Я перебрался по стене поближе к Джемисону, мама и Касс подняли такой шум, что он по-прежнему меня не замечал. Джемисон не из тех, кто глазеет по сторонам, и он никогда не смотрит вверх. Я следил, как он копал - медленно и размеренно, как обычно. Заметив извивающегося дождевого червя на свежем коме земли, он наклонялся и очищал его от влажной почвы, так нежно, что можно было подумать, будто он хочет его спасти, а вовсе не собирается бросить беднягу в старое покореженное ведро у себя за спиной. Я-то знаю, на что ему эти червяки! Он использует их как приманку для кротов.
Но вот Джемисон решает, что набрал достаточно, и, тихо насвистывая, отправляется к сараю. А я остаюсь один, смотрю на ведро, и мне хочется, чтобы Касс была рядом, а не пререкалась бы без толку во дворе с мамой.
Она бы живенько соскочила со стены и, схватив это гадкое ведро, полное извивающихся скользких червей, помчалась бы по тропинке туда, где росла высокая трава. И там бы опрокинула его, чтобы все червяки медленно и тихо расползлись, кто куда. А потом бы поскакала назад, бросила бы ведро, и оно так бы и лежало перевернутое в том самом месте, где он его оставил.
- Вот! - сказала бы она. - Это ему наука! Живодер!
Касс надеялась бы на то, что Джемисон подумает на собак, или что он замешкается у сарая, или что эти червяки окажутся настоящими бегунами, ну, или на что-нибудь еще в этом роде. Касс часто вела себя так, словно все вокруг идиоты; но я-то не мог так поступить с Джемисоном, теперь нет.
Еще несколько месяцев назад, может, это и сошло бы. Когда он приковылял бы из-за теплицы и увидел на траве перевернутое ведро, то, ясное дело, сразу бы смекнул, что это наших рук дело.
- Негодники! - прорычал бы он. - Пакостники!
Он бы понял, почему мы так поступили. Но отец бы посчитал, что все вышло случайно - по неловкости или по недоразумению, и Джемисону пришлось бы согласиться, ведь мы были еще слишком малы, и он не мог в открытую объявить нам войну.
А теперь все иначе. Однажды вечером я увидел, как Касс вскочила, когда вошел Джемисон, и заметил, что она переросла его. А я-то вымахал повыше Касс! Значит, я не могу вести себя, как раньше. Он мне этого не спустит. Ему больше не надо прощать мне мои проделки, ведь я теперь выше его.
Конечно, в конце концов я его одолею. Это решено. Касс все время мне твердит: "Можешь забирать мою половину фермы, но только при условии, что первым делом прогонишь этого типа с нашей земли".
Так что я его уволю. И не позволю даже доработать положенный срок. Просто рассчитаюсь с ним, и все. (Не хотел бы я оказаться на месте любой живности по эту сторону от Фретли в последний месяц работы Джемисона!)
Но пока я словно скован по рукам и ногам. И ничего не могу поделать. Лишь продолжаю следить за ним. Не знаю почему. Я молча наблюдаю за ним с высоких стен и подглядываю в щели в воротах конюшни. Придумываю бесконечные сложные планы, как его остановить и спасти его жертв от гибели, но так и не осмеливаюсь действовать. Все эти бедняги обречены. Я лишь наблюдаю их гибель. И никого не могу спасти.
А Касс может, она-то девчонка! Но ее теперь на аркане не затянешь. Джемисон бы не посмел Касс и пальцем тронуть. Ему не хуже, чем нам, известно, что до самого Рождества она была выше меня и сильнее. И всегда - умнее. Но Джемисон ее бы все равно не тронул, ведь она девочка. Он знает, что отец ему этого не позволит. Если Джемисон напустится на меня, отец останется стоять в сторонке, втайне желая, чтобы я расквасил ему лицо, - все же я ему родная кровь; но он ни за что не вмешается. Он ни разу Джемисона и пальцем не тронул из-за меня, и не спровадил его. Только твердил:
- Не вставай поперек дороги тому, кто просто делает свое дело. Вот мой тебе совет, Том.
А дело Джемисона - убивать вредителей, точно так же, как чинить заборы, латать навесы и прочищать дренажные канавы. Но кроты - не вредители. Если только вы не хозяин великолепного ровненького квадратного газона, который стрижете каждое воскресенье, с которого гоняете чужую ребятню и по которому сами время от времени прогуливаетесь, ворча по поводу проплешин под бельевой веревкой и гордясь роскошными густыми зелеными участками. Тогда, если у вас поселится семья кротов и примется выбрасывать повсюду свои маленькие коричневые земляные холмики, вы, конечно, вправе считать их вредителями. Но здесь на ферме, в яблоневом саду и возле сараев, это всего-навсего кроты, я так считаю.
Джемисон время от времени высказывает за столом свои доводы. И изводит этим Касс. Она с такой яростью смотрит в тарелку, что, кажется, посуда вот-вот разлетится вдребезги.
- Их ходы тревожат корни растений, - ворчит Джемисон. - Об эти кротовые кочки сломаются лезвия моей косилки. А известно ли вам, что они поедают полезных дождевых червей?
Да он с три короба наговорит! Будто кроты его и впрямь интересуют. Думаю, он знает про них больше всех на земле. Однажды он сказал нам, что пенис крота повернут задом наперед, и даже предложил показать это, но мы убежали. Много лет я считал, что это лишь Джемисонова выдумка, пока сам не убедился, увидев трупик, оставшийся в его ведре.
Я поддел мягкий черный комочек палкой и выудил из ведра. Нельзя прикасаться к тому, что там лежало, а то сам умрешь. Никогда не забуду печальный глухой стук, с каким зверек упал на траву, мне стало не по себе и сделалось так грустно, что захотелось взять крота на руки, но этого, конечно, делать было нельзя. Вообще-то держать кротов в руках приятно. У них такие маленькие остренькие мордочки и крошечные глазки, а ушки такие малюсенькие, что не сразу и заметишь. Их короткий топорщащийся мех никуда не направлен: в какую сторону их ни гладь, они кажутся мягкими, как вода в ванне. И пищат не переставая, пока вы их держите. Так что лучше их поскорее отпустить.
Я перевернул мертвое тельце, мне вдруг сделалось интересно. Захотелось убедиться, что Джемисон наврал. Мне часто этого хотелось. Мне вообще хочется, чтобы мир ни в чем не был похож на тот, каким его видит Джемисон. Я пригладил торчавший мех, и мне сделалось не по себе, словно тем, что я вот так распластал мертвого крота, чтобы его разглядеть, я вновь могу причинить ему боль. Коготки на маленьких лапах-лопатках царапнули по шероховатой палке. Я вздрогнул и замер: оказалось, что Джемисон был прав! Выходит, теперь я должен верить ему и тогда, когда он за столом начнет снова убеждать нас, что крота можно испугать до смерти щелчком по носу или громким звуком: например, ударить чем-нибудь железным по ведру. Да что там! Достаточно просто оставить их в ведре на денек - без пищи крот долго не протянет. Возможно, он говорит правду. Наверняка не раз сам такое проделывал. Не сомневаюсь. А теперь вот травит их своей отравой из червяков.
Только посмотришь, как он ее готовит, - враз стошнит. Наверное, он ненавидит червей так же сильно, как кротов, раз так усердствует. Он посыпает червей ядовитым порошком и перемешивает хорошенько. Представляете? А затем, весело насвистывая, направляется туда, где, как ему известно, еще водятся кроты, а гадкое ведро болтается сбоку.
Любой другой давно бы уже отступился. Кого хочешь стошнит, попробуй он повторить то, что делает Джемисон. Отец бы, пожалуй, сказал: "Сколько тут кочек! Поди знай, в каких из них кроты", и просто растоптал бы их, а через пару дней посмотрел бы, где появятся новые.
Но не Джемисон! Я стою за яблоней и вижу: вот он нагнулся над землей, он не спешит. Грозный ангел мести. Он способен различить ходы кротов сквозь любую почву, так мне, по крайней мере, кажется. Он видит любую темную норку там внизу: кладовки с запасами еды и жилые отсеки. Джемисон сразу догадывается: вот тут внизу должен быть основной коридор, ведущий к воде, а это ответвление - почти не используемый ход, на который не стоит обращать внимания. Иногда мне кажется, что он точно знает, где именно там, под землей, кроты, чтобы не умереть с голоду, усердно поедают личинок и червяков.
Я подкрадываюсь поближе - от яблони к яблоне, и прячусь в высокой траве. Джемисон выкладывает у ведра свои инструменты - один за одним, аккуратно. Я знаю: он не обернется, теперь ему не до меня. Он слишком поглощен своим делом: ножницы, деревянный кол, пинцет, старая ржавая крышка от банки из-под кока-колы. Вот он насыпает внутрь еще немного ядовитого порошка - все готово к следующему шагу.
Джемисон просверливает колом маленькое отверстие до подземного хода. С этим он быстро справляется. Потом пинцетом достает первого червя и поднимает его высоко вверх.
Червяк еще живой, мне видны оба его конца, свежепосыпанные серым порошком. Бедняга извивается в воздухе, отчаянно пытаясь вновь обрести покой, вернуться в сырую темную землю. Но тут Джемисон отстригает ножницами от него кусочек и макает сырой срез в крышку от кока-колы, в ядовитый порошок. Затем он бросает червяка в проделанную ямку и подталкивает его колом - тот падает в туннель, где какой-нибудь беспечный крот скоро найдет его и съест. Джемисон аккуратно засыпает отверстие землей, собирает свои вещи и переходит на другое место неподалеку. Там он наклоняется и повторяет все снова.
- Кроты сами так поступают, - услышим мы его заверения позже за обедом, пока он отправляет в рот ложку с супом и отламывает себе хлеб из хлебницы, которую передают по столу.
Заметив презрительный взгляд темных глаз Касс, Джемисон повторит снова:
- Кроты сами так поступают.
Конечно, он прав. Кроты тоже так поступают. Они откусывают кончики у земляного червя, а потом - прямо как Джемисон - оставляют их живыми и беспомощными в своих туннелях, чтобы съесть позже.
После моей ссоры с Лизой я кажусь себе таким вот червяком. А ведь и она должна была себя чувствовать такой же беспомощной в тот день за ледником, когда я довел ее до слез. Поначалу она плакала совсем тихо, так что я даже не заметил и все продолжал задирать ее. Пусть бы кто угодно плакал, только не Лиза! И вот теперь я стою и наблюдаю за тошнотворным занятием ее отца, а когда мой желудок угрожающе сжимается, говорю самому себе: "Стой и терпи, Том. Так тебе и надо! Тебе ничуть не хуже, чем было ей. Стой и терпи".
От таких вещей не отделаться, сколько ни старайся. Мне бы хотелось все забыть, вернуться и начать лето заново. Если бы я мог! Если бы мог…
3 глава
Лето началось внезапно - сине-белый взрыв после стольких недель неподвижного тихого зеленоватого моросящего дождя. А потом что ни день - палящее солнце и выматывающая жара, так что приходилось прищуриваться, если смотришь против солнца на игровой площадке. И такое мягкое теплое ощущение внутри, словно все косточки тают. А когда после школы сидишь с книжкой на перилах автобусной остановки - так непривычно и странно, будто ты совсем в других краях - в Мексике, может быть.
В школе во время экзаменационной недели оконные рамы поднимали как можно выше. Внутрь втекал пыльный солнечный свет, и гудки грузовиков долетали до нас от самой окружной дороги. Водитель сельского автобуса, развозивший нас по домам, ездил с открытыми дверями, чтобы впустить хоть какой-то ветерок. Он хмуро зыркнул на строгого инспектора в рубашке с коротким рукавом, который вскочил на подножку на конечной остановке во Фретли и велел ему закрыть двери.
На следующий день он их снова оставил открытыми. Вечер выдался еще жарче. Я сидел на скамейке рядом с Лизой и Касс и смотрел на отражавшееся в окне осунувшееся бледное лицо Лизы, пока она глядела на дорогу и теребила пальцами запястья.
Она была очень худенькая - кожа да кости, говорил мой отец. Он шутил, что у Лизы не ноги, а стеклянные палочки, и при встрече брал ее на руки, "чтобы она не споткнулась и не разбилась". Он даже придумал особую игру - "кормление Лизы" - угощал ее кусочками колбасы, сыра и сдобного фруктового кекса. Он клал кубики еды ей прямо в рот, словно она желторотый птенец, брошенный в гнезде. Думаю, это была не просто шутка, ведь он никогда так не поступал в присутствии Джемисона. Мама тоже беспокоилась за Лизу. Я слышал, как она говорила отцу, что ее тревожат синие круги у Лизы под глазами и то, что на ней вся одежда висит как на вешалке.
Но самой Лизе было все равно. Ей наплевать, как она выглядит. Лиза не то что Касс. Она стрижет волосы тупыми ржавыми маникюрными ножницами, когда те отрастают настолько, что начинают лезть в глаза. Иногда ее волосы кажутся пушистыми, как у цыпленка (Касс говорит, что это после мытья), но чаще они торчат во все стороны. Пальцы и запястья у Лизы синеватые, будто ей холодно, но и летом и зимой она ходит в одной и той же одежде. Даже в январе не надевает шерстяное пальто, хотя мама и посылала ей с Джемисоном вполне приличные вещи - те, из которых выросла Касс. В автобусе Лиза садится у самой двери, у окна, которое никогда не закрывается полностью. Ноги ее выскальзывают из тонких домашних тапочек и касаются обледенелых кромок на полу, но она даже не дрожит. А когда летом начинается жара, Лиза, единственная во всей школе, продолжает ходить в вытянутом сером форменном свитере, как бы ни припекало. Другие девочки перешептываются, что это потому, что у ее блузки дырки под мышками, но я знаю: это вранье. Пусть мама и заставляет меня донашивать рубашки до тех пор, пока рукава не начинают врезаться в подмышки или они просто-напросто расползаются на части, но блузки Касс она меняет сразу, стоит хотя бы манжетам чуть-чуть обтрепаться.
Лиза выглядит странной, что на нее ни надень, - словно старомодная пыльная долговязая кукла. Я люблю в автобусе сидеть за ней и Касс и наблюдать за отражением в окне - следить, как меняется выражение Лизиного лица, пока Касс читает ей вслух задание по английскому, а она смотрит в окно. Дело у них движется в час по чайной ложке, потому что Лиза постоянно просит Касс повторять целые куски, но и во второй раз ухитряется добрую половину пропустить мимо ушей.
Лиза каждый раз проваливается почти на всех экзаменах. Она не говорит отцу, что ей надо их сдавать, а Джемисону и в голову не приходит спросить. Мы заметили, что мама и папа никогда не говорят в присутствии Джемисона о ее учебе. Одно время мы с Касс думали, что родители просто не хотят "вмешиваться", раз Лизе не дается учеба; но теперь поняли: все не так просто - они не хотят смущать Джемисона. Лиза как-то проговорилась, что сама пишет за отца все письма, а Халлоран, который живет в миле от них, помогает ей справляться со сложными оборотами. Похоже, что Джемисон, хоть он и просидел в школе во Фретли много-много лет, так и не выучился читать и писать. Халлоран говорит, что предлагал научить его, но Джемисон всякий раз мотал головой: "Мне эта грамота нужна, только чтобы яды готовить, а я и без того в них разбираюсь".
Потому я мог с легким сердцем заявиться домой с кучей плохих отметок: мне ничего не грозило, пока Джемисон возился с чем-нибудь на ферме. Но лишь до тех пор, пока он не закончит. Было видно, что родители пытаются сдерживаться - из тактичности. К тому времени, когда Джемисон наконец-то отправлялся восвояси, они становились красными как раки, особенно в конце года, когда ждали результатов каждого экзамена и итоговых оценок по всем предметам. Суд инквизиции заседал весь вечер: "Как ты мог так плохо сдать это?", "А что с тобой стряслось тут?", "Учительница считает, что твоя работа неровная!". Прегрешение за прегрешением - все новые и новые поступления в мой "Список". Ох, наконец-то все позади!
И вот учебный год заканчивается. Взрослые еще не привыкли к тому, что дети постоянно толкутся на ферме, и на пару деньков оставляют нас в покое, пока мы не мешаем им работать. Но так продолжается недолго. И недели не проходит, как мы уже слышим: "А Касс могла бы испечь пирог с вишней. Она ведь раньше пекла". И в следующую же секунду: "Пожалуй, мы починили бы эту изгородь уже к вечеру, если бы Том нам помог".
Мы с Касс переглядываемся через стол, нам обоим ясно: отныне нам останутся лишь редкие мгновения свободы и каждый лишний часок придется выклянчивать и выпрашивать, если только мы вообще решимся заговорить об этом. И потом - все эти бесконечные напоминания: возьмите часы, чтобы вернуться вовремя - то есть к назначенному взрослыми часу. Терпеть этого не могу! Уж лучше назад в школу, там тебя хоть не дергают, если не считать звонков, окриков и указаний, расклеенных по всем стенам.
Первые несколько деньков пролетают так быстро! Мы стараемся поскорее упорхнуть из дому, прихватив пакеты с яблоками, бутербродами с сыром и покрытыми жиром мясными остатками. Касс всегда знает, что можно взять с полок в кладовой или из холодильника, не привлекая маминого внимания. Она способна отличить сливы, отложенные на пирог, от тех, что отец просто принес накануне вечером, и хороший сыр, который взрослые приберегли до поры, от зачерствевшего огрызка, от которого они только рады будут избавиться. Она знает, какая кость может еще сгодиться к столу, а какая - уже нет. По мне все кости одинаковы. Так что я верю Касс на слово. Всегда так делал. Я сую провизию, завернутую от чужих глаз в грязное полотенце, под мышку, и мы крадучись выскальзываем из дома.
Каждое утро мы уходим так рано, что земля кажется еще серой от поднимающегося тумана, а густая влажная трава хлещет по ногам, заставляя вскрикивать - точь-в-точь как тогда, когда родители отвезли нас к морю. Мы так давно там не были, что забыли, какое оно холодное, и, почувствовав его ледяной ожог на наших ногах, завопили как маленькие.
В роще прохладно. Солнечный свет, просачиваясь сквозь ветви и листья, покрывает пятнами, словно брызгами, землю и речку, Касс и меня. Здесь никогда не бывает жарко как в печке, не то что в поле. Мы слышим рокот трактора за большими сараями и как перекрикиваются время от времени отец и Джемисон. Мы устроились на берегу у излучины реки - это за ледником у старого моста. Здесь наше место - маленький овальный клочок примятой травы, а всего в нескольких шагах прохладное темное дупло в прогнившем пне, куда можно спрятать провизию.
Касс, раскинув руки, укладывается на полотенце лицом вниз, она зубами вытягивает из него нитки, пережевывает их в маленькие мокрые шарики и сплевывает в воду. Я сижу рядом и смотрю, как эти шарики уплывают прочь, скрываясь за поворотом, и высасываю сок из одной травинки за другой. Одежда кажется тяжелой, жаркой и неудобной. Насекомые раздражают меня жужжанием и постоянным пикированием. Я отмахиваюсь от них и жду, когда появится Лиза.
Она приходит каждое утро, как только переделает все те дурацкие поручения, которые заранее придумывает для нее папаша, перед тем как отправиться на ферму. Мой отец хотя бы посылает меня чистить свинарник, кормить свиней и смазывать машины - это настоящая работа, если я ее не выполню, придется делать кому-то другому, без этого не обойтись. А Джемисон оставляет Лизе всякие дурацкие задания: смести сучки с тропинки, по которой никто не ходит, или подсчитать, сколько кочанов салата будут готовы на продажу к следующей неделе, - как будто от этого что-то зависит!