- А я у рейхстага не был, - сказал бородач. - Не довелось. Чувствовал, что где-то здесь мой сын. Спрашивал. Искал. Помогали мне. Только трудно было… Что говорить: прошлое это. Решил потом, что не всем же, кто воевал, быть под Берлином и в Берлине. А потом оказалось: точно, где-то мы рядом были и не свиделись.
Он помолчал и снова подтвердил:
- А на парня этого бронзового мой сын здорово похожий.
Теперь спросила тётя Сима:
- И вы приезжаете сюда к сыну?
Вот тут-то бородач сказал такое, что ничегошеньки Слава тогда не понял. Конечно, такое могло быть только здесь, где на маленьком кусочке земли как бы спрессовались огромные армии. Ведь можно сказать, что война шла почти по всему земному шару и весной сорок пятого года сошлась в этой точке. Конечно, много тут произошло в это короткое время!.. Спрессовались не только армии, но и события.
Тёте Симе в Трептов-парке бородач сказал:
- Я, конечно, и к сыну приезжаю. Он здесь, недалеко от Берлина, работает, и к памятнику этому прихожу. Только это, как бы сказать, попутно. А вообще-то работа у меня такая, что приезжать приходится. Не так чтобы очень часто, но приходится. - Он протянул руку Федотову. - Будем знакомы: Дидусенко.
- Федотов, - сказал Яков Павлович.
А потом уже с Егором Исаевичем Дидусенко познакомились Слава и тётя Сима и вместе с ним шли обратно из Трептов-парка. Дидусенко рассказывал про себя. Как он с детства, можно сказать, полюбил зверей и занялся проводниковской работой (он так и сказал "проводниковской").
- Много, должно, зверей повидали? - спросил Яков Павлович.
- На большой зоопарк хватит. - Проводник помолчал и добавил: - Только перерыв у меня получился. А то бы ещё больше перевёз. Да, перерыв.
- Воевали? - спросил Федотов.
- Сын воевал. А я… Плохо у меня получилось. И говорить не стоит.
Больше ни Яков Павлович, ни тётя Сима не задавали вопросов Дидусенко. Слава же вообще помалкивал и при этом всё время думал: как же так - сын у него здесь погиб и похоронен в братской могиле и в то же время сын у него здесь, под Берлином, работает? И как же ему хотелось спросить этого товарища Дидусенко: как же так - погиб и работает? Слава даже сам о себе подумал: "Какой же я любопытный". Ему от этого стыдно стало, но думать об этой загадке он не перестал. Вот сидел в нём какой-то там любопытный до чёртиков и как пилой пилил: "Как же ж так, как же ж так?" Слава на него - про себя, конечно, - прикрикивал: "Перестань". А тот своё. И тогда Слава тому, любопытному, как надоедливой собаке, кость бросил: "Ну, чего привязался: было у человека два сына - один тут погиб, а другой здесь работает".
Но тут сам Дидусенко запутал Славу совсем. Егор Исаевич сказал:
- Игорь мой - он же у меня единственный - сызмальства зверушек любил. Другие мальчишки больше игрушками увлекались: автомобили там, лошадки деревянные или ружьё. А этот, можно сказать, в основном живностью интересовался. Только не я эту любовь ему привил. Он тогда совсем малышом был, не знал, чем отец занимается. А вот, поди ж ты, никаких ему игрушек не надо было. Подавай черепаху, кролика, собаку. Потом, ясное дело, стал я его со своими пассажирами знакомить. Он ведь ходил на станцию меня провожать-встречать…
Тётя Сима вплотную подошла к Славе и как-то по-особенному - Слава думал, что только мама так умеет, - обняла его. При этом она смотрела на Дидусенко, и Слава чувствовал, что хотя тётя Сима обняла его, но ей хотелось как-то согреть, сделать что-нибудь хорошее этому бородатому человеку - такому большому и такому несчастливому.
В Трептов-парке на деревьях набухали смолистые душистые почки и пахло весной. Куковала где-то в ветвях кукушка, а ветви, покрытые молодой листвой, будто шептались.
Федотов и Егор Исаевич говорили о том, как хорошо здесь в это время года, но потом Дидусенко вернулся к разговору о своей профессии. О сыне и о непонятном перерыве в работе он не говорил, и чувствовалось, что это что-то страшное в его жизни, тяжкое, о чём даже вспомнить - мука. Зато о своих зверях он рассказывал с охотой, и Слава узнал, что Егор Исаевич приехал в Берлин с большим эшелоном диких животных, и приезжает уже не в первый раз, привозя подарки от Советского Союза - пополнение берлинскому зоопарку.
- А каких зверей вы перевозили? - спросил Слава.
Дидусенко наморщил лоб, как делают люди, стараясь что-то вспомнить, и сказал:
- Разных. Вёз я как-то красавицу Маньку, и нужен был за ней глаз да глаз.
- Тигрица? - спросил Слава.
- Нет. Небольшой такой зверёк - гепард. А коварный. И в том же эшелоне была собака.
- Собака? - удивился Слава, вспомнив при этом своего Шустрика. Значит, и Шустрик мог бы быть в зоопарке. Нет, это что-то не то…
А проводник сказал:
- Это была особенная собака - дрессированная. Звали её Инга. Характер у неё был довольно противный, хотя она многое умела делать. У зверей ведь тоже характеры. И главное в нашем деле - сразу определить, какой это характер. Тогда и подход к зверю найдёшь. Как всё равно ключ к замку…
В разговор вмешался Яков Павлович:
- Да, да - характеры. Кажется одно, а оказывается совсем другое.
Слава не понял, о каких зверях он говорит. Какое-то время он молчал, слушая всё это, молчал, чтобы не перебивать взрослых, но в конце концов не выдержал и спросил Егора Исаевича:
- А медведи у вас есть?
- Медведи? - Дидусенко посмотрел на Славу с удивлением. - А как же! Здесь, в Берлине, медведь, поди ж ты, самый почётный зверь. Ты что, не знал?
- Не знал.
- А как по-немецки "медведь"? - спросил Егор Исаевич.
Тётя Сима раскрыла было рот, но Слава поднял руку:
- Знаю. "Бер".
- А "маленький" как по-немецки?
Знал же Слава, но этого вспомнить не мог. Подсказала тётя Сима:
- "Маленький" по-немецки "клейн".
- Правильно, - подтвердил Дидусенко. - Вот и говорят, что в древности нашли в Шварцвальде, что значит "Чёрный лес", маленького медвежонка, то есть "берклейн", и на этом месте вырос город. И город этот стал называться "Берлин". Понял?
- Понял. Значит, потому в Берлине, куда ни посмотришь, - медведь. Да?
- Конечно, - сказал Егор Исаевич. - Медведь - это же герб Берлина. Он на всём - на автобусах, на этикетках, медведю памятники в парках. Видел?
- Видел. А вы привезли медвежонка?
- А как же!
- Может быть, это мой медвежонок.
- Твой?
- Ну да. У меня, то есть не совсем у меня, а у нашего соседа, был медвежонок, Мишка, одним словом, и он попал сюда, в Берлин, и я его ищу…
Они шли к выходу из Трептов-парка, и все трое наперебой рассказывали Егору Исаевичу историю Славиного Мишки. А проводник спрашивал Славу, какой был Мишка не только внешне, но и по характеру, что любил, какую лапу подкладывал под голову, когда спал, умел ли кувыркаться, ходить на задних лапах, делать стойку.
Слава, кажется, ответил на все-все вопросы и, расставаясь с Егором Исаевичем, почувствовал: найдёт он своего Мишку, теперь обязательно найдёт. А Яков Павлович сказал:
- Есть поговорка: "На ловца и зверь бежит". А тут получилось, что на ловца пришёл не зверь, а зверолов. Удача.
- Что вы, - махнул рукой Дидусенко, - какой я зверолов. Просто звериный проводник, как уборщик в зоопарке. Только у меня зоопарк передвижной - на колёсах. Жаль, что вы не можете поехать со мной на товарную станцию посмотреть моих пассажиров. Там ведь и мишка есть, только это не ваш. Кличка у него другая и вообще биография не та. Нет, не та биография.
Это слово он повторил дважды. А вообще Егор Исаевич говорил о своих пассажирах, как о людях: биография, характер, привычки…
Да, не ему только, но всем, кто был в это время рядом с ним, жаль было, что они не могут поехать на станцию посмотреть звериный эшелон. Федотов, тётя Сима и Славик были туристами, а это значит - жили и ездили по расписанию. Автобус ждал их уже у ворот Трептов-парка. По дороге в гостиницу туристы должны были заехать в музей, после обеда - в зоопарк, а рано утром на автобусе же дальше по Германии. Товарная станция была в другом конце города, и если бы туристы туда поехали, они не успели бы в зоопарк и могли бы отстать от группы.
Когда прощались, Егор Исаевич сказал ещё, что в демократическом Берлине один из самых новых и самых лучших зоопарков во всём мире и, может быть, Славик найдёт там своего Мишку. А если не найдёт, они встретятся на обратном пути, когда снова будут в Берлине. К этому времени как раз Дидусенко должен будет привезти новый эшелон со зверями, и он всё-всё разузнает о Славином Мишке.
- А может быть, - сказал Егор Исаевич, - когда мы снова встретимся тут, в Берлине, вам уже не надо будет искать вашего Мишку.
- Вы думаете, мы его к тому времени найдём? - спросил Слава.
- Не знаю. Может, и найдёте. Всё-всё возможно.
- Так почему вы сказали, что не надо будет искать?
Дидусенко помолчал и при этом задумчиво погладил свою бороду.
- Что обнадёживать! Это же хуже. Привезу - не привезу.
- Славик! - закричали в это время в один голос Яков Павлович и тётя Сима.
Она подбежала к ним и взяла Славу за руку:
- Ты что, хочешь, чтобы из-за тебя вся группа не попала в музей? В автобусе уже все сердятся и ворчат. Пошли скорее.
Она потащила Славу, а он и не сопротивлялся. На ступеньке автобуса стоял Яков Павлович, и Слава заметил, что вид у него был сердитый. А с Федотовым шутки плохи.
Одним махом Слава вскочил в машину, и они сразу же поехали. Слава даже не успел как следует попрощаться с Егором Исаевичем. А бородатый проводник крикнул ему вдогонку:
- До скорой встречи! Желаю удачи!
Бегство
Автобус шёл по улицам Берлина. Славе было интересно смотреть всё, что мелькало в окне машины, как на экране кино. Но видел он, в основном, широкую спину Аси Сергеевны. Она заслоняла ему и переднее окно автобуса и боковое. Надо же так рассесться: боком, откинувшись, разметав руки, будто в кресле у себя дома.
Сначала Слава вытягивал шею, выгибался, стараясь увидеть что-нибудь в окне. Но потом перестал вертеться, полузакрыл глаза и стал вспоминать разговор с Дидусенко. Как это тот сказал: "Жаль, что вы не можете поехать на товарную станцию… Там ведь и мишка есть". А потом добавил: "Кличка у него другая и биография не та…"
…Та-та-та-та… Мысли Славы оборвались. Вот они, мысли эти, будто рвались вперёд и должны были, как в атаке, захватить высоту, то есть решить непонятное в разговоре с Дидусенко. И, может быть, решить загадку: где же Мишка? Но та-та-та стучало, как пулемёт врага, который подрубает атаку, прерывает бег, бьёт насмерть…
Это без умолку трещала Ася Сергеевна. Она разговаривала так громко, что заглушала шум автобуса и голоса других людей в машине. Голос Аси Сергеевны перекрывал все шумы и голоса, обрывал Славины мысли, мешал ему додумать, довести до конца то, о чём размышлял.
Славе ясно было одно: на товарной станции стоит эшелон со зверями из Советского Союза. Там, в этом эшелоне, есть медвежонок. У него не та кличка, что была у Славиного валдайца, и другой характер. Ну и что ж? Разве не бывают недоразумения и ошибки? Медвежонка могли переименовать, а он что же - протестовал? И характер у него мог измениться.
Слава сам себя спрашивал и сам отвечал: "Мог?" - "Мог!"
Значит, надо попасть на товарную станцию. Но как? Как?
На этот вопрос Славы Слава ответить не мог. Он морщил лоб, закрывал ладонью глаза, думал, искал решение. Но та-та-та Аси Сергеевны не умолкало ни на секунду, и казалось, что это мешает найти выход из положения, решить, на первый взгляд, неразрешимую задачу.
И вдруг…
- Минуточку! На минутку остановите автобус!
Это крикнул Яков Павлович и при этом постучал в окно кому-то, кто махал ему рукой на тротуаре. Слава успел только заметить, что это был один из фронтовых друзей Федотова, из тех, кто встречал его на вокзале.
Автобус остановился и так круто, что Слава ткнулся головой в спину Аси Сергеевны. Федотов быстро пробирался к передней дверце. Секунда. Да, должно быть, не больше. Славик решил: сейчас или никогда. Он подождал, пока Яков Павлович соскочит с автобуса, и тут же стремглав бросился к выходу.
Хлоп! - двери закрылись перед ним, но только на мгновение. Водитель увидел Славу, и тут же двери раскрылись, будто и здесь был фотоэлемент.
Слава соскочил на тротуар. При этом он подумал: "Только бы не увидел меня Яков Павлович. Он же спросит: "Ты куда? А ты зачем?" Что я ему скажу?"
К счастью, Федотов уже уходил с высоким худым человеком, который махал ему рукой.
Слава притаился на тротуаре: "Не обернётся Яков Павлович?" Нет, не обернулся.
Автобус ушёл.
Туристы, конечно, решили, что Слава сошёл вместе с Федотовым. А Слава стоял посреди незнакомой ему берлинской улицы и думал: "Как найти теперь товарную станцию?"
Был даже момент, когда Слава с грустью посмотрел в конец улицы, где несколько секунд тому назад виднелся длинный автобус туристов. Теперь там стояла грузовая машина с двумя скамейками по бортам.
О туристическом автобусе Слава вспоминал, как можно вспоминать, заблудившись, изголодавшись, о родном доме.
Ах, зачем он так быстро, не подумав, ничего не взвесив, выскочил из автобуса? Ну, допустим, он узнает, где товарная станция (известно, что она не здесь, в центре, а где-то на окраине). Значит, ехать надо будет на метро или в автобусе. А деньги? Есть деньги? Пошарил в карманах, будто и без того не знал, что денег нет… И потом: пустят ли его на товарную станцию? Как найдёт он там эшелон со зверями? Эшелон? Поезд? Звери? Все эти слова, кажется, раньше он отлично знал их по-немецки, но сейчас они начисто выскочили из головы.
Мысли Славика прервал шум, который донёсся с конца улицы - оттуда, где в последнее мгновение мелькнул автобус туристов.
Теперь там была какая-то свалка вокруг грузовой машины с двумя скамейками. Сначала Слава не мог разобрать, что происходит: мелькали стриженые головы, школьные портфели, пёстрые клетчатые рубашки. В следующее мгновение сообразил: мальчишки-школьники, должно быть, его, Славиного, возраста, берут штурмом грузовик, лезут в него, рассаживаются по скамейкам.
И снова, как только что в автобусе, будто кто-то подтолкнул Славу, ему захотелось побежать и теперь не выскочить из машины, а вскочить в неё.
Да, Слава часто принимал решения быстро и не задумываясь. А тут ещё вместе с мальчишками к машинам подбежали два пожарных в брезентовых костюмах и касках.
Пожарные всегда притягивали Славу. Если в городе проносилась красная пожарная машина, ему всегда хотелось стремглав броситься за ней. Если он попадал туда, где взлетала вверх механическая лестница, или стремительно разворачивалась катушка брезентовой кишки, или валил из окна дым, Слава прорывался сквозь любые цепи и заграждения. Он забывал тогда, куда и зачем шёл, и останавливался как можно ближе к военным действиям, где враг - огонь - сталкивался с отвагой людей в касках.
И сейчас Слава, не размышляя, бросился к машине с двумя скамейками. Уже урчал заведённый мотор, машина подрагивала, сзади вился фиолетовый дымок, но несколько пареньков лезли ещё через борта. Не успел Славка подбежать к грузовику, как ему протянули руки - сразу несколько рук. И он не мог потом вспомнить мгновение, как он буквально влетел в машину. В голове осталось только: "Комм! Комм!" Его звали со всех сторон: "Иди! Иди!"
И вот уже машина с кучей ребят и двумя пожарными мчалась по улицам Берлина. Слава сидел на скамейке, тесно сжатый немецкими мальчишками. Они толкались и шумели точно так, как это делали бы наши ребята, если бы они мчались куда-то на машине с пожарными. Но куда? Это Слава пытался понять из разговоров, которые были вокруг.
В кузове грузовика
Когда говорил парнишка, который сидел рядом со Славой, Слава всё понимал. Это был симпатичный толстячок. У него были округлые щёки и совсем круглые очки.
С толстячком говорили все, кто ехал в машине, а тот отвечал медленно и как-то чётко. Кто-то кричал ему со скамейки напротив:
- А ты его видел, Карл?
- Нет, - отвечал толстяк, - я его не видел. А Детер видел…
Слушая этот разговор, Слава думал: "Вот ловко, я же всё-всё понимаю. Интересно, почему они ни о чём меня не спрашивают?"
Между тем с другого конца машины кричали:
- Карл, а он большой?
- Вот такой. - Карл раздвинул руки во всю ширь, при этом задел Славу и спросил: - Ты из музыкальной школы?
Это было совсем неожиданно. Слава отрицательно покачал головой, потом, набравшись духа, произнес:
- Найн!
- Нет? - переспросил толстяк. - Так откуда же ты?
- Я из Советского Союза!
При этом Слава оглядел себя. Может быть, так он проверял себя впервые в жизни. Курточку Слава одёрнул, скользнул взглядом по своим брюкам и с удовлетворением отметил, что ботинки его блестят. И тут же Слава повторил чётко, почти по-военному:
- Да, я из Советского Союза!
Карл на мгновение застыл. Глаза за круглыми очками, казалось, стали ещё круглее, а щёки краснее…
"Что сейчас будет? - думал Слава. - Остановят машину и скажут: "А ну, вылезай. Ты не наш"".
Карл повернулся, отчего чуть не соскользнул со скамейки вниз, и спросил:
- Русский?
- Русский! - сказал Слава.
- Не врёшь?
- Не вру!
- Из Москвы?
- Из Москвы! - При этом Слава подумал: "Здорово же я шпарю по-немецки". Хотя при этом он просто повторял слова Карла. Только тот спрашивал, а Слава отвечал.
Теперь Карл соскочил со скамейки, проявив невероятную для него ловкость. Широко расставив ноги, немецкий мальчик стоял напротив Славы, протянув ему обе руки:
- Здорово, товарищ!
Слово "камарад" Слава знал отлично…
Машина мчалась по улице, чуть раскачиваясь и подпрыгивая. Мальчики знакомились со Славой, крепко, по-мужски пожимая его руку. И Славе в это мгновение захотелось, очень захотелось, чтобы всё это, что происходило в кузове грузовика, увидела бы мама, и Глебка, и Яков Павлович, и тётя Сима…
Орёл и медведь
Когда поехали дальше, Слава и Карл разговаривали без умолку на смешанном русско-немецком языке.
Карл знал немного по-русски и старался говорить на языке Славы, а Слава пытался говорить только по-немецки. Но получалось, как говорится, серединка на половинку! Во всяком случае, они чудесно понимали друг друга.
- Куда вы едете? - спросил Слава.
- Ловить беглеца из зверинца, - сказал Карл.
- Из зверинца?
- Ну да! Михеля. Он вырвался из клетки. И теперь его надо поймать.
"Михель - это значит Миша, - подумал Слава. - Нет, это уж слишком. Я убежал, чтобы разыскать медвежонка Мишу, и они едут искать медвежонка Мишу. Может быть, всё это сон?"
Карл потряс Славу за коленку:
- Ты меня слышишь?
- Слышу!
- Он удрал во время кормёжки и сначала уселся на верхушку дерева. Его пытались приманить обратно мясом, но из этого ничего не получилось. Потом он прочно уселся на крыше высокого дома.
Слава тряхнул головой, как встряхивают после нырянья, чтобы избавиться от воды. Здесь он хотел избавиться от чего-то совсем непонятного, неожиданного, почти таинственного.