- Послушай, Южаночка, - проговорил он ласково и серьезно, взяв в обе ладони разгоряченное румянцем смуглое личико внучки и близко притягивая его к своему лицу, - скажи мне правду, за что тебя тетя Агния отослала из дому и отдает в институт? Только правду, одну истинную правду хочу я знать, Южаночка!
- Конечно, я скажу тебе правду, дедушка, я всегда говорю только одну истинную правду, - послышался покорный ответ девочки, произнесенный таким чистосердечным голосом, что трудно было не поверить искренности обладательницы такого милого, правдивого голоска…
А темные брови Южаночки, между тем, нахмурились, черные угольки-глаза чуть-чуть затуманились грустным облачком, а смуглое личико приняло вдруг строго-печальное выражение.
- Я очень, очень дурная девочка! - проговорила Ина самым искренним тоном, - очень дурная девочка, и это тоже сущая правда, дедушка. Я не знаю только, почему я такая дурная, когда мне всей моей душой хочется быть хорошей! Хочется делать все только доброе, прекрасное, а выходит на деле - одно дурное… Не находишь ли ты это поистине ужасным, дедушка? И так это всегда неловко выходит, если б ты только знал! Тетя Агния постоянно бранила меня! За все бранила! И за то, что я по деревьям лазила, и за то, что с татарскими ребятишками потихоньку бегала купаться в море. И что Эмильку Федоровну крысой прозвала, эту самую Эмильку Федоровну, крысу бесхвостую, которую ты сегодня видел. Она служит классной дамой в N-ском институте, в том самом, куда тебе придется отвезти меня завтра, дедушка. Она давнишняя подруга тети и провела у нас все последнее лето. Вот-то была потеха с ней! Ха, ха, ха, ха!
Тут Ина, вспомнив что-то, очевидно, очень веселое, громко, раскатисто рассмеялась во все горло.
- Слушай, слушай, что только было у нас с ней, дедушка! - подхватила она еще с большим одушевлением между шумными взрывами смеха. - Как-то раз я положила Эмильке-крысе, лягушку в постель… Ах, как она кричала… Кричала и дрыгала ногами, точно на ниточке паяц. "Змея! Змея!" - кричит! И умоляла меня: "Спасите меня, спасите!" Я чуть не умерла со смеху. Но ты сам посуди только, дедушка, разве не смешно бояться лягушки, которая никому не может причинить вреда? Разве можно за змею принять лягушку? А кучер Ермила так испугался Эмилькиных криков, что прибежал с оглоблей из конюшни змею убивать! Вот-то была умора! Я так смеялась, что осипла, а тетя страшно рассердилась на меня. Заперла в чулан на целый день и потом на другое утро я узнала, что они меня решили с "крысой" в институт отправить. Ну, вот и все. Я тебе все самое главное рассказала, дедушка, а остальное все в том же роде. Видишь, какая я дурная! - совсем уже печальным голосом заключила Южаночка и все радостное оживление ее скрылось в один миг.
- Все ли, деточка? - серьезным голосом переспросил дедушка, которому в одно и то же время хотелось и пожурить внучку и расцеловать ее прелестное, приунывшее теперь личико. А она уже хмурила лоб, сдвигала брови, изо всех сил стараясь припомнить, не совершила ли она какой-либо еще предосудительный поступок "из важных", чтобы не забыть рассказать его дедушке.
- Вспомнила! Вспомнила! - неожиданно сорвалось из алых губок Ины веселым радостным звуком. - Ах, вот-то еще была потеха. Ты только послушай, что я сделала, дедушка. Ха, ха, ха, ха! Я сняла с верхового Гнедки седло и переложила его на теленка Кичку. А сама села на Кичку и поехала на нем, как на лошади. Кичка прыгал, как полоумный и совершенно ошалев, кинулся к дому, влетел на террасу, где тетя с "крысой" пили кофе, и прямо к столу… Тетя так испугалась, что упала со стула. И опять мне влетело по первое число. Опять целый день в чулане на хлебе и воде. Теперь уже я окончательно все до капельки рассказала тебе, дедушка!
- Нехорошо все это, Южаночка, - покачивая головой, произнес Мансуров, всячески силясь скрыть улыбку, предательски морщившую его губы.
- Знаю что нехорошо, дедушка! - опять делаясь серьезной, проговорила девочка, - но мне кажется, что если бы тетя Агния не наказала меня отдачей в институт, Бог знает, когда еще удалось бы мне повидаться с тобой мой милый, мой хороший дедушка! А я так тебя люблю! - неожиданно закончила она свою речь горячим поцелуем.
- Я и не сомневаюсь в этом, моя крошка! - проговорил старик, нежно поглаживая прильнувшую к нему черненькую головку, - ну, а теперь скорее обедать, а то и суп остынет, и пирожки.
- Слушаю-с ваше превосходительство! - вытягиваясь в струнку отчеканила Ина и к вящему удовольствию совсем очарованного ею Сидоренко, размахивая в такт руками, шумно, как заправский солдат, замаршировала к столу.
Глава IV
Кто была Южаночка
Когда молоденькая и хорошенькая Сашенька Мансурова вы шла замуж за капитана Палтова, и уехала на далекую южную окраину России, где квартировал полк ее молодого супруга, Аркадий Павлович Мансуров совсем приуныл в разлуке с дочерью. Сашенька была единственной радостью, единственным утешением в жизни старого генерала. К тому же, Аркадию Павловичу почему-то казалось, что он уже никогда не увидит больше своей ненаглядной дочурки, и эта страшная мысль бесконечно мучила старика.
Прошел год и вскоре он получил известие от молодых супругов о рождении у них дочери. Там, далеко, на берегу теплого, синего моря, на чудесном цветущем юге родилась девочка Южаночка, смуглая, большеглазая, крепкая и здоровенькая, как майский день.
Рассказами об этой девочке, описаниями жизни малютки, были полны письма ее матери к старому генералу. А старый генерал в свою очередь еженедельно осведомлялся о здоровье новорожденной, слал ей игрушки, подарки, нарядные детские капотики, погремушки и разные красивые вещицы, являвшиеся необходимостью в жизни маленькой бэби.
Как сокрушался бедняга, что раненая нога давала себя чувствовать время от времени и не позволяла генералу выезжать из Петербурга, где были лучшие доктора, не перестававшие подлечивать Аркадия Павловича и этим поддерживавшие его жизнь. За то, как мечтал старик увидеть у себя свою маленькую Южаночку, как он прозвал далекую внучку. Увы! Его надеждам не суждено было оправдаться скоро. Александра Аркадьевна Палтова недолго прожила на далеком юге. Красавица Сашенька умерла, оставив на руках мужа четырехлетнюю дочку.
Известие о смерти дочери старик Мансуров получил в то время, когда ожидал всю семью Палтовых к себе гостить.
Это ужасное несчастие едва ли не стоило ему жизни. Он заболел опасно и выздоровел только чрез несколько месяцев благодаря нежному уходу Марьи Ивановны и Сидоренко. Теперь, письма с юга приходили значительно реже. Зять писал тестю мало и скупо.
Капитан Палтов был слишком занят службой в своем далеком захолустье и ему не было времени вести аккуратную переписку с отцом покойной жены. К тому же горе потери любимой женщины так подействовало на молодого офицера, что весь он ушел в него.
Зато какой бесконечной радостью наполнилось сердце старика-генерала, когда в один прекрасный день его верный Сидоренко подал своему барину небольшой конверт, надписанный вкривь и вкось безобразными детскими каракульками. Это было письмо Южаночки! Первое письмо далекой ненаглядной внучки!
С сердечным трепетом вскрыл письмо это старый генерал. Семилетний автор письма торжественно сообщал "милому, золотенькому дедушке", что теперь она Ина уже большая девочка, выучилась писать и будет вести длинную и аккуратную переписку с дедушкой.
И вот с двух противоположных краев России с севера на юг, и с юга на север полетели письма. Дедушка писал внучке, внучка дедушке. Теперь старый генерал знал отлично всю подноготную своей ненаглядной Южаночки. Знал все ее радости и горести, знал все, что не делалось там далеко на юге, в охранявшем русские границы полку.
Ина писала дедушке обо всем: о постоянной задумчивости и угрюмом теперь настроении отца, о строгой тете, родной сестре ее папы, Агнии Петровны, заменявшей в доме место покойной матери, и о своих любимых солдатиках. О последних девочка отзывалась с бурным восторгом. Еще бы! Как ей было не любить их. С самой колыбели Ина проводила среди них свое раннее детство. Из окна своей спаленки она видела, как производилось ученье на плацу, видела с какой ловкостью и быстротой, стройно и красиво двигались солдаты, под звуки военной музыки на парадах, с каким добродушием и готовностью старались угодить ей "маленькой капитанской барышне", в которой буквально не чаяли души. Принести букет цветов Ине из долины, спелой ягоды из лесу, поймать ей голосистую малиновку в роще, притащить зеленую ящерицу с поля, все это каждый солдатик считал своим нравственным долгом. Ей на славу выездили гнедого Красавчика, на котором отец позволил ездить девочке в сопровождении тех же верных солдат по окрестностям. Ей же с особой тщательностью выдрессировали маленькую чекалку, пойманную в лесу, ходившую всюду как собачонка по пятам за своей юной госпожой. Словом, между Иной и "ее солдатиками" была самая трогательная дружба. О них то, о своих верных друзьях и писала, так много и часто далекому дедушке, маленькая внучка.
А года шли, Ина подрастала. Вдруг новое неожиданное несчастье с поразительной быстротой обрушилось над темнокудрой головкой. Владимир Петрович Палтов неожиданно скончался, едва успев вручить дочь под опеку ее тетки и его сестры, о чем возвестило дедушку печальное письмо девятилетней Ины.
Глава V
Когда засветились огни…
После обеда в большой гостиной зажгли люстру и дедушка, угостив Южаночку сладким десертом, провел ее туда.
Войдя в большую просторную комнату, девочка внезапно притихла. На ее за минуту до этого оживленном личике отразилась печаль. Ее черные глазки, устремились куда-то вперед, подернутые грустью. Дедушка взглянул по тому направлению, куда смотрели черные глазки и глубоко вздохнул:
- Ты узнала твою маму, девочка? - тихо шепнул он, вглядываясь с печальной улыбкой в портрет висевший на стене гостиной. На этом портрете была изображена совсем еще молоденькая девушка в белом вечернем туалете, как две капли воды похожая на маленькую Ину.
- Я очень любила маму, - проговорила Южаночка и горько-горько плакала, когда Господь взял ее к себе на небо… Если б мама и папа были живы, мы бы приехали все вместе к тебе, дедушка… и… и… меня бы не отдали в этот противный институт…
- Но в этом "противном", как ты называешь его институте, есть много хороших девочек, Южаночка! - произнес, утешая внучку, старый генерал.
- Ах, дорогой мой! - серьезно, совсем, как взрослая проговорила девочка, - ты совсем позабыл, что там есть и крыса, которая ненавидит меня… И… и, потом, как же мне может быть весело с девочками, которые вероятно боятся уплывать далеко в море, лазить по деревьям, скакать верхом, как я умею! А петь песни они уже и верно не умеют, как я милый дедушка.
- А ну-ка спой мне песенку, Южаночка! Покажи твое искусство! - с добрым смехом попросил Мансуров.
И прежде чем успел он закончить свою фразу, Южаночка кинулась к роялю, стоявшему в углу комнаты, подняла крышку и усевшись на высоком табурете, положила на клавиши рояля свои маленькие пальчики, заиграла и запела. Это была прелестная, хорошо знакомая дедушке песня про ангела, улетавшего на небо с душой умершего человека, песня столь часто петая ему его покойной Сашей.
Серебристый голосок Южаночки то звенел колокольчиком на всю квартиру, то затихал до шепота и словно воркующий голубь чуть слышался в тишине.
Из кухни пришли, привлеченные этим пением, Марья Ивановна, кухарка и мальчишка-поваренок. Из буфетной неслышно появился Сидоренко с полотенцем в руках, и все с блаженными лицами замерли на пороге. Марья Ивановна плакала от умиления, кухарка тоже вытирала грязным передником слезы. У Сидоренко шевелились его тараканьи усы, а мальчик Прошка так широко разинул рот от изумления, точно хотел проглотить разом и самый рояль и маленькую певицу, обладающую таким чудесным неземным голоском.
Что же касается дедушки, то он не спускал глаз с Южаночки, его сердце билось сильно, его душа трепетала, сжимаясь сладкой и нежной тоской. И вот, когда все присутствующие, поддавшись очарованию пения, почувствовали себя, словно отрешенными от земли, вдруг свершилось нечто совсем неожиданное. Южаночка неистово забарабанила изо всех сил обоими кулаками по клавишам, бурно вскочила с места, повалив с грохотом табурет, и в одно мгновение растрепав свои черные кудри, упавшие ей на лоб, глаза и щеки, дыбом вставшие на затылке, завертелась волчком по комнате, неистово завывая во весь голос:
Гу-гу-гу-гу.
Я по лесу бегу,
Прочь с дороги, прочь!
Схорони, темна ночь!
Мне не птицей лететь…
Мне по сучьям хрустеть
Я медведь, медведь, медведь,
Гу-гу-гу.
Я по лесу бегу!
Прочь с дороги, прочь!
Последние слова она взвизгнула так пронзительно перед самым носом Прошки, что злосчастный - поваренок отскочил, как ошпаренный, к дверям залы, и с испуганным лицом бросился дальше, в кухню. А Южаночка кинулась к дедушке, уткнула ему в колени свою черненькую как мушка, головку и разразилась веселым, звонким смехом… Дедушка смеялся. Смеялись и Марья Ивановна и кухарка. Что же касается до Сидоренко, то его рыжие тараканьи усы, и морщинисты щеки плясали от удовольствия, а сузившиеся от смеха глаза, с явным обожанием устремились в веселое личико маленькой шалуньи.
- Это медвежий танец, дедушка! Разве не хорош? Как ты его находишь! - хохотала Ина, целуя руки дедушки и блестя своими черными, как угольки разгоревшимися глазами.
- Очень хороший танец! Ты его прекрасно танцуешь, Южаночка! - со смехом отвечал генерал.
- Рады стараться, ваше превосходительство! - вытягиваясь в струнку и скосив глаза в сторону, отрапортовала, как настоящий солдат Ина.
Потом с тем же веселым смехом прыгнула на колени дедушки и покрыла градом горячих поцелуев его глаза, губы, щеки и лоб.
* * *
В тот же вечер, тяжело вздыхая, Марья Ивановна раздевала Южаночку.
- Первую и последнюю ночку под дедушкиным кровом проводите, пташка вы наша голосистая, - говорила она, любуясь разгоревшимся личиком девочки. - Мамашеньку вашу, покойницу Сашу мою, вынянчила, - продолжала со слезами в голосе добрая старушка, - мечтала на старости лет и вас понянчить, да видно, не привел Господь! Ах, кабы вам, птичка наша, пожить бы хоть недельку под крылышком дедушки! - горячо заключила она свою речь.
Южаночка мысленно соглашалась с доброй старухой. Если бы хоть одну недельку только можно было провести под крылышком этого милого, доброго, очаровательного дедушки!
Все, решительно, все говорило кругом о любви к ней и заботах этого чудного старичка!
Как прелестно выглядела ее комнатка, оклеенная заново веселыми голубыми обоями с прехорошенькой мягкой будуарной мебелью с японскими ширмочками, за которыми приютилась ее уютная нарядная кровать и похожий на игрушку умывальник.
А все эти фарфоровые безделушки, расставленные с такой заботливостью на прелестном туалете и изящной этажерке в углу комнаты! А изящный столик, со всеми принадлежностями для письма, не исключая нарядного бювара из голубой кожи с вытесненными на нем золотом миниатюрными голубками. На всем, положительно на всем чувствовалась любящая и заботливая рука дедушки, приложившего все свое старание порадовать любимицу-внучку. И со всем этим приходилось расстаться… Расстаться не далее, как через сутки. С этой тревожной мыслью Южаночка, помолившись Богу, легла в постель. Институт представлялся ей каким-то мрачным чудовищным замком, где орудовала злая волшебница в лице "крысы" и где маленькие заколдованные принцессы-девочки томились у нее в неволе.
Не скоро уснула в эту ночь Южаночка. Но вот незаметно подкравшаяся дрема, так цепко опутала притомившуюся с дороги головку, что девочка и не слышала, как с легким скрипом открылась дверь ее комнаты и дедушка осторожно вошел сюда. Легкими шагами на цыпочках, затаив дыхание, генерал Мансуров приблизился к нарядной постели внучки, склонился над ней и осенил спящую девочку широким крестом. Потом нежно-нежно коснулся губами ее влажного лба и опустившись в близь стоявшее кресло, долго любовался темнокудрой головкой Ины и ее красивым смуглым личиком, чему-то сладко и радостно улыбавшемся во сне.
Глава VI
Птичка попадает в клетку
Ровно через сутки Южаночка подъезжала с дедушкой к большому каменному зданию, окруженному деревьями и высокой железной решеткой. Лишь только их карета подкатила к подъезду, из дверей здания вышел старик швейцар, весь увешанный медалями и орденами. Он высадил дедушку и Южаночку из экипажа и ввел их в просторный вестибюль, где топился камин и было очень тепло и просторно.
- Доложи-ка, любезный, Эмилии Федоровне Бранд, что генерал Мансуров привез внучку и просит их выйти на минуту, - попросил дедушка швейцара.
- Слушаю-с, ваше превосходительство! - почтительно отвечал тот и поспешил исполнить возложенное на него поручение. Не прошло и пяти минут времени, как перед дедушкой и Иной с деревянной улыбкой на сухом, вечно недовольном лице, уже стояла госпожа Бранд и поклонившись официальным поклоном, заговорила отчеканивая каждое слово по своей привычке:
- Вы немного опоздали, генерал. Госпожа начальница уже не может принять вас сегодня. Я отведу девочку к ней завтра представиться, а теперь попрошу вас проститься с вашей внучкой, так как уже поздно и девочке необходимо сейчас же лечь спать, чтобы успеть хорошенько выспаться до завтрашнего утра.
- До скорого свидания, милая моя Южаночка! - произнес дедушка и обняв Ину, он несколько раз подряд перекрестил ее дрожащей рукой и нежно поцеловал в разом побледневшую щечку. - До свидания, моя дорогая, дорогая девочка, завтра я приеду навестить тебя, а пока… - и еще раз прижав к своей груди черненькую головку генерал Мансуров поцеловал ее.
- Извините меня, генерал, - неожиданно зазвучал неприятный скрипучий голос классной дамы, но завтра мы не можем, к сожалению допустить вас повидать вашу внучку… Посещения родственников у нас бывают по четвергам и воскресеньям, два раза в неделю, только… Завтра же пятница и, стало быть…
- Значит, завтра я не увижу моего дедушку? - живо перебила свою новую наставницу Ина.
- Ты увидишь твоего дедушку в воскресенье, через три дня! - строгим, не допускающим возражений тоном отвечала госпожа Бранд.
- Никогда в жизни не соглашусь я на это! - горячо вырвалось из груди Южаночки. - Или пустите дедушку завтра или я ни за что на свете не останусь в вашем противном институте! Клянусь вам!
- Ты невозможная девочка! - пожала плечами госпожа Бранд и длинное лицо ее стало еще длиннее.
- Дедушка, миленький, золотенький, ненаглядный мой! Возьми меня сейчас же отсюда, возьми сейчас! Или я умру дедушка! - со страстным отчаянием вырвалось из груди Ины и она цеплялась дрожащими руками за руку деда.
- Южаночка! Дитя мое! - мог только произнести глубоко потрясенный этим порывом внучки генерал и так грустно, так печально взглянул в лицо последней, что и гнев и отчаяние Ины исчезли в тот же миг.