Когда всхлипывания утихли и Хизер выпрямилась, я сказала:
- Знаю, вам сейчас больно и вы не можете справиться со своими чувствами, но мы поможем вам. Вы не одна.
Я объяснила, что ее родителям хотелось бы, чтобы она сосредоточилась на лечении, и вновь повторила, что здесь ей помогут на этом нелегком пути. Потом я оставила их вдвоем и попросила медсестру дать Хизер ативан. Когда я вернулась, они все так же сидели рядом - Хизер держала Даниэля за руку и иногда вздрагивала. Она выглядела так, словно по ней пронеслась буря: следы слез на лице, волосы растрепаны, в глазах темная пустота.
- Как мне помочь вам, Хизер? - спросила я.
Она подняла на меня взгляд.
- Слишком поздно. Они были правы. Если уехать из коммуны, все рушится.
Она говорила спокойно и уверенно, словно пророчествовала. У меня волосы на затылке зашевелились. Плохой знак. Похоже, она сдается.
- Совсем не поздно, - вмешался Даниэль. - Тебе станет лучше, и нас ждет замечательная жизнь.
Последние слова он чуть ли не выкрикнул, но не сердито, а так, словно хотел высечь свои слова в камне.
- Понимаю, что сейчас на вас навалилось все одновременно, но вы справитесь, - сказала я. - Потребуется время…
- Это уже неважно, - равнодушно сказала она. - Мой ребенок, родители… Все они умерли после того, как я уехала.
Она что, считает это наказанием?
- Хизер, вы не сделали ничего плохого, - запротестовала я. - В том, что случилось с родителями, нет вашей вины.
Она продолжала качать головой и повторять:
- Они были правы.
Я подождала немного. Даниэль тоже напряженно молчал, но Хизер больше ничего не сказала. Я по-прежнему тревожилась за нее, но она явно не собиралась продолжать, поэтому я заговорила сама:
- Смерть ваших родителей - ужасная трагедия, но вы справитесь. Мы переведем вас в другую палату, хорошо? Поближе к комнате медсестер.
Я хотела перевести ее в отделение интенсивной терапии, но там не было свободных мест. Однако отдельные палаты есть на каждом этаже, поэтому за ней все равно будут пристально наблюдать.
- Если вам захочется причинить себе боль, пожалуйста, скажите кому-нибудь.
Хизер кивнула, но лицо ее по-прежнему ничего не выражало, и она продолжала вздрагивать от всхлипов. Даниэль сидел с ней, пока не подействовал ативан. Я продолжила обход. Когда Даниэль ушел, а медсестры отвели ее в отдельную палату, она немного успокоилась, хотя по-прежнему пребывала в оцепенении. Пока я делала записи, медсестры наблюдали за ней, и я еще раз заглянула к ней напоследок. Хизер спала, свернувшись клубочком. Как рассказали сестры, она проспала почти весь следующий день, а проснувшись, рыдала и хотела поговорить, что означало, что она перерабатывает свои эмоции. Но когда пришел Даниэль, она расстроилась, начала плакать и говорить, что он умрет следующим, поэтому медсестра дала ей еще одну дозу ативана.
На следующее утро мы встретились с Хизер в кабинете.
- Вы вчера пережили тяжелое потрясение. Чем мне вам помочь? Вам что-нибудь нужно сейчас?
- Не верю, что они умерли, - сказала она глухо. - Я с ними несколько месяцев не разговаривала. В прошлый раз… - Она осеклась и заплакала. - Последний раз, когда я говорила с отцом, он сердился, что я вышла замуж, пока их не было. Я бросила трубку. Мы даже не попрощались.
Она снова принялась всхлипывать, тяжело и судорожно, вздрагивая всем телом. Я сама с трудом удерживалась от слез - особенно когда вспомнила Лизу и Пола. Перед смертью Пол похудел так, что превратился в собственную тень. Это было ужасное зрелище, и мы с Лизой каждый раз уходили из больницы в слезах. В тот день, когда Пол умер, Лиза не хотела идти в больницу, и я отпустила ее к подруге, думая, что отдых пойдет ей на пользу. Полу стало хуже, и он умер у меня на руках. Когда я сказала об этом Лизе, она закричала: "Я с ним не попрощалась!"
Усилием воли я переключила мысли на Хизер.
- Совершенно естественно, что вы думаете о том, что должны были сделать иначе, но это не ваша вина, Хизер. Ваши родители хотели бы, чтобы вы были счастливы. Лучшее, что вы можете для них сделать, - это продолжить лечение и жить счастливо.
- Я всегда думала: когда-нибудь папа будет мною гордиться. Когда-нибудь у меня все получится. Мне поэтому и стало лучше на прошлой неделе. Я думала, что пойду учиться, может быть, стану дизайнером, найду работу, и папа увидит, какой у меня прекрасный муж. Теперь все бессмысленно.
- Это замечательный план, Хизер. Добейтесь всего этого ради себя самой.
Она покачала головой.
- Бессмысленно. Я уже никогда не буду счастлива.
- Знаю, сейчас вам так кажется, но поверьте, вы еще будете счастливы, и все обязательно наладится. Вам нужно время.
Она опустила взгляд, из глаз ее потекли слезы.
- Не важно, буду я счастлива или нет. Главное, больше не чувствовать себя так, как сейчас.
Все оставшееся время я убеждала Хизер, что боль пройдет, но она по-прежнему была подавлена и стремилась вернуться в палату. Сон для нее сейчас был лучшим лекарством, поэтому я не стала давить на нее. На следующий день Хизер было грустно, но это было уже не то депрессивное оцепенение, в котором она пребывала в начале своего лечения. Она лежала в больнице уже три недели и постоянно принимала эффексор - это помогало ей справляться. Когда я спросила, не возникало ли у нее желания причинить себе боль, она ответила отрицательно, и даже повторила свои слова, глядя мне в глаза. Это был хороший знак.
Следующие пару дней Хизер держали под пристальным наблюдением. Я уехала на выходные, но несколько раз звонила и справлялась о ее самочувствии. К моей радости, сестры говорили, что она держится. Хотя она явно горевала по родителям, но все же выходила из палаты и смотрела телевизор вместе с другими пациентами, а через три дня даже сходила к Кевину на занятие по медитации. Я наткнулась на него в понедельник во время обеда.
- Рад был сегодня увидеть Хизер у себя, - сказал он.
Помимо проведения тестов на IQ и работы с опросником, который помогает определить тип личности, Кевин проводил с группами занятия по снижению уровня тревожности и частные сессии.
- Да, бедняжке сейчас нелегко.
- Мягко говоря. Но она работает со своими эмоциями.
Его слова меня порадовали, и я почувствовала, как расслабилась, - до этого мгновения я не понимала, насколько сильно волнуюсь за нее.
- Вы так считаете?
- Мы поговорили с ней после занятия, и она поблагодарила меня. Сказала, что ей легче.
- Это прекрасно!
На следующее утро Хизер все еще была вялой, речь ее была замедленной, но она сказала, что Даниэль собирается принести ей проспекты туристических агентств, потому что у них еще не было медового месяца.
- Замечательно! - обрадовалась я. - Можно собрать вместе фотографии мест, куда бы вам хотелось поехать, и написать, чего бы вам хотелось. Эдакая визуализация мечты.
- Может быть. - Она взглянула мне прямо в глаза. - Вы очень хороший врач.
- Спасибо, - ответила я, удивившись.
Больше она ничего не сказала. Я задала ей еще несколько вопросов. Как она себя чувствует? Не нужно ли ей что-нибудь? Не хочет ли она о чем-то поговорить? Возникало ли у нее желание причинить себе боль?
Хизер смотрела в пол и на все вопросы отвечала отрицательно, поэтому мы закончили беседу. Она горевала, но горе ее было пропорциональным, и я надеялась, что со временем целительная больничная обстановка поможет ей вернуться в состояние, в каком она пребывала до этих ужасных новостей. Тогда можно будет продолжить лечение, чтобы она смогла вернуться домой и наконец-то отправиться с мужем в медовый месяц. Когда мы прощались, я добавила:
- Когда поедете путешествовать, не забудьте прислать мне открытку.
Она печально улыбнулась и помахала мне рукой.
Глава 12
После работы я вернулась домой, переоделась, собрала волосы в небрежный узел и отправилась возиться с растениями. Обычно меня успокаивало щелканье ножниц и мурлыканье Леонарда Коэна на заднем фоне - это была моя личная психотерапия. Но сегодня я то и дело вспоминала Хизер, Иву, дочь, и у меня по щекам текли слезы. Я стерла их, оставив на щеках грязные разводы, и уставилась на бонсай, который пыталась подстричь. Признав свое поражение, я отправилась в душ, по пути заглянув в коробку, которую оставила на крыльце для кошки, - к моей радости, на подстилке обнаружился клок черной шерсти.
Я посмотрела телевизор, обсудила с Конни то, что стала чрезмерно идентифицироваться с Хизер, - это усложняло мою работу. Когда ей сказали, что ее родители погибли, я сразу вспомнила, как сообщила Лизе, что умер ее отец. К тому моменту, как я легла спать, мне было уже легче. За последние пару недель я привязалась к Хизер и радовалась ее выздоровлению, но нам обеим будет лучше, когда она выйдет из больницы.
Перед сном я почитала, после чего погасила свет. Сердце мое заколотилось, но я повторяла: "Все в порядке, дыши глубоко, ничего страшного", пока паника не прекратилась.
Было еще не так поздно, но я крепко заснула.
Две вещи произошли одновременно: раздался грохот, словно кто-то пнул пустой ящик, и зазвонил телефон. Я подскочила в постели, чувствуя, как бешено колотится сердце. Что происходит? За окном раздался кошачий вой - судя по всему, кошки устроили драку. Снова зазвонил телефон. Я включила свет и подняла трубку. Было без пятнадцати десять.
Это была Мишель. Она пыталась мне что-то сказать, но слезы ей мешали. Не проснувшись до конца, я решила, что сбылся мой худший страх: она звонит, чтобы сообщить мне о смерти Лизы.
Но тут Мишель собралась с силами.
- Хизер Саймон покончила с собой, - сказала она.
Под громкий стук собственного сердца я слушала, как Мишель описывает ужасную картину, которую обнаружила. Из-за ее всхлипов до меня доносились только обрывки фраз.
- Повсюду была кровь… она спряталась в кладовке… я вызвала врачей, но было поздно. Она умерла.
- Что случилось? Как она туда забралась?
Голос мой звучал визгливо и непонимающе.
Чуть успокоившись от прямых и ясных вопросов, Мишель рассказала, что во время ужина несколько пациентов подрались. Все медсестры разнимали их, а вахтер отправился помочь с уборкой и оставил кладовую открытой. Его не было всего четверть часа, но Хизер успела проникнуть внутрь, найти крышку от консервной банки и перерезать себе вены. Вспомнив, видимо, что в прошлый раз ее успели спасти, она выпила моющее средство. Ее начало тошнить - жидкостью, желчью и фрагментами ткани обожженного пищевода, и она стала запихивать тряпки себе в горло. Умерла она от удушья. Из-за драки ее никто не услышал.
- Все произошло так быстро, - говорила Мишель. - Там было столько крови. Это просто ужасно. Я больше никогда не войду в эту комнату.
Голос ее звучал уже не истерично, а тихо и испуганно.
Положив трубку, я торопливо оделась и помчалась в больницу. Медсестры пытались успокоить пациентов. Мишель сидела в комнате сестер, и одна из коллег готовила ей чай. Тело Хизер все еще было в кладовке - там ему следовало оставаться, пока коронер не завершит предварительное расследование. Дверь кладовой была распахнута, и я подошла, чтобы закрыть ее. Мне не хотелось заглядывать внутрь, но я все же успела увидеть Хизер - она лежала на полу, прислонившись спиной к стене, разбросав руки и ноги, словно сломанная кукла. Волосы скрывали ее лицо. Вокруг запястий расползлись густые темные лужи крови, в ногах валялось ведро, ночная рубашка была покрыта кровавыми потеками.
И тут я увидела надпись на стене над ее головой - неровные кровавые буквы гласили: "Он видит меня".
Я торопливо закрыла дверь.
Коронер допросил всех присутствующих, не исключая и меня. Я в каком-то оцепенении ответила на его вопросы. Мозг мой лихорадочно работал. Как это произошло? Нам предстоит дознание и проверка - это обычная процедура, если умирает кто-то из пациентов. Надо будет позвонить в страховую компанию и посоветоваться. В ближайшие дни надо будет провести несколько занятий по тому, как справляться с горем. Впрочем, сейчас меня заботило не это.
Все, о чем я думала: как сообщить Даниэлю? Я бы предпочла поговорить с ним при встрече, но нельзя было допустить, чтобы утром он как ни в чем не бывало приехал в больницу. В отделении все еще царила суматоха, и я отправилась в свой кабинет, еще ненадолго оттягивая ужасный момент. Усевшись за стол, я посмотрела на фото Лизы. Хотя бы родители Хизер не узнают о том, что произошло с их дочерью. Как на одну семью может обрушиться столько несчастий? Я бесконечно проигрывала в голове наши последние разговоры. Что я упустила? Не помешали ли мне собственные воспоминания о коммуне? Может, надо было все же передать ее другому врачу? Мне вспомнилось, что несколько недель назад я уже видела дверь кладовки открытой и подумала тогда, что надо бы поговорить об этом с медсестрами. Но я была слишком расстроена воспоминаниями об Аароне - и забыла.
Если бы я не оплошала, она была бы жива.
Наконец я все же нашла номер Даниэля, глубоко вздохнула и набрала его. Мои руки тряслись.
Его голос был хриплым со сна - и от страха. Видимо, у него на определителе отразился номер больницы.
- Здравствуйте, Даниэль, это доктор Лавуа. Я…
Я не знала, что сказать. У меня голова болела, и я готова была расплакаться. Как сказать, что его жена умерла? Я уверяла, уверяла его, что она в безопасности.
- Доктор Лавуа? - встревоженно переспросил Даниэль. - Что случилось?
- Я звоню насчет вашей жены, - начала я. Надо было говорить как можно более тактично и кратко. - Произошел несчастный случай. Хизер нашли без сознания. Мы пытались реанимировать ее, но было уже поздно. Причина смерти пока что неизвестна, но судя по всему, она покончила с собой. Мы сделали все возможное, чтобы ее спасти.
Он резко втянул воздух, словно задохнувшись.
- Не понимаю. Что случилось?
Он пытался осознать происходящее. Мои слова еще не дошли до него.
- Когда коронер закончит расследование, мы будем знать больше.
Я глубоко вздохнула. Неприятно было скрывать от него что-то, но слишком велика была опасность судебного иска. Больнице надо будет назначить кого-то вести все дальнейшие переговоры.
- Как она умерла?
Мне представилась Хизер, бьющаяся в агонии на полу, царапающая себе горло. Ее пищевод разъедали химикаты.
- Простите, в данный момент я не могу вам сказать.
- Ничего не понимаю. Я же видел ее утром. Она была в порядке, лучше, чем раньше, говорила, что любит меня.
В голосе его звучали недоумение и отчаяние. Сознание пытается найти оправдание фактам. Со мной происходило то же самое, когда Полу поставили диагноз. Ему надо было правильно питаться, пройти химиотерапию и не сдаваться - и рак бы отступил. Но в жизни все бывает иначе. Достойные люди умирают до срока, а пациенты, несмотря на наши усилия, все же находят способ покончить с собой.
- Да, она выглядела лучше.
Мне не хватило духу сказать ему, что неудавшиеся самоубийцы часто повторяют попытку, когда им становится лучше и у них появляются силы довести дело до конца. Хотя Хизер говорила, что не думает о самоубийстве, у нее, видимо, уже был план, и она просто дожидалась подходящего случая. Она говорила очень убедительно и казалась мне искренней, но теперь я жалела, что поверила ей. Как же она должна была отчаяться, чтобы выбрать такой мучительный способ расстаться с жизнью!
Я вспомнила ее лицо при нашей встрече, ее печальную улыбку. Вы хороший доктор. Она не хотела, чтобы я винила себя? Мне вспомнилось, что она поблагодарила Кевина. И даже слова любви, обращенные к Даниэлю, - это тоже могло быть прощанием.
- Вы говорили, что она в безопасности. - Теперь голос Даниэля звучал жестко. - Вы обещали, что с ней ничего не случится.
Гнев и желание обвинить кого-нибудь - это следующая ступень. Я знала, что до этого дойдет, но удар все равно был болезненным, и мое собственное чувство вины не смягчило его.
- Понимаю, это тяжелый удар, и вы расстроены…
- Расстроен?! Моя жена умерла! Вы наблюдали за ней!
Я тщательно выбирала слова, разрываясь между желанием утешить его и защитить больницу.
- Я сочувствую вашей потере. С вами скоро свяжутся. Мы поможем вам.
Я была рада, что не мне придется работать с этим дальше - заниматься делами, разбирать ее вещи, решать вопрос с похоронами. При мысли о том, что ждет его в ближайшее время, мне снова захотелось плакать.
- Вам сейчас лучше не быть одному. Может быть, мне позвонить кому-нибудь для вас?
На этот раз в его голосе не было гнева - он звучал пусто и безнадежно.
- У меня была только она.
Глава 13
Следующие несколько дней прошли точно в тумане. Мне приходилось ездить в больницу, чтобы поддерживать коллег, - все мы никак не могли прийти в себя после трагедии. Мы провели несколько групповых занятий. Медсестрам приходилось хуже всех. Мне и самой иногда казалось, что я вот-вот сорвусь. Особенно тяжело было соседке Хизер по палате. Джоди страдала от анорексии, она весила меньше сорока килограммов. В столовую ее всегда сопровождал кто-то из медсестер, чтобы следить за тем, как она ест. Хизер подружилась с Джоди и неизменно составляла ей компанию за едой. Теперь Джоди снова перестала есть.
Нелегко было и тем, кто застал сцену в кладовой. Одна из медсестер сказала, что в кошмарах ее преследуют образы залитой кровью комнаты. Мне мгновенно вспомнилась надпись на стене: "Он видит меня". Я никогда не забуду, какой ужас испытала, когда увидела ее. Но смерть Хизер настолько выбила меня из колеи, что я еще не раздумывала над смыслом этих слов. Теперь мне вспомнился Аарон на одном из вечерних заседаний, запах дыма и его звенящий голос: "Свет наблюдает за нами, он видит каждого из нас".
О чем он говорил? Я постаралась отрешиться от голосов вокруг и сосредоточиться на этом воспоминании. И тут же пришел еще один образ, и мое сердце сжалось от ужаса.
Я прячусь за хижиной, прижимаю к себе кошку и подсматриваю за церемонией, на которой собрались только взрослые. Языки пламени освещают разъяренное лицо Джозефа. Он пинает лежащего на земле мужчину и кричит: "Аарон предупреждал! Свет наблюдает за вами! Он видит тебя!" Мужчина стонет и корчится. Аарон оттаскивает Джозефа. Окружающие толпятся вокруг - на лицах некоторых написан страх, на других возбуждение. Они словно акулы, почуявшие запах крови.
Я усилием воли вернулась к настоящему, пытаясь избавиться от охватившего меня холодного страха. "Это прошлое, оно уже прошло. Ты уже не ребенок, ты в безопасности". Я заставила себя подумать о насущных проблемах. Почему Хизер написала именно эти слова? Она не говорила ничего подобного во время наших бесед. Так почему она выбрала именно их? Связаны ли они с коммуной? Возможно ли, что ее охватило чувство вины из-за того, что она нарушила какие-то их правила или заповеди? Или Хизер пыталась сказать нам что-то? Я задумалась, не мог ли кто-нибудь из коммуны проникнуть в больницу? Нет, здесь все охраняется. Видимо, дело обстоит так, как я предположила с самого начала: она не справилась с чувством вины из-за выкидыша и решила, что каким-то образом виновата и в смерти своих родителей тоже. Если Аарон по-прежнему учит своих последователей, что Свет наблюдает за ними, она могла постоянно чувствовать осуждение свыше.