- Петя, о чем же вы плачете? - с испугом спросила Любочка.
- Опять искать! - повторял, всхлипывая и сморкаясь, Петя. - Опять искать! Mon Dieu!..[8]Зиночка, сощурившись и пожимая плечом, совсем как мамина знакомая дама, рассуждала с Колей о том, что в прятки играть в саду вовсе неловко, и предлагала свои любимые фанты.
- Посмотрите, ваш Петя плачет, - позвала ее Лида.
Услыхала, испугалась и подбежала толстая няня:
- Батюшки, красавчик мой! Кто вас обидел?
- Петя, что с тобой? - недовольно допрашивала Зиночка. - В саду, того и гляди, пройдет кто-нибудь! Перестань сейчас, как не стыдно! добавила она строго.
Петя никому не отвечал, утирал слезы, всхлипывал и повторял: "Опять искать! Mon Dieu!"
- Ну, послушайте, Петя, ну о чем же вы плачете? - говорил, успокаивая его, Коля. - Ведь Лида не знала. Лида поможет вам теперь спрятаться, а я буду искать вместо вас. Хорошо? - предлагал Коля.
- Я не хочу играть, я домой хочу, - проговорил Петя сквозь слезы.
- Право, я ведь не нарочно, - извинялась Лида.
- Ничего, он всегда такой, он у нас все плачет, - заявила Зиночка, пожимая плечом. - Мы пойдем домой, Петя, - обратилась она к брату, - но ты прежде перестанешь плакать и вытрешь глаза. А то они у тебя будут красные, и мне будет совестно идти с тобой. Раскланяйся хорошенько со всеми, и пойдем.
Петя, все еще всхлипывая и утираясь, обошел поочередно детей. Зиночка любезно протянула всем ручку в перчатке.
- До свидания. Вы ведь каждый день гуляете в парке?
- Да, да, - отвечали дети.
- Ну и мы тоже, - значит, увидимся. Тогда я покажу вам новую игру, меня гувернантка наша выучила. Даже большие гости играли в нее в прошлое воскресенье. А в прятки большие гости не играют никогда.
Зиночка еще раз кивнула головой и пошла по дорожке об руку с братом, а толстая няня, расцеловавшись с Аксюшей, заковыляла уточкой позади.
Папа вернулся из города так рано, обедать подали так скоро, а до обеда о стольких вещах нужно было потолковать, рассудить, что Лиде совсем не осталось времени заглянуть в перевод или присесть за фортепиано, за гаммы. Ну ничего, она еще, верно, после обеда успеет. А то, может быть, тетя и не спросит совсем. Уроки ведь старые. Может быть, ей сегодня во всем выйдет счастливый день.
За обедом Лиде непременно хотелось заговорить при тете про новых знакомых, рассказать ей про "милых детей". Лида знала, что, стоит только кого-нибудь побранить, тетя сейчас же непременно заметит.
- Какой он глупый! Правда, Коля? - спросила Лида за супом.
Коля занялся вкусной косточкой; он доставал вилкой мозг и не слыхал вопроса.
- Правда, он глупый, Коля? - повторила Лида.
- Кого это ты все бранишь, Лидочка? - отозвалась с другого конца стола тетя.
- Я не браню, тетя, а правда он такой, право!.. - затараторила Лида, захлебываясь супом и давясь словами. - Знаете, тот мальчик с девочкой, тетя, которые еще вам так понравились… Он такой толстый, смешной, этот мальчик, глупый, и притом плакса ужасный. А девочка будто большая, а сама маленькая-маленькая, меньше меня, я думаю.
- Что такое? Ничего не понимаю, - с удивлением сказала тетя. - Разве можно кушать и говорить вместе? Съешь прежде свой суп!
Коля управился с косточкой и подробно рассказал тете, как они встретились, познакомились и играли с детьми.
- Зиночка мне понравилась, умница, должно быть. А Петя бледный такой. Может быть, он больной, - заключил Коля.
Лида открыла было рот возражать, но тетя перебила ее.
- Все может быть, и все это прекрасно, - сказала она, - но я очень недовольна тем, что вы знакомитесь без меня. Хорошо, что на этот раз так случилось, дети попались, по-видимому, хорошие; но ведь мало ли кто может встретиться. Я положительно запрещаю вам заводить всякие новые знакомства без моего ведома. Необходимо, чтоб я прежде сама взглянула, не иначе. Надобности никакой нет, вас самих четверо, а от дурного знакомства бывает немало вреда.
Таким нравоучением закончился обед.
После обеда все собрались на прогулку. Вечер теплый, чудесный. Матрена снаряжает поздоровевшего Жени. Люба приготовила обруч, Коля - серсо: они будут играть в парке. Тетя растягивает машинкой коричневые новые перчатки и осторожно, пальчик за пальчиком, засовывает в них руку.
"Что это? И папа идет!.."
Лида совсем разогорчилась. Лидин счастливый день стал разом портиться. Она не успела приготовить французского перевода, не выучила урока музыки. Ее не берут гулять, а оставляют дома учиться. Вот они уходят. Лида расслышала, как зашлепали Матренины башмаки без каблуков, как хлопнула за нею балконная дверь. Они совсем ушли, совсем!..
"Какое это несчастье! Папа все не ходил, не ходил гулять, а вот теперь, как нарочно, пошел именно тогда, когда ей нельзя. Может быть, он там будет что-нибудь рассказывать им, и она не узнает".
- Прощай, Лидуся! - прозвучал под окном ласковый голос Любы.
- Прощай, Лида! Смотри же, исправляйся, не теряй времени, - послышался ровный голос тети, и вся она, в черной кофточке, в новых коричневых перчатках, показалась у раскрытого окна.
Лиде стало еще обиднее. Не то чтоб ей так уж обидно было наказание, - нет, она, пожалуй, знала, что заслужила его, - она много раз уже плохо приготовляла уроки. Но почему это случилось с ней именно сегодня, когда весь день у нее был такой счастливый, когда ей было так весело с самого утра? И еще Лиде всегда не нравилось то, как тетя ее наказывала. Хоть бы она сама посердилась, погорячилась когда-нибудь хоть немножко. Лучше бы побранила ее! А то нет! Как будто ей все равно. Все такая же спокойная, важная. Вот и теперь спокойно сказала: "Прощай, Лида!" - спокойно прошла в своих новых коричневых перчатках. Точно ей ничего, будто ничего не случилось. А вот она, Лида, сидит тут одна. Они там гуляют, а она сидит…
Няня совсем не такая. Няня и сердится, и бранит, а Лида все слушает. А как только няня кончит, не совсем еще кончит, а так, тихонечко бурчит еще себе что-то под нос, Лида на цыпочках подкрадывается, схватывает ее сзади обеими руками за шею и начинает тормошить, теребить, целовать в шею, в душку, в платочек на голове, в оба уха. Няня мотает головой, ворчит, гонит ее от себя, но Лида крепко держится, и все целует. Няня поднимется было с кресла - Лида повиснет у нее на спине, болтает ногами, и няня, позабыв обиду, с чулком в руках, носит ее за спиной по комнате, в шутку предлагая: "Не нужно ли кому горлачиков, горлачей хороших?"
"Милая, милая няня! Что это они не пишут? Всего два письма получили с дороги. Маме нездоровится, няня не умеет писать, а отчего же Мила не пишет? Ведь все говорят, что Мила не ленивая, а что это она, Лида, - ленивая. Нет, она больше не будет ленивая. Она сейчас возьмет свою зеленую французскую книжку и будет учиться. В комнате душно, не пойти ли в сад? Тетя, верно, позволила бы". Лиде кажется, что перевод ее пойдет лучше на любимой лавочке, возле забора, в акациях.
"Эта маленькая девочка добра, но этот мальчик не столь добр".
"Cette petite fille est bonne, mais ce petit garcon…"
"Девочка добрая, а мальчик не добрый, ну что же из того? Ну кому это нужно, кому интересно? Какая глупость! Хоть бы их никогда и не было со всей их добротой!"
Аксюша сказывала, будто вчера новые соседи приехали, наняли дачу рядом. Дача стояла такая пустая, такая сонная, будто спала, зажмурив свои глаза, закрыв наглухо ставнями окна. И сад тоже дремал, втихомолку зарастая травою по всем дорожкам. Любопытно было бы посмотреть, какие они теперь стали, когда хозяева приехали. Проснулись ли дача и сад? Какие-нибудь пять минут не много времени отнимут у перевода, а потом, после, нельзя будет поглядеть, тетя не любит, когда дети торчат у забора.
Дача проснулась, раскрыла веки - тяжелые ставни, и кто-то усердно протирал ей тусклые, заспанные глаза. На подоконнике стояла женщина с подобранной юбкой и мыльной мочалкой отмывала оконные стекла. Другие, вымытые уже, ярко блестели, и вечернее солнышко зайчиком играло в них. Кроме женщины с подобранной юбкой, в доме никого не было видно, и все казалось тихо по-прежнему. В саду тоже…
Лида встала на цыпочки на нижнюю перекладину решетки, просунула голову между двух палок и стала внимательно смотреть в сад.
В саду, на скамье у дорожки, повернувшись к Лиде спиной, сидел мальчик. Жиденькие ветки акации слегка закрывали его, однако Лида свободно могла разглядеть красную, как ягодка, рубашку, темную кудрявую голову над загорелой шеей и две большие ноги в сапогах на толстой подошве. Лица не было видно. Темная кудрявая голова то и дело подымалась и снова наклонялась к коленкам. Лида никак не могла разглядеть, что у него было на коленях: корзина - не корзина, какой-то ящик. Подле на лавке стояла аптечная склянка, две коробочки, лежал мокрый сачок и розовая легкая сетка на длинной палке.
Мальчик поднял вдруг ящик и вместе с ящиком опустился на колени в траву. Сквозь акацию Лида разглядела смуглые щеки и темные быстрые глаза. Мальчик выдвинул крышку деревянного ящика: он оказался совсем пустой, и только на дне для чего-то наклеены были небольшие кусочки нарезанной пробки.
"Что это он думал делать?"
Он открыл маленькую коробку, вынул из нее булавку, совсем особенную булавку, - очень тоненькую и очень длинную, с крохотной круглой головкой. Потом подвинул к себе мокрый сачок, осторожно заглянул в него, запустил руку и вытащил какое-то черное мохнатое создание с целым десятком лапок и усиков, с узеньким длинным хвостом. Некрасивая букашка обвилась вокруг пальца.
Лида никак не могла понять, для чего нужно ловить и брать в руки такую гадость.
Но мальчик и не поморщился. Он взял приготовленную тоненькую булавку, проткнул как раз посередине мохнатое, усатое тельце и приколол букашку на пробочку на дне ящика.
"Так вот оно что!" Лида слыхала когда-то, что для чего-то ловят и сберегают разных козявок; ей не случалось видеть, как это делается. Она совсем высунулась между палками и не спускала глаз с мальчика.
Он снова запустил руку в сачок, и через минуту большой жук с толстым брюшком, с блестящей коричневой спинкой очутился на булавке на дне ящика. Мальчик открыл картонку, достал из нее крошечную божью коровку и другого жучка, поменьше, зеленого, как листик, как изумрудный камешек в серьгах у мамы.
"Бедные!.."
Мохнатая букашка изгибалась, извивалась вокруг булавки некрасивым узеньким тельцем; толстый коричневый жук отчаянно дрыгал задними пушистыми ножками; зеленый жучок трепетал нарядными крылышками и показывал под ними другие, тоже нарядные, нежные и прозрачные; божья коровка сидела как красная пуговка и только жалобно поводила усиками на крохотной черной головке.
"Бедные! Ведь если бы они умели плакать, они бы заплакали. Они бы, пожалуй, закричали, они бы застонали от боли. Конечно бы закричали. Еще бы! Когда палец уколешь - и то больно. Каково же, если насквозь проткнут да посадят еще на булавку! Попробовал бы он сам, этот злой черный мальчик… За что он их мучает?! Злой!"
Смуглый мальчик нимало не подозревал Лидиного негодования и спокойно продолжал свое дело. Кончив с сачком и коробочкой, он приступил к сетке.
Лида вспомнила, что такие сетки продавались в магазине для ловли бабочек. "Неужели же он и бабочку приколет булавкой?.. Нет, это уж было бы слишком!"
Мальчик долго не вынимал руки из сетки, и Лида видела, как что-то трепетало, билось в розовой сетке. Он ловко выдернул руку - в ней была светлая огромная бабочка: черный кантик шел вокруг желтых золотистых крылышек, нежный пушок покрывал брюшко и спинку, два изогнутых усика покачивались на блестящей головке.
"Неужели он не пожалеет и ее?"
Мальчик с минуту смотрел на красавицу бабочку, легонько дул в помятые узорные крылышки.
Лида с беспокойством ждала, что будет дальше.
Он наклонился к коробке с булавками.
"Ах он злой, злой, злой мальчик! Никого-то ему не жалко! Как ему не стыдно!.."
- Послушайте, как вам не стыдно! - закричала вдруг, сама не помня как, Лида…
Мальчик опустил руку, поднял голову и посмотрел кругом.
Лиде вдруг сделалось ужасно стыдно. Она совсем не думала сказать этого, она сама не знала, как это так вышло. Ей захотелось поскорей спрятаться, убежать, но не тут-то было. Решетка крепко держала ее; голова и плечо завязли между двух палок, и она не могла высвободить их никаким образом. Мальчик повернул голову к изгороди и увидал ее.
- Вы, кажется, что-то сказали мне? - спросил он, с удивлением глядя на нее сквозь акацию.
Лида совсем переконфузилась и молчала.
"Ну что же делать! Теперь уж нечего делать! Теперь уж все равно!" решила она про себя и подняла глаза.
- Я хотела вам сказать: зачем вы мучаете бедную бабочку?
Мальчик встал; не выпуская бабочки из рук, он раздвинул акации, подошел к забору прямо к Лиде, хотел было что-то ответить, но ничего не ответил и вдруг громко расхохотался.
- Какая же вы потешная маленькая девочка!
Лида сконфузилась, обиделась и оглядела себя.
Смуглый злой мальчик не переставал смеяться.
"Чему? Что он нашел смешного?.." То, что Лида никак не могла вытащить головы и плеча из решетки и что ей пришлось крепко уцепиться обеими руками за верхнюю перекладину, чтобы совсем не упасть, не повалиться вперед? Или что у нее свалилась на спину шляпа и косы, кажется, совсем расплелись, перепутались, все в паутине и листьях? Платье тоже как-то неловко поднялось, попало в решетку…
Он все улыбался.
Лида крепко дернула плечом, разом высвободилась из западни и даже не поморщилась от боли в ссаженном локте.
- Совсем нечему смеяться! - строго и обиженно заговорила она. - Вам смешно, а вот бедной бабочке так, я думаю, ни крошечки не смешно. Зачем вы ее мучаете? За что?
- Я ее на булавку хочу посадить, - ответил мальчик. - У меня их там много сидит, поглядите-ка.
Он протянул руку за ящиком и поднес его Лиде к забору.
- Я уже видела. Я смотрела, когда вы их насаживали. Бедные! Вон как шевелятся! Что же вы будете потом делать с ними, когда они умрут?
- Буду учиться.
- Учиться?! - с удивлением повторила Лида.
- Да. У меня есть такая книга, "Естественной историей" называется, - веселым, ласковым голосом объяснял мальчик. - В ней говорится про разных зверей, про всяких, какие только бывают на свете, и про этих тоже написано. Я буду читать в книге, а сам стану рассматривать их, какие они на самом деле. Этак гораздо лучше запомнить все, да и учиться веселей, занимательней.
- Да зачем же про букашек учиться? Нас этому тетя не учит. Всякий сам знает…
- А вот и не знаете, - перебил ее мальчик. - Ну, как этого жука зовут, большого того, темного?
- Не знаю.
- Это плавунец - водяной жук; он в воде живет и плавает отлично, оттого так и назван. Глядите, видите у него на задних ножках, будто шерстка, маленькие перышки выросли? Ими он разгребает воду. А вот это бронзовка - красивый зеленый жучок; его вы, верно, в цветниках видели, - он все на цветах, на розах живет. Бабочку зовут мотылек-махаон…
- А вас как зовут? - перебила его Лида.
- Лёвой, - улыбаясь, сказал мальчик.
- А у вас есть сестра?
- Нет.
- А брат?
- Тоже нет.
- А папа есть?
- И папы тоже нет.
- И папы нет?! Так кто же у вас есть?
- Мама есть.
Лида с минуту помолчала.
- А меня Лидой зовут, - объявила она. - У меня есть сестры и два брата, и папа с мамой есть. Только теперь мама уехала за границу лечиться и с нами тетя живет.
- Какой у вас сад славный, - сказал Лева, подошел ближе к забору, схватился за перекладину и совсем забыл свою бабочку. Бабочка шевельнулась в ослабленных пальцах, взмахнула светлыми крылышками и перелетела через забор на сирень, на высокую липу.
- Улетела! Ловите! Ах какая досада!
- Ни за что, ни за что! - закричала и запрыгала Лида. - Вот вам! Не хотели ее отпустить, так она сама улетела. Я очень рада!.. Вот вам-с!
Лида радостно завизжала и даже присела к земле от восторга.
- Какая вы смешная девочка, Лида! - сказал Лева, и ему вдруг сделалось совсем не досадно, а тоже весело и смешно. - Вы, верно, веселая, да? Я тоже веселый. А знаете, вы напрасно обрадовались за бабочку, - заметил он. - Она не далеко улетит и теперь все равно жить уж больше не будет.
- Отчего?
- Оттого, что я все-таки помял ее, стер пыльцу с крылышек, - толковал Лева. - У них ведь, у бабочек, крылья цветною пылью покрыты; они очень нежные, и если хоть немного помять их, то бабочка умирает.
Лева уперся ладонями в перекладину, прыгнул и уселся верхом на заборе.
- Какой вы большой! - глядя на него снизу, заметила Лида.
- Еще бы!.. Я - гимназист.
- Гим-на-зи-ист! - протянула Лида и уставилась еще пристальней, будто надеялась разглядеть что-то особенное в гимназисте.
- Я уже целый год был в гимназии. Как я умею в лапту играть важно!
- А откуда вы все про бабочек знаете? - спросила Лида.
- В своей книге прочел. У меня много книг. Мне мама подарила чудесную книгу.
- С картинками?
- Да, с картинками.
- Ах, покажите мне! Она у вас здесь? Покажите, пожалуйста!
- Хорошо, - согласился Лева. - Сейчас принесу. А то вот что, - прибавил он, - пойдемте-ка лучше к нам. Я вам все покажу, все свои книги и картинки и ящик для аквариума покажу. Я хочу себе здесь на даче аквариум сделать. Пойдемте!
Лева протянул руку. Лида рванулась вперед, но вдруг опомнилась и тотчас же отступила.
- Я вам Жука покажу, не букашку-жука, а большого Жука. У меня собака такая есть, Жуком называется. Он такой черный, лохматый, вот сами увидите.
Лида печально потрясла головой:
- Я бы пошла, только мне нельзя. Мне никак нельзя.
- Отчего нельзя?
- Никак нельзя: тетя не позволит, рассердится. Ведь мы с вами незнакомы. Это, пожалуй, и папа бы не позволил.
- Ну так я к вам приду. Подождите, сейчас принесу только книгу.
Лева прыгнул с забора, побежал было и очень удивился, когда Лида сказала, что и этого тоже никак нельзя.
- Да можно же! Мне мама везде позволила бывать, везде, где я захочу.
Лида подошла ближе к забору и тихим голосом, с печальным видом рассказала про решение тети за обедом.
Как же быть! Переговариваться через забор совсем неудобно. Леве вдруг непременно захотелось показать ей свои картинки, почитать, погулять вместе с этой маленькой, смешной, похожей на мальчика девочкой.
- Это очень жаль! А я бы вам Жука показал. Как же быть, Лида? Разве вы… Хотите, будемте на "ты"? - совершенно неожиданно, перебив самого себя, предложил Лева.
- На "ты"? Хорошо, - согласилась Лида. - Я тоже больше люблю говорить на "ты". Я всем говорю "ты" - и папе, и маме. Только тете не говорю, потому что тетя…
- Лида! Лида! - послышалось вдруг с балкона.