- Начиная работу на этой ферме, я ожидал, что каждый взятый молодой человек будет нам послушен. У них имелись проблемы. Мы предлагали выход. Поначалу все шло прекрасно. Первые двое стали замечательными, порядочными людьми, которых я мог использовать. Я избавил Зака от наркозависимости, и он сделался моим вербовщиком. Я вернул достоинство Джейд после нескольких лет унижений, и она добывала для нас деньги в Лондоне.
Эндрю откинулся на спинку стула, заскрипевшего под его тяжестью.
- Но потом дела пошли труднее. Зак отыскал эту наркоманку в Бристоле. Ее бил наркоторговец и насиловал сводник. Нашел ее в переулке среди зимы, брошенную умирать. И мы включили ее в программу детоксикации.
Он перевел дух.
- Но как-то вечером она сказала мне, что больше не хочет здесь находиться. Я ответил, что она сделала выбор и теперь должна его держаться. - Его тело слегка расслабилось. - Так она выхватила ножницы - и ударила ими одного из моих людей в грудь.
Я вскинул на него взгляд.
- Я ударил ее! - Он топнул ногой. - Потом снова, снова и снова. И когда перестал бить, она уже не шевелилась.
Эндрю долго молчал.
- Она просила нас о помощи, мы привезли ее сюда, обещая новую жизнь. И она отплатила нам, отплатила мне убийством одного из моих лучших друзей. - В глазах его промелькнула жалость. - Но после этого у меня наступило прозрение. Переломный момент. Когда люди вроде нее противились нам, швыряли в лицо то, что мы предлагали, я понимал - нужно заниматься ими. Мы забрали их из общества, дали крышу над головой. Мы приносили жертву для них. Поэтому они должны были приносить жертву для нас. Должны были становиться мучениками.
- Вот для чего ты привез сюда Легиона.
- Да, - спокойно ответил он и поднялся. - Мы вместе служили в армии. Он обладал кое-какими уникальными умениями. Ты видел, Дэвид, как человек ценит жизнь на поле боя. Как легко он готов ее оборвать. Большинство солдат, большинство людей не хотят убивать, не хотят пересекать определенную черту. - Я не сводил глаз с Эндрю, когда он направился ко мне, плеть свисала с его руки. - Но для Легиона никакой черты не существует.
- Я думал, это миссия от Бога.
- Так и есть.
- Ты читал когда-нибудь десять заповедей?
Он улыбнулся:
- Я защищал этот проект.
- Ты привез сюда психопата-убийцу.
- Тебе не понять, Дэвид. Тебе никогда не приходилось сражаться за какое-то дело. - Он бросил взгляд на мое обручальное кольцо. - Кроме памяти о своей покойной жене. А разве это можно назвать делом?
Он снова улыбнулся, увидев мой гнев, и зашел мне за спину.
- Значит, он просто убивал тех, кто противился? - спросил я.
Эндрю не ответил.
И тут до меня дошло.
- Ах, черт, вы использовали их тела…
- Да, - ответил он у меня за спиной. - Мы использовали тела тех, кто не поддавался программе. У нас есть люди в нужных местах; сеть раскинута гораздо шире, чем ты можешь себе представить. В здравоохранении. В полиции. Знаешь, Дэвид, как уничтожить улики в базе данных полиции? Думаю, ты поразился бы, насколько это легко.
Я снова услышал его шаги.
- Никаких особых трудов: найти человека, знакомого с системой, а потом… Просто поразительно, что можно сделать, сидя за чужим компьютером и пользуясь чужими файлами.
- Вы ложно обвиняете людей.
Эндрю обошел стул и хмуро посмотрел на меня, словно не мог понять моей простоты.
- Это большая победа. Наши внедренные мужчины и женщины получили искупление. Они такие, какими были Зак и Джейд. Падшие и возродившиеся. Они и другим дают эту возможность, оберегая то, что у нас есть.
Тупая боль возле паха. Ощущение медленно расходится по телу.
Эндрю улыбнулся и приставил палец к моему лбу:
- Чувствуешь что-нибудь?
Я покачал головой и закрыл глаза. Попытался собраться с силами. Когда поднял веки, Эндрю смотрел на меня с той же улыбкой.
- Чье тело вы выдали за труп Алекса?
Он пожал плечами:
- Не все ли равно?
- Не все равно тем, кто его любит.
Эндрю сверлил меня взглядом несколько секунд.
- Ты, Дэвид, ничего не знаешь. Большинству их семей наплевать, живы они или мертвы.
- Как думаешь, Мэри волнует, жив ли Алекс?
- Теперь, когда увидела его, волнует.
- Она и прежде беспокоилась!
Эндрю немного помолчал.
- Как я уже говорил, с Алексом у меня отсутствовал выбор. Я был вынужден так поступить.
Тупая боль возникла снова, но теперь более сильная. Вспыхнула в паху. В пояснице.
Я судорожно втянул воздух.
- Ваши дела вышли из-под контроля, - сказал я.
Звучание моего голоса приятно его удивило. Эндрю слегка нагнулся и посмотрел на меня снизу вверх.
- Ой, ой, - насмешливо произнес он. - Больно?
Рот заполнился слюной. Я взмок. Пот заструился по лицу. К горлу подступала рвота, вызывая жжение в груди. Зародившаяся в паху боль поднималась по позвоночнику. Спина напряглась, кожа словно натянулась. То, что они со мной сделали, было в спине.
Эндрю распрямился и посмотрел на меня со смесью удовольствия и отвращения. Потом, прихватив стул, скрылся в проеме боковой двери. Створ с силой захлопнулся - и я ощутил вибрацию, прошедшую по полу. Боль внезапно прорвалась от спины в середину груди.
- Черт!
Я закричал снова.
Казалось, кто-то выдавливал жизнь из моего сердца. Тело пронизывали судороги. И в конце концов обручальное кольцо упало и укатилось.
Боковая дверь открылась, из темноты появился Эндрю, уже без стула. Теперь плеть свисала с его ремня. В руках он держал длинное зеркало. Сплошь покрытое жирными пятнами, словно за него хватались пальцами.
Он встал передо мной, отвернул зеркало и, сняв плеть с пояса, поднял ее за ручку. Ремни свисали передо мной.
- Уйдя из армии, я попал в беду, - заговорил он. - Не мог найти работы. Мне недоставало порядка, к которому я привык. Дисциплины. Поэтому я стал воровать и навредил нескольким людям. А после этого заслуженно попал в тюрьму. - Он посмотрел мне за спину, потом оглянулся. - Но, выйдя из тюрьмы, я обрел Бога. Обрел по-настоящему. Мне даже удалось съездить в Иерусалим на богослужение крестного пути. Я увидел дорогу, по которой Иисус шел на распятие. Когда посещаешь такие места, оцениваешь, что ему пришлось вынести. - Эндрю опустил плеть. - И после этого смотришь на людей по-другому. Понимаешь, что испытай они хоть малую часть его страданий, то больше ценили бы полученное в этой жизни.
Теперь я не мог думать ни о чем, кроме боли. Не мог сильнее разжечь гнев. Не мог сосредоточиться на лице Эндрю. Казалось, со спины сползает кожа. Я поднял дрожащую руку и коснулся плеча. На пальцах осталась кровь.
- Легион однажды подал мне идею. Сперва я счел ее несколько… средневековой. Но, обдумав, понял, что ребята, которых мы взяли сюда, именно такие люди, о которых я размышлял в Иерусалиме. Как и я, они не ценили полученного в первой жизни. Но если бы прошли путь Иисуса, если бы могли хранить напоминание об этом, то, вероятно, во второй раз больше дорожили бы жизнью.
И повернул зеркало.
Я взглянул в него.
Легион стоял в проеме двустворчатой двери позади меня, одетый, как и Эндрю, в черное, но с белым мясницким фартуком.
Я сглотнул. Закашлялся. Сплюнул.
Когда снова взглянул в зеркало, Легион подошел ближе, подняв маску на темя. Это был тот самый человек, что подошел ко мне в пивной в Корнуолле, только теперь он выглядел помешанным. Безумным. Словно приблизился к чему-то восхитительному. Такому, о чем давно мечтал.
Он взглянул на Эндрю, потом снова на меня и улыбнулся - язык показался из плоского, безгубого рта.
Его язык.
Темный, почти малиновый. Раздвоенный. Руки Легиона подергивались, ноги дрожали, словно через него проходил электрический ток.
- Подожди, - спокойно сказал я.
Он отступил в сторону, и я увидел то, что находилось позади него.
За двустворчатой дверью была маленькая комната, площадью примерно пятнадцать квадратных футов, с очень высоким потолком. Это тоже был холодильник, но стены окрашены в черный цвет. В центре под фонарем стоял почти касавшийся потолка деревянный крест из железнодорожных шпал. На концах перекладины висели наручники. Посередине столба была подставка для ног.
Легион подошел и, взявшись за спинку моего стула, стал медленно его поворачивать. Стул скрипел, ножки царапали пол, пока я не оказался возле зеркала.
И взглянул на свое отражение.
- Что вы, черт возьми, со мной сделали?
Спину исхлестали плетью, пока я был без сознания, тонкие розовые полосы тянулись вдоль позвоночника.
- Похоже, он беспокоится, - улыбнулся Легион.
- Как и все мы в итоге, - согласился Эндрю.
Легион надвинул маску на лицо. Я отчаянно старался пошевелиться, заставить себя сопротивляться, но почувствовал, как игла шприца снова вошла мне в шею.
39
Сначала я ощутил боль, шедшую через грудь в пах и верхнюю часть бедер. Казалось, меня опустили в кипяток, так жгло кожу. От каждого движения, каждого вдоха становилось все хуже.
В темноте я слышал чьи-то легкие шаги. И негромкое, ритмичное поскрипывание колес тележки.
Я открыл глаза.
Голова от тяжести склонялась на грудь. Когда я попытался поднять ее и осмотреться, шею и спину мучительно закололо.
Я глубоко вдохнул.
Меня примкнули наручниками к кресту в пяти футах над полом. Потолок в этой комнате был примерно втрое выше. Ноги упирались в подставку, руки были разведены в стороны. На мне остались только трусы.
В комнате было холодно. Я пошевелил пальцами, пытаясь усилить кровообращение. Но движение вызвало болезненную пульсацию в руках и плечах. Я снова втянул в легкие воздух и закрыл глаза.
Темнота. Одиночество.
Затем вновь послышалось поскрипывание.
Слева от меня показалась металлическая тележка - такие используют в операционных. Вез ее Легион. Наверху, на металлических полках, лежали скальпель, молоток и два больших гвоздя. А рядом третий, более толстый и длинный, похожий на ржавую железную трубку. Должно быть, вытащенный из шпалы.
Остановив тележку, Легион поправил инструменты на полках и медленно повернулся ко мне. Во время этого долгого, затянутого движения глаза его в отверстиях маски ни разу не мигнули.
Он снова скрылся из виду. Я поднял голову, превозмогая боль, и увидел двустворчатую дверь в соседнюю комнату, где сидел раньше. Но теперь она была закрыта.
Я посмотрел влево.
К стене была прислонена алюминиевая стремянка. Легион взял ее и посмотрел на меня. Глаза его забегали по моему телу, язык выглядывал из прорези маски. Он поставил стремянку под моей левой рукой.
- Зачем ты это делаешь? - спросил я.
Легион не ответил. Взял скальпель и поднялся на вторую ступеньку. Маска оказалась примерно в футе от моего лица, запах, шедший от его тела, ударил в нос. Он выглядел угрожающе. Я посмотрел на скальпель, потом в его глаза. Чем опаснее человек, тем труднее ему подавить свое темное начало. И пахло от него, как от животного: не приближайся, если не хочешь пострадать.
- Зачем ты это де…
Легион молниеносно полоснул меня скальпелем по бедру. Я вскрикнул и машинально попытался зажать рану. Но рука была крепко примкнута наручниками к шпале.
Легион стал спускаться по стремянке, глаза его сияли от удовольствия. Он бросил скальпель на тележку и поднял взгляд. Понаблюдал за мной несколько секунд. Ему понравилось, как я морщусь от боли, стремительно распространявшейся от раны по всему телу.
Он взял молоток и тонкие гвозди, оставив третий, большой, на полке. И снова стал подниматься по стремянке.
- Поразительно, сколько повреждений может получить человеческое тело, - сказал он отрывистым, резким голосом. - Поразительно, как долго оно выносит боль ради выживания.
На верхней ступеньке он взглянул на меня, чуть опустив голову. И мне показалось, что под пластиком он улыбается.
Наслаждается моей болью. И выражение его лица в эту минуту мало чем отличается от маски.
- Перестань, - сказал я.
Он безучастно выбрал один из гвоздей и приставил острием к моему указательному пальцу, проколов кожу.
- Говорят, ты правша, - произнес он.
- Перестань.
- Тогда мы сперва позабавимся с левой рукой.
- Перестань.
Легион ударил молотком по шляпке гвоздя. Я почувствовал, как тот пронзил мой палец и ноготь и вошел в шпалу, а через мгновение ощутил боль, опалившую руку ударом молнии. Я закричал, голос эхом отразился от стен.
- Рука очень сложна анатомически, - спокойно продолжал Легион, не обращая внимания на мой крик и, приставил острие второго гвоздя к среднему пальцу. - Двадцать семь костей, включая восемь только в одном запястье. Мышцы, сухожилия, связки, хрящи, вены, артерии, нервы… Главное, не задеть ничего важного.
Моя рука начала дергаться, словно умирающее животное, брошенное на дороге. Легион наблюдал за ней несколько секунд. Потом, откинув голову, стал разглядывать меня, словно я находился по другую сторону стекла в зоопарке.
И вбил гвоздь через второй палец.
Я закричал.
- Мы убьем тебя, Дэвид, - сказал он.
Я закричал снова, пытаясь заглушить боль и его голос. Но он хладнокровно дождался, когда я замолчу, полез в карман фартука и достал шприц.
- Но сперва ты почувствуешь… - он поднял иглу, - каково быть воскрешенным.
* * *
Я умирал быстро.
Все звуки утихли. Свет превратился во тьму. Потом тьма рассеялась, и я увидел себя. Мое почти нагое тело примерзло к кресту. На запястьях были браслеты наручников. Легион наблюдал за мной снизу. Я видел все: свое темя, гвозди, следы ударов плети на спине. Я был в сознании. Ощущал руками древесину креста, внутренний голос повторял мне снова и снова, что я еще не мертв.
Но потом что-то переменилось.
Мне показалось, будто крохотное, еще сохранившееся у меня самообладание начало исчезать. А когда это прошло, передо мной стали разворачиваться сцены из прошлой жизни. В лесу с отцом. Сидение у его кровати, когда он умирал. Знакомство с Деррин. День, когда я сделал ей предложение. День, когда нам сказали, что мы не можем иметь детей. День, когда она попросила меня найти пропавшую девушку.
"Для тебя это в самый раз, Дэвид".
Снова ее голос. А после него иная тьма: всепоглощающая, пока не осталось только эхо голосов, которые я любил.
А за ними слышался рокот волн.
Напоминающий шум моря.
СЕМЬЯ
Четверо членов группы вскапывали клумбы возле "Вифании". За ними наблюдали мужчина и женщина. Он забывал теперь очень многое - даты, лица, разговоры, которые обещал хранить в памяти, - но их имена помнил. Мужчину звали Стивен, это был первый человек, которого он встретил, приехав на ферму. А женщину - Мэгги. О ней он почти ничего не знал и вряд ли хоть раз общался. Но ее лицо было ему знакомо. В темном уголке сознания, где хранилось то, чего он решил не уступать им, жило воспоминание, как она склонялась над ним и выдергивала зубы.
Стояла ранняя весна. Земля была влажной. Он поддевал лопатой навоз и откидывал в сторону. Чуть дальше он видел Розу, девушку, как и он, наказанную пребыванием в комнате с кольцами. Он хорошо ее помнил. Они три дня провели в этой комнате, пока Розу не увели. Она с ним разговаривала и кое-что рассказала. А потом ее перевели на следующую часть программы. Теперь она выглядела лучше - не такой серой, слегка румяной, - но как будто едва его помнила. Иногда большие ясные глаза Розы останавливались на нем, и мозг ее напряженно пытался восстановить в памяти, где она его видела, и о чем они говорили. Но, как правило, она смотрела сквозь него, словно он был призраком, витающим над полями фермы.
Он вогнал лопату в землю и почувствовал, как задрожал черенок. Пальцы на миг пронзила острая боль. Он повернул левую руку ладонью вверх. На подушечках, где некогда находились капиллярные линии, были пятна гладкой белой кожи. Полдюйма в диаметре, почти круглой формы. Перевернув руку, он увидел такие же раны под ногтями. Только когда ногти отросли, пространство вокруг ран полностью не закрылось - и никогда не закроется, углубленное, словно паз; бескровное, бесцветное пятно кожи.
Последняя стадия программы.
Эта программа уничтожала и перестраивала их, готовила к новой жизни. Свободной от воспоминаний о наркотиках, изнасилованиях, побоях. Но и обо всем прочем, что они некогда делали. О местах, где бывали. О людях, которых любили. К концу программы они забывали о первой жизни. У них не было прошлого.
Только у него оно было - и всегда будет.
Он сунул руку в карман и коснулся края полароидного снимка. Доставать его не требовалось. Он помнил каждый дюйм. И знал, что сделает с ним, если представится такая возможность. Он противился программе с самого начала. И воспоминаний, которые сумел удержать в кармане и в голове, им никогда не обнаружить.
Он подъезжает к бровке и заглушает мотор. По ветровому стеклу слева направо идет трещина. В углу над рулем видна кровь. Много крови.
Он вылезает наружу и запирает дверцы.
Передняя решетка машины сломана, одна фара разбита, на капоте кровь. Разбрызганная, будто краска. Залившая фары, бампер и номерной знак. Он поворачивается и смотрит на дом.
В окне видит отца.
Он быстро идет по дорожке, поднимается на крыльцо и открывает парадную дверь. В доме пахнет жареным. В кухне отец, передвигает сковородку и сперва не замечает его, потом поворачивается и вздрагивает.
- Ты напугал меня, - говорит отец, оглядывая его с головы до ног. - Что случилось?
- Папа, я это сделал.
- Что сделал?
- Ал.
- Что с Алом?
- Я с ним разобрался.
Отец улыбается:
- Ты разговаривал с ним?
- Нет. Нет. Разобрался. Как мы хотели.
Отец хмурится:
- О чем ты?
- Мы можем оставить себе деньги.
- Что?
- Деньги, - отчаянно повторяет он. - Мы можем оставить их себе. Делать с ними все, что угодно. Ала нет, папа. Я разобрался с ним. Его нет.
- Как это понять - нет?
- Ты знаешь.
- Нет, не знаю. Как это понять - нет?
- Его нет, - негромко говорит он. - Ал мертв.
Лицо отца вытягивается.
- Ты убил его?
- Да.
- Зачем?