Не помню, как я выскочила на лед. Только потом я поняла, что с вертолета сбросили гранату. И теперь у берега торчат раскуроченные взрывом снежные глыбы. Ледяной панцирь над водой раскололся и пошел трещинами. Стылая морская вода заполняла все трещины, плескалась в полыньях. Подтопленные глыбы льда сдвигались, наталкивались одна на другую и скрипели противно и страшно – как зубы в кабинете стоматолога. Оглушенные взрывом, мы скользили, спотыкались и падали.
У нас уродская, зато водостойкая и теплая одежда. Только она предназначена для походов и мало похожа на гидрокостюмы. Если вода просочится в шнурованные горные ботинки, она замерзнет там за считаные минуты, светлым будущим тех, кто каким-то чудом выберется из этого ледяного ада, будет инвалидное кресло. Ему ампутируют обмороженные, почерневшие стопы или всю голень.
Что-то теплое текло у меня по подбородку – я вытерла его рукой – кровь! У меня из носа идет кровь, а в голове колотятся штук сто маленьких молоточков. Я прошла, сколько смогла, в сторону скал – подальше от коварной воды и ухнулась лицом в сугроб…
13
Когда я открыла глаза, то поняла, что лежу на спине и смотрю в синее небо. Потом передо мной возникла растопыренная пятерня, и Лешкин голос спросил:
– Аня, посмотри – сколько пальцев?
В жизни не слышала вопроса глупее – бедный ребенок совсем рехнулся.
От такого зрелища любой мозг не выдержит: я медленно села в сугробе и огляделась. Медвежья туша высилась, как остров, среди развороченного взрывом льда. Пасть оскалена, лохматая белая лапа выброшена вперед, можно было разглядеть громадные когти. Он не сдался, он боролся до последней секунды – настоящий хищник!
Вокруг серыми кучками валялись дохлые шавки, их кишки успели примерзнуть к снегу, а дальше были видны переломанные скрещенные лыжи и тела охранников. Но мне не хотелось смотреть на них. Ясно, медведь выскочил из своего снежного логова, как торпеда, взбудораженный шумом снегоходов, и начал свою последнюю охоту. Поисковая группа с собаками спустилась сюда на выручку охранникам и тоже угодила прямиком в когтистые лапы. Но они успели вызвать вертолет…
Я набрала в ладони снега, протерла лицо, проглотила немного – во рту застрял стальной и мерзкий привкус крови. Забыла сунуть руку в перчатку, пальцы очень быстро побелели от холода и перестали слушаться – даже мышцы примерзли к костям, кажется, руки растают, как сосульки, если я окажусь в тепле. Скорее – надо натянуть перчатку. Потом я поднялась и постояла, пока мир непривычно качнулся перед глазами, подошла к мертвому мишке. Привалилась к его лохматой туше, потерлась щекой – хищник отдал мне свое последнее, прощальное тепло, свою силу.
Он заслуживал уважения!
Сейчас присяду около его лапы и отпилю коготь, путь будет моим талисманом.
– Аня, что с тобой? – Ко мне подбежал Никита, у него на плече болтались и позвякивали целых два автомата. – Тебе плохо? Дать тебе платок – вытереть лицо?
– Нет, не надо. Ничего у меня не болит.
– Не болит? Точно?
К нам подошел Дан:
– Вот и славно! Идем. Надо убираться отсюда. Быстрее, пока они не вернулись…
Они подхватили меня под руки и потащили к снегоходу.
Оба транспортных средства уже стояли на лыжне, груженные рюкзаками и хнычущей Иришкой, на которую сверху набросили белую куртку охранника. Она ухитрилась не только промочить ноги, но зачерпать воды рукавами, когда свалилась на лед, и теперь мелко дрожала.
– Поехали к развалине с котлованом – разведем огонь, отогреемся хоть немного… – предложила я. На клятом Острове найти место для костра не так просто.
– Знаешь народную мудрость? Нельзя дважды устраивать привал в одном и том же месте. Наверняка там будут шарить в первую очередь. Поехали лучше сюда. – Дан вытащил карту и указал на пометку в виде треугольника.
– А вдруг там ничего не осталось? Этой карте лет сто!
– Вот и узнаем, что там есть, а чего нет.
Наверное, Дан прав, или у меня просто не осталось сил, чтобы с ним поспорить. Мы разобрались по двум снегоходам: я устроилась за спиной у Никиты. Болеть у меня действительно ничего не болит. Только голова кружится и тупит. Поэтому я не настаивала, чтоб Ник уступил мне руль.
Лешка же уцепился за меня, как лисий хвост!
Дану пришлось смириться с Иришкой за спиной. Они поехали вперед.
В указанном на карте месте никаких заметных построек нет. Громоздился только какой-то насыпной холм и почти такая же высокая гора строительного мусора: досок, арматуры и серых щербатых строительных блоков. Все основательно засыпано свежим снегом. Похоже, когда-то здесь было высокое сооружение. Но время и непогода обрушили постройку, превратили ее в груду бесполезного хлама.
Мы подобрались поближе, стали разглядывать тяжелые и ржавые стальные балки – такого металла уже давным-давно не делают. Перекошенные балки перемешались с потемневшими от времени досками – хочется верить, что это перемороженное дерево не разучилось гореть.
– Аня! Смотри, что я нашел! – Лешка рукавом стряхнул свежий снег – под ним обнаружился вполне современный предупреждающий знак:
"ВНИМАНИЕ!
ВХОД на территорию
ВОСПРЕЩЕН!"
Надпись была приколочена к сохранившемуся основанию постройки, скрытому под толстым слоем снега и льда. Когда-то внутрь можно было попасть через двустворчатую дверь. Но сейчас она была предусмотрительно заварена пластиной из новенького углепластика с надписью:
"ОСТОРОЖНО!
Угроза обрушения строения.
НЕ входить!"
Оказывается, Господин Ведущий заблаговременно позаботился об игроках, указав, в каких местах они могут безопасно расстаться с жизнью, а в каких – нет.
Я не из тех, кого можно остановить дурацкой надписью. Только зло ухмыльнулась и постучала шипованной подошвой ботинка по пластику:
– Глупо устанавливать такие предупреждения на Полигоне для выживания!
– Аня, мы – часть зрелища! – вздохнул Никита. – Игрокам ограничивают доступ в места, откуда нет трансляции видеосигнала, вот и все.
– Из пещеры тоже нет трансляции.
– В пещере долго не просидишь.
– Но мы же просидели!
– Потому что влезли за ограждение.
– Думаешь, сюда тоже можно залезть и передохнуть?
– Сейчас узнаем…
Отдирать пластину со входа – напрасный труд, проще поискать другое слабое место. Мы кружили рядом с предполагаемым входом, тыкали ногами в снег и заглядывали под обломки досок, пока не обнаружили вентиляционную трубу, подцепили решетку двумя ледорубами и отогнули. Изнутри повеяло теплом – труба уходила прямиком в первозданную мглу земного чрева.
Лешка юркнул внутрь, распластавшись, как летучая мышь. Мы с Никитой схватили его за ноги, чтобы он не свалился в вентиляцию целиком.
– Что там видно, Леха?
– Ничего! Дайте мне фонарик!
Фонарик уцелел всего один, и тот давно разрядился. Пришлось возиться в поисках свечных огарков и спичек.
Лешка снова нырнул вниз, сжимая в руке робкий огонек.
– Вижу стенки, лестницу, пол. Здесь невысоко!
Он ловко выскользнул из наших рук и спрыгнул вниз.
Мы завалили снегоходы обломками досок и снега и соскользнули вниз.
Шахта
…Темнота сомкнулась и проглотила законы физики. Пронзительные солнечные лучи и белоснежные просторы, от которых слепит глаза, остались в другом мире. Лепесток огня трепыхался над свечой, не в силах пробить брешь в такой темноте. Мы как будто провалились в черный туман – густой, плотный и совершенно непрозрачный.
Толстый слой пыли под ногами съедал звук шагов. Эхо, к которому мы успели привыкнуть в горах, тоже исчезло – звуки казались глухими и отрывистыми. От всего этого было непривычно и очень тревожно.
Иришка поскользнулась, упала и скатилась по лестнице из нескольких ступенек. Остальные тоже постоянно спотыкались о какие-то железки, пока не догадались посветить на пол, и обнаружили рельсы, убегавшие в душную темноту.
В нескольких метрах от входа рельсы перегораживала перевернутая кверху колесами платформа. Мы оказались на небольшой, плотно утоптанной площадке, беспорядочно заваленной всяким мусором. Слабое пятно света скользнуло по старомодному механизму с цепями и стальными канатами, уцелевшему у стены. От площадки рельсы шли под уклоном вниз. Они терялись в узком коридоре, вырубленном прямо в мерзлой земле. Стены коридора подпирали деревянные балки.
Отличное место для привала, дружно решили мы, просто потому, что сил двигаться дальше у нас не было. Сгребли валявшиеся кругом древние бумажные газеты, разломали пару ящиков, зажгли все это, наконец-то расшнуровали ботинки, попадали на спальники и с наслаждением протянули ноги к огню.
– Мы не задохнемся? – осторожно спросил Никита.
– С чего вдруг? – хихикнул Лешка. – Здесь есть вентиляция, мы по вентиляционной трубе сюда и пролезли. Видишь, как горит?
Он поднес ладонь к пламени.
– Ник, можно подумать, вы никогда костры по подвалам не жгете…
– Жжете.
– Что?
– Правильно говорить "жжете", – поправил меня Никита. Тоже мне учитель словесности. Думает, его за отличные оценки на тестах переведут в столичный колледж, а потом назначат каким-нибудь представителем ВЭС в дрянном сегменте вроде нашей "десятки". Только на моей памяти ничего подобного никогда не было. Бывшие отличники точно так же болтаются в очередях за бесплатными обедами и льготными жетонами в социальном центре, потому что в Столице и без таких умников достаточно народу, чтобы занимать должности чиновников.
Пожимаю плечами:
– Допустим, я скажу "жжете", что изменится? Мне есть перехочется? Или плечо перестанет болеть? Можно подумать, если ты отсюда выберешься, то бегом в школу прибежишь, а тебе там сильно обрадуются?
– После этого вряд ли обрадуются…
– То-то. Толку от хорошего образования ровно никакого.
Я пересела ближе к Дану с Иришкой.
Она горячая, как печка, хоть мы и выгребли пилюли и шприцы, прочитали инструкцию, имевшуюся в аптечке, и запихнули лекарства в Иришку, не заметно, чтобы ей стало лучше. Что с нею делать, если совсем разболеется? Я вздохнула и подсунула ей под голову еще один рюкзак.
Холод вымораживает все, до чего добирается, даже боль. Стоит хоть немного отогреться, как все болячки и травмы начинают ныть, саднить и кровить. Сворачиваюсь на спальнике и зеваю.
– Кому-то надо сторожить огонь, пока остальные отдыхают…
– Лучше его вообще загасить. Вдруг подземный газ взорвется, мы же не знаем, что здесь было раньше?
– Действительно, что здесь хотели построить?
– Здесь рыли тоннель, по рельсам вывозили землю из тоннеля наверх. Столько выгребли, что получился целый холм, мы его видели. Значит, прокопали глубоко.
– Это понятно. До чего они хотели докопаться?
– Почему они все бросили и уехали?
– Может, они не уехали, а все погибли.
– Чтобы настроить столько всего – здесь тоннель, там постройку на берегу, может, и еще что-то, нужно много народу. Куда они все, по-твоему, делись, если не уехали?
– Их съели медведи.
– Да ладно, Лешка, тут был всего один медведь, и он никого не съел!
– Значит, остальные медведи вымерли за сто лет.
– Не городи ерунду. Сюда приехали люди, и они что-то добывали. Что можно добывать в шахте?
Лешка зажег новый огарок свечи, поднялся и пошел разглядывать механизм.
– Сейчас узнаем. Надо посмотреть, что за штука здесь стоит. Похожа на механический подъемник.
Он потянул за какой-то стальной трос, раздался лязг металла, скрежет, тихий свист, потом мы услышали приглушенный всплеск: что-то тяжелое шлепнулось в воду.
– Я нашел колодец! – Лешка тут же поднял с пола и швырнул вниз тяжеленный камень. Таких камней в форме цилиндра здесь полно – мы высыпали на землю целый ящик, чтобы пустить его на дрова. Камень улетел, но никакого звука мы так и не услышали. Второй камень тоже канул в бездонную пустоту. Сердце тревожно екнуло.
– Лешка, отойди оттуда! Если свалишься, я за тобой не полезу!
Но Лешка упорно продолжал заглядывать в колодец.
– Там дна вообще нет! Сто лет назад считалось, что Земля внутри полая. Многие путешественники отправлялись на Север искать вход в эту пустоту. Там целая страна, в ней земное ядро светит, как солнце, и не бывает ночи! Вдруг этот колодец ведет в подземный мир? Которые тут рыли сто лет назад, уже переселились под землю…
– Лешка, дружище, ты прекращай читать комиксы! Отойди оттуда! – Я исхитрилась поймать малого за рукав и со всей силы потянула к себе. В итоге Лешка шлепнулся на рюкзаки. Сидел обиженный и разглядывал подобранный на полу каменный цилиндр.
– Нельзя постоянно жить под землей, – уверенно сказал Никита.
– Везде можно жить – даже в тюрьме…
14
От дыма и темноты голова совсем отяжелела, мысли рвутся, как тоненькая паутинка, и сознание убегает в сон. Я склонилась на плечо к Дану:
– Правда, Дан, расскажи чего-нибудь… про тюрьму…
Молодые и не очень люди, побывавшие в исправительных центрах, выдают всем, кто готов их слушать, такие байки, что дух захватывает. За это и пользуются уважением среди безмозглой городской шпаны. Так что вопрос вполне резонный.
– Старые люди, кто всю жизнь провел по тюрьмам, про многое помнят и говорят: раньше все было иначе. Лет сто назад про исправительные центры или гуманитарные миссии никто не слышал, все отбывали в тюрьмах. Заключенных было так много, что их никто не считал, они работали день и ночь на самой тяжелой работе, которая была, – строили железные дороги, рыли каналы и даже копали глубокие шахты, как эта…
Данила
Мы настороженно переглянулись.
– …баржи привозили их в дальний край или на северные острова. Конвоиры со злыми собаками выгоняли их на работу, давали каждому лопату, и они копали, копали, копали каждый день, пока стройка не закончится. С последним кораблем охрана уплывала на Большую землю, а заключенных бросали в глубоких темных шахтах. Без воды и без еды сидели они в таких точно штольнях и выли от голода…
Последние угольки в костре догорели, подернулись серым пеплом, густая темнота подступила до жути близко. Мы прижались друг к другу и затаили дыхание.
– …и когда становилось совсем невмоготу, они выбирали самого плотного, выворачивали ему руки-ноги, разрывали на куски и съедали! Обгладывали до самых коленных суставов и сухожилий…
– А кости?
– Кости выбрасывали, потому что они скрипят на зубах. Так повторялось день за днем, пока не оставался только один человек. Самый последний, самый сильный из всех, он слишком долго питался человеческим мясом, так что кровь у него становилась густой и черной, кожа темнела от угольной пыли, а глаза видели в темноте, как днем, но могли лопнуть и вытечь от солнечного света. Зубы у него становились настолько острыми, что он запросто перекусывал стальной провод толщиной в палец. Но самое главное – он не мог умереть, даже если бы захотел. Так последний живет год за годом, мучается от голода на дне глубокой и темной шахты, бродит по штольням, смотрит вверх и ждет, кто свалится вниз или случайно забредет в темноту, чтобы подкрасться поближе и вцепиться острыми зубами прямо ему в мясо…
Я ощутила ледяное прикосновение на запястье – вскрикнула и наотмашь рубанула темноту ребром ладони.
– Ай!.. Я… АНЯ! Вот ненормальная! Ты мне нос разбила!
Дан схватился за переносицу и запрокинул голову, чтобы остановить хлынувшую из ноздрей кровь. Потом приложил ко лбу холодный каменный цилиндр.
– Не надо было меня хватать! – огрызнулась я.
– Ты же сама попросила…
– Просила? Я?!
– Просила рассказать про тюрьму… – кажется, он ухмыльнулся, но в темноте толком не разглядеть. – Вон Красивая спит и ничего не боится! Приляг, отдохни, у тебя уже совсем с головой плохо…
Он протянул руку, чтобы погладить меня по волосам, но я увернулась. По-правильному надо бы еще добавить по ушам за такие шуточки. Но на окончательное восстановление справедливости у меня сейчас нет сил. Забираюсь в спальник и закрываю глаза. Кругом такая темнота, что, если опустить веки, становится светлее.
Мне пригрезилось синее ночное небо и тоненький серп молодого месяца, которого я не видела уже много дней. Молочный лунный свет разливается над широкой рекой, и вода в ней кажется серебристой. Прямо по воде бредет девушка в платье из белого кружева, лицо ее низко опущено, а в руке сверкает острый меч. Я знаю, что это всего лишь сон, и пытаюсь проснуться, крик застрял у меня в горле, как рыбья косточка, девушка в белом платье снится к смерти! Ее босые ноги шлепают по воде. Девушка подходит ко мне все ближе, вот мы уже поравнялись. Она поднимает голову, смотрит на меня, и наши глаза встречаются – это Я сама!
Я проснулась, села и судорожно пыталась вдохнуть: где-то в темной галерее продолжали звучать шаги, вода размеренно хлюпает под босыми ногами. Там, в глубине темноты, мелькнуло белое пятно – выбираюсь из спальника и вскакиваю на ноги:
– Слышите?
– Аня, там ничего нет…
– Нет, есть – я тоже слышу. Кто-то ходит босиком, – проснулась Иришка.
– Ничего там нет и не может быть – это просто сказка! – вмешался Ник.
– Если такой смелый, пойди и посмотри, кто там, – предложил Дан.
Никита зажег свечной огарок и молча двинулся вдоль рельсов в черную глубину и быстро исчез из вида. Остались только темень и тишина – я не выдержала, запихнула за пояс пистолет и бросилась следом.
Бежала по галерее почти на ощупь, касаясь рукой земляной стены. Я должна была быстро нагнать Никиту, ориентиром мне служило призрачное светлое пятно. Оно быстро приближалось, становилось больше – я зажмурилась, вытянула вперед руки, схватила, встряхнула, потом открыла глаза – у меня в руках была грязно-белая куртка охранника!
Она болталась, зацепившись за деревянную подпорку галереи.
Я перебросила куртку через руку и огляделась – Никиты нигде не видно. Галерея была пуста: уклон становился круче, я пробежала еще немного, под подошвами начала противно хлюпать вода. Дальше галерея затоплена. Если я не хочу лишиться сперва обуви, а потом ног, мне придется повернуть назад.
Мрак был впереди меня, и мрак был сзади.
Мы не могли разминуться с Ником – галерея слишком узкая. Я подняла с пола плоский маленький камушек и бросила вперед, в непроглядную темень. Камень послушно булькнул. Если бы Никита падал в воду, я бы услышала. Не мог же он взять и просто раствориться в темноте?
Придется возвратиться, чтобы взять свечу и еще раз осмотреть галерею.
Я развернулась, нащупала стену с другой стороны галереи и уже начала идти обратно, когда меня нагнал приглушенный всхлип, а моя рука провалилась в пустоту…
В стене была вырублена глубокая ниша. Я протягиваю руку и медленно ощупываю эту черную пустоту – натыкаюсь на согнувшегося пополам Никиту.
– Ник! Что с тобой? Ты можешь идти?
– Кости… здесь полно костей! – Он поймал меня за руку и зашептал: – Я уронил свечу, стал искать и наткнулся… Они везде…