- Э! Старые знакомые! - В санях сидел человек с шикарной седой бородой, укутавшись в овчинный тулуп. Сам Лоцман Счастья! Сам Ветер! Он громко и весело смеялся. Этой громкостью Ветер напоминал Заморского, у которого и смех и говор были всегда громкими. Иван уже стоял на полозьях сзади сиденья. Король же устроился на санях впереди, у лошадиного хвоста, здесь он много места не занимал. Они, конечно, известили Ветра, что их путь в сторону Кишмялягушки, и очень тактично выразили удивление по поводу бубенчиков.
- С бубенчиками лошади, наверно, веселее?
Лошадь пренебрежительно прошептала: "Пш-пш, пш-пш". Но Королю показалось, что думала она это несерьезно, поскольку шепот раздался очень уж близко от места, где сидел он.
- Бубенчики ради торжественности, - объяснил Ветер важно. - Я же Лоцман Счастья. Нельзя без торжественности. Эхе-е!
"Эхе-е!" - повторило эхо.
А сани скользили по дороге уже в лесу Смотригора. Лес как лес, красивые прямые сосны, густые пышные ельники - исключительно красиво. Не сговариваясь, все замолчали. Только лошадь опять сказала: "Хр-р-р".
- Хе-хее, место так себе… Нехорошее, - проговорил Ветер.
Один Иван не знал, что делалось в этом лесу в немецкое время.
- Много зла, - сказал Ветер, - то здесь, то в другом месте, то в одной, то в другой стране… И никто никогда не в состоянии этот процесс остановить… В мире добра-то тоже достаточно, но зла как будто больше… А кто конкретно ответит за все эти злодеяния?
- Немцы, - сказал Маленький Иван строго.
- А в замке? - спросил Король с вызовом. - Русские?
Лошадь сказала: "Хр-р-р".
- Я тоже русский, - сказал Маленький Иван, - я же не виноват, - голос Ивана становился опять хриплым.
- А Лилиан - немка, - сказал Король, - а она разве виновата? А Скелет? Русским помогает и меня избил, - констатировал Король с обидой.
- Алфред тоже немцам помогал, - прозвучал робкий голос Ивана, которому не хотелось обидеть друга, но ведь справедливо же…
Все задумались. Лошадь сказала: "Хр-р-р", бубенчики позванивали.
- Вас-то не в чем винить, - произнес Ветер задумчиво, - но жизнь у вас впереди, а в мире все больше и больше распространяется микроб жадности… Как бы и вы не заразились…
- Больше всех виноваты, которые и нашим и вашим, - прозвучал снова хриплый голос Ивана, - всякие там векшели, потому и повесили. Раз топили, раз повесили…
Иван обрадовался возможности отвлечься от своих слов про Алфреда, все засмеялись, и как-то странно звучал их смех в этом тихом лесу, где совершались такие дела…
- Жили на Острове земледельцы и рыбаки, - разговорился Ветер с ребятами, как со взрослыми, - политикой интересовались, но что они знали? Ни про Ежова, ни про Берию… Про Гитлера, что какой-то еврей у него кошелек украл… Говорили про Сталина, что без пяти минут солнце; погрелись в его лучах островитяне - обожглись, немцы примчались ожоги лечить - залечили вот… Что-то еще говорят про Божью Милость!..
С ребятами на Острове в большинстве все взрослые именно так себя и вели - относились как к взрослым, потому что сами островитяне чаще встречались по-детски простые, бесхитростные, а дети теперь успели уже повидать в жизни такое, что иному взрослому и не снилось.
Тут и Король поведал о том, что случилось в Розвальнях на Малом Ару, и про картину Калитко с красными следами на снегу; рассказывал торопливо. Ветер, оказывается, про Ару уже слышал. Тут и Иван поведал, в свою очередь, о том, что произошло на самом деле в ателье Калитко. А Ветер, послушав, вскричал:
- С вами не заскучаешь!
Иван, имея в виду людей на Малом Ару, спросил тихим голосом:
- А они хорошие были?
- Конечно, - ответил Король.
- Но почему?..
Смысл вопроса понятен. Но кто мог ответить?
- Ты раньше видел, как убивают? - спросил Иван, адресуясь к Королю из-за спины Ветра. И Король рассказал, что видел давно, как застрелили солдата.
- Немца?
- Не. Русского.
- Немцы?
- Русский, наверно, немцев тогда не было, то было не в немецкое время.
- Энкаведешник, - сообразил Иван. - Непонятно.
- Непонятно, - вздохнул Король.
- Микробы, - определил Ветер. И, обратясь вежливо к лошади, которая стояла, пошевеливая ушами, попросил ее не подслушивать, а заниматься своим делом. Лошадь ответила: "Хр-р-р" - и пошла-таки. Бубенчики снова зазвенели.
- Отчего в мире вражда?
Эта мысль уже сколько времени не давала Королю покоя. Кого бы он деликатно ни расспрашивал, никто на его вопрос конкретного ответа не давал. Лоцман Счастья взъерошил свою шикарную бороду, очищая ее от снежинок. Обратившись к Королю, сказал авторитетно:
- От жадности она и происходит.
- А жадность?
- От зависти.
- А зависть?
- От глупости.
- А глупость?
- От лени, разумеется. Если человек ленив учиться - он глуп, ему тогда нечего есть, ведь лень работать руками, а чтобы головой - глуп. И завидует тому, у кого всего больше, чем у него. И уже за это ненавидит и стремится отнять силой то, что другой приобрел умом или трудом.
- А при чем тогда евреи?
Этот вопрос для Ветра оказался неожиданным. Он с удивлением уставился на невозмутимого Короля. Король разъяснил: когда-то в торжественной комнате в небесно-синем доме доктор Килк говорил, что во всем виноваты евреи. Ветру смешно, трясет бородой и хохочет - хорошо, когда есть борода.
- Ветер разный бывает, - начал он лукаво, - один с юга дует, другой - с севера, третий - с востока, четвертый - с запада. Один ветер знает об одном, другой - о другом. Обо всем же не знают и все ветры, а я и подавно. Но карают всегда виноватых - это я знаю точно, а виноват почему-то всегда тот, у кого есть; а есть у того, кто умеет, а умеет - кто знает… Вот и пришли туда, откуда начали: микробы жадности от дураков, завистливых и подлых. А евреи… Они тут ни при чем. Хотя… Они, конечно, вовсе не стремятся собраться все вместе да хотя бы в Палестину - это только кажется, ведь невыгодно это им, ведь именно в том их сила, что разбросаны по всему свету; они таким образом во всей земной жизни участвуют. А может, и правы они, - Ветер задумался, почесывая бороду, - может, и надо бы рушить все границы, чтобы смешались все народы, чтобы разделялись люди мира не по национальному образу, а нравственному, чтобы образовались тогда общечеловеческие законы, определяющие границы добра и зла, независимо от того, какого ты цвета и на каком языке жалуешься… Эге-ге-ге!.. И я бы, вольный как ветер, мотался бы в Скандинавию, женить их на островитянках. Эге-е! Ого-о!
- А вот Жора свою собственную смерть и не нарисовал, - переключился Король на другую тему. У них такое не считалось дурным тоном, они могли запросто от проблем всемирного потопа переключиться к заявлению типа: "Есть охота".
Впереди посветлело, сани выскользнули из леса Смотригора. Лоцман Ветер "подул" здесь в другую сторону, пришлось им расстаться.
- Эге-е! - рявкнул на прощание Ветер, и звон бубенчиков удалился.
Когда ребята подходили к хутору Куриный Нос, со стороны Кишмялягушки одновременно с ними приближалась женщина. То была Земляничка. Все, конечно, удивились неожиданной встрече. Вальве на Ивана посмотрела с подозрением, но не стала расспрашивать. Была уверена, что Король в Прятках не останется, раз объявился не один. Пошли к дому, говоря о пустяках: кто откуда идет. Король врал, и Земляника в этом не сомневалась, она и не рассчитывала получить от него правдивую информацию.
Вошли в кухню старого хуторского дома. В раскрытую дверь соседней комнаты была видна кровать с Алфредом, над которой как раз склонилась Эсмеральда. Услышав шум, она выпрямилась, как показалось Землянике… резко чересчур. Увиденная картина была больше, чем подозрительной: что эта Эсмеральда вообще-то в такой позе делала? Алфреда, слава Богу, нет необходимости кормить с ложки. Он лежал и улыбался. Это еще больше раздражило Землянику: еще и улыбается! А что не улыбаться! Лежит, как барон, а над ним эта… Что-то же она, эта подлая, там делала?.. Земляника могла бы убить эту Эсмеральду. Уже одно то, что у человека такое имя… Порядочным людям такие не дают.
- У Алфреда ужасно болит зуб мудрости… - защебетала Краля, как только Вальве с Королем вошли в спальню, Иван уселся в кухне на скамье. Земляника гадюкой взглянула на Эсмеральду, на явно опешившего Алфреда, который попытался спастись с помощью Короля, начав расспрашивать про его жизнь - откуда пришел, как дела на Сааре и так далее.
Земляничку этот маневр не провел.
- Они зубы теперь лечат! - заметила она ядовито, повышая голос. - Хороша… зубной врач. Так и знала: ты за дверь, а они тут зубы лечат… Палец у черта болит! А туда же! Такому хоть все пальцы отруби… Ему не палец рубить надо, а хрен…
Нет, нет, негоже прятаться за авторитет Его Величества! Алфред должен был мужественно вступиться за Эсмеральду, которая, действительно же, кроме добра, ничего другого ему не желала. Тем более что именно она в отсутствие Земляники съездила в Журавли, достала спирта. А зуб мудрости у Алфреда действительно заболел, потому что беда никогда не приходит одна. И правая щека Алфреда раздулась - вещественное доказательство. Но и у Эсмеральды тоже… верхняя пуговица блузки не застегнута - разве не доказательство? Но если повнимательнее присмотреться, ее и нет совсем, этой верхней пуговички. Тогда чего ради шуметь? И кто может объяснить, почему на блузке молодой девушки нет верхней пуговички!
Алфред, лежавший на постели одетый, встал и, опираясь на палку, подошел к столу, сел на табуретку поговорить с Королем. Он больше не реагировал на выходки своей подруги. Король принялся рассказывать, как в Журавлях убили Калитко, как убили на Ару Мартина и Эха. Его Величество высказал беспокойство: что-то будет с Антсом, женится ли он на Сесси, когда вернется после войны? Должна же эта война когда-нибудь кончиться.
Алфред потянул носом: откуда дым табачный? А дым шел из кухни, откуда же еще?
- Там мой друг, - объяснил Король.
Все затихли: в доме, оказывается, посторонний. К тому же русский! Маленький, но все равно русский. В гневе своем Земляника про него совсем забыла, она и не очень считалась с такими… Даже с Королем: что они понимают в вопросах, возникших между Земляникой и Эсмеральдой, особенно тот, который курит…
- Пойду домой, старики там одни, - воспользовалась моментом Эсмеральда и двинулась к выходу.
- И нечего ходить! - крикнула вслед Земляника. - Обойдется без зубного врача!
В ответ хлопнула дверь, даже не хлопнула - громыхнула.
Земляника принесла молока, нарезала хлеба, позвала к столу и Ивана, обращаясь к нему, "мальчик". Король рассказывал, как был в "тюрьме", как его избил Скелет и о том, что тот велел передать Алфреду, будто ему "ничего не будет".
- Ах, ничего не будет?! - повторил Алфред иронически. - Зачем ему тогда понадобилось избивать еще и тебя?
Земляника бросила, на стол газету.
- Старая. Где я свежих возьму? И эту-то мне Сула дал.
Она рассказала про посещение Сула, о его разговорах-предложениях.
Сула?!
В смерти Сесси Алфред винил и Сула, хотя и известил он Алфреда о ее гибели. Когда расстреливали Сесси, чем же он был занят? Что же немцы, как он говорил, стреляли, а Сула в это время по нужде за кустик отлучался?.. Зовет на Большую Землю в леса… Вранье! У всех вранье. Как обещали в Москве эстонцам: "Мы вам не навяжем коммунизм". Навязали, однако. Теперь твердят: "Мы вас освободили". Конечно, так оно и было бы, если бы сначала не закабалили. Сейчас же происходящее называется иначе - перехватом. Перехватили страну у немцев. Но в республике сколько угодно тех, кого и это вранье вполне устраивает, кто его с удовольствием и распространяет. В республике сколько угодно людей, занятых всю жизнь лишь рукоплесканием, - зрители! Или предатели. Рукоплескали "великому" Сталину, затем "освободителю" Европы, теперь ставшему опять "великим" Сталину. Эти рукоплещущие никуда не удирают, им жалко бросать барахло, удобнее хлопать в ладоши - прав всегда победитель.
И кто только не рукоплещет! Здесь и ученые, и писатели даже именитые - все грамотные люди; тоже и некоторые священники, как ни странно. Алфред как-то коротал время на дежурстве в батальоне самообороны, читал в старых журналах, что бывали в истории случаи, когда даже церковные корифеи охотно признавали власть тиранов - тоже же от Бога, и благословляли их мерзкие дела; когда же тиранов свергали, они раскаивались перед Богом, обещали больше так не делать, получали отпущение грехов и продолжали дальше просвещать люд земной, призывая жить в правде и вере, - хорошо все же, когда ты с начальством в доверительных отношениях!.. Так что все врут, даже собственным детям, даже самим себе.
В газете, принесенной Вальве, описывают в жутких красках фашистский террор - при немцах, то же самое, ужасались красным, о котором сегодня уже забыли… Победителей не судят! А в чем правда для такого, который не рукоплещет никому, потому что не хочет, не может себя заставить?
Алфред помнит старого скупердяя Тайдемана и его разговоры. Да что Тайдеман! Он и сам по прошествии времени как бы со стороны видит историю своей страны, и спрашивается, хорошо ли, справедливо ли была устроена в ней жизнь до прихода всех этих освободителей? О чем писали тогда уважаемые, даже любимые Алфредом, писатели - Лутс, Вильде? О равенстве и неравенстве, о справедливости и хамстве, о господах и "господах" в том смысле, что словом "господин" обращались и к нищему. С самого Алфреда в своей время драли три шкуры за политурные лаки и заячьи лапы. Было ли в народе единство? Если бы оно было - не пришлось бы хлопать, рукоплескать всем освободителям подряд, хотя и то правда, что никого не должно касаться, как кому живется в его собственном доме.
А теперь в лес зовут - во имя чего? Чтобы опять зажили господами и "господами"? Из-за этого идти убивать людей? Разве это когда-нибудь давало результаты? Всюду вранье. Уже сколько убивали! Для Алфреда правда теперь в том, что не стало пальце на правой ноге, к тому же чертовски болит зуб мудрости. И почему именно мудрости?..
У Алфреда свои проблемы. Столько освободителей, а для него свободы нет. Он, в сущности, стал жертвой при стольких несущих ему свободу. А могло ли быть по-другому?
У Земляники проблема своя. Ей не терпелось как-то уточнить, что же тут все-таки было, когда она отсутствовала. Но откуда, честное слово, знать Алфреду, почему у кого-то нет пуговицы на блузке!
Король с Иваном допили молоко и всем своим видом показывали, что им здесь неинтересно, следовательно, делать больше нечего.
- С нами пожить не хочешь? - спросил Алфред.
Нет. Король обычно не задерживался у Алфреда, и причин несколько, главное же: он чувствовал, что Землянику его присутствие смущает. Почему? Он же не станет доискиваться, просто знал: она не рада его появлению. Действительно, ей всегда казалось, словно во взгляде Короля скрывается тайна, вернее, знание какой-то тайны, касающейся лично ее, и это беспокоило ее душу.
- В следующий раз принеси мне кое-что из инструментов, - попросил на прощание Алфред, перечисляя нужное, - может, сделаю хоть мандолину, - объяснил, скорее всего себе самому, глядя грустно в окно.
Когда друзья бежали в сторону Кишмялягушки, чтобы не идти через мрачноватый лес Смотригора, Король в который раз рассказал Ивану про великолепный аккордеон Алфреда, как лились из него радостные звуки в комнатах небесно-синего дома…
- А эта старая Хильда, которая на Кури-Мури, она совсем никуда не уезжает? - спросил Иван.
Его Величество этот вопрос в данный момент меньше всего интересовал. Он принялся рассказывать приятелю о своем плане, касающемся столярных инструментов Алфреда и многого другого в старом амбаре на Сааре. Конечно, он притащит Алфреду все, что он просил, но немного позже. Потому что у него созрел великолепный план, очень хороший план… с его точки зрения.
Глава XII
Добираясь с Иваном до Звенинога, Король инстинктивно выбирал дорожки и тропинки, которые далеко обходили деревню Розвальни, о хуторах Ару ему даже вспоминать было трудно, хотя Энда… О ней, конечно, наоборот, - трудно было не вспоминать. В природе стало теплее, однако снега на полях и в лесах еще в изобилии. Прошедшая зима выдалась исключительно богатой снегопадами. Солнечные лучи, сердечные друзья Люксембургского Короля, несмотря а свою изменчивость в цвете, щедро обогревали его теперешнюю резиденцию. По ночам они, правда, еще не могли помешать небольшим морозам покрывать настью снег на полях и в подлесках.
В лесу Смолоспуска, - а именно здесь теперь поселился Король со своим верным министром, оберегавшим повелителя от микробов древним способом, то есть обкуривал денно и нощно, - именно в лесу, куда меньше доходили солнечные лучи, все еще не сдавалась зима.
Оба настолько прокоптились табачным дымом, что когда они прибежали из Прятки на Сааре, Манчита подозрительно обнюхала Короля и в испуге, всплеснув руками, вскрикнула:
- Иссанд Юмаль! Ты уже куришь?
Иван познакомился наконец с Вилкой, которая не выказала маленькому русскому особого доверия; она изучала Ивана, принюхиваясь, ее хвост как будто принимался вилять, но… шевелился едва. Что ж тут удивительного, ведь Вилка помнила, чем кончилась однажды для нее дружба с одним русским - обидным пинком ноги от Алфреда.
Потом Король показал Ивану чердак, корыто и сундук с портретами русских царей. Настороженность в поведении Вилки ощущалась, но в отличие от Мелинды, принюхивающейся тоже со скривившимися от презрения губами к исходящему от Ивана табачному запаху, Вилка, сохранившая свою моральную чистоту и жизнерадостный нрав, несмотря на пережитые ею в разные годы бесчисленные обиды от людей, все же лизнула Ивану руку; она как была доверчивой, такой и осталась. Уж сколько раз Король предупреждал ее, что поплатится она когда-нибудь за это. До нее не доходило. Что с нее возьмешь? Собака есть собака.
Итак, инструменты…
Для Алфреда?..
Кто бы мог в этом усомниться!
А резиновые сапоги? Тому, кто намеревается жить весною в лесу, они необходимы. А есть ли они на Сааре? Как не быть, ведь Алфред и всю обувь из небесно-синего дома сюда, в старый амбар, перевез. Топоры, пилы, крупные гвозди - все это в лесу надо. Старых одеял на хуторе достаточно, но, к сожалению, все сразу не унести, надо прийти раза два, причем так, чтобы население на Сааре не имело основания проявить излишнее любопытство. Резиновые сапоги подобрали и Ивану.
А табачок? Табачку на Сааре не водилось. Маленькому Ивану он крайне необходим, запасы из немецкого склада остались на Кривой улице, в ателье. К великому удивлению Короля, старый Вагнер, оказывается, великодушно делился табачком, когда Иван бывал у них. Но теперь…
Королю вспомнилось: в амбаре на Кури-Мури на протянутой по стене веревке висели кипы табачных листьев. Когда он их впервые увидел, то очень удивился: в доме некурящие женщины, а табак выращивается. С другой стороны, табак во время войны везде ценился высоко, почему бы и не выращивать!