- Единственное, что меня беспокоило, так это размер. Но сестра прислала мне полный…
- Теперь вспоминаю, как она обмеряла меня со всех сторон. Но она мне не сказала, зачем…
- Тебе какого, Патрис? Белого или серого?
- Вообще-то не знаю…
- Нет, уж на этот раз скажи ему, милая, - посоветовала старшая Хаззард, - в следующий раз ему уже не надо будет спрашивать.
- Тогда, пожалуй, серого, - согласилась Патрис.
- Значит, нам с тобой того и другого.
Билл говорил реже остальных. Немножко застенчив, подумала она. Не то чтобы держался натянуто, стеснялся говорить или что-то вроде этого. Возможно, просто такой сам по себе, скромный, ненавязчивый.
Но кто же все-таки он? Теперь уже поздно спрашивать. В первый момент не нашлась, а теперь вот уже на двадцать минут как опоздала. Фамилию не назвали, значит, должно быть…
Скоро узнаю, успокоила она себя. Должна узнать. Ей больше не было страшно.
Один раз, подняв глаза, она заметила, что молодой человек смотрит на нее, и ей стало интересно, что он в этот момент думает. Сказать, что она не поняла этого по выражению его лица, было бы обманом самой себя. Было видно, что она ему нравилась.
Потом он сказал:
- Па, передай, пожалуйста, нам хлеб.
Теперь она знала, кто он…
Глава 16
Епископальный храм Святого Варфоломея, главный среди церквей Колфилда. Солнечное апрельское воскресное утро.
Патрис в окружении членов семьи и близких друзей стоит перед купелью с младенцем на руках.
Они настояли на этом. Она не хотела. Дважды, после того как обо всем договорились, два воскресенья кряду, она откладывала. Первый раз под вымышленным предлогом, что, мол, простудилась. Во второй раз из-за легкой простуды, которая на самом деле была у малыша. Сегодня откладывать было уже невозможно. Они бы почувствовали надуманность ее отговорок.
Патрис опустила голову, скорее слушая обряд, чем следя за ним. Она словно боялась открыто посмотреть на происходящее. Словно страшилась, что за такое богохульство ее на виду у всех поразит гром.
На молодой женщине широкополая шляпа с полупрозрачной вуалью из конского волоса, скрывавшей глаза и верхнюю часть лица.
Они, видно, думают, что Патрис погружена в печальные воспоминания. Убита горем.
На самом деле ее терзало сознание вины. Она, скрыв под вуалью глаза, скрывала позор. Патрис не настолько бесстыжая, чтобы не смущаясь смотреть на это святотатство.
К ней протянулись теплые руки, они хотели взять младенца. Руки бабушки. Она передала его, облаченного в длинную кружевную обрядовую мантию, в которой до него крестили (она чуть не сказала "его отца") чужого человека по имени Хью Хаззард. И его отца, носившего имя Дональд.
Патрис не знала, куда деть руки. Чуть было не скрестила стыдливо, будто обнаженная, на груди. С усилием превозмогла себя. Обнаженным было не тело, а совесть. Опустила руки вниз, переплела пальцы.
- Крестится Хью Дональд Хаззард…
С ней - смешно! - советовались по поводу того, как его назвать. Для нее это звучало как страшная пародия. Конечно же она хочет, чтобы его назвали Хью? Да, ответила она, потупив взор, в память Хью. А второе имя? В память ее отца? А может быть, два имени, в честь обоих дедушек? (Она, по правде, не могла тогда вспомнить, как звали ее отца; вспомнила, не без труда, позже. Майк - полузабытый образ портового грузчика, убитого в пьяной драке в порту, когда ей было десять.)
Достаточно одного второго имени в честь отца Хью, сдержанно ответила она.
Патрис чувствовала, как горит от стыда лицо. Не надо, чтобы заметили. Постаралась взять себя в руки.
- …во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Священник окропил водой головку малыша. Несколько капель упало на пол, темные, как монетки. Десятицентовик, пятицентовик, два центовика. Семнадцать центов.
Младенец, как и все младенцы с незапамятных времен, протестующе заплакал. Младенец из нью-йоркских меблирашек, ставший наследником первой богатейшей семьи в Колфилде, во всем округе, а может быть, и во всем штате.
"Тебе-то не о чем плакать", - уныло подумала она.
Глава 17
В первый день рождения в его честь испекли пирог. С вызывающе высящейся в середине свечой. Огонек напоминал желтую бабочку, вьющуюся над белой украшенной каннелюрами колонной. Было устроено пышное празднество со всеми соблюдаемыми с незапамятных времен маленькими обрядами и церемониями. Ведь это был первый внук. Первая жизненная веха.
- А если он не может загадать желание, - поинтересовалась Патрис, - можно за него мне? Или это не считается?
Стоявшая в дверях кухни создательница пирога тетушка Джози, к которой привыкли обращаться за разъяснениями всех тонкостей народных премудростей, величественно кивнула в знак согласия.
- Задумай за него, милая, все равно сбудется, - пообещала она.
Патрис опустила глаза и задумалась.
"Покоя на всю жизнь, благополучия, такого, как теперь. Чтобы всегда были рядом ближние твои, как сейчас. А для меня - от тебя, когда-нибудь - прощение".
- Загадала? Теперь дуйте, - предложила экономка.
- Он или я? - переспросила Патрис.
- Можно за него. Считается.
Прижавшись лицом к щечке сына, она наклонилась и тихо подула. Желтая бабочка затрепетала крылышками и бесследно исчезла.
- Теперь режьте, - наставляла добровольная распорядительница.
Вложив в пухлую ручонку рукоятку ножа, Патрис осторожно направила ее. Совершив таинство надрезания, тронула пальцем сахарную глазурь, отщипнула маленькую крошечку и поднесла к ротику сынишки.
Судя по радостным восклицаниям, можно было подумать, что все только что стали свидетелями свершившегося чуда.
Собралось много гостей, за все время Патрис впервые видела в доме столько людей. Торжества продолжались, даже вспыхнули с новой силой, когда их маленького виновника отнесли наверх спать. Таким путем при каждой возможности взрослые присваивают себе праздники малышей.
Патрис спустилась в ярко освещенные, полные гостей комнаты и, счастливая как никогда, улыбалась и непринужденно переговаривалась, переходя от одной группы гостей к другой. С бокалом пунша в одной руке, с надкушенным сандвичем в другой, ей никак не удавалось снова откусить сандвич. Каждый раз, когда она подносила его ко рту, или ей что-то говорили, или она сама заговаривала с кем-нибудь. Ладно, так даже интереснее.
И вот, задев ее плечом, мимо протиснулся улыбающийся Билл.
- Каково чувствовать себя старенькой мамой? - пошутил молодой человек.
- А каково чувствовать себя старым дядюшкой? - весело бросила она через плечо.
Прошлое, казалось, было очень давно; сегодня исполнился ровно год с того страшного дня… Это было не с ней, не могло быть. Это случилось с девушкой, которую звали… Нет, ей не хотелось вспоминать это имя, вызывать в памяти даже на короткое мгновение. Оно не имело к ней никакого отношения.
- С ним сидит тетушка Джози. Нет, с сыном все в порядке; он замечательный ребенок, сейчас уснет, - улыбаясь, проговорила молодая мама.
- Не сомневаюсь, суждение абсолютно беспристрастное, как у стороннего наблюдателя, - заметил Билл.
- Скажем, в данную минуту я в стороне. Так что, как видите, имею право. Он наверху, а я здесь, внизу.
Она здесь, в ярко освещенной гостиной своего дома, среди смеющихся и весело болтающих своих друзей, друзей семьи. Год назад - это не просто очень давно. Его никогда не было. Ничего никогда не случалось. Во всяком случае, с ней.
Было невозможно запомнить всех представленных ей гостей. Многие были у них впервые. Патрис, как и полагается помощнице хозяйки, оглядывала гостиную, стараясь не обделить вниманием важных гостей. Эдна Хардинг и Мэрилин Брайант, две девушки, сидящие по обе стороны от Билла, каждая изо всех сил старается завладеть его вниманием. Патрис подавила озорную улыбку. Только поглядите на него - непроницаемое лицо, как у индейского божка. Ну хоть бы голову повернул, а то такое впечатление, что она у него не поворачивается. Вон там передает кому-то бокал с пуншем Гай Эннис, темноволосый молодой человек, - он легко запомнился, потому что пришел один. Кажется, старый приятель Билла. Забавно, что на него девицы не слетаются как мухи на мед. А вот на безразличного Билла… А ведь Гай куда привлекательнее.
Полноватая с соломенными волосами девица, принимающая бокал с пуншем, - это Грейс Хенсон. Она ли? Нет, вон та, чуть постройнее, но тоже с соломенными волосами, в одиночестве перебирающая клавиши пианино. Одна в очках, другая без очков. Должно быть, сестры, очень похожи. Обе здесь впервые.
Патрис подошла к пианино. Девушка, по всей видимости, получает удовольствие от собственного музицирования. Но должен же кто-то все-таки проявить к ней интерес.
Девушка в ответ улыбнулась:
- Послушайте теперь это.
Она играла превосходно, музыка звучала приглушенно, как бы создавая атмосферу для непринужденных бесед.
Неожиданно все стоявшие поблизости смолкли. Еще какое-то время музыка звучала в полной тишине.
Вторая светловолосая девушка покинула собеседника, подошла сзади и тронула игравшую за плечо, как бы давая понять о чем-то известном только им. И все. Вернулась на свое место. Вся пантомима была настолько стремительной, что вряд ли была замечена.
Сидящая за пианино в нерешительности остановилась. Видно, почувствовала намек, но не поняла смысла. Глядя на Патрис, недоуменно пожала плечами.
- О, сыграйте до конца, - неосмотрительно запротестовала Патрис. - Восхитительно. Что это? Не думаю, что слышала раньше.
- Баркарола из "Сказок Гофмана", - скромно ответила девушка.
Ответ вызвал странную реакцию. Стоя рядом с пианисткой, Патрис вдруг почувствовала, что все стоявшие поблизости как бы оцепенели, и поняла, что дело не в ответе, а в чем-то сказанном раньше. Мизансцена длилась мгновение, но осадок остался - у нее. Что-то произошло.
"Я что-то не так сказала. Только что? Но не знаю, что именно, и не знаю, что мне делать".
Патрис поднесла к губам бокал. В данный момент не оставалось ничего другого.
"Слышали только стоявшие поблизости. Под влиянием музыки я говорила несколько эмоционально, и это еще больше привлекло внимание". Но кто слышал? Кто заметил? Может быть, угадать по лицам…
Медленно поворачиваясь, она принялась наугад разглядывать лица, одно за другим. Старшая Хаззард увлечена разговором в дальнем конце комнаты. Не слышала. Светловолосая девушка, предупреждавшая о чем-то подругу, стоит к ней спиной; может, слышала, может, нет. Но если слышала, не обратила внимания, возможно, не поняла. Гай Эннис прикуривал от зажигалки сигарету. Дважды чиркнул, не загорается; сосредоточил внимание на зажигалке. Не поднял на нее глаза, когда она окинула его взглядом. Двое девиц рядом с Биллом ничего не слышали, видно сразу. Их ничего не интересовало, кроме яблока раздора.
Никто на нее не смотрел. Она не встретила ни одного взгляда.
Только Билл. Чуть наклонив голову, он как-то непонятно глядел на нее исподлобья. По всему было видно, что он чем-то озадачен. Патрис не могла сказать, сосредоточены мысли на ней или витают где-то далеко. Но его глаза, по крайней мере, были устремлены на нее.
Молодая женщина опустила глаза.
Но продолжала чувствовать на себе его взгляд.
Глава 18
Позднее, когда все разошлись и они с мамашей Хаззард поднимались по лестнице, та вдруг, обняв за талию, притянула ее к себе.
- Ты держалась молодцом, - сказала она. - Поступила совершенно правильно; сделала вид, что не знаешь, что она исполняла. Но, дорогая моя, глядя на тебя, мне так хотелось тебя подбодрить. У тебя было такое лицо! Хотелось подбежать к тебе и обнять. Но я поняла тебя и тоже сделала вид, что ничего не заметила. Это у нее без умысла, просто невнимательная к людям дурочка.
Патрис молча поднималась по лестнице.
- Но с первых же нот, - печально продолжала мамаша Хаззард, - показалось, что он здесь, среди нас. Так ощутимо, будто стоит прямо перед тобой. Баркарола. Его любимая мелодия. Казалось, только ее он и играл, садясь за пианино. Где бы ее ни услышал, можно было утверждать, что Хью где-то недалеко.
- Баркарола, - почти неслышно, словно про себя, произнесла Патрис. - Любимая его мелодия…
Глава 19
- Теперь все изменилось… - задумчиво рассуждала мамаша Хаззард. - Знаешь, я там была, в молодости. О-о, давным-давно. Скажи, он сильно изменился с тех пор?
И посмотрела прямо на Патрис, простодушно ожидая ответа.
- Да как она может сказать, мать? - прервал ее отец. - Ее же тогда там не было. Откуда ей знать, как было тогда?
- Брось, ты знаешь, что я имею в виду, - снисходительно возразила мать. - Не придирайся по пустякам.
- Думаю, что изменился, - чуть слышно ответила Патрис, поворачивая чашку, как бы собираясь отпить, но так и не поднесла ее ко рту.
- Вы же с Хью там поженились, не так ли, дорогая? - без всякой связи продолжала мать.
Прежде чем Патрис успела ответить, отец снова вмешался. На этот раз он затеял спор, грозивший ей катастрофой.
- А я думал, они поженились в Лондоне. Разве не помнишь его письмо? Я до сих пор помню: "Вчера здесь женился". И лондонский почтовый бланк.
- В Париже, - твердо заявила мать. - Разве не так, дорогая? Письмо у меня наверху, могу сходить и показать. С парижским почтовым штемпелем. - Она решительно тряхнула головой. - Во всяком случае, на этот вопрос Патрис может ответить сама.
Под ногами, за минуту до того твердо стоявшими на земле, вдруг разверзлась страшная бездна - и не было возможности ни вернуться назад, ни перепрыгнуть ее.
Она почувствовала на себе три пары вопрошающих глаз. Билл тоже выжидающе поднял глаза. Через мгновение, в случае неправильного ответа, все изменится.
- В Лондоне, - тихо сказала она, трогая ручку чашки, словно обретая в ней таинственную силу ясновидения. - Но потом мы сразу уехали в Париж. Там провели медовый месяц. По-моему, получилось так, что он начал писать письмо в Лондоне, там не хватило времени закончить, и отправил его из Парижа.
- Вот видишь, - торжествующе заявила мамаша Хаззард. - Значит, я все-таки права.
- Вот она, женская логика, - обращаясь к сыну, восхищенно заметил отец.
Билл не сводил глаз с Патрис. В них тоже светилось что-то похожее на невольное восхищение; или ей показалось?
- Извините, - выдавила она из себя, отодвигая стул. - Кажется, мальчик заплакал.
Глава 20
Спустя несколько недель - новая волчья яма. Скорее та же самая, постоянно находящаяся на избранном ею пути.
Шел дождь, город заволокло густым туманом. Была редкая для Колфилда погода. Вся семья сидела в комнате. Патрис подошла к окну.
- Господи, - неосмотрительно воскликнула она, - не помню такого тумана с детских лет в Сан-Фран. Там были такие ту…
В стекольном отражении увидела, как мамаша Хаззард вскинула голову, и еще до того, как повернулась, поняла, что сказала не то. Снова по неосторожности сошла с пути, ступив на зыбкую почву.
- В Сан-Франциско, милая? - простодушно переспросила мамаша Хаззард. - А я думала, что ты росла в… Хью писал, что ты родом из… - и не закончила, лишая спасительной ниточки. На этот раз Патрис было не за что ухватиться. Вместо этого последовал прямой вопрос:
- Разве ты там родилась, милая?
- Нет, - твердо ответила Патрис, зная, каким будет следующий вопрос. На него она не в состоянии в данный момент ответить.
Билл вдруг поднял голову и, обернувшись к лестнице, прислушался.
- Патрис, кажется, плачет малыш.
- Схожу посмотрю, - испытывая огромную благодарность, пробормотала она, направляясь наверх.
Малыш крепко спал, не издавая ни звука. Она с озадаченным лицом стояла над ним.
Действительно ли Биллу послышался плач младенца?
Глава 21
Потом был день, когда Патрис не спеша брела по Конгресс-авеню, разглядывая витрины магазинов. Конгресс-авеню была главной торговой улицей. Она глазела на выставленные в витринах вещи, не собираясь ничего покупать, да и не нуждаясь ни в чем. Наслаждалась свободой. Радовалась толпам заполнивших залитые солнцем тротуары хорошо одетых людей, в этот предполуденный час в большинстве своем женщин. Наблюдала их суету, рассматривала выставляемые напоказ наряды. Одним словом, она наслаждалась этой свободной от забот минутой, короткой передышкой (она отправилась в центр, пообещав мамаше Хаззард забрать для нее кое-что в магазине), тем более зная, что отлучилась по делам, что малыш в надежных руках, что за ним в ее отсутствие присмотрят. И что, немного развеявшись, она снова вернется к нему.
Всего-то решила пройти одну остановку автобуса пешком.
Потом услыхала, что сзади кто-то ее окликает. Узнала голос с первых звуков. Жизнерадостный, веселый. Билл. Еще не обернувшись, приветливо заулыбалась.
Еще пара больших энергичных шагов - и он ее нагнал.
- Привет. Узнал тебя издалека.
Минуту постояли, глядя друг на друга.
- Что не на службе? - спросила она.
- Как раз возвращаюсь. Надо было встретиться с одним человеком. А ты?
- Да вот приехала забрать в "Блуме" для мамы английскую пряжу, которую она заказывала. Пока они доставят, я дважды обернусь.
- Давай провожу, - предложил он. - Хороший предлог для бездельника. Хотя бы до следующего угла.
- Мне как раз там садиться в автобус, - согласилась Патрис.
Они двинулись дальше, но так же неторопливо, как она шла до встречи с ним.
Билл, сморщив нос и блаженно прищурившись, поднял к солнцу лицо.
- Не мешает хотя бы изредка понежиться на солнышке.
- Бедняжка. Я бы не против получать по пенни всякий раз, когда ты вот так увиливаешь от работы.
Молодой человек невозмутимо усмехнулся:
- Что поделаешь, если па посылает? Правда, я всякий раз попадаюсь ему на глаза, когда ищет кого-нибудь поработать ногами.
Они остановились.
- Какая прелесть, - заметила Патрис.
- Да, - согласился он. - А что это?
- Прекрасно знаешь, что это шляпки. Не старайся показать, что это ниже твоего понимания.
Пошли дальше, снова остановились.
- Так вот это и называется глазеть на витрины? - заметил он.
- Это и называют разглядывать витрины. Будто не знал.
- Смешно. Никакого смысла. Но увидеть можно много.
- Если тебе в новинку, может даже понравиться. Подожди, женишься - узнаешь, что это такое. Тогда не понравится.
В следующей, небольшой, витрине были выставлены авторучки.
Патрис прошла было мимо. Но на сей раз задержался у витрины Билл.
- Погоди минутку. Вспомнил, что мне нужна новая ручка. Зайдем на минутку, поможешь мне выбрать.
- Мне надо возвращаться, - нерешительно возразила Патрис.
- Всего на минутку. Я долго не выбираю.
- Да я в авторучках совсем не разбираюсь…
- Я тоже. Что и требуется. Одна голова хорошо, а две лучше. - Он взял ее за руку. - Пойдем. Мне одному всегда подсовывают что-нибудь не то.