся в отель. Если я не дам о себе знать в течение получаса, свяжись с Директором. Дальнейшие инструкции получишь от него.
Ребекка кивнула. Делярош повернулся и зашагал по переулку. У дома Осборнов он остановился, ловко перемахнул через ограду и скрылся в окружающем небольшой бассейн саду. От телефонного столба в переулке к дому тянулось несколько проводов. Делярош прошел через сад, опустился перед распределительной коробкой на стене и, сняв рюкзак, достал инструменты и фонарик. Держа фонарик в зубах, он вывернул шурупы и снял с коробки крышку. Оставалось только не ошибиться в определении нужной линии.
Их было всего лишь две, но его оборудование позволяло подключиться только к одной. Логика подсказывала, что одна линия предназначена для телефонных разговоров, тогда как другая зарезервирована для модема или факса. Он достал из рюкзака крошечное электронное устройство, которое при подсоединении к телефонной линии передавало высокочастотный радиосигнал на сотовый телефон Деляроша, позволяя ему прослушивать все звонки. На то, чтобы установить устройство и поставить на место крышку коробки, ушло всего две минуты.
Со вторым прибором было легче - для его установки требовалось только окно. Закрепленный на внешней стороне стекла "жучок" улавливал вибрацию звуковых волн внутри помещения и преобразовывал эту вибрацию в звуки. Делярош приложил сенсор к нижней части окна большой гостиной. Снаружи подслушивающее устройство закрывал куст, изнутри - край стола. Конвертер и передатчик Делярош спрятал под кучкой мульчи в саду.
Вернувшись через лужайку к ограде, он перебросил рюкзак, потом перелез сам и неспешно направился к началу переулка. Радиус действия обоих устройств составлял две мили, что давало возможность прослушивать все разговоры Осборнов, находясь в отеле на Дюпон-серкл.
Ребекка ждала его на том же месте.
- Пошли.
Через несколько минут они вернулись к машине.