Он гудел все время - и когда учитель разливал парное молоко по фарфоровым чашкам, и когда они пили и разговаривали про разбойника Федота. Наконец, учитель прикрикнул на шмеля:
- Не мешай людям ужинать!
И Варе показалось, что шмель вроде бы приутих. Учитель залез на лесенку-стремянку, достал с верхней полки старинную книгу, открыл середку, заложенную шелковой закладкой, и попросил девочку:
- Почитай-ка, Варя.
От острого пыльного запаха страниц у нее защипало в носу. Девочка изо всех сил потерла переносицу, чтобы не чихнуть, и прочитала вслух:
- "У Сорокоумова, озера о сорока ключах, полного рыбы разной, жил разбойник Федот со товарищи. Отряд из немцев-стражников они прогнали, и в озере при выпадении речки Кривель перевернулась ладья с пушками из красной меди. Разбойники ушли ко святому ключу, и след их простыл".
Учитель надел очки, открыл самодельную карту озера и показал карандашом на рисованное изображение пушки в правом нижнем углу.
- Здесь, при выпадении речки Кривель… Сейчас это уже не речка, а низина с осокой и редкими озерцами… В этом самом месте, учтите, не при впадении, а при выпадении, - он повысил голос, и Варе стало немножко страшно, - лежат старинные пушки. И никому нет до них дела. Был бы я лет на двадцать моложе…
Варя чихнула, и учитель улыбнулся.
- Значит, правду говорю.
В окне при солнце проступила звезда. Варя посидела еще, послушала рассказы старого учителя и встала.
- Спасибо вам, Клавдий Дмитриевич, за угощение, - сказала она.
- Не за что, - ответил учитель. - Ты завтра приходи. Завтра будем столы и парты красить.
Глава четвертая
Озеро о сорока ключах
Варя пошла домой. По дороге она представила свой хутор в две избы, жилую и нежилую, где нет ни души, и лугами свернула к озеру Сорокоумову.
"Все равно одной ночевать… Папа с мамой будут послезавтра".
Девочка поверила каждому слову в тетради и в старинной книге и предчувствовала, что сегодня ночью с ней случится что-то необыкновенное.
На гривах, где посуше и трава пониже, Варя выбирала из наноса, оставленного половодьем, свитки бересты и складывала их в корзину.
Вот совсем стемнеет - сядет она в лодку, на железном листе зажжет бересту, заглянет в воду и на самом дне увидит старинные, зеленые от времени пушки. Дно там твердое, хоть шестом по нему стучи, заилить их не могло.
Учитель правду говорит: никому нет до них дела. Если и ходят люди на озеро, так затем, чтобы рыбку поймать или искупаться.
Ветра не было, но трава нет-нет, да и шумела сама по себе, и витал в лугах высокий мальчишеский голос:
- Ва-аа-ааа…
"Не меня ли зовут? - думала Варя. - А кто меня сейчас может звать? Одной в лугах всегда страшно и чудится всякое. Вернуться бы домой, да поздно: далеко зашла".
Сорокоумова все не было, и девочка сняла обувь, чтобы было легче идти.
Низко над лугами в стороне озера горела большая звезда. От нее в траве дрожало отражение - дотлевал синий продолговатый уголек. Девочка вспомнила, что в такой час звезда приведет точно к озеру, пошла на нее напрямик, без тропинки, в кровь порезала ногу осокой и беззвучно заплакала.
Прихрамывая, Варя добралась до озера. В темноте оно не походило на себя. Дубки, круглясь, доставали до неба: тот берег отодвинулся, а от большой звезды, как от луны, на воде лежала тонкая дорожка.
И лодка была не похожа на себя: чернее и больше, чем обычно, она не спала и покачивалась у камышей.
Тихонько плача от боли и страха, Варя залезла в лодку, вытянула из ящика на корме железный противень, угнездила на нем бересту, подожгла и еле успела отшатнуться от веселого упругого шара-огня. Он заплясал на корме, и некоторое время, кроме него, ничего не было видно.
Девочка вставила в уключины тяжелые разбухшие вёсла и обмерла от насмерть перепуганного или запыхавшегося голоса:
- Ты… куда?
При свете бересты она увидела на берегу Колю-Николая.
Он был такой, как всегда, только меньше и мокрый с головы до пят.
- Ты куда, Варя? - повторил он.
- Вы… разве не уехали?
- Мы уехали, да нас вернули: карантин! Ни проезда, ни прохода: "Ждите, говорят, месяц, а то и два, а то и больше". Мы вернулись, а отец говорит: "Чего время-то терять, рыбачить надо". Мы с отцом пошли рыбачить. Я в лугах тебя увидел и говорю: "Папа, вон Варя идет. Можно я ее догоню?" - "Догоняй". Разве тебя догонишь? Я из-за тебя в болото залетел. И кричал: "Ва-ря-аа!" Разве ты не слыхала?
- Как не слыхала! - с радостью ответила Варя. - Да не поняла… Коля, знаешь, что я тут делаю?
И девочка рассказала ему про разбойника Федота, про старинную книгу, затопленные пушки и карту озера.
- Поехали! - заторопился Коля-Николай. - Я примерно знаю, где они…
- Коля, пожалуйста, сорви листок подорожника: я ногу порезала.
- Тут подорожников нет, - сказал Коля-Николай. - Я тебе дубовый листок сорву. Он тоже кровь останавливает.
Мальчуган залез в лодку и подал девочке два резных дубовых листка. Она заклеила порез, незаметно вытерла слезы и сказала:
- Все ты знаешь, главный редактор! - Она вспомнила про обманную жемчужину, но не решилась выговаривать за обман и прибавила: - Клавдий Дмитриевич тебя хвалил.
- Чего это он?
- Говорил: выдумщик ты. Изобретатель.
Коля-Николай подумал и неуверенно ответил:
- Не заслуживаю я…
В это время погас огонь.
- У нас с отцом в лодке смолье спрятано, - в совершенной темноте сказал Коля-Николай, раздул жар на корме, сел за весла и погреб туда, где Кривель впадает в озеро.
Смолье трещало, разбрызгивая искры, и угловатые тени метались по берегу, и Варя на быстром ходу заглядывала в глубину, но ничего не видела, кроме гладкой воды, что расступалась с шелестом, и отраженного пламени.
Ближе к цели Коля-Николай погреб тише. Девочка перегнулась через борт. У щек, у самых губ она почувствовала близость воды, увидела глубину и обеими руками схватилась за лодку.
Лодка с огнем, с двумя людьми как бы висела в воздухе, на большой высоте, и упасть ей мешала тоненькая, тоньше лампового стекла, пленка воды!
Сначала дна не было видно. Что там внизу, сколько лететь, - никто не знает. Порвется нежная пленка, что тогда?
А вот и дно забрезжило.
Толстые корни кувшинок (Варя чуть не приняла их за медные пушки!) отдыхали на пушистой подстилке и слабо дышали в длинные стебли. Цветы их были закрыты с вечера, кроме одного. Он не успел или не захотел зажмуриться, притонул, и открытый глаз его далеко золотился в зеленой глыбе озера…
У самого дна носом к носу почивали линь и линиха. Во сне они шевелили плавниками, чтобы не потерять равновесия и не упасть с невидимой своей кровати. На недолгое время оба засветились в луче жарника, отчего показались Варе отлитыми из особого, благородной красоты, сплава, секрет которого ныне утерян навсегда.
Там, где водоросли сплелись в неглубокую пещеру, солдатским сном забылась стая окуней в маскхалатах. С виду одни мужики, эти окуни, и дело-то у них такое не женское: разбой. Чуть колыхнулись они, когда над ними, над их снами проплыла лодка с огнем, с круглым лицом Вари и с веслами Коли-Николая.
Истемна-синие водоросли угадывались в самой глубине, и морской, ненашенский цвет их на миг вызвал в воображении девочки далекие моря, острова и пальмы.
А вот и щука с руку. Она немного отодвинулась, дала дорогу лодке и осталась около травы. Таловым прутиком Коля-Николай почесал ей спину - ничто не отразилось в щучьих выпученных глазах.
Недалеко от ее физиономии вспыхивали и гасли мальки, рыбьи детеныши. Ночью их жизнь была совсем не сонной, не как у взрослых. Сновали они туда-сюда, клубом клубились, чему-то радовались…
Вот чему! Бугрилась на дне светлая влага, колебались от нее придонные травинки, дымом брался песок, опадал и опять поднимался.
Чистая рыба язь собралась в кружок, головами к бугорку, к живой воде, и непонятно, спала ли она или удивлялась: почему посреди стоячего озера бьется вода?
Варя услышала, как рядом сопит Коля-Николай.
- Это они к роднику подышать пришли, - шепотом сообщил он. - Озеро на сорока ключах стоит!
- Один есть, а остальные где?
Мальчуган не успел ответить. Из темноты закричал простуженный голос. Слов нельзя было разобрать, но Коля-Николай сказал:
- Батя лодку просит…
Детям очень хотелось досмотреть дно, однако темнота опять закричала громче.
- Едем, едем, - отозвался Коля-Николай и невпопад заработал веслами. - Не кричи… Не глухие!
Глава пятая
Спасение человека
На берегу у костерка их ждал Колин отец с тележкой, где в плетенке под сеном была уложена сеть. Он подтащил лодку к берегу и спросил:
- Накатались?
Коля-Николай ответил:
- Нету…
- Ну потом покатаетесь. Вот, Варя, мы и свиделись, Тебе Коля-то все рассказал? Вот и ладно. Уезжаю-уезжаю, а уехать не могу! Карантин - будь он неладен. Чего-нибудь да выдумают. Раньше как-то спокойнее жили… Садитесь, ребятишки, у костра грейтесь. Вон чайник, заварка, картошка. - И сторожким голосом спросил сына: - Чужих не видели?
- Нету…
- Вот и ладно. Поедешь со мной, сынок?
Коля-Николай похлопал мокрыми рукавами, и отец согласно кивнул:
- Оставайся с Варей. Сушись, только не сожги одежду. Я в твои годы у костра рубаху сушил и сжег - один воротник с "молнией" принес, все со сна сжег. И воротник-то надо бы выбросить, да я родителей боялся…
За разговором он сгружал в лодку сеть, прислушивался к рыбьим всплескам, к шумам в дубках и тальниках, и движения его были сноровистые и бесшумные. Огонь на корме догорел, и Варя хотела подложить смолья, но Колин отец запретил:
- Зачем? Сейчас светать скоро будет. Поехал я. Без меня никуда не ходите. - И, толкаясь кормовиком, растворился в темноте, будто его и не было.
Дети натаскали сушняка к костру, он взялся широким добрым гудом и погнал в небо таловое тепло.
Варя пошла с чайником за водой. Без огня вода была будто не вода, а нечто мягкое, как шелк, и пришептывающее… И близко у рук покачивалась на ней звезда. Варя зачерпнула ее чайником и хотела унести к костру и показать Коле-Николаю, но звезда опять как ни в чем не бывало покачивалась в озере.
- Чего долго ходила? - спросил Коля-Николай девочку. Он повесил чайник на обгорелой перекладине, от мальчугана шел пар.
Он взял палку и золой, как одеялом, прошитым золотыми нитками, закрыл картошку.
- Степенный жар.
- Степенный жар, - с удовольствием подтвердила девочка. Так в их деревне все хозяйки отзывались о хорошо протопленной печи, без угара, когда в самый раз печь пироги и хлебы.
- Я тебе не рассказал, когда я в болото-то залетел… - Коля-Николай придвинулся ближе к костру. - Когда я тебя-то догонял… Камыши раскрылись, вышло белое, снизу и сверху, узкое, посредине широкое… Я думал: туман, но туман-то не разговаривает…
- А оно разговаривало?
- Разговаривало! Оно спросило: "Кто ты такой?"
- Может, человек это был?
- Не думаю. С той стороны топь, лодка не проедет…
- Может, птица болотная кричала?
- Не знаю, - сказал Коля-Николай. - Может, показалось мне.
- У страха глаза велики.
- Да не испугался я!
- Ты обиделся?
- Нисколько…
Варя взяла в руки палку шевелить жар.
- Коля, - сказала она, - у тебя рукав горит.
- Это разве горит? Это искорка только.
- А тебе надо, чтобы весь ты горел?
Они пили чай, ели картошку и негромко переговаривались. На той стороне несколько раз болотным голосом кричала ночная птица, и мальчуган встал на колени и прислушался:
- Бати давно не слышно.
Костер прогорел, и стали в подробностях видны дубки, не такие большие, как самой ночью, и звезды низко над головой.
Великая тишина стояла в лугах. Бывает перед утром такая тишина…
- Коля, - сказала девочка, - пойдем отца твоего искать.
Они отошли от костра, сразу, как в озеро, провалились в белую росу, и у обоих перехватило дыхание.
За поворотом открылся озерный плес, и посреди него стояла лодка. Колиного отца в ней не было.
- Папа-аа! - что было сил закричал Коля-Николай. - Где ты-ыы?
В камышах с шумом снялась стая уток и засвистела крыльями. Дети побежали дальше.
Вставало солнце, и с той стороны, откуда оно вставало, трещали кусты от коровьего стада и слышались голоса.
- Дедушка Денис коров пригнал, - сказала Варя. - Он, наверное, с твоим отцом разговаривает.
- Побежали к нему.
- Побежали.
Кусты расступились, и дети увидели разноцветных коров, костер, что отчаянно дымил. А рядом - пастуха Дениса в брезентовом плаще и Колиного отца, мокрого с головы до пят, со спутанными волосами, в которых застряла водоросль. Колин отец сидел на траве и трудно дышал. У ног его в воде лежала сеть.
Коля-Николай вытянул сеть на берег. В ней запутались водоросли и подлещик. Подлещика мальчуган отпустил в озеро.
- Я бы эту снасть, - в сердцах сказал Денис, - сжег и мелким пеплом развеял по ветру! Из-за нее, Коля, твой отец чуть не погиб. Он в ней запутался и чуть не утонул. Сожжем?
- Не загорится она…
- На хорошем-то огне сгорит, - рассудил Денис. - Большой жар все подберет.
За оба конца вместе с водорослями ребята бросили грязную сеть в огонь. Он сразу погас, и во все стороны пошел дым.
Денис (он все-таки тридцать лет работал пастухом, директором стада, как с уважением величали его старые люди на селе) обращаться с кострами умел: подул, поворошил, подложил бересту…
И огонь, окутанный дымом, раздышался, разговорился и широкой вольной тягой пошел в небо, до того чистое и тихое, что Варя какое-то время не могла оторвать от него глаз. Колин отец, икая, смотрел, как горит его сеть.
В правой руке Денис поднес ему кружку горячего чая, а левой придержал за спину, - стуча зубами о край кружки, Колин отец отпил глоток…
- Озяб? - спросил Денис.
- Хо-оолодно-оо…
- Еще попей чайку.
Коровы разного цвета собрались вокруг людей и разглядывали их выпуклыми печальными глазами, будто жалели Колиного отца.
- Чего не видели? - негромко спросил Денис, и от его голоса по коровам прошло ленивое движение, но уходить они не собирались.
Колиного отца била дрожь, и ни костер, ни чай не могли его согреть. Мало-помалу он успокоился и вслух все вспомнил: как ставил сеть, стал выпутывать руку, а лодка сыграла - он упал в воду, и ноги захлестнула режь - сетные нитки. Дернулся туда-сюда и запутался в сети окончательно.
- Я… еще подумать успел: попался, как щука. Но у нее жабры, а у меня их нету. Солнышко вспомнил… Детей… Жену… Маму свою… А вода душит, дышать не дает… И свет в глазах потух: сознание потерял… Нет меня!.. Хорошо еще, это было близко от берега… Денис Иваныч тут случился… Поймал меня за рубаху и вытянул на берег… Искусственное дыхание стал делать… Откачал меня. К жизни вернул! Из черноты…
Он отвернулся, и плечи его затряслись.
Денис налил ему еще чаю и сказал:
- Федор Николаич, ты порадуйся, что живой!
Он встал и прикрикнул на коров:
- Но-ооо! Чего уши развесили? Кто за вас траву есть будет? Я, что ли?
На этот раз голос у него был грозный, и коровы нехотя попятились.
- Куда ты? - слабым голосом позвал Колин отец. - Сидел бы…
- У меня работа.
- Спасибо тебе!
- Не за что. Но-ооо! Куда, непослушные? Куда? Ешьте, пока дают…
Крики Дениса удалялись вместе с треском кустов, и в сиротливой тишине на озере сыграла рыба.
- И нам пора уходить, - пробормотал Колин отец.
Домой добирались с отдыхом. Тележку с пустой плетенкой толкали дети, а Колин отец плелся позади. Дети хотели подвезти его, на колесах быстрее, но он отказался, а перед домом наказал сыну:
- Матери не сказывай…
Мать, сияя бусами, встретила их с тазом зеленых яблок - собрала с диких яблонь. Она хотела спросить, много ли поймали рыбы, но хозяин (откуда сила взялась!) рявкнул:
- Женька где?
- На речке…
- Ты что его одного на речку отпускаешь? А если утонет? Там такие омуты…
- Да вон он идет, - растерялась женщина. - Ты не кричи на меня, Федор Николаич, Христа ради. Чем я тебе не угодила? Я сегодня всю ночь не спала. Увидела сон: упало дерево. Я его поднимать, а оно падает. Ну, думаю, с тобой плохо. Пришел бы скорей. Издалека вас увидела, радости-то! Самовар поставила, диких яблочек собрала…
Подошел запыхавшийся Женька и, ткнувшись, в отцовы колени, спросил:
- Много поймали?
Отец погладил его по голове и сказал:
- Ты один на речку не бегай… Ну, мать, веди нас чай пить. И ты, Варя, приходи.
А хозяйка не сводила глаз с хозяина, и по лицу ее Варя поняла, что женщина догадывается о недавней беде.
Прежде чем идти в гости, Варя переоделась у себя дома и подивилась, до чего тепло и ласково обняло ее сухое платье, и не заметила, как заснула.
Она проспала до ночи и проснулась в темноте на стуле, с закрытыми глазами перебралась на кровать и снова заснула без сновидений.
Сны пошли под утро, один наряднее другого и очень жизненные. Но все они забылись, кроме отрывка, где Варе приснилось, будто Колин отец отдал старому учителю все свои деньги, четырнадцать тысяч, завернутые в клеенку, и сказал: "На ремонт школы".
Что было дальше - сон не показал. А может, и показал, да забылся.
И это было обидно Варе, потому что хорошие сны она коллекционировала, как марки или редкие монеты, и мысленно возвращалась к ним. Перебрать в памяти добрый сон было для девочки радостью. Были у нее и такие сны, которыми ей хотелось делиться с людьми, но она стеснялась и никому их не рассказывала, кроме мамы.
Но мамы дома не было, и Варя было загрустила, но вспомнила, что еще вчера, по обещанию, она, Варя, должна была красить парты со старым учителем, и заторопилась в школу.
По пути она зашла за Колей-Николаем. Соседи спали, кроме хозяйки, занятой варкой варенья из зеленых яблок.
- Я Колю-то разбужу? - спросила хозяйка шепотом.
Шепотом же Варя ответила:
- Пусть спит.
- Сколько можно? Я думаю: живы ли мужчины мои? Подойду послушаю. Слава богу, дышат. И спят, и спят, и спят. День спят, ночь спят, утро спят, сколько можно? Что у вас там такое было?
Варя помолчала и перед дорогой шепнула:
- Проспится - пусть в школу бежит. Нас учитель давно звал парты красить…
И где бегом, а где шагом поспешила в Соболеково, в школу.