Патрис почувствовала, как зарделось ее лицо. Но все это теперь не важно, не в счет. Кроме револьвера в квартале отсюда. И этого ненавистного типа здесь. Они должны непременно встретиться…
- Не высовывайся, - наставлял он. - Отныне никаких неожиданных поездок из города. Если не хочешь, чтобы я объявился и предъявил права на ребенка. Как понимаешь, теперь закон на моей стороне. Сразу заявлю в полицию.
- Знаешь что… подожди меня минутку. Я… быстро. Принесу тебе денег. Тебе же понадобятся… до следующей встречи.
- Твое приданое? - ядовито заметил он. - Так скоро? Между прочим, я не нуждаюсь. Некоторые в этом городке не умеют играть в карты. А потом, зачем давать мне то, что и так принадлежит мне? По крохам. Я подожду. Не нуждаюсь ни в каких милостях.
Патрис неохотно вышла из машины.
- Как с тобой связаться, если потребуется? - спросила она.
- Буду поблизости. Время от времени буду давать знать. Не бойся, не потеряюсь.
Нет, только сегодня, сегодня ночью, упорно повторяла она про себя. Еще до рассвета. Стану ждать - лишусь мужества. Делать операцию, удалить раковую опухоль на своем будущем надо не откладывая.
Куда бы он ни отправился сегодня, поклялась она, выслежу, найду, покончу с ним. Пусть даже погибну сама. Пусть даже на виду у сотни людей.
Дверца машины захлопнулась. Стив насмешливо приподнял шляпу.
- Спокойной ночи, миссис Джорджсон. Приятных снов. Попробуй заснуть на кусочке свадебного пирога. Если нет, возьми ломоть черствого хлеба. И так, и так - одна грязь.
Машина тронулась. Патрис, запоминая, впилась глазами в быстро удалявшийся номерной знак. Красные хвостовые огоньки скрылись за углом. Но номерной знак еще долго, как призрак, стоял перед ее глазами…
NY 09231
Потом и он постепенно растворился.
Совсем рядом с ней кто-то шагает по тротуару. Она слышит, как в тишине стучат высокие каблучки. Да это она сама. Мимо проплывают деревья. Кто-то шагает вверх по каменным плитам дорожки. Она слышит хруст щебня под ногами. Да это же она сама. Теперь кто-то стоит у дверей дома. Она видит чье-то отражение в стекле. Оно повторяет ее движения. Это она сама.
Открыв сумочку, пошарила рукой. Вот он, ключ. Ключ, который ей дали. Все еще у нее, почему-то удивилась она. Как странно приходить вот так домой, будто ничего не случилось, нащупывать в сумочке ключ, вставлять в дверной замок и… и входить в дом. Все еще приходить домой как ни в чем не бывало.
Мне нужно войти в дом, оправдывалась она. В этом доме спит мой малыш. Там, наверху, в данный момент. Вот туда я и иду; другого места у меня нет.
Вспомнила, как вечером ей пришлось солгать, попросив мамашу Хаззард присмотреть за Хью, пока она навестит новую подругу. Папаша Хаззард был на деловой встрече, Билла тоже не было дома.
Патрис зажгла свет в передней, закрыла за собой дверь. Постояла минуту, прислонившись спиной к дверному косяку. До чего же тихо в доме. Люди, доверяющие тебе, крепко спят. Они не ждут, что в благодарность за их доброту ты принесешь в этот дом позор и убийство.
Она продолжала неподвижно стоять. Все так тихо, так спокойно. Никто не догадывается, зачем она вернулась, что замышляет.
Ничего, ничего у нее не осталось. Ни дома, ни любви, ни даже собственного ребенка. Она лишалась даже этой будущей любви, бросала тень и на нее. Потеряет и сына, когда он подрастет и узнает, что она натворила.
И все он, этот человек. Ему было мало того, что он сделал с ней однажды. Теперь уже дважды. Разрушил ей две жизни. Сначала растоптал семнадцатилетнюю дурочку из Сан-Франциско, которая, на свою беду, случайно попалась ему на глаза. Раздавил ее, вытер ноги о ее простенькие мечты, наплевал на них. Теперь растоптал самозваную леди, которую зовут Патрис.
Больше никого не растопчет!
На мгновение ее лицо исказила мучительная гримаса. Патрис провела по лбу тыльной стороной ладони. Задержала руку. Ужасная слабость. В то же время твердая решимость. Словно пьяный, потерявший ориентацию, шатаясь, побрела к библиотеке.
Поставила посередине стола большую настольную лампу.
Шагнула к комнатному бару, открыла дверцу, плеснула в стакан немножко бренди и заставила себя выпить залпом. Внутри все обожгло.
Ведь когда идешь убивать, тебе это требуется.
Стала искать оружие. Сначала пошарила в ящиках стола. Там ничего не было. Только бумаги и всякая ненужная всячина. Но в тот вечер старик сказал, что револьвер где-то здесь, в этой комнате. В доме никто не говорил неправды, даже самой маленькой, - ни он, ни мать, ни… можно сказать, Билл. В этом большое отличие между ними и ею. Вот почему они жили в покое… а она его не обрела.
Патрис направилась к столу папаши Хаззарда. В нем ящиков и ящичков было больше, и она один за другим обыскала каждый из них. В самом нижнем ящике за громоздким гроссбухом что-то блеснуло. Вот он, засунут поглубже, в самый конец.
Достала. Его безобидный вид сначала даже разочаровал. Очень мал для такого большого дела, как лишить человека жизни. Полированный никель и кость. Вот эта рифленая выпуклость посередине, предположила она, и есть то место, где спрятана смерть. Рискуя по незнанию выстрелить и лишь надеясь, что сможет этого избежать, если не будет держать палец на спусковом крючке, нажала ладонью на казенную часть. Неожиданно - видно, случайно нажала там, где нужно, - она открылась, обнажив пустые черные гнезда.
Снова пошарила в ящике. Нашла не замеченную ранее картонную коробку. В коробке вата, в которой обычно хранят хрупкие капсулы с лекарством. Но вместо капсул увидела там тупорылые пули в стальных гильзах. Всего лишь пять патронов.
Один за другим вложила их в гнезда. Одно гнездо осталось пустым.
Закрыла патронник.
Примерила, войдет ли револьвер в сумочку. Попробовала рукояткой вверх. Вошел.
Закрыла сумочку и, захватив с собой, вышла в переднюю.
Достала телефонный справочник, открыла на слове "Гаражи".
Правда, он мог оставить машину и на улице. Но она так не думала. Он был из тех, кто ценит машины, шляпы и часы. Ценит все, кроме женщин.
Гаражи были помещены в алфавитном порядке. Так она и начала.
- У вас не ставили на ночь нью-йоркскую машину, номерной знак 09231?
В третьем по счету гараже ночной дежурный ответил:
- Да. Поставили несколько минут назад.
- Мистер Джорджсон?
- Ага, верно. А что у вас, мадам? Что вы хотите?
- Я только что в ней ехала, - объяснила Патрис. - Молодой человек подвез меня домой. И я забыла у него одну вещь. Мне надо с ним связаться. Прошу вас, это важно. Скажите, где его найти?
- Вообще-то мы этого не делаем, мадам, - ответили ей.
- Но я не могу попасть в дом. Понимаете, у него мой ключ!
- Почему бы вам не позвонить в дверь? - неприветливо возразил дежурный.
- Вот дурак! - взорвалась она. Выплеснувшаяся злость придала ее словам больше достоверности. - Во-первых, никто не должен знать, что я была с ним! Не стану же я привлекать внимание. Словом, не могу позвонить!
- Понял, мадам, - язвительно заметил служитель, - понял. - И, как бы ставя точку, прищелкнул языком. - Погодите, посмотрю.
Вернувшись, он сказал:
- Клиент уже какое-то время оставляет у нас машину. У нас записан адрес: 110, Декатур-роуд. Не знаю, там ли он еще…
Но Патрис уже повесила трубку.
Глава 40
Патрис открыла гараж своим ключом. Маленькой двухместной машины, на которой обычно ездил Билл, не было на месте. Но большой седан стоял в гараже. Задом вывела машину из гаража. Вернулась запереть дверь.
И тут к ней вернулось прежнее ощущение нереальности происходящего; ощущение, будто все происходит во сне. Состояние, близкое к сомнамбулизму, но в то же время полное понимание ситуации. Звуки чьих-то, а на самом деле ее, шагов по бетонной дорожке. Она словно испытывала раздвоение личности, и одно из ее "я" в бессильном ужасе наблюдало, как другое хладнокровно готовилось к своей страшной миссии. Отсюда, возможно, отстраненная реальность шагов, зеркальное воспроизведение ее собственных движений.
Патрис снова села в машину, дала задний ход, выводя ее на улицу, развернулась и помчалась вперед. Не сломя голову, но с уверенностью владеющего собой водителя. Чья-то рука, не ее - твердая, спокойная - потянулась к дверной кнопке и легким изящным движением заперла дверцу.
Снаружи, словно шары по дорожке кегельбана, накатывались на нее уличные огни. Но все до одного они пролетали далеко от цели, то с одной, то с другой стороны. Ни один не попал в центральную кеглю - в нее, в машину.
Должно быть, сама Судьба затеяла против меня игру в кегли, подумала Патрис. Но мне наплевать, пускай.
Потом машина остановилась. Как, оказывается, легко пойти на убийство.
Патрис не задумывалась над тем, как это будет происходить. Ей было все равно; она пойдет туда, и там все и случится.
Снова нажала на акселератор и, проехав мимо двери, свернула за угол. Там развернулась в обратную сторону, прижалась к тротуару и припарковала машину подальше от глаз.
Сунула под мышку сумочку. Выключила зажигание и вышла из машины. Торопливой походкой возвращающейся домой женщины дошла до угла, мимо которого только что проехала. Обычная в таких случаях торопливость; дамы спешат покинуть улицу, потому что в столь поздний час больше вероятности, что к ним станут приставать, нежели в дневное время.
На темной полоске тротуара перед длинным неопрятным двухэтажным зданием Патрис остановилась. Дом наполовину был занят под магазины, наполовину был жилым. Поэтому весь первый этаж занимали неосвещенные витрины, на втором тянулась длинная линия окон. На подоконнике одного из них белела бутылка с молоком. В другом горел свет, но шторы были задернуты.
В глубине между двумя витринами Патрис заметила одностворчатую дверь с витражом из разноцветных стеклянных квадратиков. Сквозь них едва пробивался тусклый свет.
Она подошла к двери, чуть тронула, и дверь легко открылась. На ней не было никакого замка, словом, одна видимость преграды. Внутри - заржавевший радиатор, бетонная лестница, слева у ее подножия ряд почтовых ящиков и кнопок. Нужная фамилия значилась у третьей кнопки, на чужой табличке. Просто фамилия предыдущего владельца была зачеркнута, и внизу вместо нее далеко не идеальным почерком кто-то нацарапал: "С. Джорджсон".
Этот человек никогда ничего не делал основательно, если не считать загубленные судьбы. В этих делах он был мастак.
Патрис поднялась по лестнице и пошла по коридору. Это было сооруженное на скорую руку временное жилье. Должно быть, при нехватках военного времени под жилье переделали чердаки или складские помещения расположенных внизу магазинов.
И как только здесь живут люди, смутно промелькнуло в ее голове.
Каково будет ему умирать, безжалостно подумала она.
Из-под двери выглядывала узкая полоска света. Патрис тихонько постучала, постучала второй раз. У него включено радио. Это отчетливо слышно через дверь.
Ожидая, когда ей откроют, молодая женщина машинально пригладила волосы, так обычно делают перед тем как войти.
Говорят, в такой момент бывает страшно. Говорят, охватывает неуправляемое возбуждение, слепое безрассудство.
Говорят. Но что они знают? Ничего такого Патрис не испытывала. Ни страха, ни возбуждения, ни слепой злобы.
Стив либо не слышал, либо не хотел открывать. Она повертела ручку, и эта дверь, как и внизу, оказалась незапертой и легко подалась. Да и зачем было ее закрывать, рассудила она, чего ему бояться? У него нечего брать, сам берет у других.
Переступив порог, Патрис плотно закрыла за собой дверь, чтобы никто не помешал.
Стива нигде не было видно. Всюду только следы его присутствия. Правда, жилье состояло из двух помещений - жилой комнаты и спальни - и он, должно быть, удалился в заднюю комнату. В дверном проеме виднелся свет.
Пальто и шляпа, в которых он был во время поездки, валялись на стуле. В стеклянной пепельнице вовсю дымила совсем недавно зажженная сигарета. На краю стола стоял недопитый стакан спиртного, к которому он в любую секунду вернется - отпраздновать провернутое нынче дельце. В виски цвета спитого чая еще плавал нерастаявший кубик льда.
При виде стакана вспомнились нью-йоркские меблирашки. Стивен всегда сильно разбавлял выпивку; любил покрепче, но свою сильно разбавлял, приговаривая: "Получается лишний стакан".
На этот раз лишнего стакана не будет. Это его последняя выпивка. (На этот раз можно было покрепче, насмешливо подумала она.)
Ее выводили из себя какие-то скрипучие звуки. Нестройные, диссонирующие. Скорее всего, это была музыка, но в ее состоянии эти звуки не воспринимались как музыка. Ее натянутые нервы страдали от них, как от скрежета жесткой щетки по ребристой жести. А впрочем, подумала она, ей все это только кажется, весь этот скрежет внутри нее самой.
Нет, вот он откуда. На стене она увидела маленький приемник на батарейках. Подошла поближе.
Что-то пел далекий голос. Кажется, о любви. Только она знала, что это место не для любви, а для смерти.
С силой, будто сворачивая шею цыпленку, Патрис крутанула ручку. В обеих комнатах воцарилась мертвая тишина. И там, и здесь.
Теперь-то он выйдет посмотреть, кто это сделал.
Повернулась лицом к дверному проему. Подняла сумочку к груди. Открыла, достала револьвер, обхватила рукоятку рукой. Без спешки, без дрожи, рассчитанными движениями.
Прицелилась в сторону двери.
- Стив, - не повышая голоса, позвала Патрис. - Выйди на минутку. Надо поговорить.
В эту минуту она не испытывала ни страха, ни любви, ни ненависти - ничего.
Он не выходил. Увидел ее в зеркале? Догадался? Неужели такой трус, прячется от женщины?
Сигарета продолжала дымить. В стакане по-прежнему плавал кубик льда.
Патрис переступила порог задней комнаты.
- Стив, - отрывисто повторила она. - Здесь твоя жена. Пришла к тебе.
Он не пошевелился, не ответил.
Выставив вперед револьвер, она огляделась по сторонам. Смежная комната располагалась под прямым углом, это была просто крошечная ниша для спанья. Сверху свисала лампочка. На потолке, будто воспаленный волдырь, образовался круг света. Рядом с железной раскладушкой - еще одна лампа. Почему-то она стояла на полу вверх ногами. Шнур от нее причудливой петлей висел в воздухе.
В тот момент, когда она вошла, негодяй, видимо, собирался ложиться спать. В ногах койки валялась рубашка. Только ее он успел снять. А теперь, наверное, пытается спрятаться на полу за койкой. Но торчит рука - не успел убрать, - комкающая постельное белье, тянущая его на себя. Из-за койки видна и голова - одна макушка, - спрятался, но не целиком. Другой руки не видно, но под складками белья просматриваются очертания спасающего шкуру труса.
Всмотревшись, Патрис разглядела пятку вытянутой ноги. Другой ноги не видно - наверно, поджал к груди.
- Вылезай, - насмешливо произнесла она. - Думала, что ненавижу мужчину. Теперь не знаю, кто ты есть на самом деле.
Женщина обогнула койку, увидела спину. Стив не двигался, но вся его поза говорила о стремлении исчезнуть, скрыться.
Достав из сумочки какую-то бумажку, Патрис швырнула в него.
- Это твои пять долларов. Помнишь?
Банкнота упала между лопатками и приклеилась к спине, будто ярлык или этикетка.
- Ты ведь так любишь деньги, - язвительно продолжала она. - Это тебе проценты. Поворачивайся и бери.
Выстрел был неожиданным. Словно эти слова послужили командой для револьвера, и он разрядился помимо ее воли. Патрис удивил толчок в руку, будто кто-то больно ударил по кисти. От вспышки она невольно зажмурилась и отвернула голову.
Стив не двигался. Даже не дрогнула лежавшая на спине пятидолларовая бумажка. Образующая изголовье железная трубка издала низкий, похожий на стон звук, а на штукатурке стены сбоку кровати, кажется, в тот момент, когда она открыла глаза, появилась черная оспина.
Она тронула его за плечо. "Это не я… Это не я…" - мелькнуло в голове. Он медленно, как бы увертываясь от ее щекотки, повернулся и растянулся плашмя на полу.
По лицу разлилась ленивая безмятежность. Приоткрытый рот вроде бы ухмылялся.
Глаза с присущей ему издевкой смотрели прямо на нее. Они будто говорили: "Ну, что теперь будешь делать?"
Можно было подумать, что ничего особенного не случилось. Лишь на виске рядом с глазом темнела маленькая полоска, будто вместо лейкопластыря кусочком лакированной кожи заклеили царапину. Но там, где голова касалась скомканной простыни, расплылось странное - темное в середине, светлое по краям - пятно.
В тесной комнатке кто-то отрывисто вскрикнул. Глухо, будто тявкнул испуганный пес. Должно быть, она сама, потому что в комнате, кроме нее, никого не было. Саднили, словно сорванные, голосовые связки.
- О Господи! - всхлипнула Патрис. - Выходит, и не надо было…
Она неверными шагами отступила назад. Не из-за маленькой блестящей, как мазок дегтя, полоски на его виске и не расслабленной позы Стива, будто говоривших, что ему лень подняться и проводить ее. Нет, ее не отпускали, приводили в ужас его глаза. Куда бы она, пятясь, ни шагнула, они были прикованы к ней. Шагнула в сторону - они оставались на ней. Шагнула в другую - и опять глядели на нее. Презрительный, высокомерный, насмешливый, безжалостный взгляд. И после смерти он смотрел на нее как при жизни…
Казалось, она даже слышит, как, растягивая слова, он презрительно говорит: "Куда теперь денешься? Зачем спешить? А ну вернись!"
В голове застучало: "Бежать отсюда!.. Пока никого нет!.. Пока не увидели!" Патрис резко повернулась и выскочила в дверь. Словно по движущейся навстречу бесконечной ленте, она побежала, размахивая руками, через другую комнату.
Налетела на дверь. Вместо того чтобы остановиться, - стала биться в нее, словно рвалась наружу не она, а бесконечная череда ее двойников.
Это не дерево, оно так не звучит… Зажала руками уши. Ей казалось, что она сходит с ума. Между тем удары не прекращались. Настойчивые, требовательные. С каждой секундой они становились все яростнее. В их грохоте потонул ее сдавленный крик. В нем было больше ужаса, чем в том, первом ее крике в той страшной комнате. Страх, на этот раз смертельный страх загнанного зверя, какого она никогда раньше не испытывала. Страх потерять любимое существо. Сильнейший из всех страхов.
Он сковал Патрис потому, что проникавший сквозь дверь сдержанный, но твердый голос принадлежал Биллу.
Еще до того как она его услышала, поняла это сердцем. Потом уже уши подтвердили ее предчувствие, и наконец до нее донеслись слова:
- Патрис! Открой! Открой же дверь! Патрис! Слышишь? Я знал, что найду тебя здесь. Открой, впусти меня или я выломаю дверь!
Оба - она запоздало, а он вовремя - вспомнили о замке. Все это время, как и раньше, замок не был заперт. С криком отчаяния женщина прильнула всем телом к двери, но поздно - ручка уже поворачивалась и образовавшаяся щель стала расти.
- Нет! Нет! - еле слышно повторяла она, налегая на дверь всем весом трепещущего тела.
Казалось, она ощущает на своем лице его напряженное дыхание.