- Я слыву вполне рассудительным человеком.
- Слывешь? Я не вижу здесь никого, кто сделал бы шаг вперед и сказал: "Да, Эрик Винтер слывет вполне рассудительным человеком".
- Ангела!
- Мы говорим обо мне и о тебе.
- Это же всего-навсего выражение! Поговорка! Я слыву, он слывет…
- Поговорка? Значит, Эрик Винтер уже и в поговорки вошел…
Он макнул стебель сельдерея в соус из анчоусов и черных оливок. Приятная солоноватая горечь.
- Очень вкусно.
Она молча посмотрела на него. Эрик рассчитывал отвлечься от мыслей, забыть все хоть на несколько часов, но, оказывается, это не так просто. Он взглянул на Ангелу и вспомнил лицо Хелены в мертвенном голубоватом свете.
- Извини, - сказал он, словно она могла читать его мысли.
- Это мне знакомо… Я вовсе не хочу походить на жену полицейского, которая сидит дома и не спит, дожидаясь мужа.
- Дожидаться - это моя привилегия. - Винтер потянулся к графину с водой.
Она перехватила его руку.
- И чего ты дожидаешься, Эрик?
И правда - чего он дожидается? Это серьезный вопрос. Многого… Он дожидается, когда станет известным имя убитой. Имя убийцы. Он дожидается покоя. Победы добра над злом. Он дожидается ее, Ангелу.
- Сегодня я дожидался тебя.
- Скажи проще: твоего тела.
- Не надо меня унижать. Мне нужна вся ты. - Он сжал ее руку.
Она отстранилась и сделала еще один глоток. Неожиданный порыв ветра подхватил бумажную салфетку, и она полетела вниз, беззаботно рыская в полете, как бабочка.
- Ты мог бы показывать это и почаще, и получше.
- Я показываю. Стараюсь показать… как умею.
- Ты всегда думаешь о чем-то другом.
- Это правда, но не совсем. Часто… но не всегда.
- Например, сейчас.
- Да… это дело…
- Да у тебя всегда "это дело"! Ты же знаешь - я не прошу тебя сменить профессию. Но она… она же везде, твоя профессия, лежит на нас… как слой пыли! Не только на нас, но и на всем, что тебя окружает.
- Нет… это не так. Пыль не может лежать, потому что я все время ее ворошу. Любое сравнение, только не это.
- Перестань… ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.
Опять подул ветер. У Ангелы взметнулись волосы, и он быстро накрыл рукой последнюю салфетку, чтобы и ее не унесло. У природы свои способы сортировки мусора.
- Ангела… я ничего не могу с этим поделать. Это… это часть меня самого. Или часть моей работы, называй, как хочешь.
Он рассказал, как увидел лицо Хелены. И она была сейчас с ними, за этим столом. Не он искал ее. Она искала его.
Ангела ничего не спрашивала. Винтер и не хотел, чтобы она что-то спрашивала. Может быть, потом. Не сейчас.
- Ты же тоже приносишь с собой снимки больных.
- Это другое… У тебя все иначе.
- Ничего не могу поделать, - повторил он. - Но это мне помогает в работе.
- Помогает? Великому комиссару, волшебнику следствия? Помощь, которая тебя раздавит в конце концов.
- Ты хочешь сказать, я сойду с ума? А может, уже сошел? Ну что ж… наверное. Не совсем, но слегка. Достаточно, чтобы работать в полиции.
- Борьба со злом… - задумчиво сказала она. - Любимая тема.
- Знаю… этот пафос звучит глуповато.
- Нет, Эрик… тебе известно, что я так не думаю. Но иногда для меня это… как бы чересчур.
Ну что на это сказать… Преступности имя - легион. Он полицейский, но не циник. Он верит в силу добра. И именно поэтому говорит о зле. Зло непобедимо. Враг за бронированным стеклом. Оно есть, его видно, но не дотянешься. Чудовище, непостижимое и непонятное, не подчиняющееся законам человеческой логики. Пытавшиеся понять зло и дать ему разумное определение всегда кончали плохо. Он понимал это, но это были только азы понимания. Пройдено куда меньше, чем осталось. Он хотел приблизиться к злу и победить. Это его работа - найти слабое место в броне и одолеть. И никакого другого оружия, кроме здравого смысла, у него нет. Если зло нельзя победить разумом и честностью… тогда чем? Чем можно победить зло?
Ему, как всегда, не хотелось об этом думать. Эта мысль была как черная дыра в его мире: зло можно победить только злом.
Зло можно победить только злом.
Бергенхем подул Аде за ушко, и она взвизгнула - он самонадеянно решил, что от удовольствия. Она живет в тумане пудры, подумал он, нечаянно столкнув на пол лоток с детской присыпкой.
Он подул еще раз, и с мочки уха слетело несколько пылинок. Она все время гулила - должно быть, хотела что-то рассказать, и эти забавные звуки говорили ему больше, чем все услышанное за этот день. Скоро ей исполнится целых полгода. Он держал ее на руках, слегка сжимая предплечьями, и думал о странностях жизни.
Он сам чудом вырвался из лап смерти и даже в какой-то момент был мертв… или балансировал на самом краю. Как раз в тот момент, когда родилась Ада. Он много размышлял об этом по ночам. Иногда просыпался в холодном поту. Это был другой пот, не тот, который накапливался за день в насквозь прогретом здании управления.
Он поднял дочку, осторожно отнес вниз, в гостиную, и положил на расстеленное на паркете одеяло. Улегся рядом, подпер голову ладонями и с удовольствием приготовился продолжать беседу.
- Мы могли бы поесть в ресторане, - показалась в кухонной двери Мартина.
- Везде такая жара…
- На террасе прохладней.
- Тогда мы пойдем туда. - Он подхватил одной рукой Аду, другой одеяло и отправился на террасу. - Я сегодня наблюдал страшноватую сцену.
- Да?
- Один парень увидел мертвую женщину и обрадовался.
- Неужели?
- Он был уверен, что увидит кого-то другого. Совершенно уверен. И я тоже… Не могу объяснить почему. Впрочем, могу. Все так совпадало, и мы не сомневались, что наконец узнали имя убитой. А он обрадовался… Это была не та, о ком он думал.
Он тут же раскаялся - прямо над ухом послышался лепет Ады, и ему показалось, что его слова чем-то ей неприятны. Мартина поняла его сразу.
- Он среагировал совершенно естественно. Такие реакции неуправляемы.
- Мудра, как Аристотель.
- Я знаю.
- А что надо сделать?
- Для чего?
- Чтобы быть таким мудрым?
- Перво-наперво надо родиться женщиной, - сказала она.
- А Аристотель?
И Бергенхем опять подул Аде на ушко, и она опять пискнула, и он опять уверил себя, что от удовольствия.
- Не надо ничего дожидаться, - отдышавшись сказала Ангела.
Голову пронзило мгновенное сияние, и он еще раз испытал потрясение, когда душа и тело сливаются в эти несколько секунд ослепительно белого света, когда перестаешь различать сон и явь.
А потом приходит приятная усталость, полудрема, и из этой полудремы возникает ее голос.
- Нам нечего дожидаться, - повторила она. - Я хочу выбросить эти чертовы пилюли.
Он промолчал. Не мог придумать ответа.
- Я принесу что-нибудь попить.
- Вернись, трус!
- Сейчас вернусь.
Винтер, прыгая то на одной, то на другой ноге, натянул шорты и вышел на балкон. Поднявшийся было с вечера ветер стих, и на балконе было едва ли не жарче, чем в спальне. На улице ни души. Послышался далекий крик.
Он поднял глаза к небу. Который час? Полвторого? Два?
Он мог бы сослаться на работу, сесть на велосипед и покатить домой. Но это и вправду было бы трусостью. Сказать, что ему надо посидеть за компьютером… это было бы правдой, но более идиотскую правду и придумать трудно.
Он налил два бокала - половина воды, половина белого вина, отнес в кухню, но лед в морозильнике кончился, и бокалы перекочевали в спальню.
- Так скажи мне наконец, чего мы дожидаемся? - спросила Ангела, отпив глоток. - Я порядком устала от этого балагана.
- Что ты называешь балаганом?
- Все. Я не хочу больше жить одна.
- Поначалу это было твое предложение.
- Мне наплевать, чье это было предложение. И это было очень давно… когда мы были молодыми преуспевающими специалистами.
- Мы по-прежнему молодые преуспевающие специалисты.
- Тебе тридцать семь, Эрик. Скоро сорок. Мне тридцать. Пора кончать играть в игрушки.
По улице на большой скорости проехала машина. Такси… или кто-то торопится снять проститутку на Фескечёрке. Чуть ли не все потенциальные клиенты выбирали именно эту дорогу. Сегодня было на удивление спокойно. Интересно, почему…
- Это, может быть, звучит нелепо, но это правда. Время игр прошло. Ты прекрасно знаешь - я никогда не ставила никаких условий. А сейчас ставлю.
- Я слушаю.
- В чем я не права? Мы уже два года вместе. В нашем возрасте это большой срок, Эрик.
- Может быть… да. Скорее всего да.
- И пора уже взять на себя какую-то ответственность.
Он промолчал. Сказать было нечего.
- В противном случае я просто не могу на тебя положиться. Эти… этот балаган мне надоел. Тебя он, может, и устраивает, а меня - нет. Время прошло.
- Ты хочешь, чтобы мы… съехались? Жили вместе?
- Ты прекрасно знаешь, чего я хочу. Но начать можно с этого.
- Ты и я… в одной квартире?
- Ты, оказывается, прекрасно понимаешь смысл слова "съехаться".
- Понимаю…
- Или ты никогда не слышал такого слова?
Он не удержался и прыснул, как мальчишка. Ситуация была дурацкой. Его ставили к стенке - всего лишь потому, что он хотел жить один, но так, чтобы она была рядом. Десять минут на велосипеде в теплый вечер… Но она права. Все именно так, как она говорит. Время игр прошло.
- Иногда приходится выбирать, Эрик, - мягко, как ребенку, сказала она. - Это же для тебя не новость.
- Мы можем видеться чаще…
- Значит, ты не готов?
- Я так не сказал.
- Другого шанса у тебя не будет.
Он вышел в гостиную. Включил музыкальный центр, присел на корточки и нашел нужный диск. Хрипловатый, немного гнусавый голос… I can’t wait for you to change your mind, it’s late, I am trying to walk the line…
- Вот это да! - Она появилась в дверях. - Я и не предполагала, что ты так хорошо знаешь песни Дилана. Или даже его самого. И что?.. Это касается нас обоих?
Винтер посмотрел на нее. Вид у него был совершенно растерянный и даже жалкий.
21
Солнце стояло уже высоко. Винтер открыл замок, взял велосипед и надел темные очки. Он проснулся с головной болью, и голова пока не прошла, несмотря на две таблетки альведона.
До чего-то они все же договорились. Он посмотрел наверх - Ангела махала ему с балкона. Ему дали срок для размышлений… нет, не то. Он не мог подобрать нужное слово. Сейчас он вообще не мог сосредоточиться на личном, хотя понимал, что это самое "личное" важнее всего.
На Хедене стояла пыль столбом. Несколько молодых ребят играли в футбол на поле с гравийным покрытием. Студенты, решил Винтер. В тот единственный год, когда он изучал обществознание, он тоже играл центральным защитником в двух командах. Лучшая называлась "Совсем промокли". Они даже дошли до финала, проходившего здесь же, на Хедене. Но финал они проиграли команде медиков под названием "Пер ректум". Во втором тайме он получил красную карточку. Судья был полный идиот. И как только подобных судей допускают на важные игры?
- Она так и не дала о себе знать, - сказал Рингмар после "утренней молитвы". - Съездим?
Винтер задумался. Постановления прокурора в этом случае не требовалось. Как руководитель следствия он мог сам принять решение о "принудительной доставке для проведения допроса". Просто так вломиться в чужой дом они не имели права, а вот с целью "принудительной доставки" важнейшего свидетеля, который сам не дает о себе знать… Он посмотрел в бумагах - Андреа Мальтцер жила на улице Виктора Рюдберга. Вполне достойный адрес.
- Поехали.
На круговой развязке на Корсвеген стояли две столкнувшиеся машины. Кто-то поспешил. Дорожный полицейский в форме выяснял что-то с водителями. Лица у обоих виноватые и в то же время раздраженные - так всегда бывает, когда в аварии не пострадали люди. Инспектору было уже за пятьдесят. Рингмар открыл окно и помахал ему рукой. Тот кивнул в ответ.
- Сверкер, - вспомнил имя Винтер.
- Когда-то работали вместе… в молодости, - сказал Рингмар. - Он долго болел. Чуть ли не рак. Ноги, кажется…
- Да, я слышал… Теперь вспомнил. Рак кожи.
Они поднялись по Экландбакен.
- Долго ничего никому не говорил… а потом как-то очень быстро выписался из больницы. Но ноги, похоже, свои. Не протезы.
Они остановились на парковке напротив дома Андреа Мальтцер. Дом был многоэтажный, и на асфальте лежала густая тень. Строгий широкий прохладный подъезд. Плиточный пол. Стены выложены мрамором. У подножия лестницы - статуя обнаженной женщины. Палец приглашающе указывает вверх. Трехметровый цветной витраж пропускает тщательно выбранные оттенки дневного света. Пахнет деньгами и каким-то моющим средством.
- Почище, чем у тебя, - заметил Рингмар.
Вызванный слесарь уже сидел в плетеном кресле у лифта и встал при их появлении.
- Третий этаж, - сказал Винтер. - Пошли пешком.
Перила из какого-то тропического дерева и густая растительность в горшках на красивых пьедесталах. Укрощенные и прирученные джунгли.
Слесарь полез в сумку за инструментами.
- Подождите, - остановил его Винтер. - Сначала позвоним.
Никогда не знаешь, чего ждать… За дверью послышались шаги. Или это где-то еще? Дверь была массивной, топором не прорубишь. Нужна бензопила и кирка, желательно в руках Фредрика Хальдерса.
Загремела цепочка, и показалась женщина примерно в возрасте Ангелы.
Она недоуменно уставилась на троих мужчин.
Один в хорошо сшитом сером летнем костюме, другой, пониже, в сорочке с закатанными рукавами и бежевых хлопковых брюках, а третьему, со связкой ключей в руке, не больше двадцати пяти. Уродливые бермуды и майка. Наверное, из всех троих самый дурацкий вид был именно у него, но это уже нюансы.
"Держится спокойно, - подумал Винтер, - но удивлена. Всего-то воспользовалась правом на личную жизнь и скрылась на пару дней".
- В чем дело?
- Андреа Мальтцер?
- Я спрашиваю - в чем дело? Кто вы такие?
- Полиция. - Винтер достал удостоверение.
Пока она внимательно изучала документ, слесарь вопросительно посмотрел на Винтера и, дождавшись кивка, пошел вниз по лестнице, поигрывая связкой ключей.
- Еще раз - в чем дело?
- Вы разрешите войти? - спросил Рингмар.
- А вы тоже полицейский?
Рингмар извинился и протянул ей удостоверение.
Лицо ее пестрело веснушками. Наверняка зимой их меньше. Вид свежий и ухоженный, как и у Петера фон Холтена, пока он не начал блевать Винтеру на стол. Неужели не может никого найти, кроме женатого мужика? Немного устала, но совсем чуть-чуть.
- Итак?
- Да, конечно… проходите.
Прихожая показалась ему сумрачной, но гостиная была залита светом. Белые стены, окно на раскаленный полуденным солнцем балкон. За открытой дверью Винтер разглядел ажурный чугунный столик под большим зонтом.
На ней была майка на бретельках и шорты - длинные и широкие, удобные на вид. Летняя одежда… а сентябрь уже на носу.
"Все. Завтра надену шорты, - решил Винтер. - Этот панцирь в любом случае не спасает". Он вспомнил сестру. Она вчера опять звонила, приглашала зайти. Винтер сказал: "Обязательно, как только выберу время".
- Полагалось бы предложить кофе, но я хочу сначала узнать причину вашего прихода.
И они спросили ее, что она делала у озера Дель. Когда? Тогда-то и тогда-то… Ах тогда… Петер ушел, и она тоже пошла пешком. Почему?
- Мне надо было подумать, - сказала она, и Винтер услышал голос Ангелы.
Андреа Мальтцер требовалось подумать, почему и зачем она "украдкой", как она выразилась, встречается с женатым мужчиной. Нет, она не хотела брать его автомобиль… не хотела себя… компрометировать. Именно это слово она и употребила - компрометировать. Посидела пару минут в машине и пошла к летнему кафе, где заказала по мобильному такси. Винтер взглянул на Рингмара - тот еле заметно покачал головой. Никаких сигналов из такси не поступало. Как обычно. Хальдерс правильно подметил тогда на планерке. Таксисты держат язык за зубами, не хотят ни во что вмешиваться. Не во всех фирмах, но почти.
Они расспросили ее о деталях. Квитанция? Она покачала головой. Ясно, новоиспеченные фирмы предпочитают возить по-черному. И пассажиру дешевле, и им налоги не платить. Конечно, они должны уточнить все данные, но Винтер ей поверил. Люди ведут себя по-разному. Естественные поступки, странные поступки - все перемешано. Прощай, фон Холтен. Скорее всего прощай. "Правильно сделаешь, девочка", - подумал Винтер, а вслух спросил, не заметила ли она чего-нибудь необычного.
- Когда? Когда осталась одна? После ухода Петера?
- Да.
Он мог бы поинтересоваться, чем они там занимались с Петером, и не препятствовали ли эти занятия наблюдениям за окружающим миром. Но не стал.
- Это очень важно… - произнес он вслух. - Подумайте, пожалуйста. Все, что угодно… любое ваше наблюдение может оказаться полезным для следствия.
- Пойду сварю кофе и подумаю.
- Но сначала… - Рингмар жестом попросил ее задержаться. - Можете ли вы уточнить, где находились последние дни?
- Здесь… И еще в одном месте, но в основном - здесь.
- Мы вас искали.
- Я не хотела, чтобы меня кто-нибудь искал. Отключила автоответчик. И эту штуку тоже, - кивнула она на мобильный на столе. - Не читала газет и не смотрела ТВ.
- Почему?
- Мне кажется, я это уже объяснила.
- Не слышали, как звонили в дверь?
- Нет. Наверное, как раз в этот момент я выходила.
- И никаких посланий не получали?
- Петер кинул в дверь записку в конверте, но я ее выбросила.
- Что он написал?
- Не знаю. Даже не открывала.
- Когда это было?
- Вчера. Если вам интересно, она в мусоре. А мусор - в мусороприемнике внизу. Если его еще не увезли.
Винтер кивнул. Не так уж трудно уединиться, если тебе этого хочется. Права человека… Надо ими воспользоваться хоть раз.
- У меня осталось несколько дней отпуска.
Винтер опять кивнул.
- Еще вопросы?
- Так что же вы видели? Если что-нибудь видели, конечно…
- Я уже сказала - пока варю кофе, попробую вспомнить.
- Да, конечно…
Она поднялась и вышла. Винтер огляделся. Две фотографии в рамках на комоде. Он встал и подошел ближе. Петера фон Холтена на снимках не было. На одном - пара молодоженов. Скорее всего ее родители - фотографии никак не меньше тридцати лет. Классическое свадебное платье, фрак на женихе. Никакого заигрывания с тогдашним стилем хиппи. Фотография пахла большими деньгами. Как и квартира, как и дом, и улица, да и весь район города.
Другой снимок сделан на природе. Людей нет. Коттедж на острове в архипелаге. Снимок черно-белый, но дом наверняка красный. Стоит на скале. Чуть дальше угадываются мостки. Объектив наведен на здание. На небе ни облачка. Налево щит с надписью - "Здесь проложен кабель". От мостков к дому поднимается лесенка - либо бетонная, либо вырубленная в скале.