- Это чего это? - поинтересовался Ефим Валерьевич, кивая в сторону стола.
- Ты же видишь, букет, - сдержанно отвечала супруга.
- Я вижу, что букет! - раздраженно заявил Ефим Валерьевич. - Я спрашиваю - откуда?
- Клиент подарил. Больше ж некому, - язвительно проквакала Людмила Борисовна. - От кого еще дождешься?
- Что еще за клиент? - спросил Ефим Валерьевич, привычно пропуская мимо ушей недвусмысленный намек.
- Ну, он не совсем клиент, он - муж клиентки, - нехотя пояснила жена. - Я ей свадебное платье сшила.
Она расчихвостила букет, зачем-то расправила и аккуратно сложила розовую оберточную бумагу, потом разместила цветы в вазе и, переваливаясь с ноги на ногу, гордо заковыляла с этой идиотской вазой в комнату.
Ефим Валерьевич, с трудом подавляя раздражение, наблюдал за ритмичными колыханиями ее внушительного зада.
- Жаба! - думал он. - Она - жаба! Самая что ни на есть! Хорошо бы ей подарить букет и посадить туда жабу. В самую середку. Она, допустим, нюхнет, а там - глаза. В смысле, жабьи. Глядят прямо на нее. Ну, она, понятное дело, в крик - что это? что это? А я так спокойно - разве ты не узнаешь? Это твой портрет, дорогая!
Ефим Валерьевич криво усмехнулся, живо представляя себе возникшую в его воображении сцену. Вид покрасневшей от возмущения и оттого почему-то еще сильнее напоминавшей жабу супруги доставил ему истинное удовольствие. Ефим Валерьевич даже хмыкнул, не сдержавшись, после чего с непонятно откуда взявшимся удовлетворением вернулся к своим занятиям.
Ему предстояло выбрать самые интересные из десятков криминальных событий, произошедших в Москве за последние сутки, и бегло описать их в присущем ему несколько саркастическом стиле, который с удовольствием воспринимался читателями "Вечерней Москвы".
18. Свидание
И опять Бирюлево опустело, замерло, застыло в темном холоде. Снова все пространство района заполнила густая ночь.
Как только настала полночь, Никита Бабахин выключил телевизор и встал с кресла. Был он полностью одет и лицом выражал крайнюю сосредоточенность.
Пожалуй, только покусывание нижней губы да постоянно одолевавший его мучительный зуд выдавали необычайное волнение, в котором находился Никита. Ну и еще, конечно, глаза сияли от важности происходящего, а точнее, от предвкушения.
Никита Бабахин отправлялся на первое в своей жизни свидание.
Он вышел из квартиры и нажал кнопку вызова. Спящий лифт тут же отозвался, ожил, заворчал громко, чересчур громко.
Откуда-то сверху со скрежетом спустилась кабина. Никита еще раз куснул губу и нетерпеливо вошел внутрь. Двери закрылись.
Никита прижался спиной к стенке, поелозил немного. Стало чуть легче, хотя все равно чесалось отчаянно.
Улица встретила его сырым, несколько пугающим безмолвием. Только шумный ветер по-прежнему нарушал мрачноватый покой. Как всегда, неожиданно налетел, плюнул холодной мокрой пылью ему в лицо, сбросил капюшон куртки.
Никита поежился, вернул капюшон обратно на голову и быстро зашагал знакомой дорогой. Завернув за угол, он неожиданно замедлил шаг.
Прямо посередине улицы, невзирая на пронизывающий ветер, чуть наклонив голову, шла девочка в розовой куртке. Поравнявшись с Никитой, она тоже приостановилась и повернулась к нему как бы в ожидании встречного движения с его стороны.
Никита еще сильнее, чем обычно, чуть ли не до крови, укусил нижнюю губу и быстро пошел вперед, стараясь не замечать упорно смотрящей на него девочки. Только каких-то проблемных детей ему не хватало!
Он так готовился к этому свиданию и не собирался сейчас ни на что отвлекаться, не хотел, чтобы хоть что-то повлияло на его взволнованное состояние, на ту торжественность, которую он чувствовал у себя внутри.
Девочка-Смерть внимательно проводила взглядом странного, суетливого мужика. Неодобрительно покачала головой. Нормальные люди не шляются по улицам в такое время.
Привычным жестом она вытерла без конца ползущие из носа сопли. Порылась в кармане куртки, вынула пластинку жевательной резинки. Грязными пальцами сорвала обертку и сунула жвачку в рот.
Потом энергично заработала челюстями и только после этого пошла дальше.
Пройдя несколько десятков метров, Никита оглянулся.
Маленькая фигурка еще некоторое время маячила в конце улицы, а потом скрылась за поворотом.
Никита вздохнул и зашагал еще быстрее.
Спустя двадцать минут он был уже у цели. Ворота, само собой, оказались закрыты, но Никита просунул руку в щель, легко откинул щеколду и, соблюдая предельную осторожность, проскользнул на территорию зверинца.
И тут же, оглядевшись, разом успокоился, перестал почесываться, кусать губу. Будто ступил на какую-то другую землю и неведомая, нежданная благодать сошла на него.
Вокруг царила непривычная тишина. Все было погружено в глубокий сон. Спали животные, спал сторож, храп которого явственно доносился из ближайшего к воротам вагончика.
Впрочем, Никита не сомневался, что кое-кто здесь все-таки бодрствовал.
Он знал, чувствовал это всей душой и теперь подсознательно замедлял шаг, оттягивал встречу.
Старался даже не глядеть в угол, где находилась та самая клетка.
Проходя мимо площадки молодняка, Никита неожиданно остановился. Затем перегнулся, открыл запертую изнутри калитку и шагнул внутрь загончика. И тотчас же в ноги ему ткнулось что-то теплое и мягкое.
Никита взглянул, присел. Желтыми глазами на него доверчиво смотрела маленькая беленькая козочка, совсем еще козленок.
- Бе-е-е! - сказала она.
Никита испуганно схватил ее на руки, прижал к себе, погладил.
- Тс-с-с-с! - шептал он. - Тихо ты!
Слава богу, зверинец не проснулся. Впрочем, Никита тут же уловил какое-то движение в той клетке. И почти сразу оттуда донесся до него рокочущий, настойчивый, призывный звук.
Никита возликовал. Не зря он стремился сюда, не зря пришел посреди ночи. Его ждали здесь, его нетерпеливо звали!
Он поставил козленка на землю и, тут же забыв о нем, заспешил на зов, даже не прикрыв за собой калитку.
Медведь стоял на задних лапах у самой решетки, просунув черный влажный нос между железных прутьев. Никита подошел как можно ближе, радостно кивнул мохнатому гиганту.
- Вот я и пришел, - тихо произнес он. - Ты меня заждался, правда?
Зверь что-то глухо проворчал в ответ. Никита понял его.
Конечно, говорил ему медведь, как же иначе! У нас же свидание, не что-нибудь. Почему тебя не было так долго?
- Раньше нельзя было, - пояснил Никита.
Он, сколько мог, потянулся через перегородку, чтобы получше разглядеть выражение маленьких глаз медведя, но все равно их по-прежнему разделяло около метра, слишком большое расстояние. Тогда Никита, недолго думая, одним махом перемахнул через невысокий заборчик и приблизился к зверю почти вплотную.
Медведь, казалось, только и ждал этого. Он мгновенно опустился вниз, на четыре лапы. Теперь их глаза оказались почти вровень, и они с жадностью впились друг в друга.
Так они простояли некоторое время в каком-то удивительном забытьи, замерев, не производя ни единого звука.
Первым опомнился медведь. С шумом втянул в себя воздух; его чуткий нос задвигался, он стал опускать его все ниже, словно обнюхивал Никиту, до тех пор, пока не улегся, положив голову на пол, как огромная, невероятная собака.
Никита взволнованно улыбнулся. Необыкновенное предчувствие охватило его. Сейчас должно было произойти самое важное, то, что он не осмеливался вообразить даже в самых сокровенных своих мечтах.
- Ты правда этого хочешь? - прошептал он.
Лежавший на полу медведь тяжело, с урчанием вздохнул.
- Хорошо, хорошо, - успокоил его Никита. - Я тебя понял.
Он хотел объяснить медведю, что тот зря так переживает, что он, Никита, тоже этого хочет, причем ничуть не меньше, но ничего объяснять не стал. Слова уже были не нужны.
Вместо этого Никита быстро расстегнул молнию на джинсах, спустил их до колен и вынул из трусов слегка сморщенный от холода член.
Глаза медведя заблестели. Он громко засопел, шевельнул головой и открыл пасть. Толстая струя блестящей в лунном свете слюны полилась из нее на пол. Жаркое дыхание опалило пах Никиты. Член его при этом почти мгновенно увеличился в размерах, затвердел и задрался к небу.
Порывисто дыша, Никита прижался к прутьям. Медведь в свою очередь чуть приподнялся, неотрывно глядя на член, который оказался теперь как раз на уровне его головы. Он высунул длинный розовый язык и медленно облизал его.
Никита оцепенел, что было силы вцепился в прутья, чтобы не закричать от острого наслаждения, пронзившего его. Это было оно самое, та минута немыслимого блаженства, ради которой стоило жить на этом свете.
- Еще! - простонал он.
Медведь услышал его.
Он снова с видимым удовольствием облизал член, и Никита, весь подавшись вперед и задыхаясь от счастья, протянул правую руку сквозь прутья и благодарно погладил большую мохнатую голову.
Его удивило, что представлявшийся ему таким мягким мех на ощупь оказался необычайно жестким. Но Никита не успел толком додумать эту мысль, поскольку в тот же самый момент почувствовал, что член его оказался полностью в пасти у зверя. Впрочем, ему не удалось как следует насладиться новым ощущением. Медведь неожиданно резко сомкнул челюсти, в долю секунды откусил член и моментально, не пережевывая, проглотил его.
Никита издал короткий, жуткий вопль, который тут же и прервался, поскольку почти одновременно медведь с двух сторон протянул к нему свои могучие мохнатые лапы. Из их мягких подушечек синхронно выдвинулись стальные длинные когти.
Одной лапой медведь ласково провел по голове Никиты, без всякого видимого усилия сдирая с нее скальп, а другой - по его вытянутой от дикого напряжения шее, из которой тут же обильно хлынула кровь.
Никита уже совсем не держался на ногах. Он стал медленно оседать на землю. Голова его при этом как-то странно завалилась набок. Стало не очень понятно, на чем она вообще держится.
Медведь попробовал было дотянуться до Никиты, возможно с целью опять вернуть его в стоячее положение, но из этого ничего не вышло. Новый друг больше не хотел играть, предпочитал отлеживаться на земле.
Медведь снова шумно вздохнул по своей привычке и удалился в глубину клетки. Там, демонстрируя обиду, он улегся, повернувшись мохнатой спиной к несправедливому миру, сунул левую лапу себе в рот и с причмокиванием стал ее посасывать.
Еще через мгновение медведь уже сладко спал.
Из открытой калитки загончика с молодняком неторопливо вышел белый козленок.
Он посмотрел по сторонам, заинтересовался все еще дергающимся на земле Никитой, осторожно подошел поближе и начал сосредоточенно рассматривать его.
Но, обнаружив булькающую лужу крови, испуганно подпрыгнул и бросился прочь, за ворота.
Короткий вопль, который ранее успел издать Никита, все же каким-то образом долетел до храпящего в синем вагончике сторожа-билетера. Он перестал храпеть, вместо этого посопел немного и в конце концов проснулся.
Нацепив зачем-то мятую фуражку, сторож вышел из вагончика и огляделся. Все было тихо-спокойно, если, конечно, не считать свистящего холодного ветра. Зверинец мирно спал. Слышалось довольное урчание крепко спящего топтыгина.
Сторож позавидовал медведю. Этого зверя ничем не пронять, никаким ветром. Будет дрыхнуть, что бы вокруг ни происходило.
Он одобрительно покачал головой, расстегнул штаны и с шумом отлил, так и не сходя с места. После чего громко зевнул, зябко передернул плечами, вернулся обратно в вагончик и закрыл за собой дверь.
Неподвижно лежавшего в углу зверинца Никиту сторож так и не заметил.
19. Козленок
Фархад Нигматуллин, слегка пошатываясь, брел по улице. Они славно посидели с Лехой-Могилой после работы. Покойник был важный, какой-то адмирал, так что обломилось им сегодня по полной. Вот и залились выше ватерлинии.
Хорошо посидели, чего говорить, до сих пор внутри тепло. И этот сволочной ветер ему сейчас до жопы! Потому что ему, Фархаду, не холодно. НЕ ХОЛОДНО!
А ветру этому сраному - вот!
И Фархад, сложив из трех пальцев известную выразительную фигуру, каким-то неопределенным жестом потряс ею над головой.
ВОТ!
Вот ему!
И тут же почувствовал испарину, словно что-то обожгло его изнутри. Вдруг нестерпимо захотелось раздеться, подставить этому пронизывающему ветру голое тело, до косточек ощутить ледяное, завораживающее дыхание.
Холодеющими пальцами Фархад начал судорожно расстегивать пальто. Одна пуговица, как назло, не поддавалась, не лезла в прорезь, и он с остервенением оторвал ее, отбросил в сторону.
Пуговица покатилась по мокрому асфальту. Фархад машинально посмотрел ей вслед и замер. Потом потряс головой, но это не помогло - видение не проходило.
Рядом с пуговицей стояло удивительное существо - маленький белый козленок.
Фархад неуверенно шагнул ему навстречу, боясь, что тот сейчас развернется и ускачет туда, откуда появился: в глубину темных пустых улиц. Но козленок неподвижно стоял на месте и внимательно смотрел на него.
- Ты откуда такой? - спросил Фархад.
- Бе-е-е! - ответил козленок.
Фархад ухмыльнулся, поежился. Желание раздеться вдруг прошло, снова стало зябко. Он медленно приблизился к рогатому существу, присел рядом.
- Бе-е-е! - еще раз повторил тот.
- Ты молочка хочешь? - догадался Фархад.
Осторожно протянул руку и погладил козленка.
Удивился, какой он мягкий и теплый, ощутил, как он дрожит на холодном ветру.
- Тебе холодно? - посочувствовал Фархад. - Пойдем со мной, согреешься. Я тебе молочка дам.
Козленок, похоже, не возражал. Доверчиво жался к нему, кивал маленькой головкой.
Он взял его на руки, прижал к груди. Козленок оказался очень легким, в нем не было почти никакого веса.
Фархада вдруг осенило. Он даже разозлился на себя, как это он сразу не догадался. Ведь понятно, что просто так этого случиться не могло. Откуда, в самом деле, может появиться в Бирюлево маленький белый козлик?!
Да еще посреди ночи!
Великий Аллах подает ему знак. Аллах помнит о нем. Аллах узнал, как ему холодно и одиноко в Москве, и послал ему козленка.
Аллах акбар!
Он воистину велик.
Фархад, осторожно ступая, шел по ночной мокрой улице. Бережно нес на руках козленка, гордо поглядывал по сторонам.
Фархад улыбался. Впервые за долгое время ему не было зябко.
20. Интервью
Кирилл Латынин, одетый в свой лучший, французский, кремовый свитер, подаренный Светкой, с бьющимся сердцем поднялся по уже знакомой ему лестнице.
Собственно, и саму лестницу, да и все вокруг он воспринимал теперь как свое, родное. С умилением поглядывал на висевшие по стенам фотографии и афиши.
Скоро, очень скоро здесь будет красоваться афиша и с его именем! Сейчас окончательно все решится, и жизнь его потечет, нет, понесется по совсем другому руслу.
Сегодня он, Кирилл, станет полноправным членом этого славного сообщества талантливых, творческих людей, безоглядно посвятивших себя искусству.
Поднявшись на четвертый этаж, Кирилл увидел, что по коридору навстречу ему бесшумно двигается директор театра Роберт Константинович Меркун.
- Здрасьте! - любезно поздоровался Кирилл.
- Приветствую! - негромко откликнулся директор и, как показалось Кириллу, несколько удивленно взглянул на него сквозь очки.
Но однако больше ничего говорить не стал, на редкость беззвучно открыл массивную дверь своего кабинета и несколько поспешно скрылся за ней.
Кирилл в некотором недоумении проследовал дальше, дошел до кабинета Воробчука, остановился, постучал, приоткрыл дверь.
Помощник художественного руководителя сидел на своем рабочем месте, карандашом делал какие-то отметки в лежавшей перед ним рукописи.
"ПЬЕСА!" - с восторгом догадался Кирилл.
Завидев его, Семен Игоревич приветственно махнул рукой с карандашом, взглянул на часы, удовлетворенно кивнул.
- Пришли? - уточнил он.
- Ну да, - несколько смешался Кирилл.
- Хорошо, - одобрил Воробчук. - Эльвира Константиновна вас ждет. - И, предупреждая движение Кирилла в сторону кабинета худрука, добавил: - У вас еще одиннадцать минут. Она сейчас смотрит первое действие. Посидите там, в приемной, подождите. Да, вот еще что… - он снова, как и в прошлый раз, таинственно понизил голос, - советую вам во время интервью держаться спокойно, уверенно, но без, знаете ли, этакой расхлябанности. Эльвира Константиновна терпеть этого не может.
- Какого интервью? - не понял Кирилл.
- Интервью перед приемом на работу, - уже громким, официальным голосом ответил Семен Игоревич и со значением завертел карандаш между пальцами.
Кирилл в нерешительности ждал.
- Ну все, вам пора! Идите, счастливчик! - неожиданно прошептал завтруппой и одновременно подбадривающе подмигнул. И тут же снова перешел на официальный тон: - Потом загляните ко мне, мы кое-что уточним.
- Ага, - не сразу ответил Кирилл, слегка обалдевший от этих быстрых перепадов, - обязательно. - И, уже закрывая дверь, спохватился: - Спасибо вам.
В приемной художественного руководителя царила благоговейная тишина, нарушаемая только чрезмерно громким тиканьем стоящих в углу старинных часов. За столом восседала непонятного возраста крупногабаритная секретарша, над головой у которой висела большая, яркими красками исполненная картина. Эльвира Константиновна, на сей раз не в синем, а в малиновом костюме, сидела за режиссерским столиком, простирая перед собой руку на манер Медного всадника. Жест этот был обращен к стоявшим в живописных позах, одетым в костюмы девятнадцатого века актерам.
- Это Эльвира Константиновна восстанавливает "Живой труп", - любезно заметила секретарша, поймав заинтересованный взгляд посетителя. - А вы, наверное, Латынин?
- Ага, - кивнул Кирилл.
- А я Василиса Трофимовна, референт Эльвиры Константиновны.
Слово "референт" при этом она произнесла через "э" оборотное, так что получилось немного необычно - "рэферент".
- Очень приятно, Кирилл, - в свою очередь представился он.
- Эльвира Константиновна сейчас поднимется. Она просила вас подождать в кабинете.
При этих словах "рэферент" выдвинула правый ящик стола, достала оттуда ключ, поднялась со стула и проследовала к запертой двери в конце приемной. Отперев дверь, за которой оказалась еще одна, она открыла и ее, после чего пригласительным жестом предложила Кириллу войти внутрь.
Он не без робости переступил заветный порог.
Кабинет художественного руководителя поражал своими размерами и яркими красками. Пол был покрыт мягким персидским ковром ядовитой желто-зеленой расцветки. На стенах висели бесчисленные дипломы, вымпелы советских времен и опять же фотографии, запечатлевшие Эльвиру Константиновну в разные торжественные моменты ее безудержной творческой жизни.