- Да это же он научил тебя плавать! - удивленно ответила мать.
Меня смущало то, что я совершенно не помнила этих уроков плавания. Кроме того, я жалела, что заговорила о своей неприязни к Аарону, - мать явно не разделяла моих чувств.
- Ты помнишь Иву?
Она задумалась, потом кивнула.
- А что?
- Мы с ней дружили. Детям было нелегко в коммуне. Но она обо мне заботилась.
- Аарон, конечно, периодически перегибал палку со всей этой духовной ерундой, но на самом деле все они были совершенно безобидными хиппи, - заметила мать. Она впервые высказала свое мнение о верованиях в коммуне, и, судя по тону, ей они были не так уж и близки.
- Может быть, но мне все время хотелось домой.
- Тебе там было гораздо лучше, чем дома, - огорченно и даже как будто виновато сказала она.
- Тогда почему мы уехали? - спросила я, тоже чувствуя уколы совести.
Мать дернулась, как будто я ее ударила, и заговорила не сразу:
- Тот мальчик… Он был совсем еще крошка. Такой милый.
Меня потрясло, что спустя столько времени она вспоминает об этом так эмоционально. Казалось, она сейчас заплачет. Но тут она стащила перчатку, вытерла нос и сердито тряхнула головой.
- Вмешались социальные службы и копы. Вам нельзя было там оставаться. Ваш отец сказал, что будет чаще бывать дома, и я решила попытаться сохранить наш брак.
Хотя отец простил ее за побег и перестал уходить в рейсы, лучше мы жить не стали. Все стало только хуже. Бессчетное количество раз мы покупали новую посуду, потому что предыдущую они перебили во время очередного скандала. Постепенно отец стал проводить вечера на охоте или в пабе, откуда его уводил Робби. Мать все время занималась с лошадьми.
Взяв еще одну охапку сена с тачки, мать принялась рассыпать его по земле.
- Коммуна после этого переехала в Викторию.
Она поймала мой взгляд.
- Не копайся в этом, Надин. Только хуже себе сделаешь. - Она нежно коснулась моей щеки. - Я много ошибок совершила в жизни, но тут я уверена.
Она подхватила тачку и покатила ее к амбару.
Несколько недель спустя она погибла в автокатастрофе.
С Робби у меня тоже ничего не вышло. В те дни он снимал дом с двумя деревенскими парнями. Они строили дороги для той же лесопилки. Как-то раз я улучила момент, когда он был один - менял масло в грузовике. Увидев меня, он остановился и закурил.
- В чем дело?
- Я недавно говорила с матерью.
- Да? И о чем же?
Он стянул кепку, взъерошил волосы и натянул ее обратно. Из-под кепки выбивались черные кудри. Ему было двадцать девять, и он был все так же хорош собой, хотя вид у него был угрюмый и настороженный, и ему явно было неуютно в собственном теле - он ни секунду не мог усидеть на месте, как будто все время порывался сбежать. Насколько я знала, девушки у него никогда не было.
С тех пор как я после школы переехала в Викторию, мы почти перестали общаться и виделись только на семейных ужинах по праздникам. На подобных встречах я обычно мрачно наблюдала за тем, как отец с братом молча пьют пиво и поедают пюре с подливкой, а мать запивает вином свои очередные таблетки и ковыряется в еде. Если к концу вечера не начинался скандал, мать уходила к лошадям, а Робби садился на крыльцо и курил. Я обычно шла за ним и изо всех сил пыталась завести разговор, заинтересовать его хоть чем-нибудь. Иногда он смеялся, и я, ошибочно увидев в этом признак былой близости, делилась с ним своим беспокойством о родителях - у отца в последние годы были вечные проблемы с работой. Робби сердито тушил окурок и огрызался: "Все у них нормально. О себе лучше беспокойся".
Теперь же я продолжила:
- Мы говорили о коммуне.
- Она не любит об этом вспоминать, - сказал он, снова затянувшись.
Я не знала, что они с матерью говорили о том же, и задумалась, о чем именно шла речь, - если такой разговор вообще был.
- Знаю. Просто я хожу к психологу, и после гипноза…
- Ты что, позволила кому-то себя загипнотизировать?
Он приподнял бровь и криво ухмыльнулся.
- Это называется "восстановление подавленных воспоминаний". Такой научный метод. Психолог считает, что со мной в коммуне что-то случилось, поэтому у меня клаустрофобия и боязнь темноты.
- Да ты всегда боялась темноты. Когда ты была маленькая, приходилось давать тебе фонарик на ночь.
Мне вспомнилось, как Робби ночью заходит ко мне в комнату и шепчет: "Что случилось?" А я говорю ему, что в темноте кто-то прячется.
- Но когда мы вернулись, стало хуже.
Он пожал плечами.
- Ну, не знаю.
- Ты вспоминаешь о коммуне? - спросила я.
- Да не особо, - ответил он, с силой затянулся и отвел взгляд.
- Помнишь Иву? - продолжала я.
- А что? - спросил он с непроницаемым видом.
- Она так странно уехала. Вы попрощались?
Он покачал головой.
- Насколько мне известно, она вообще ни с кем не прощалась.
- По-твоему, это нормально?
- Вполне. Не хотела, чтобы от нее потребовали остаться.
- А почему она уехала, как ты думаешь?
Робби снова пожал плечами.
- Видимо, ей надоело жить по указке. Она была свободолюбивой пташкой.
- Но вещи-то она оставила.
- Она оставила всего одну сумку, - раздраженно сказал он. - Видимо, забыла.
- Может быть. Меня еще кое-что беспокоит. Мама вспоминала какой-то пикник у реки и то, как Аарон учил меня плавать, а я ничего не помню.
- Блин, да я до хрена всего не помню из детства! - Он снова затянулся. - Гони этого доктора в шею, у тебя из-за него все проблемы. - Он рассмеялся. - Если раньше ты и не была чокнутой, то теперь точно двинешься.
Я уехала домой в еще большем смятении. Может, Робби прав, и мой психолог ищет проблемы на пустом месте? Со временем я уверилась в этом, потому что нам так и не удалось вспомнить ни о какой травме. Вместо этого он научил меня справляться с клаустрофобией, и постепенно я смогла засыпать с выключенным светом. Наши встречи закончились.
В последние два года бакалавриата я подрабатывала в ветеринарной больнице, где и влюбилась в Пола. Мы поженились сразу же после моего выпуска, и год спустя у нас родилась Лиза. Растить ребенка, заканчивать медицинскую школу и мотаться туда-сюда было нелегко, но мы были счастливы.
В девяностые годы теорию подавленных воспоминаний подвергли остракизму, и я окончательно уверилась, что в моем детстве не было никаких загадочных травм. Но во время приступов клаустрофобии - в тесных комнатах, во время рождественских распродаж в магазинах или когда кто-то просто подходил слишком близко, я вспоминала разговоры с психологом. Может быть, он все же был прав, и в коммуне со мной что-то произошло? Но мне всегда удавалось отмести эти сомнения.
Теперь мне вспоминались его слова: психика защищает меня, но, когда я буду готова, воспоминания вернутся. Триггером может послужить запах, фотография или даже какая-нибудь фраза.
Я не была уверена, что уже готова.
Глава 10
Вечером того дня, когда к нам поступила Франсин, я вернулась домой совершенно измотанная, не переставая мысленно прокручивать разговор с Хизер. Мне требовалось с кем-то поболтать, и я позвонила Конни - моей ближайшей подруге и коллеге. Мы дружили с университетских времен и, даже выйдя замуж, старались хотя бы раз в год проводить отпуск вместе. Иногда нам удавалось выбраться только на какую-нибудь конференцию, но и там мы веселились от души - запирались в номере, поедали фастфуд и смотрели дурацкие фильмы.
Конни только вернулась из двухмесячного путешествия по Новой Зеландии, так что нам было о чем поговорить. Мы с ней переписывались, но теперь я подробнее рассказала о переезде и новой работе. Потом я перешла к Хизер и, не вдаваясь в подробности ее положения, упомянула, что наши беседы всколыхнули во мне некоторые воспоминания. Мне раньше не приходилось обсуждать с Конни свою жизнь в коммуне или причины моей клаустрофобии, так что разговор вышел долгий. В конце я рассказала ей про внезапно нахлынувшие воспоминания об Иве.
- У меня с ней многое связано, - добавила я.
- Она явно много для тебя значила.
- Я была жутко застенчивой, и она меня жалела. Мы с ней подолгу работали в теплице.
Вдруг пришло еще одно воспоминание: мы с Ивой сидим в теплице, и она рассказывает, как индейцы выделывали кожу. Я спросила, сама ли она сшила свою куртку, и она ответила, что куртку подарил ей брат - впоследствии он погиб во Вьетнаме, и у нее больше ничего от него не осталось.
Я пересказала этот эпизод Конни.
- Как странно, что я только сейчас это вспомнила.
- Она многим с тобой делилась. Тебе, наверное, это льстило, а когда она ушла, ты чувствовала себя брошенной.
- Это было нелегко. Но меня смущает этот эпизод с лошадьми. Почему я тогда так отреагировала?
- Тебе кажется, что Аарон что-то с тобой сделал? - мягко спросила она. - Поэтому тебе было стыдно говорить о нем?
- Я весь день об этом размышляю, и мне не хочется думать, что он совратил меня. К тому же ему бы это вряд ли удалось - кругом вечно было полно людей.
- А он тебя когда-нибудь куда-нибудь водил?
- Не знаю. Я плохо помню то время.
Мне вспомнился разговор с матерью.
- Видимо, он учил меня плавать, так что мы все же оставались наедине, но я ничего об этом не помню. И уж точно не помню, чтобы он как-то неподобающе вел себя со мной или с другими девочками. Но мне было рядом с ним не по себе, в этом я уверена.
Мы немного помолчали. Я старалась не рассматривать ситуацию как факт своего прошлого, а подойти к ней аналитически. Прежде чем реагировать эмоционально, следовало собрать побольше информации.
- Его центр пользуется большим успехом, - заметила я. - Если бы он был педофилом, вряд ли за столько лет об этом так никто бы и не узнал.
- Возможно, дело в его успешности. Его жертвы могли бояться заговорить.
- Возможно… А может, со мной просто что-то случилось во время плавания - например, я зацепилась за что-то в воде.
Я рассказала Конни о смерти Койота.
- Если ты чуть не утонула вскоре после того, как стала свидетельницей несчастного случая, это могло стать серьезной травмой и вызвать клаустрофобию, - согласилась она.
- Вот именно. С тех пор я недолюбливаю реки. - Теперь мне вспомнилось, как я всегда предпочитала озера или океан, как заставила друга уйти с территории бывшего лагеря. - Это вполне вероятный сценарий. А Ива, наверное, застала меня расстроенной после того происшествия.
- Это тоже возможно.
Мы говорили, пока домой не вернулся муж Конни. К тому моменту у меня заболела голова, и пришлось выпить лекарство. Отдыхая на диване с закрытыми глазами и греясь в тепле камина, я снова вспомнила кожаную куртку Ивы. Она так любила ее - почему же оставила в лагере? И почему она ни с кем не попрощалась? Она же понимала, как мы расстроимся. Потом мне вспомнился тот последний раз, когда я видела их с Робби. Я попыталась вспомнить ее лицо. Как она выглядела? Мне пришло в голову, что она раздраженно хмурилась и сердито жестикулировала. Робби тогда ушел. Потом у меня перед глазами встала другая картина: Аарон следит за тем, как она идет к реке. В воздухе разлито что-то недоброе, у меня от страха крутит желудок…
Я открыла глаза и уставилась в потолок. Внезапно мне стало трудно дышать. "А ушла ли Ива на самом деле? А вдруг Аарон с ней что-то сделал?"
Мне хотелось отмести эти вопросы, но факты были неумолимы. Он был последним, кто ее видел. Она исчезла очень странно. У нее было много друзей в коммуне. Зачем уходить без прощаний и объяснений? Проблемы у нее были только с Аароном. У них всегда были напряженные отношения, а накануне ее ухода ситуация обострилась. Он сказал, что они все обсудили, но что произошло на самом деле? Зачем он пошел за ней к реке?
Я резко села. Перед глазами вдруг замелькали жуткие образы: Аарон и Ива спорят, он бьет ее или душит. "Перестань, что за чушь! - говорила себе я. - Что бы он сделал с телом? Ее бы уже давно нашли". Или нет? Мы жили вдали ото всех, река там бурная, и вокруг наверняка полно мест, куда до сих пор не ступала нога человека. Если ее не нашел случайный путешественник, она может до сих пор там лежать. А вдруг ее тело по-прежнему одиноко гниет где-то в лесу и животные разносят ее кости по горам?
Я размышляла об этом, пока не заснула от усталости. Несколько часов спустя я проснулась. По крыше стучал дождь, сердце мое колотилось в груди, а в ушах звучал хриплый голос Ивы: "Не позволяй ему ходить за мной".
Глава 11
На следующей неделе Хизер стало еще лучше, и ее перевели в отделение этажом ниже, где пациенты жили более свободно. Поскольку никто, кроме Даниэля, не навещал Хизер, я спросила насчет ее родителей, и она ответила, что с ними никак не удается связаться. У меня возникло подозрение, что на самом деле ей не хочется, чтобы они узнали о случившемся. Как-то вечером, когда пришел Даниэль, я услышала, как они смеются вместе. Все это давало мне надежду, что вскоре нам удастся стабилизировать состояние Хизер, она отправится домой и продолжит лечение в амбулаторном режиме. Даниэль тоже приободрился, и я сказала ему, что если дела будут идти хорошо, то через пару недель мы выпишем его жену.
На выходных я заставила себя сделать перерыв и встретиться с подругой. Новых воспоминаний у меня не появилось, но меня по-прежнему мучило подозрение, что с Ивой что-то случилось. Мне нужно было отвлечься, и я решила отметить свой день рождения, хотя и без особой охоты. Мы решили сходить в кино на романтическую комедию. Элизабет тоже была вдовой, и мы шутили, что это будут наши с ней самые романтические переживания за много лет. Но, наблюдая за тем, как персонажи влюбляются друг в друга, я загрустила - когда-то это случалось и со мной. Потом мне вдруг вспомнился Кевин. "Интересно, у него кто-нибудь есть?" - задумалась я, сама себе удивляясь. Почему я вдруг о нем подумала? Он, безусловно, умный человек, и с ним всегда приятно поговорить. Недавно я поймала себя на том, что по утрам стала искать взглядом его машину на парковке. Наверное, он мне и правда нравится, но, как я поспешила себе напомнить, нас разделяет слишком большая разница в возрасте.
Мне вспомнилось, как спокойно всегда было с Полом. Наши отношения были не такими драматичными, как в моей юности, когда я влюблялась в тех, кто напоминал мне отца, - властных, закрытых, часто пьющих мужчин. Но чувство единения и поддержки оказалось невероятно важным для меня - мы с Полом гармонично дополняли друг друга, оставаясь при этом самостоятельными личностями. Потом я подумала, что, хотя я и невероятно скучаю по нему, мне также ужасно не хватает просто семейной жизни. "Интересно, выйду ли я еще когда-нибудь замуж?" Но эту мысль я решительно отбросила. Это время для меня прошло, и хотя сложно было наслаждаться жизнью, зная, что моя дочь живет где-то на улице, я все же старалась находить радость в повседневном. У меня любимая работа, уютный дом и чудные друзья, с которыми можно путешествовать и даже - я взглянула на Элизабет - посмеяться в кино. Но все равно мне приходилось нелегко.
Я решила пойти в больницу еще и потому, что мне хотелось почувствовать себя частью команды. Частная практика - довольно одинокое занятие. Кроме того, риск привязаться к пациенту и утратить объективность здесь гораздо сильнее. В больнице же приходится работать с очевидно нездоровыми людьми. По крайней мере так я считала до встречи с Хизер. Но ей становилось все лучше, и мне вспомнилось, почему я вообще решила заняться психиатрией. Я гордилась тем, что повлияла на нее, и верила, что впереди у нее счастливая жизнь.
И тут мы узнали, что ее родителей убили.
Мишель позвонила мне домой воскресным вечером. В больницу позвонил Даниэль, сказал, что у него плохие новости, и попросил помочь ему поговорить с Хизер. Я тут же ему перезвонила.
- Они спали у себя в автофургоне, и, видимо, произошла утечка газа. Через несколько дней охотник проходил мимо и почувствовал запах.
Это был ужасный образ - тела, одиноко гниющие в лесу. С другой стороны, если бы не запах, их бы еще долго искали.
- Полицейские настаивают, чтобы я рассказал обо всем Хизер, - в полном отчаянии продолжал Даниэль. - Как вы считаете, это обязательно?
- Она сейчас в подходящих условиях для таких новостей. Если хотите, я могу с ней поговорить.
- Наверное, мне надо рассказать все самому, ей так будет легче. - После паузы он добавил: - Но что, если она опять попытается покончить с собой?
Вопрос был не праздный, и меня он тоже беспокоил.
- Мы будем наблюдать за Хизер и переведем ее в отделение интенсивной терапии, пока худшее не будет позади. Но сегодня вечером лучше ей не говорить. Давайте подождем до завтра. Попытайтесь отдохнуть.
- Ладно, спасибо вам, - вздохнул он. - Если бы только можно было ее уберечь.
- Понимаю вас.
Я чувствовала то же самое - мне хотелось уберечь Хизер и Даниэля.
Утром мы встретились в комнате посетителей. Даниэль был бледен и явно нервничал: он ерзал и то потирал небритый подбородок, то запускал руку в волосы.
- Это самое тяжелое, что мне когда-либо приходилось делать, - сказал он, глядя мне в глаза.
- Хотите, я буду рядом, когда вы ей скажете?
- Спасибо, но лучше мы будем наедине.
- Я буду рядом на случай, если вам понадобится помощь, - сказала я и поймала его взгляд. - Знаю, вам страшно, но она справится.
Он глубоко вздохнул и расправил плечи.
- Надеюсь.
Медсестры уже отвели Хизер в кабинет - она думала, что сейчас у нас будет обычная терапевтическая сессия. Когда мы вошли, она сидела, поджав ноги, и читала книгу - описание университетских курсов и направлений. Она строила планы на будущее, а мы вот-вот должны были разрушить его.
Она подняла взгляд и улыбнулась.
- Даниэль! А я не знала, что ты придешь.
Даниэль сел напротив, взял ее за руку и попытался улыбнуться в ответ, но губы его были напряжены, а взгляд оставался печальным. Хизер вопросительно посмотрела на меня, потом на него.
- Что случилось?
- Даниэль хочет поговорить с вами, - сказала я. - Оставлю вас наедине.
Я устроилась в соседней комнате медсестер и наблюдала за ними на мониторе. Даниэль наклонился к Хизер. Я не слышала его слов, но на лице его была написана нежность. Видимо, он объяснял, что произошло.
Хизер откинулась на спинку стула, зажав рот руками.
Даниэль продолжал говорить, взяв ее за плечо. Он явно пытался успокоить ее, но Хизер в данный момент была не способна воспринимать утешения. Она просто трясла головой, не слыша его. Даниэль обнял ее. Она оттолкнула его и заткнула уши.
Даниэль с беспомощным видом взглянул в камеру наблюдения.
Я постучала и вошла. Хизер умоляюще взглянула на меня.
- Они умерли?
- Мне ужасно жаль, Хизер…
- Может, это не они? Произошла ошибка?
- Полиция совершенно уверена. Иначе они бы не позвонили Даниэлю.
Она смотрела на меня, осознавая услышанное, потом принялась судорожно всхлипывать и наклонилась вперед, обхватив себя руками за плечи. Даниэль гладил ее по спине, я протянула салфетки.