Я пришёл домой и сказал маме:
- Пошли.
- Куда?
- К врачу. Этот зуб вырывать.
- Ни за что, - твёрдо сказала мама. - Ты жизни не знаешь.
- Знаю, - сказал я.
- Ты мне ещё спасибо скажешь!
Я не стал с ней спорить, лёг на диван, задрал ноги и сказал:
- Помогать тебе не буду, учиться не буду… и есть тоже не буду. Всё.
И только тогда она повела меня к врачу.
- Бедный ты бедный, - сказала мама.
- Нет, я не бедный.
- Бедный, потому что глупый, - сказала мама.
- Нет, не глупый я.
Я знал, что я не глупый. Я не хвастаюсь. Я сам сделал в подарок школе модель экскаватора. А глупые люди экскаваторы не делают.
Отойди от моей лошади
Был, знаете ли, один такой случай.
В нашем городе, в Ленинграде.
Можно даже сказать… в моём районе.
В школе, где я учусь.
На третьем этаже.
Даже в моем классе, если уж вам так хочется знать.
Между прочим, со мной.
Хотя, по правде говоря, я здесь ни при чём, не виноват. Это, я думаю, с самого начала ясно.
Всё произошло на уроке рисования.
Мы всегда на этом уроке оленя рисовали или белого медведя. Срисовывали с картинки. Мне это здо́рово надоело. Честно. Я так об этом и сказал нашей новой учительнице.
Просто прелесть что за учительница.
Сразу согласилась, что-нибудь другое нарисовать. Молодая, а понимает.
- Не тюленя! Не медведя! - закричали все.
- А что? - спросила она. - Что именно?
- А именно вот что! - крикнул я. - Про что мечтаем, то и нарисуем.
И она опять согласилась.
Я же вам говорю, что она совершенно исключительная учительница.
Сначала я нарисовал ракету и себя в ней. Но у неё куда-то хвост загнулся, и я решил вернуться на землю. В общем, слетал.
Потом я нарисовал себя с новой хоккейной клюшкой.
Потом килограмм винограду.
Потом ещё полкило.
Потом вспомнил про лето и нарисовал лошадь, себя и Тимку.
Потом я нарисовал, будто я говорю: "Отойди от моей лошади!"
- Зачем же? - спросил Тимка.
- Низачем, - сказал я. - Сам не можешь сообразить, что ли? Ты будешь рыцарь пеший, а я рыцарь конный. Конный, понимаешь?
И я нарисовал себя на лошади, а Тимку без лошади, и ещё я нарисовал себе и ему щит и меч.
Жаркое было времечко.
Потом я забыл нарисовать ему шлем и закричал на весь класс:
- Эй, рыцарь, где ты потерял свой шлем?!
Все зашумели, а учительница сказала:
- Что? Что случилось?
- Ничего! - закричал я. - Пока ничего! Эй, Тимка! Подними забрало!
И я быстренько нарисовал ему шлем.
Потом Тимка стал капризничать, и мне пришлось нарисовать ему лошадь.
- Эй-гого! - закричал я на весь класс Тимкиным голосом. - Алёшка! (Алёшка - это я.) Иду на тебя!
- Берегись, ничтожество! - крикнул я и нарисовал, как я размахиваю мечом и мчусь на Тимку.
- Не по правилам! - закричал Тимка.
- По правилам! - закричал я.
- Умри, несчастный! - кричит Тимка.
- Ещё не известно кто! - кричу я.
Наши кони бесстрашно и быстро мчатся навстречу друг другу.
- Бенц! - кричу я и рублю Тимку изо всех сил мечом по голове - Бенц-те-ре-ренц!
- Ур-ра! - кричит Тимка Его шлем крепок, как сталь. Как чугун.
- Бенц! Та-та!
- Умри, подлый рыцарь!
- Ещё не хватало!
- Эй-го-го!
Тимка падает! Ур-ра! Его конь ранен.
- Сдавайся! - кричу я. - Мелкий подлый враг! Задняя нога лягушки! Трусливый заяц! Пустой горшок! Двоечник! Клякса!
- Алёша Петров!
- Ржавая кошка!
- Алёша Петров!!
- Дырявый холодильник!
- Алёша Петров!!!
- Я тебе не Алёша! Я рыцарь, мрак на твою голову, синяя мочалка!
- Алёша Петров?! Что здесь происходит?
- Что? - спросил я и поднял голову.
И увидел вот что весь класс забрался на парты вокруг меня и смотрел, как я расправляюсь с этим наглым рыцаришкой.
А потом все стали айкать и ойкать и прыгать с парт вниз, и тогда я наконец увидел нашу учительницу, совсем красную, и других учителей, и завуча, и директора, и медсестру, и нянечку, и всех-всех…
А про то, как я был в кабинете у директора, и про всякое такое мне неохота рассказывать.
Теперь все говорят, что я урок сорвал.
Говорят, что подвёл новую молодую учительницу. Такая славная, просто не верится, что я мог это сделать.
Просто я не нахожу объяснения таким словам.
Похоже, что это какая-то глупость и ошибка.
Совершенно уверен.
Вы, я думаю, тоже. А?
Озарена весёлым треском
Мне подарили фотоаппарат.
Завтра я куплю себе плёнку и сфотографирую памятник Александру Сергеевичу Пушкину в саду.
Плёнку я проявлю, отпечатаю снимки, разложу их на столе и буду смотреть.
Я буду смотреть и смотреть и вдруг унижу, что сам я сижу в саду на скамеечке, против памятника великому поэту. Против памятника Александру Сергеевичу Пушкину.
Я буду долго глядеть на него, и он вдруг сойдёт вниз, погуляет немножко по саду, а потом подойдёт к моей скамейке и скажет:
- Прошу извинить меня, я не помешаю?
- Ой, что вы, что вы! - воскликну я. - Пожалуйста!
Я посмотрю сбоку на его добрые, грустные глаза, не удержусь и произнесу, волнуясь:
- А я вас знаю, Александр Сергеевич. Вы - великий поэт Александр Сергеевич Пушкин.
- Ах, - очнётся он. - Откуда ты меня знаешь?
- Что за вопрос?! - воскликну я. - Ну что за вопрос?!
- Да, да, верно, - скажет он, сообразив. - Я позабыл совсем, я о своём думал.
- Вот так встреча! - скажу я.
- "Мороз и солнце, день чудесный", знаешь? - вдруг спросит он.
- Конечно, - скажу я. - "Ещё ты дремлешь, друг прелестный", правильно?
- Правильно, - скажет он. - А как дальше?
И я стану читать ему дальше: "Пора, красавица, проснись…"
Я буду читать, смущаясь и краснея, но с выражением, как и надо, а потом вдруг покраснею ещё больше, оттого что вспомню: несколько строчек в конце я вовсе не знаю, и раньше не знал, не выучил, и мне поставили за это в школе три с минусом.
- Дальше я не знаю, - скажу я печально.
- Как же так, как же так? - расстроится Александр Сергеевич. - "Вся комната янтарным блеском…"
- "Озарена весёлым треском", - чуточку вспомню я.
- Мальчик! Как же это можно - озарить весёлым треском? Там же точка после "озарена". Что же это получается?
Он вздохнёт тяжело, поднимется со скамейки, пойдёт, пойдёт… И снова я увижу, что он памятник.
- Александр Сергеевич! - закричу я. - Куда же вы?! Я не буду больше! Не буду! Я хотел пригласить вас в зоосад. Там белые медведи! Я хотел вас познакомить с Женькой Кисейкиным, моим другом! Я хотел…
Я буду звать его долго - и всё зря: он не шелохнётся.
И я увижу себя вовсе не в саду, а дома, за столом, перед фотографиями.
Не буду я завтра покупать плёнку. Ну её совсем!
Пропади она пропадом.
Пойду-ка и выучу сперва всё это замечательное стихотворение.
Великий талант
Кто никогда не играл на флейте, не знает, что это такое. На переменке ко мне подошёл староста Глеб.
- Ну, как флейта? - спросил он.
- Какая флейта? - удивился я.
- Поигрываешь помаленьку, а?
- Отстань, - сказал я. - Ни на чём я не поигрываю. Я её и в глаза не видел.
- Плохо дело, - сказал Глеб. - Пора научиться.
- Это ещё зачем?
- Пора, пора, - сказал Глеб. - Учись.
- Не буду, - сказал я.
- Слушай, - сказал Глеб. - Я тебе не нянька. Ты пионер?
- Пионер.
- Учишься хорошо?
- Ну, хорошо… ничего учусь.
- Маме помогаешь?
- Когда как. В общем, вроде помогаю.
- Ну, вот видишь, а на флейте не играешь. Учись, учись, пора.
И убежал.
Я подумал, может, и правда пора. Ну что у нас за староста! Подойдёт к тебе, поговорит, и вроде всё ясно.
После уроков Глеб сказал:
- Зайди ко мне вечерком, у меня там есть кой-какие флейты, - и добавил: - Ты, наверное, думаешь, зачем это всё. Так вот: шестой "а" посадил берёзку, шестой "в" сделал модель корабля, шестой "б" ещё чего-то - у каждого своё, а у нас будет симфонический оркестр. Все тридцать человек на чём-нибудь играют. Надо что-то непохожее. Необыкновенное. Учись на флейте, через три дня концерт.
- А когда репетиция? - спросил я.
- Боюсь, не успеем, - сказал Глеб. - Мы сразу. Не бойся. Ты у нас великий талант. Вот это будет сюрприз. Все ахнут. Ну, привет!
И убежал.
Три дня я ходил сам не свой. Ни с кем ни о чём не говорил. Глеб сказал, что это тайна. Тайна и сюрприз. В день концерта Глеб повесил на школе афишу. Все были поражены.
Глеб назначил сбор музыкантов без пяти семь.
Когда я с флейтой пришёл в школу, народу в зале было полно. Глеб встретил меня в раздевалке.
- Ну, как дела? - спросил он.
- Ничего у меня не выходит, - сказал я. - Хочу сыграть одно, а получается другое. Лучше мне сегодня не выступать.
- Не глупи, - сказал Глеб. - Класс хочешь подвести? И так всего семь человек пришло, а ты восьмой. В музыке это называется октет. Я так и скажу: "Выступает октет шестого "г" класса". Пошли.
Мы прошли за кулисы. На сцене было темно.
- Они уже здесь, - сказал Глеб и в темноте провёл меня. - Вынь флейту. Занавес откроют в полной темноте, потом зажгут свет, и все ахнут.
Занавес открыли, Глеб дал сигнал, свет ярко вспыхнул, зал ахнул. Я огляделся вокруг - на сцене нас было трое: Алик Зуев с барабаном, я с флейтой и Глеб с какой-то палочкой. Когда в зале стало тихо, Глеб сказал:
- Симфоническое трио шестого "г" класса. Римский Корсаков "Снегурочка". Дирижирует Глеб Луковкин. Играй, - шепнул он мне.
Алька ударил в барабан.
- Что играть? - шепнул я Глебу.
- "Снегурочку", - шепнул он, размахивая руками.
- Я не знаю, - шепнул я.
- Ну, и зря, - зашептал Глеб. - Играй.
Я заиграл.
Вот что был хохот. Все в зале прямо катались со смеху. Алик Зуев хотел убежать. Я замолчал.
- Всё хорошо, - зашептал мне Глеб, удерживая Альку. - Играй.
- Не буду, - зашипел я.
Глеб перестал махать рукой (другой он держал Альку) и объявил публике:
- Лермонтов. "Бородино". Прочтёт Алёша Петров.
И я начал читать "Бородино".
Я здо́рово читал. С выражением. Иногда Алька подыгрывал мне на барабане, и получалась полная картина сражения.
Мне хлопали минут десять.
- Ты великий талант, - сказал мне Глеб, когда мы с концерта шли домой. - Ты должен всех научить так читать. Весь класс. Мы дадим концерт. Прочтём хором какое-нибудь стихотворение. Все ахнут. Приходи завтра вечером. Это дело надо обдумать.
Господь бог, чёрт или акробат
Рано утром кто-то прошёл по стене нашего дома снизу вверх.
Ещё вчера было холодно, но потом потеплело, иней на стенах дома стал белым, и по нему чёрным по белому шла цепочка следов человеческих ног. Хорошо ещё, что это произошло во дворе, а не снаружи, - иначе смотреть на следы сбежалась бы вся улица.
- Чертовщина какая-то, - мрачно сказал управхоз Андрейцев, глядя вверх. - Никому ни слова, - сердито добавил он публике, - сами должны разобраться.
- Как ни говори, а что-то выше нас есть, - вздохнула бабушка в платке крест-накрест.
- Замолчите! - цыкнул побледневший Андрейцев.
Все заволновались.
- Акробат, - сказала бабушка Павлова из двадцать седьмой квартиры. - Это акробаты. Это они умеют так ходить. По стенкам.
В этот момент восьмиклассник Сенька утащил меня в подворотню.
- Ты, конечно, ещё дурачок, - сказал он мне, - дурачок, потому что учишься всего-навсего в пятом классе, но кое-что я попытаюсь тебе объяснить. Эти следы оставил не бог и не чёрт, а человек.
- Не ври, - сказал я, хотя я отлично знал, что бога нет и что чёрта тоже нет.
Сенька не обратил на это никакого внимания.
- Напряги свой скудный умишко, - сказал он. - Дом и земля составляют прямой угол. Мы - люди - составляем с землёй тоже прямой угол. Если лечь на землю и упереться ногами в дом, то мы составим прямой угол с домом. Дальше, - продолжал он, - если долго так лежать, то силой человеческого разума можно убедить себя, что земля - это дом, а дом - это земля, а убедив себя в этом, легко преодолеть земное притяжение и пойти по стене дома снизу вверх. Понятно?
Но я не успел ответить, - человек десять народу, с управхозом Андрейцевым во главе, гуськом вошли в подворотню и направились к двери домовой конторы.
- Будет собрание! - крикнул Мишка Зайцев. - Насчёт следов!
Я не очень-то этому поверил. Какое ещё там собрание, когда все люди на работе, но на всякий случай мы с ребятами тоже направились в домовую контору. Вся эта история нам очень нравилась: какой-то необыкновенный человек или существо прогуливалось ночью по стене нашего дома. Здо́рово ведь! Соседние мальчишки, наверное, лопнут от зависти.
Мы заглянули в домовую контору и увидели, что вокруг Андрейцев а сидят: бабушка в платке крест-накрест, бабушка Павлова, которая говорила про акробата, длинный бухгалтер, юрист в очках, паспортистка, дворник и милиционер.
- Собрание считаю открытым, - сказал Андрейцев.
Все заволновались и стали готовиться к выступлениям. Андрейцев вышел к нам и сказал:
- Ребята, кто из вас знает, кто из жильцов дома сейчас дома?
- Профессор из девятой квартиры и дедушка Кирюша! - сказал Мишка Зайцев, который всё знал.
- Сбегай, чтобы пришли на собрание, - сказал Андрейцев.
Мишка убежал, а мы стали слушать, что будет дальше.
- Наше дело такое, - сказал милиционер, - на одном месте не стоим. Может, я пошёл в один конец, а он в момент и шмыгнул…
- Простите, кто "он"? - спросил юрист.
- Он! - вскрикнула бабушка в платке крест-накрест. - Он!!
- Ужас, - сказала паспортистка.
Длинный бухгалтер возмутился.
- Стыдно, - сказал он, - очень стыдно в наше время верить во всякое такое.
- Я с вами совершенно согласен насчёт времени, - сказал юрист, - но факты, факты! Следы-то есть.
- Ужас, - сказала паспортистка.
- Когда мы были в цирке… - начала бабушка Павлова, но в этот момент прибежал Мишка Зайцев и сообщил, что профессор уже идёт, а дедушка Кирюша тоже сейчас идёт, только дочинит куклу соседской девочке.
Все мы очень любили дедушку Кирюшу. Он был пенсионер, но дома не сидел, всё с нами что-нибудь делал. То хоккейную клюшку поможет починить, то объяснит трудную задачку, всякие штуки нам из дерева вырезал, корабли, яхты.
- Теперь вы, Пескова, - сказал Андрейцев дворничихе.
- В эту ночь дежурила я, - сказала она, - ничего такого не заметила. В час ночи, как положено, закрыла ворота. Всё.
- Он, - убеждённо сказала бабушка в платке крест-накрест. - Невидимый дух, без тела.
Пришёл профессор. Мишка Зайцев успел ему всё рассказать. Все замолчали и стали смотреть на профессора.
- Бога нет, - заявил профессор. - Это просто какая-то тайна природы. Ничего страшного. Люди не всё ещё успели разгадать. Проблемы снежного человека, доисторических ископаемых животных…
Выступление профессора нам понравилось, мы готовы были слушать его и дальше, но тут пришёл дедушка Кирюша, поздоровался со всеми и сказал, что это он, это он гулял ночью по стене нашего дома.
Что тут сделалось!
Бабушка "крест-накрест" тихонько легла на пол.
Милиционер дунул в свисток.
Паспортистка захохотала.
- Зачем? Зачем вы это сделали?! - закричал управхоз Андрейцев.
- Да уж так, - сказал дедушка Кирюша, - уж такой я человек, люблю разные шутки и загадки.
- Вы врёте, - сказал бухгалтер, - человек не может так.
- Нет, я не вру, - сказал дедушка Кирюша, - это я гулял по стене. А вы думаете, господь бог? Нет, это я гулял.
- Прошу извинить меня, - сказал профессор, - любопытно узнать: как, каким образом?
- Ножками, профессор, ножками, - сказал дедушка Кирюша. - А ножки я изготовил сам. Взял две лыжные палки и на каждую надел по туфле. Следы, если вы заметили, товарищ Андрейцев, идут рядом с лестничными окнами. А окна, позволю я вам заметить, не закрыты, хотя уже зима, товарищ Андрейцев. Я напомнил вам об этом, но вы сказали, что окна закрыты. Вы сказали неправду. Именно из окон высовывался я…
- Ах! - снова закричал управхоз Андрейцев. - Зачем же вы это сделали, а?!
- Как сонные мухи вы тут все, - сказал дедушка Кирюша. - Прямо даже не знал, как вас расшевелить. В нашем доме сплошной застой. Ребята вон вроде беспризорных…
- Это безобразие, - сказал юрист, - вы хотели смутить покой жильцов дома.
- Недостойный поступок, - сказал Андрейцев. - Чрезвычайно недостойный…
Но дедушка Кирюша вдруг исчез. Как? Куда? Никто не заметил.
- Где он? - спросил Андрейцев.
- Сгинул, - зашептала бабушка в платке крест-накрест. - И не видать его. Дух. Без тела. В нашем доме живёт.
- Пошли, - сказал Мишка Зайцев, - чего-то неинтересно.
Мы выскочили во двор.
Во дворе уже полно было ребят из соседних домов, все стояли задрав голову, а по стене шла чёрная цепочка следов человеческих ног.
Это будет сюрприз
Завтра все посходят с ума.
Все будут очень неспокойны.
Я не уверен, но скорее всего, что так.
Все будут тыкать пальцами в телевизор и говорить:
"Нет, вы только подумайте", или: "Бывает же такое", или: "Чей это необыкновенный мальчик?"
Не все ведь знают, чей.
Всех охватит необыкновенное волнение.
Я, честно говоря, это очень подозреваю.
Будут показывать - меня.
Пять дней назад я приехал в деревню к бабушке и дедушке. С папой и с мамой.
Ну, сначала вещи разобрали, устроились и сели пить чай. Бабушка и дедушка всё время протягивали руки через стол и гладили меня по голове. А я сидел, чай не пил, не ел ничего, болтал ногами и всё думал, когда же начнётся новая жизнь. Вот ведь глупо, уже приехал, а вроде и не приехал, просто сижу дома и ничего из нового не делаю. А они долго чай пили, будто первый раз в жизни, смеялись чего-то и всё меня гладили. Совсем я извёлся.
Я как угорелый из дома выскочил, когда они своим чаем напились. А кругом травка растёт, деревья, небо синее, жарища, красота, прелесть и простор. Я взял и… как побегу по дороге, просто так, изо всех сил. Потом остановился и стал дышать: дых-дых, дых-дых.
И вдруг вижу: что-то в кустах желтеется. Ни на кого не похожее, что-то жёлтенькое. Желтоволосенькое и желтопузенькое. А ведь что это - и не отгадать. Я взял камушек и бросил туда.
Жёлтенькое завертелось, затилитилькало, забумкало, заыхкало и ка-ак выпрыгнет. А я ка-ак побегу. А жёлтенькое ка-ак припустит за мной, как заорёт:
- Алёшка!
А я бегу.
А оно:
- Алёшка!
А я быстрей.
А оно топочет и кричит:
- Алёшка! Не убегай!