Неожиданно Кирилл вспомнил про вчерашний звонок Сенечки, про ввод.
Да, кое-что он еще просто обязан сделать в этой жизни. Ради Светки. Ради ее памяти.
Но для этого он должен как следует подготовиться.
И есть человек, который может ему помочь. Митя, его двоюродный дядя, единственный родственник в этом гигантском городе.
Правда, они давно не виделись, не общались. С тех самых пор, как Светку похоронили. Но он хорошо помнил, что дядя Митя сказал ему в тот день, когда они вдвоем задержались у ее могилы.
Дядя Митя говорил тихо, не глядя. Кирилл всегда может на него рассчитывать, что бы ему не пришло в голову. И сказав это, посмотрел ему в глаза со значением…
Тогда Кирилл даже не воспринял его слова всерьез, просто отмахнулся и забыл. А сейчас, похоже, дядя Митя был прав, и его помощь теперь очень даже понадобится…
Дядя Митя работал продавцом в магазине "Свет и Уют" в районе Старой Басманной. Лучше, пожалуй, не звонить, а поехать прямо в магазин, так будет правильней.
Кирилл подошел к окну, посмотрел на улицу. Небо серое, хмурое, но дождя нет.
Теперь, когда он знал, что делать, голова уже не казалась такой тяжелой, не давила его книзу с прежней силой.
Да, это была правильная мысль. Именно туда, в магазин "Свет и Уют", он сейчас и отправится.
30. Дерьмо
Фархад Нигматуллин проснулся от отчаянного блеяния.
- Бе-е-е! Бе-е-е! Бе-е-е! - раздавалось снизу.
Фархад приподнялся на подушке.
Венера стояла посреди комнаты и, тряся рогатой головкой, издавала бесконечные жалобные звуки.
Козочка явно была голодна. Вообще-то Фархад кормил ее постоянно, даже не скупился на всякую зелень и витаминные салаты из супермаркета, притом что сейчас, поздней осенью, это стоило совсем не дешево. Но все моментально исчезало в утробе прожорливого парнокопытного.
Хотя грех жаловаться, Венера только краше становится с каждым днем, растет прямо на глазах. Или ему это только кажется?..
Да нет же, очевидно, что шерсть у козочки стала длинная, еще более шелковистая, и вообще она - настоящая красавица! Как грациозно переступает своими изящными ножками, какие острые рожки украшают ее головку!..
Фархад усмехнулся, любуясь своей вопившей от голода любимицей. Опять все сожрала!
Придется вставать и кормить ее, никуда не денешься. Хотя двигаться совершенно не было желания. Собака Могила, все-таки напоил его вчера, хоть он и не хотел! Отказывался, сколько мог.
- Иди сюда, Венера! Иди! - поманил Фархад козочку.
Та недоверчиво покосилась на него своими странными желтоватыми глазами, но все же подошла.
Фархад погладил ее.
- Не ругайся! - попросил он. - Сейчас кушать будешь!
- Бе-е-е! - отозвалась Венера.
Фархад болезненно мотнул головой, придержал козочку за холку и, преодолевая скованность во всем теле, неловко встал с постели.
И тут же сморщился от отвращения. Босыми ногами он угодил прямо в свежие шарики козьего навоза, которым была щедро усыпана комната.
Фархад шагнул в сторону, но пятки его, обильно смазанные дерьмом, заскользили по гладкому полу. Он нелепо взмахнул одной рукой, другой по-прежнему не выпускал козочку.
Фархад пытался сохранить равновесие, однако ноги его разъехались, и он рухнул на пол, уткнувшись лицом в очередную россыпь свежих шариков.
В ту же самую секунду перепуганная Венера рванулась из его руки, сделав неожиданный пируэт. Но она не успела.
Фархад всей своей тяжестью обрушился на нее. Острые рожки легко пропороли ткани его живота, до отказа войдя в мягкую плоть.
Несколько секунд Фархад лежал неподвижно, потом застонал, зашевелился. Жуткая боль с головой накрыла его. К тому же он задыхался от вони.
Фархад решил приподняться, с тем чтобы оторвать голову от дерьма, но из этого ничего не получилось. Боль крепко придавила его к полу. Дергавшаяся под ним Венера каждым своим рывком невероятно усиливала ее.
Но вскоре она затихла. Сразу наступил покой и некоторое облегчение.
Лежа посреди большой лужи крови, Фархад криво усмехнулся горькой насмешке судьбы. Всю свою дерьмовую жизнь он прожил в говне и умирал в говне, только уже не в переносном, а в самом прямом смысле слова.
И причиной его смерти было все то же говно.
Он закрыл глаза.
Мысли его текли размеренно и неторопливо. Ничего хорошего не видел он в этой жизни. Разве что Венера немножко скрасила ее под самый конец…
Но Венеры уже нет. Она погребена под ним. И его, Фархада Нигматуллина, невольно задавившего ее, уже нет.
Да и был ли он?..
31. Зелье
Леха Бочкин по прозвищу Могила вышел из своей квартиры в прекрасном настроении. Последнее время ему вдруг стало везти. Покойник пошел густо, по несколько захоронений в день! Вчера вообще аж целых пять было.
Ну и халтурка, конечно, вчера обломилась, к маме не ходи! Надо бы позвонить Сенечке, узнать, как он там, не охуел ли от радости!
Леха громко хохотнул от этой мысли. Вот уж фрукт, действительно! Хотя чего жаловаться, раз в неделю бы такому клиенту, как Сенечка, нарисоваться, и все путем, жить можно, даже более чем.
А с Фархадом классно заторчали ночью! Он хоть и нелюдимый, но если его раскочегарить как следует, то вполне нормальный мужик получается.
Леха спустился на первый этаж. Там около почтовых ящиков копошилась соседка, древняя старуха Шаховская, одна из сестер, Леха вечно путал которая.
- Здрасьте, - вежливо поздоровался он, избегая называть соседку по имени.
- Здравствуйте, Леша! - прошамкала старушка. - Вот, видите, опять кто-то ящики поджигает.
Ящики и в самом деле были в плачевном состоянии.
У половины из них отсутствовали замки, и перекосившиеся дверцы неряшливо висели. Примерно треть из них была черной от очередного поджога.
- Я думаю, это Севка Плоткин, сын Кости, ну, который с двенадцатого этажа, - поделился своими соображениями Леха. - Точно он, больше у нас тут некому. Но я его поймаю! Я вам говорю, я его поймаю! Костя нам всем тогда евроремонт сделает!
И Леха снова довольно хохотнул, представив себе, как прижмет Костьку, схватив за жопу его шпанистого сынка.
- А знаете, почтальон-то наш того! - поделился он с соседкой, выразительно тыча куда-то вверх большим пальцем.
- А что с ним? - заинтересовалась старушка.
- Да ничё особенного, медведь его задрал. У нас же тут зверинец приехал на пустырь, так он по пьяному делу к медведю и полез. Ну и кранты. Третьего дня захоронили, - словоохотливо пояснил Леха. - А я всегда грю, ежели выпил, то сиди дома, нечего ходить, нарываться. Правильно я грю?
Леха хотел еще добавить, что, мол, хуже всего по пьяному делу искать на свою жопу приключений, но постеснялся, смолчал из деликатности.
- Как же так! - всплеснула руками старушонка. - Вот несчастье! А такой с виду был приличный молодой человек!
- То-то и оно, - глубокомысленно подтвердил Леха.
- А кто же теперь будет пенсию разносить? - озаботилась соседка.
- Найдут кого-нибудь, - утешил ее Леха. - Не волновайтесь, Всеволдна, без пенсии не останетесь.
- Вы думаете? - все еще сомневалась старушенция.
- Гарантирую! - заверил ее Леха. - Все нормально будет! Как сестра-то?
- Чего? - переспросила соседка.
- Я говорю: как сестра-то, в порядке?
Вопрос этот Леха-Могила задал неспроста. Он надеялся из ответа заключить, с которой из близняшек сейчас беседовал. Но ничего не вышло, соседка не прокололась.
- Благодарю вас, все хорошо, - сказала она.
- Ну, ясно. Привет передавайте. Ладно, Всеволдна, я побег! Бывайте!
И, потеряв интерес к беседе, Леха вышел из подъезда.
Цель у него была вполне определенная. Вернее, две цели. Он намеревался пополнить исчерпавшиеся накануне запасы пива "Балтика". Но перед этим предполагал прокатиться на автобусе, немножко расслабиться.
А то уж дня три, как свербит. Пора уже настала себя потешить.
Подходя к остановке, Леха заприметил цыганку. Она стояла на углу дома и, прислонившись к стене, с пренебрежительным видом лузгала семечки, поглядывая вокруг своими черными цыганскими глазами.
В другое время Леха бы постарался пройти мимо побыстрее, но сегодня, когда еще со вчера так поперло, он был настроен крайне благодушно и вполне расположен поговорить с кем угодно, да хоть с той же самой цыганкой. Гадать он, конечно, не будет, не такой он мудак, а поболтать можно запросто. В конце концов, она тоже человек.
Сделав это заключение, Леха замедлил шаг в ожидании, что цыганка сама к нему обратится. Так и вышло.
- Давай погадаю, дорогой! - предложила она, ловко сплевывая семечную шелуху.
- Семечек дашь? - в ответ озорно спросил Леха, протягивая руку.
- Держи!
Цыганка вынула из кармана пригоршню семечек, отсыпала ему.
Некоторое время оба молча лузгали, исподволь оценивая друг друга.
Леха с интересом разглядывал цыганку. Была она не то чтобы молодая, но зато плотная, мясистая.
Подобные бабы Лехе очень даже нравились, именно таких он старался выбирать на автобусной остановке, чтобы потом ловко приноровиться сзади, подсобить при посадке.
Посадка обычно являлась только началом всей волнующей акции. Дальше важно оказаться на нижней ступеньке площадки, в то время как баба уже стоит на верхней, лучше позиции быть не может. Потом, поднимаясь на верхнюю ступеньку, он как бы случайно ее и прихватывает.
И тут уже держит крепко. Если, конечно, толкучка в автобусе достаточная. А для этого надо просто правильно время выбирать, вот и все.
- Ну так чего, дорогой, будем гадать? - спросила цыганка, которой надоело Лехино разглядывание. - Всю тебе правду расскажу, ничего не скрою.
Леха, однако, все еще раздумывал. Шальная мысль вдруг пришла ему в голову.
А чего бы и не попробовать? В конце концов, чего стесняться, цыганка небось и не такое за свою жизнь слыхала. В крайнем случае, пошлет подальше, невелика беда.
- На хрен мне твое гадание, - лениво произнес он. - Я и сам все знаю. Лучше пойдем за угол, я тебя там пожамкаю. Просто пожамкаю, и все, больше ничего. Денег дам, у меня есть.
Леха выразительно похлопал себя по карману.
- Пожамкаешь? - насторожилась цыганка. - Это как это?
- Да очень просто. Ничего такого, ты не думай. И раздеваться не надо. Так, через одежду.
И Леха сделал пару неуклюжих телодвижений нижней частью туловища. Внутренне же приготовился к тому, что сейчас будет крик и визг.
Но цыганка повела себя неожиданно.
- Понятно, - кивнула она. - А хочешь, дорогой, я тебе зелье дам?
- Какое еще зелье? - нахмурился Леха. - На хуя мне твое зелье?!
- А ты послушай. Зелье-то приворотное! - серьезно сказала цыганка. - Выпьешь его, любая тебе даст пожамкать, сами за тобой бегать будут!
- Врешь! - поразился Леха.
- Дело твое! - пожала она плечами. - Еще ни разу сбоя не было! Это еще бабка моя делала из приворотной травы, которую с Карпат привозили.
Карпаты почему-то Леху убедили. Сам он в Карпатах не был, но в кино как-то видел, только название фильма забыл. Действительно, похоже было, что горы там какие-то особые. И зеленые, это точно.
- Почем? - спросил он.
- С тебя недорого возьму! - душевно сказала цыганка. - Триста рублей всего.
- Двести! - тут же выпалил Леха.
На самом деле деньги у него были, торговался просто по привычке.
- Нет, двести мало, не могу! - покачала она головой.
- Ладно, давай двести пятьдесят!
Цыганка задумалась.
- Так и быть, - решилась она. - Помочь тебе хочу! Вижу, человек хороший! Давай деньги!
- А зелье-то где?
- Не бойся, не обману. Вот твое зелье!
И цыганка, порывшись в складках одежды, извлекла небольшой пузырек с какой-то зеленоватой мутной жидкостью.
- Как его пить-то? - спросил Леха, отдав деньги и получив пузырек.
- Да очень просто. Посмотри, чтобы вокруг никого не было. Скажешь три раза: "Пусть все помнится, все исполнится!" - и залпом выпьешь.
- Пусть все помнится. Все исполнится! - повторил Леха. Как бы не забыть!
- А когда сработает? - спросил он.
- Да почти сразу, минут через десять-пятнадцать. Сам увидишь, средство верное. Деньги еще никто назад не просил.
- А ты где будешь? - все еще сомневался Леха. - Я вон сейчас на пустырь зайду и выпью.
- Боишься, что ли, что я сбегу? - усмехнулась цыганка. - Да не те это деньги, чтоб с ними бегать. Тут я буду, куда денусь. Ну, хочешь, я за тобой пойду, чтобы ты ничего такого не думал?
- Хочу! - обрадовался Леха. - А то еще слова забуду. Или еще чего… Пошли!
- Ладно, ты иди вперед, а я следом. Надо, чтобы в ста пятидесяти шагах никого не было, когда ты зелье будешь пить, понял?
- Да все я понял! Смотри, сбежишь - я тебя найду!
- Сказала, рядом буду. Можешь не волноваться! Сам же потом спасибо скажешь! Иди!
Леха неуверенно сунул пузырек в карман и пошел вперед.
Завернул за угол. Пару раз на ходу оглянулся.
Цыганка не обманула и вправду тащилась следом. Может, и на самом деле зелье сработает.
Вот это будет классно!
И Леха, окончательно успокоившись, опять пришел в превосходное настроение и бодро зашагал к пустырю.
32. Роль
Семен Игоревич Воробчук, он же Сенечка, собственную входную дверь открыл далеко не сразу. Руки у него дрожали, и никак не получалось попасть ключом в замок.
В конце концов все же дверь открылась, и он вошел. Как был, в пальто, уселся на стул в прихожей и долго сидел так, глядя в одну точку.
Семен Игоревич был совершенно убит. Роль, вожделенная роль Пьера Безухова, ему не досталась. Ее будет играть совершенно бездарный артист Максим Фадеев.
Мало того, он вообще не обнаружил своей фамилии в распределении ролей.
А когда попытался заикнуться об этом Эльвире Константиновне, та резко оборвала его, заявила, что разговаривать тут не о чем, это решение худсовета. Как будто он не знал, кто входит в этот пресловутый худсовет и кто там все решает. Как она скажет, так и будет, никто никогда в жизни не решится противоречить.
Спрашивается, зачем тогда было обнадеживать его, предлагать артистам подавать творческие заявки?!
И вообще, этические нормы в театре оставляют желать лучшего, он лично не может с ними согласиться!
Все это Семен Игоревич во внезапном эмоциональном порыве высказал худруку. На что ему холодно было предложено вернуться к своим обязанностям. Тогда-то и произошло непоправимое.
Он отправился к себе в кабинет и написал заявление об уходе. Затем вернулся и передал это заявление Василисе. Был уверен, что Рогова немедленно разорвет бумагу, вскоре вызовет его и предложит какой-то вариант. Он бы согласился на все, даже на второй состав. Черт с ним, с бездарным Фадеевым, пусть играет премьеру, зато потом он свое возьмет!
Но время шло, а она все его не вызывала.
А потом выяснилось, что Эльвира Константиновна уже давно уехала из театра. У него сразу возникло дурное предчувствие.
А еще через пять минут оказалось, что так и есть, произошла катастрофа, она поступила совершенно ужасно.
Поверх его заявления Рогова написала: "Согласна. Уволить с сегодняшнего числа".
Все это не без ехидства ему сообщила румяная идиотка Алла, начальница отдела кадров. Вот, мол, Сенечка, какое дело. Еще бы ей не ехидничать, она всегда завидовала его особым отношениям с худруком.
Но для худрука, видимо, ничего особого в них не было, если его заявление так легко принято.
Можно, конечно, утешать себя тем, что просто попал под горячую руку, что надо прийти, повиниться, и, может быть, тогда его простят. Но сил не было.
После стольких лет верной службы вот так, одним росчерком пера, выкинуть его за дверь! Нет, это совершенно непостижимо!
Семен Игоревич достал платок, вытер катившиеся по щекам слезы. Он не винил Элечку, он сам во всем виноват. Не надо было когда-то соглашаться на эту проклятую должность, ведь он артист, зачем ему какие-то дополнительные блага?! Но вот погнался за добавкой к зарплате, за мифическое участие в руководстве театром, и на тебе, доигрался.
Дальше театр будет жить без него. Другое дело, что он не сможет существовать без театра. Жизнь его теперь напрочь лишена смысла.
В другой театр его не возьмут, он уже не в том возрасте. Да он и пытаться не будет. Хватит с него унижений…
Он несколько раз шмыгнул носом, платок был уже совсем мокрый.
Эх, Эля, Эля! Главное, она ведь знает в душе, что это его роль, но не захотела, предпочла интригана Фадеева. Потому что он, Сенечка, ей нужен для другого, его обязанности - подавать чай, халат, наполнять ванну, массировать спину и тому подобное.
Все понятно. Отвлекаться он не должен.
И никакие ультиматумы она не приемлет, с ней такое не проходит. Он просто свалял дурака. И сейчас это уже неисправимо, процесс, как говорится, необратим.
Семен Игоревич заставил себя встать. Медленно расстегнул, снял пальто, переобул туфли. Неожиданно пришло решение.
Пожалуй, это был славный выход.
Единственный выход.
Он отправился в ванную, тщательно вымыл лицо.
Теперь, когда стало ясно, что делать, слез больше не было. Напротив, он почувствовал какой-то удивительный, неведомый ему ранее покой.
Семен Игоревич быстро разделся, снял с плечиков висевшее там же, в ванной, платье невесты и не без труда влез в него.
Сразу почувствовал знакомое радостное возбуждение, понял, что все делает правильно.
Это будет его последняя несыгранная роль.
Он посмотрел на себя в зеркало. Платье очень шло ему, оттеняло мягкие черты лица, подходило к его длинным льняным волосам.
Очень хорошо, именно таким пусть его и обнаружат.
Досужие разговоры Семена Игоревича не волновали. А она, когда ей доложат, поймет.
Он, конечно, не равняет себя с ней, и все же души у них родственные.
Были родственными.
Он выгреб из шкафчика упаковки с разнообразными снотворными, открыл их и аккуратно высыпал все таблетки на стеклянную полочку. Получилась маленькая горка из таблеток.
Затем Семен Игоревич сходил на кухню, принес бутылку "Боржоми" и, внимательно глядя на себя в зеркало, стал одну за другой глотать их. Горка быстро таяла, вот осталось всего пять таблеток, три, две, последняя.
Он допил бутылку, отнес ее обратно, аккуратно поставил в мусорное ведро. После этого заглянул в мамину комнату, поправил букетик сухих цветов, лежавших на подушке.
Затем пошел в спальню и лег на кровать поверх застеленного, вишневого цвета покрывала.
Рядом, в стеклянной прозрачной вазе, стояли купленные им накануне белые гладиолусы.
И он тоже лежал во всем белом.
Это было красиво.
Семен Игоревич почувствовал удивительное умиротворение. Какая-то приятная тяжесть давила на него.
Он понял, что это сон укутывает его своим мягким одеялом, улыбнулся и закрыл глаза.