- Как ты узнала об этом?
- Рози, - проговорила она. - Это ужасно.
Касс была настоящей гранд-дамой. Разумеется, рост ее тут ни при чем, хотя с ее прямым, как стальной штырь, позвоночником, она казалась выше, чем была на самом деле: плотная женщина чуть больше пяти футов. Но черты ее черного лица были настолько изящно утонченными, что окружающие редко замечали, что ее прекрасная голова сидит на теле Будды. И когда она начинала говорить, она была действительно величественной.
- Мы зашли без пятнадцати семь, чтобы пригласить тебя на прогулку. А когда ты не появилась, мы поспешили сюда, чтобы бросить камешек в твое окно, - Кассандра Хигби произнесла эти слова спокойно, как выпускница благопристойного колледжа, уверенная, что мир будет ждать, пока она выразит словами свои мысли. И мир действительно готов был ждать.
Касс не была настоящей аристократкой, но она была прирожденной актрисой. Итак, утренняя трехмильная прогулка не состоялась из-за убийства мужа одной из участниц. Как раз в этот момент два здоровенных мужчины в синих спецовках с надписью "Медицинский эксперимент" прокатили мимо открытых дверей библиотеки какой-то предмет. Касс невозмутимо обняла меня за плечи, повернула в обратную сторону и подвела к кушетке. И все же я увидела третьего мужчину, который нес черный пластиковый мешок.
- Там труп? - спросила я.
- Не надо, Рози.
- Значит, это труп.
- Рози, я здесь, чтобы помочь тебе. Что для тебя сделать? Может, немного коньяка взбодрит тебя?
- У меня в кармане успокоительное.
- Сядь. Мы можем поговорить, если ты хочешь, или я просто побуду с тобой.
Две другие женщины, которые обычно принимали участие в наших прогулках, Стефани и Маделейн, не смогли бы так деликатно распорядиться здесь. Стефани Тиллотсон, прекрасная женщина, смогла бы сохранять самообладание только на то время, пока она готовила бы два-три паштета и полдюжины бисквитов для неожиданно пришедших выразить соболезнование гостей. Маделейн Берковиц, наоборот, замкнулась бы недели на три и появилась потом с очередной поэмой сомнительного художественного достоинства - что-то вроде "Убийство: Ода на казнь грешного мужа".
Касс сохраняла хладнокровие, хотя мешок с трупом на мгновение вызвал на ее лице сероватый оттенок, что бывает всегда, когда черные люди бледнеют. Легко и грациозно она опустила себя на кушетку и закинула ногу на ногу. Несмотря на выступивший пот, она, как всегда, оставалась невозмутимой. Казалось, она ждет, что вот-вот лакеи в ливреях начнут строго по этикету разливать чай.
- Представь себе, когда мы появились в начале аллеи, нас остановила желтая пластиковая табличка с торжественной надписью: "Место преступления", - с придыханием произнесла она.
Я слышала, что Гевински и его люди находились в кухне. У них там было что-то вроде совещания, хотя звук мужских голосов был настолько слабым, что я не смогла уловить смысла их разговора.
- Полицейские не пытались помешать тебе пройти сюда? - спросила я.
Касс жестом - будто отмахнулась от надоедливого комара - показала, как она преодолела препятствие в лице полицейских округа Нассау. Затем она похлопала рукой по диванной подушечке рядом с собой. Я села. Она сжала мою руку.
- Я очень сожалею, Рози.
- Я думала, что ничего не может быть хуже того, что он покинул меня.
Касс вытащила из-за манжета рубашки носовой платок. Она не доверяла бумажным салфеткам. Я приложила его к глазам. Я хотела заплакать, но не смогла.
- Это опустошение, - сказала она. - Но это пройдет, ты это поймешь, А если нет, я буду с тобой, чтобы помочь.
В присутствии Касс я плакала только один раз - в то злополучное воскресенье, когда Ричи ушел. Это было хорошей проверкой. Она оказалась лучшим человеком во всем мире, которому можно было открыть душу. Она не выражала гнусавого сочувствия, не бормотала сердечных банальностей, не говорила, что я потеряла контроль над собой и не прижимала меня к груди, претендуя на роль духовной сестры. Она просто села рядом.
Она взяла из моих потных рук свой мятый носовой платок.
- Нет, - сказала она раньше, чем я успела открыть рот. - Я не позволю тебе стирать его. Спасибо.
Она засунула его снова за рукав.
- О, я забыла тебе сказать, что Маделейн и Стефании передают тебе свои соболезнования.
- Они здесь? - спросила я в ужасе.
Голосом, хорошо поставленным в подготовительной школе Истерн Истеблишмент и немного смягченным медлительностью речи Бедфорд-Стювизанта, где она провела свои первые четырнадцать лет, она сказала:
- Нет. Маделейн сказала, что ей надо домой. Уверена, она поторопится увидеться со своей музой, чтобы продолжить, "создавать" литературу. Разве ее может что-нибудь остановить?
- А Стефани?
Она вздохнула:
- Кстати. Не смогла бы ты расписать деревянную тарелку для Стефани?
Стефани оставила карьеру, чтобы вести жизнь образцовой провинциальной дамы.
- Рози, что я могу сделать для тебя, - спросила снова Касс. - Я сделаю все, что в моих силах.
- Не могла бы ты уладить мои дела в школе на следующую… - чудовищность случившегося в моей кухне только тут стала доходить до моего сознания.
- Тебе необходимы две или три недели, - вынесла свое решение Касс. - До конца семестра. А лучше до конца года.
Когда это ваш близкий друг да еще и заведующая вашей кафедрой - это трогает. В течение всех десяти лет, что мы работали вместе, я никогда не обращалась к Касс ни с какими просьбами.
- Возьми столько времени, сколько тебе необходимо. Если возникнуть какие-либо затруднения, я справлюсь.
Рука Касс была большой, теплой, удобной. Тут я обнаружила, что все еще сжимаю ее. Я разжала пальцы.
- Касс.
- Что?
- У меня могут быть проблемы.
Она продемонстрировала свою способность поднимать вверх одну бровь.
- Какие?
- С полицейским сержантом, занимающимся этим делом. Мне кажется, он мне не верит.
Касс вытянула шею и подняла свой двойной подбородок, прислушиваясь, будто жизненно важная информация передавалась на частотах недоступных человеческому уху. Выслушав все, она посмотрела мне прямо в глаза.
-Рози, я напомню тебе. Это жизнь, а не детективный роман.
- Знаю, но мне кажется, дела идут не совсем хорошо.
- Почему ты думаешь, что у тебя могут быть с ним проблемы?
- Он считает весьма знаменательным фактом, что Ричи пришел именно сюда, чтобы оказаться убитым.
- Не совсем глупое умозаключение.
- Нельзя ли поменьше иронической беспристрастности? И чуть больше сочувствия?
- To, что он говорит, на самом деле заслуживает внимания. Но это не значит, что он затащит тебя в камеру и начнет бить резиновой дубинкой. Почему Ричи был здесь?
- Откуда я знаю?
- Ты не приглашала, его? Не говорила: "Заходи, когда будешь по соседству"?
- Нет. Он знал, что ему не нужно приглашения. Но как он очутился здесь среди ночи?
Касс что-то жевала. Она была рождена, чтобы жевать. Чем быстрее двигались ее челюсти, тем лучше работала голова. Она считала это одним из своих пороков, но редко выходила из дома без жевательной резинки Чарльстон в сумочке.
- Не хочешь соленых орешков ила сухарик? - спросила я.
- Нет-нет, спасибо. Скажи, почему Ричи решил пробраться в твой дом тайком?
- Может, он хотел повидаться со мной?
- Среди ночи?
Слова горохом посыпались из меня:
- Послушай, если бы Ричи вдруг решил вернуться ко мне, он не стал бы украдкой подниматься по лестнице и незаметно залезать ко мне в постель. Он всегда был… волнующим, возбуждавшим… Я имею в виду, среди всех в Шорхэвене. Ты же знаешь, как он отличался от остальных мужчин. Девяносто процентов их - евнухи. Серые. Несексуальные.
- В таком случае, Теодор - бежевый.
Муж Касс был издателем консервативного журнала "Стандартс". Он был совсем не бесполым, хотя не подтверждал миф о сексуальном превосходстве черных мужчин.
- Ричи был не таким. Он…
Касс говорила мягко:
- На прошлой неделе, когда мы ужинали в этом новом японском ресторане, ты сказала, что, наконец, поняла, что Ричи больше не любит тебя, что он любит Джессику и собирается на ней жениться.
- Возможно, я ошибалась тогда, на прошлой неделе. Может, она уже надоела ему?
- Отчего?
- Ну, только не смейся.
- Хорошо. Я буду сдерживаться.
- Она не страстная женщина.
- Его адвокат разговаривал с твоим по телефону и сказал, что Ричи ищет примирения, потому что ему не хватает твоей страстности?
Касс знала, черт побери, что мой адвокат звонила мне днем раньше и сообщила, что Ричи так не терпится жениться на Джессике, что он сдается и принимает все наши условия.
- Это выглядит так, будто он пришел ограбить тебя, объясняя это своей любовью к тебе.
- Видимо, не так.
- Тогда - как? - поинтересовалась Касс.
Я пожала плечами.
- Рози, ты не можешь быть пассивной в такой момент, как сейчас. Подумай! Что ты говоришь?! Что… Кто этот скучный персонаж в романе Дороти Сейерс, который ты заставляла меня прочитать?
- Лорд Питер, и он совсем не скучный.
- Эти книги развивают сентиментальность. Хорошо. Как бы поступил лорд Питер?
- Он попытался бы выяснить, зачем Ричи приходил. Возможно, он захотел бы узнать, приходил ли Ричи с кем-нибудь. О! Касс! Может, он приходил с Джессикой?
- Зачем ему приходить сюда с Джессикой?
- Откуда я знаю?
- Может, у него возникло желание заняться с ней любовью на твоем кухонном столе? Посмеяться над тем, какие ты выбираешь салфетки?
- Я выбираю красивые, салфетки.
- Особенно те, вышитые, с фруктовым орнаментом. Ну-ну. Однако к делу: Ричи не приведет Джессику сюда. Ты знаешь это. И я знаю это. И полиция знает это.
Я закрыла лицо руками, помассировала лоб и пробормотала:
- Ричи не привел бы Джессику сюда. Может, она следила за ним?
Я посмотрела на Касс сквозь пальцы. Похоже, ее уже не интересовала ни эта версия и ни какая другая.
- Но, может, Ричи сказал Джессике, что он ошибся, что он все еще любит меня? Может, его гложет мысль о возможности потерять большую часть состояния? Так или иначе, он решил вернуться ко мне. Она выследила его - и убила!
- Зачем?
- Зачем?
- Эта женщина - по сути своей хладнокровна. Она зарабатывает в год…
- Полмиллиона баксов.
- Вот-вот. Она могла бы легко заработать столько же в любом другом месте, если не больше. Так? И зачем такой женщине, как Джессика, убивать мужчину только за то, что он решил вернуться к своей жене?
- Может, она спятила?
Я сказала это из ревности - я знала, что этого не может быть. Джессика могла восхищаться жизнелюбием Ричи, ее могло привлекать его богатство, его сексуальные способности. Но если он бросит ее… Я была абсолютно уверена, что Джессика не умрет от горя. Наверно, она расстроится, пару дней не будет есть, потеряет пару фунтов…
- Хорошо, хорошо. Может, она и не сошла с ума. Может, она была разъярена?
- Разъяренные люди не вонзают нож, моя дорогая. Разъяренные люди имеют своих поверенных для переговоров о разделе имущества на весьма благоприятных для них условиях.
Когда Касс ушла, чтобы переодеться для школы я стала ждать Гевински. Но его все не было. И так как ни один громила в полицейской форме не попытался удержать меня в библиотеке, я поднялась наверх, в свой кабинет.
Эта комната была очень уютной, хотя по площади она подходила для постановки "Аиды". Во времена короля Эдуарда такая комната, видимо, предназначалась для гардеробной хозяйки дома. Сейчас все, что осталось от прошлого, - старинный письменный стол, кресло и малиновая кушетка, более подходящая для утомленной проститутки, чем для приличной леди. Я прилегла. Меньше двенадцати часов назад я сидела за этим столом, попивая лимонный чай Зингер, и выставляя последние отметки за экзаменационные работы. Через боковое окно была видна невысокая каменная стена, отделявшая Галле Хэвен от Эмеральд-Пойнт, имения Тиллотсонов, узкая полоска леса между двумя поместьями, заканчивавшаяся тропинкой, которая вела к мысу, да величественные липы, скрывавшие корт Тиллотсонов. Их дом был довольно далеко от корта, поэтому единственное, что можно было разглядеть, это узкая полоса сине-серой шиферной крыши.
Вид за окном был приятным и спокойным. Вдруг что-то задвигалось внизу, у деревьев. Я вскочила с кушетки, как ужаленная: на краю леса, на ничейной земле между двумя поместьями, совсем рядом с дорогой, рядом с гигантской голубой елью стояли на коленях двое мужчин в оранжево-синих ветровках. Я не могла разобрать, что они там делают - помчалась через весь дом в комнату Бена, схватила его бинокль и быстро вернулась назад.
Оранжево-синие ветровки оказались форменной одеждой, продававшейся в специальном магазине округа Нассау. Я настроила бинокль. Чернокожий парень растянул белую ленту рулетки, видимо, над следами от автомобильных шин. Второй, похоже, давал указания первому, как замерять. Очень осторожно я открыла окно. Но ничего не услышала:
И не увидела. По крайней мере, ничего примечательного. Казалось, что парень с рулеткой просто тянул время. Лесная полоса не могла дать ключа к разгадке, поскольку почти все, кто играл в теннис со Стефани Тиллотсон или ее мужем Картером, парковали свои машины именно там - оттуда до корта было ближе, чем от дома. Как утверждает Стефани, которая по праву рождения знает все, владельцы имений на северном побережье убеждены, что если из дома слышен звук удара мяча о ракетку, корт находится слишком близко. Я еще раз настроила бинокль. То, что я сначала приняла за черный ящик кабельного телевидения, оказалось крылом автомобиля. Спортивного автомобиля. Я бросилась в ванную, чтобы лучше разглядеть его. Это оказалась машина: низкая, с аэродинамической коррекцией, черная, похожая на равнобедренный треугольник. Хотя я совершенно не разбираюсь в спортивных машинах, это, по-моему, был "ламборгини дьябло". Ричи признался однажды, что находится за пределами возможного. "Покупка такой машины морально не оправдана, - говорил он. - В высшей степени возмутительная цена - 239 тысяч долларов". Может, он все-таки решился?
Спускаясь по большой, отделанной мрамором лестнице, я услышала шарканье внизу. Я перегнулась через перила и увидела двух медицинских экспертов, вывозивших то, что раньше было моим мужем, завернутого так, чтобы поместить его в мешок для трупов. Человек в полицейской форме выскочил вперед, чтобы открыть дверь. В детективных фильмах подобные мешки всегда хорошо сшиты, тонкая молния издает скрипучий, усиленный звуковым сопровождением шум. Но так в Голливуде. А здесь Лонг-Айленд. С моего места не было видно никаких молний. Похоже, полицейское управление округа Нассау пользовалось огромными безо всяких молний мешками. Ричи был бы возмущен. Столь жалкий уход такого респектабельного мужчины! Полицейский продолжал наблюдать, как команда медицинских экспертов укладывала труп в машину скорой помощи. Я вытянула шею. Задние дверцы машины были открыты, готовые принять тело.
Я прищурилась. Что-то знакомое… чуть в стороне от желтой ленты, огораживавшей место преступления. Солнечные зеркальные очки, обтянутые черными брюками ноги, черная куртка и черная мотоциклетная шапочка. Маделейн Берковиц. Она сказала Касс, что собирается домой, но осталась и наблюдала за последними мгновениями пребывания Ричи Мейерса в Галле Хэвен. Она вздрогнула, услышав хлопок дверей скорой помощи, повернулась и быстро пошла по аллее, разбрасывая ногами гравий.
Зазвонил телефон.
- Привет, - услышала я.
Конечно, это Алекс. Он никогда не скажет: "Здравствуй, мама" или "Ты оставила срочное сообщение. Я волнуюсь. Скажи скорей, что случилось?".
- Алекс? - спросила я, хотя сомнений не было - его голос, глубокий баритон с легкой хрипотцой. Голос великого певца рок-н-ролла. Если он когда-нибудь станет знаменитым, то поклонники, включив радио и услышав только одну ноту, скажут; "Алекс Мейерс".
- Что "лучилось?
- Где ты, черт побери, был? Уже восемь утра. Тишина.
- Алекс, послушай, случилось нечто ужасное.
- Что?
- Не что, а с кем. С твоим отцом.
- И что? - поинтересовался Алекс с таким равнодушием, как посетитель второразрядного ресторана интересуется набором дежурных блюд: сердечный приступ, автомобильная авария, дорожное происшествие.
Отношения между Алексом и Ричи были довольно натянутыми еще со школы. Однажды полиция привезла. Алекса домой в три утра омерзительно пьяным. Ричи накричал на него. Алекс ответил тем, что забрал свое постельное белье, игрушки, свитера, спасательную лестницу из-под кровати и стал проводить свое свободное время с Денни Ризом, бас-гитаристом, баловавшимся наркотиками, и другими ребятами из его ансамбля. Мы узнали о его выходке утром, после сильного ночного ливня, когда наша экономка показала грязные следы на его подоконнике. Тогда Ричи установил датчики на окнах Алекса - теперь при открывании их раздавался душераздирающий сигнал тревоги. Алекс ответил тем, что изобрел магнитное устройство, способное обмануть датчики.
Было удивительно, что он не только окончил школу, но и был принят в Массачусетский университет на три испытательных срока. Алекс считал, что третий срок - величайшая несправедливость. Чтобы находиться среди студентов, он оставил Амхерст и снял комнату недалеко от Кембриджа. Затем он отправил старосте студентов записку, что берет отпуск, и позвонил отцу, заявив, что намерен посвятить все свое время музыке. Ричи выразил свое отношение к этому сообщению тем, что аннулировал карточку Американ Экспресс, которой пользовался Алекс. В ответ Алекс украл или, как он говорил, "одолжил" пластиковую карточку Ричи и записал на его счет стоимость нового усилителя и обед в бостонском ресторане с двухсотпятидесятидолларовой бутылкой "Шато Маржо", хотя с детства предпочитал спиртному прохладительные напитки, типа Строберри Спиттл. Ричи отправил ему официальное письмо с ультиматумом: если Алекс не остепенится, он порвет с ним, не оставив ему ни цента.
Я рассказала Алексу, что случилось с отцом. Ни "Боже!", ни даже вздоха.
- Хочу, чтобы ты приехал домой как можно скорее, - сказала я.
Молчание.
- Алекс, я хочу, чтобы ты приехал домой сегодня.
Никакого ответа.
- Ты понял?
- Да-а.
- Перевести тебе деньги, чтобы ты приехал?
- Нет.
- У тебя хватит денег на билет в оба конца?
- Да. Но сначала мне надо вернуться в Бостон.
- А где же ты сейчас?
- Где? В Нью-Гемпшире.
- Там у тебя дела?
Молчание.
- Приезжай домой, по возможности… - я не докончила фразу.
Алекс положил трубку.
К кому я могла обратиться? Все лето я читала разные справочники, как пережить развод. Во всех звучала одна и та же здравая мысль: вы должны твердо стоять на ногах. Но с тех пор, как мне исполнилось двадцать два, я не знала, что это такое. Ричи всегда заботился обо мне: общественная жизнь, семейная жизнь, интимная жизнь, финансовое благополучие. Он был единственным, кому я раз в году сообщала, что с моей маммограммой все в порядке.