Через несколько дней я записался на вступительные курсы юридического факультета. Я их окончил и в январе, к своему собственному удивлению, получил высокие оценки. Шестьсот девяносто пять баллов - вот какие высокие. Это дало мне возможность выбирать из трех лучших юридических школ в стране: в Нью-Йорке, Беркли и Вирджинии. Я был в восторге. После всех отказов, которые я получил от самых ничтожных газетенок страны, я снова почувствовал себя победителем, как и должен чувствовать себя человек моего класса. И я убедил себя, что поступил правильно. Особенно по той причине, что впервые в жизни я сделал своего отца счастливым. Настолько счастливым, что, когда я сообщил ему, что собираюсь поступить в школу в Нью-Йорке этой осенью, он прислал мне чек на пять тысяч долларов вместе с запиской в две строки:
Я тобой горжусь.
Развлекись перед трудной работой.
Я обналичил чек, уволился с работы в магазине и отправился путешествовать. Я мотался по северо-западному побережью Тихого океана в разбитой "тойоте", рядом на сиденье лежала камера, а во рту постоянно косячок. Пленочный магнитофон орал песни "Литл Фит". В конце этого ленивого путешествия я приехал в Нью-Йорк, продал машину, положил камеру на полку и начал изучать право. В тот год, когда я сдал экзамены в адвокатуру и устроился в солидной фирме на Уолл-Стрит, умер отец. Обширный инфаркт после обильного ленча в клубе "Индия". Врач, который был вызван, позднее рассказал мне, что он свалился, когда брал пальто у гардеробщицы. Он умер, еще не достигнув пола.
Деньги - это свобода, Бен. Разумеется, папа. Пока ты не сдался. И каждое утро не повторяешь, как молитву: Риверсайд, затем Кос Коб, потом Гринвич, затем Порт-Честер, Рай, Харрисон, Мамаронек, Ларчмонт, Нью-Рошелл, Пелем, Маунт Вернон…
125-я улица. Улица один два пять. Следующая остановка - Центральный вокзал.
Голос кондуктора разбудил меня. Я проспал всю поездку. Несколько минут, пока не очнулся, я не был уверен, где нахожусь. И каким образом оказался в этой электричке. В окружении костюмов. Сам тоже в костюме. Не может быть, чтобы это было правильно. Наверное, я совершил большую ошибку. Я неправильный человек на неправильном поезде.
Глава третья
На моем письменном столе лежали девять таблеток. Одна капсула в 150 мг - "зантаг", от повышенной кислотности. Две корейские таблетки для повышения естественной энергии, две пятимиллиграммовые таблетки "декседрина" для повышения энергии. Огромная пятимиллиграммовая доза "валиума" от стресса. И три таблетки бета-каротина для детоксикации организма.
- Этот бета-каротин мне всегда с утра здорово помогает, - говорит Эстелл, обозревая мои фармацевтические запасы.
- Помогает быть чистым и ясным, - улыбаюсь я.
- Вы хотите сказать, как диетическая кола после двух больших гамбургеров и кучи жареной картошки?
- Тебе мой "маалокс" не попадался?
Она достала бутылку из офисного холодильника и протянула мне:
- На месте вашего желудка я бы потребовала решительных действий.
- Он уже так и поступил, - сказал я, сгреб со стола таблетки, высыпал их в рот и запил "маалоксом".
- Теперь, полагаю, вы желаете получить утренний кофе? - спросила она.
- Только на этот раз с кофеином, Эстелл.
- Кофеин поверх всех этих таблеток? Это перебор…
- Я справлюсь…
- У нас здесь все беспокоятся за вас, мистер Брэдфорд. Все видят, каким усталым вы выглядите…
- Намек на усталость не такая уж плохая вещь. Люди могут решить, что ты много работаешь. Но кофе без кофеина, Эстелл… это уже издевательство над собой.
Эстелл поджала губы:
- Вы бы без меня пропали.
- Я знаю.
- Молоко и один кусочек сахара?
- Пожалуйста. И заодно файл Берковича.
- Он уже на вашем столе. Вам стоит взглянуть на пятую статью, подраздел А в завещании. Там есть нарушение правила вечных распоряжений, потому что траст не заканчивался.
- Не заканчивался со смертью жены бенефициария? - спросил я.
- Ну, в соответствии с постановлением суда по делам о наследстве и опеке штата Нью-Йорк относительно способности тех, кому за восемьдесят, иметь детей, траст не должен был заканчиваться - так что нарушение имеет место.
Я взглянул на Эстелл и улыбнулся.
- Точно замечено, - сказал я.
- Это моя работа.
- Это ты на самом деле должна была бы сидеть за этим столом.
- Не хочу пить "маалокс" на завтрак, - заявила она. - Цурис мне без надобности. - Она открыла дверь в свой офис. - Что-нибудь еще, мистер Брэдфорд?
- Пожалуйста, дозвонись до моей жены.
Она быстро взглянула на часы. Я догадывался, о чем она думает и что скажет своим товаркам за чашкой кофе во время ленча: Звонит жене через пятнадцать минут после появления в офисе… и, ой, гевалт, если вы обратите внимание, как бедняга выглядит… Нет, говорю же, цурис… А где цурис - там и слезы.
Но Эстелл, будучи опытной секретаршей, ничего не сказала, кроме:
- Я дам вам знать, как только мне удастся с ней связаться.
Эстелл. Сорок семь лет, разведена, имеет умственно отсталого сына-подростка, вынослива, как лошадь. Голос напоминает иерихонскую трубу. Если бы она работала в более сексуальном подразделении нашей фирмы, ее бы давно уволили из-за ее объемистых форм, гласных, напоминающих туманный горн, и манеры одеваться на распродажах, что так не вязалось с треклятым динамизмом слияний и поглощений и гражданского судопроизводства. Но когда она устраивалась на работу двадцать пять лет назад, ей повезло попасть в определенно несексуальный мир доверительного управления и недвижимости. И теперь она, по совести говоря, должна была бы руководить отделом, потому что никто в "Лоренс, Камерон и Томас" не чувствовал себя увереннее в лабиринтах запутанных законов о наследовании. Ее мозг напоминал микрочип: она была способна в любой момент вспомнить даже самую незначительную информацию, которая когда-то удостоилась ее внимания. Спроси те ее о самой хитрой лазейке в постановлении о попечительстве, и она процитирует вам решение апелляционного суда в Гленс-Фолс, Нью-Йорк, одиннадцатилетней давности, которое полностью меняет суть закона. Спросите ее о проблеме распределения наследственного имущества, которая возникла у вас с душеприказчиком, и она сразу же вспомнит сходное дело 1972 года. И она, вероятно, является самым непревзойденным мировым экспертом во всем, что касается правила вечных распоряжений - закона, который утверждает, что траст не может длиться дольше жизни завещателя плюс двадцать пять лет. Смысл этот закон имеет только для юриста, занимающегося доверительным управлением и наследством.
Доверительное управление и наследство. Мы те самые люди, которые напоминают вам, что, увы, с собой вы ничего забрать не сможете. Так что, помогая привыкнуть к мысли, что вы рано или поздно неизбежно умрете, мы даем советы, как лучше распределить ваше временное имущество. Более того, мы можем увеличить ваше богатство посредством создания разнообразных трастов, подсказав, как остроумно избегать гигантских налогов. Если потребуется, мы сможем предложить для ваших капиталов разнообразные налоговые убежища. Мы способны придумать такой строго управляемый траст, что ваш непутевый наследник не будет иметь возможности пустить деньги на распыл. Мы легко можем лишить такого сына любой доли в вашем наследстве, ссылаясь на целый ряд обстоятельств - обязательные для исполнения статьи в вашем завещании, которые могут запретить его матери/вашей вдове тратить деньги на блудного сына. И, разумеется, мы гарантируем, что ваша последняя воля будет неоспоримой и ваши наследники никогда не столкнутся с этим ужасным правилом вечных распоряжений.
Естественно, фирма "Лоуренс, Камерон и Томас" не станет вас представлять, если вы стоите менее двух миллионов. У нас маленький отдел. Мы занимаемся только доверительным управлением и наследством. Один полноправный партнер (Джек Майл), один младший партнер (к вашим услугам), три помощника, пять секретарш. И поскольку наш отдел занят хоть и прибыльным, но определенно скучным сегментом права, нас засунули в самый угол корпоративного штаба и у нас всего лишь один угловой офис.
Офисы нашей фирмы расположены на восемнадцатом и девятнадцатом этажах дома номер 120 по Бродвею, в Нижнем Манхэттене. Это одно из свидетельств развивающегося капитализма бурных двадцатых - небоскреб, напоминающий электроорган. Существует легенда, что в страшном 1929-м добрая дюжина брокеров попрыгали из окон. Те, кому повезло иметь офис с юго-западной стороны здания, могли в последний момент перед полетом насладиться великолепным видом Нижнего Манхэттена. Привет, Господи, прощай, Мамона. Шлеп.
Даже сегодня работники моей фирмы придают большое значение возможности иметь угловой офис. Только полноправные компаньоны пользуются такой привилегией. Но поскольку угловых офисов восемь, многие из наших старших юристов продолжают беспокоиться насчет того, когда же наконец они получат офис с двухсторонним видом из окон, которого они заслуживают. Точно так же помощники, работающие на восемнадцатом этаже, с нетерпением ждут, когда их сделают партнерами и переведут работать на девятнадцатый. А временные работники жаждут быть поскорее переведенными в постоянные. Клерки волнуются из-за медленного профессионального роста (в следствие отсутствия у них законченного юридического образования). А секретарши недовольны получаемой зарплатой.
В фирме "Лоуренс, Камерон и Томас" полно суеты. Но для большинства из нас там и денег навалом. Лично я предпочитаю не суетиться насчет расположения моего офиса (девятнадцатый этаж восточная сторона здания, прекрасный вид на Бруклинский мост, собственная ванная комната, и непосредственно рядом с угловым офисом Джека Майла). И уж точно не возражаю я против примерно 315 000 долларов в год (в зависимости от участия в прибылях и премий), которые делают меня законным жильцом рая богатых налогоплательщиков. У моей работы есть и потрясающие льготы: бесплатное медицинское обслуживание; бесплатное членство в Спортивном клубе Нью-Йорка возможность бесплатно пользоваться квартирой фирмы в Бэттери Парк-Сити; беспроцентные автокредиты; бесплатное пользование лимузином компании в радиусе пятидесяти миль от офиса в ночное время (Нью-Кройдон как раз сюда попадает); обеды за счет компании в ресторане "Четыре времени года" и так далее и тому подобное.
Если честно, у меня нет никакого резона быть недовольным своей компанией. Если забыть о работе. По этому поводу я постоянно раздражаюсь. Потому что она вгоняет меня в тоску. Надоедает до невозможности.
Разумеется, когда я начинал работать в фирме в сентябре 1983 года, я знал, что это благодатное место. Ведь случилось это в восьмидесятые, годы большого бума, когда каждый паренек с мозгами, окончивший юридическую школу, жаждал попасть на Уолл-Стрит, в фирму типа "Лоуренс, Камерон и Томас", потому что корпоративную Америку одолели мусорные облигации и страсть к слияниям. Так что Уолл-Стрит была самое то. Я подумывал, не присоединиться ли мне к какой-нибудь политически правильной фирме и провести первые пару лет в качестве юриста, защищающего нелегальных иммигрантов из Сальвадора. Но отец убедил меня, что стоит предпочесть крупную нью-йоркскую компанию.
"Даже если ты потом решишь стать Махатмой Ганди, - сказал он, - лет пять в приличной компании обеспечат тебе хорошую репутацию. Это будет означать, что ты не просто радетель за человеческие права, который не имеет представления о настоящем положении дел".
И я снова мысленно подготовил основной план. Я проработаю максимум пять лет в большой фирме, жить буду экономно, усердно копить деньги, а затем, когда мне еще будет чуть больше тридцати, переключусь на более живую отрасль юриспруденции. Я представлял себя борцом за земельные права индейцев или страстным защитником жертв наркотиков, родившихся с восьмью пальцами на одной руке. И, разумеется, имея все эти деньги, накопленные во время каторги на Уолл-Стрит, я смогу уделять значительную часть своего времени фотографии. Черт, в Америке навалом писателей-адвокатов. Почему бы мне не стать знаменитым адвокатом-фотографом?
Итак, я обратился в несколько крупных фирм на Уолл-Стрит. Уверен, что тот факт, что президент компании, Лоуренс, оказался выпускником Йельского университета и знакомым моего отца, очень помог мне получить это место.
Как и все помощники-новички, я провел первый год, перемещаясь из отдела в отдел, что давало компаньонам возможность оценить новый талант и решить, в какой сфере его лучше использовать. В этой компании не было отдела, который бы занимался уголовными делами, равно как и сектора pro bоno, где компаньоны успокаивают свою совесть, занимаясь бесплатно делами, по которым грозит вышка. Фирма была беззастенчиво корыстна. И в разгар правления Рейгана каждый начинающий помощник из кожи вон лез, дабы произвести впечатление на самые солидные подразделения фирмы - судебные тяжбы, корпоративное право и налоги, где нам доводилось представлять интересы самых крупных бандитов в стране.
Я поработал в каждом из этих отделов и обнаружил, что там навалом парней с такими именами, как Эймс и Брэд, которые получают удовольствие от вспарывания брюха "противникам" и подсиживания друг друга. Разумеется, эта порода в значительной степени доминирует в корпоративной жизни Америки. Их воспитали на философии победы любой ценой, и они обожают говорить обиняками, даже если обсуждают самые незначительные дела.
Мы хотим, чтобы ты жестко сыграл на задней линии… Мы, в этом отделе, не любим размашистых движений, а только аккуратные касания… Я задаю темп этому делу, ты понимаешь меня?
Групповая истерия и общая паранойя были привычны во всех этих отделах, так что, если не было нужды спорить, кто-нибудь обязательно придумывал какой-нибудь кризис (или врага), чтобы держать оппонента в воинственном напряжении. После нескольких месяцев перебрасывания метафорами, которые изобретали парни, превыше всего поставившие собственное превращение в "профессионалов", я сообразил, что для того, чтобы выжить среди театральных эффектов сексуального юридического отдела, ты должен смириться с их постулатом, что бизнес - это война.
Но поскольку я рассматривал юридическую практику только как способ добыть деньги для финансирования моей будущей профессии фотографа, я решил поработать в самом тихом отделе "Лоуренс, Камерон и Томас". Я понял, что обрел шанс выбрать нишу, в которой я мог бы спрятаться, заработать хорошие деньги и одновременно не сталкиваться с Наполеонами, рыскающими по другим отделам. А когда я познакомился с Джеком Майлом, я осознал, что нашел и ментора, своего раввина, человека, который уже многие годы назад решил, что доверительное управление и наследование дают возможность избежать внутренних свар, которые составляют шестьдесят процентов корпоративной жизни.
- Если тебя тянет к междоусобицам, если ты - как эти апачи из начальной школы, которые жаждут собирать скальпы, тогда я не могу тебе ничего предложить, - сказал он во время Нашей первой беседы. - В нашем деле нет гламура, нет блеска. Дело это скучное, понял? Наш девиз: путь инфаркты зарабатывают гои.
- Но, мистер Майл, - возразил я, - я же гой.
Он сложил покрытые пигментными пятнами пальцы и громко щелкнул костяшками.
- Эта мысль приходила мне в голову, - сказал он, улыбаясь с хитрецой. - Но, по крайней мере, ты гой тихий.
Джек Майл носил туфли на высокой платформе. Но это были туфли на высокой платформе от Гуччи. Его густые темные волосы всегда были тщательно уложены и зачесаны назад. Он покупал костюмы индивидуального пошива "Данхилл". Он носил галстук с жемчужной булавкой, а зимой - черное кашемировое пальто. Он напоминал Джорджа Рафта - миниатюрный денди, решивший, что хорошая одежда является отличной защитой, если в тебе пять футов четыре дюйма роста и если ты единственный полноправный партнер-еврей в англосаксонской фирме.
- Знаю, что они за спиной называют меня счетоводом, - как-то сказал он мне. - Но я также в курсе, что они знают, насколько много в фирме зависит от меня. Я приношу в фирму больше бизнеса, чем все эти епископальные зануды из судебного отдела. И еще я вот что понял насчет протестантов: дай им возможность заработать, и они сделают вид, что считают тебя ровней.
Джек обожал строить из себя чужака еврея, попавшего на территорию Газа, населенную обитателями Уолл-Стрит - гоями. Думаю, он так быстро привязался ко мне отчасти из-за того, что сразу почувствовал (и одобрил) мой статус чужака в фирме. Как я позднее выяснил (разумеется, от Эстелл), он закончил аспирантуру, хотел стать художником-абстракционистом в богемной Гринвич-Виллидж пятидесятых, прежде чем подчинился прессингу семьи и получил диплом юриста. Узнав, что я отодвинул в сторону свое страстное желание стать фотографом и ввязался в корпоративные игры, он испытал желание меня защитить и через пару недель после моего появления в отделе распустил слух по фирме, что спустя тридцать пять лет работы в "Лоуренс, Камерон и Томас" наконец-то нашел себе замену, своего бойчика.
- Если ты будешь делать все правильно, я позабочусь, чтобы тебя сделали полноправным партнером через пять лет, - заявил он, когда кончился мой двухмесячный испытательный срок в отделе. - Только подумай, абсолютно надежная карьерная перспектива к тридцати трем годам. И поверь мне, ты сможешь купить множество камер на деньги, которые будешь тут зарабатывать.
Еще одна приманка в стиле Мефистофеля болталась перед моим носом. Партнерство? В соответствии со своим жизненным планом я собирался проработать в "Лоуренс, Камерон и Томас" только пять лет, а потом найти подходящую работу в Беркли или Энн Арбор, где я могу стать знаменитым фотографом, который одновременно возглавит юридическую атаку на правое крыло торговцев белыми рабами из Христианской коалиции. Но партнерство? И так рано, в тридцать три года? Мой старик был бы в полном восторге. Так что, хотя доверительное управление не слишком меня возбуждало, я стал убеждать себя, что связанные с этими вопросами тонкости соответствуют моему характеру. Если я обожаю различные технические тонкости, связанные с печатанием фотографий, разве я не смогу постичь все хитрости составления завещаний? Ведь верно?
Телефон на моем столе зазвонил. Я нажал на кнопку и услышал гнусавый голос Эстелл:
- Ваша жена не отвечает, мистер Брэдфорд.
- Попытайся еще раз через полчаса.
- Мистер Майл интересовался, не найдется ли у вас минутки…
- Скажи ему, я зайду через пятнадцать минут. Только закончу с поправками в документе Берковича…
Поправки заняли не более пять минут. Я слегка уточнил формулировки относительно выплат по доходам с тем, чтобы никакая заблудшая овца из клана Берковичей - наследников самого большого в Хантингтоне предприятия "Линкольн Континентал дилершип" - ни при каких обстоятельствах не смогла бы потребовать доли в наследстве, если не будет упомянута в завещании. Затем я снял трубку, нажал кнопку быстрого набора и соединился со своим домашним телефоном. Услышал ответ:
- Hola? Quien es?
Черт! Пердита, наша полностью легальная (можете мне поверить, я проверял ее грин-карту) домработница из Гватемалы.