- Я с краю, - сказал Алик. - Но это значения не имеет. Великий - всегда великий. Хотите убедиться? - Он глянул на Никиту, хитро прищурился и ухватил его за запястье. - Ленька, нормальный пульс летного состава?
- Шестьдесят.
- Галя, - сказал Алик и уперся взглядом в секундную стрелку. Когда она завершила свой пробег, он озабоченно почесал в затылке: - Странно. Нормальный.
Вера…
Слава, заинтересованный происходящим, придвинулся ближе. Ленька, придавив носки камнем, чтобы не уплыли, тоже выполз на берег.
- Надя… Света… - продолжал колдовать Алик. - Люда… Соня… Таня… - Через минуту Алик взглянул на часы, позволил себе усомниться в их исправности. Он щелкнул ногтем по стеклу, приложил их к уху, а затем, откинувшись, равнодушным голосом сообщил: - Ребята, он влюблен. Зовут ее Татьяна, и на данный момент они в ссоре.
Никита запыхтел и взглянул на приятеля так, будто тот уличил его во лжи. Алик с царственным великодушием выбросил вперед руку.
Могу также указать год рождения, адрес, как зовут папу с мамой, хобби и все остальное.
Алик, а у тебя бабка не цыганка? - В голосе Славки прозвучало неподдельное изумление.
Моя бабушка одесситка, - с достоинством ответил Алик. - Родилась на Молдаванке и славилась тем, что могла вычислить и найти вторую половину любого молодого человека. Ее на руках носили…
- Не буду сомневаться в способностях твоей бабки, - сказал всезнающий Ленька, - но она не первооткрыватель. По частоте пульса могли определять эмоциональное состояние больного еще древние, например Авиценна.
- Его звали не Авиценна, - возразил Алик. - Его имя Абу-Или-Ибн-Син, и родился он в Одессе.
- На Молдаванке?
- На Молдаванке, - подтвердил Алик.
- А чем он торговал? - язвительно спросил Славка.
- Парашютами, - как ни в чем не бывало сказал Алик. - Слушай. Заявляется к нему покупатель.
- Случайно, не ты?
- Может, я, может, кто другой - не помню. В общем, выбрал товар и спрашивает: "А если парашют не раскроется?" - "Фирма гарантирует, - заверил Абу, - не извольте сомневаться". - "А все же?" - "Ну, в случае чего… приходите, обменяем".
- Адрес, адрес скажи, - захлебываясь от смеха, простонал Джибладзе.
- Обойдешься, - сказал Алик. И рысью пустился по направлению к столовке.
- Пошли. - Никита встал и, одернув гимнастерку, застегнул ремень. - Мой шеф каждое опоздание расценивает как закономерность и всякий раз делает далеко идущие выводы.
- Надеюсь, без последствий? - спросил Слава.
- Он добр, - сказал Никита, - но терпеть не может случайных людей в авиации. У него на них нюх, как у хорошей гончей.
- Тебя он еще не облаял?
- Пока - нет, но гоняет, как зайца.
Механик самолета, пожилой узбек Ашир Артыков, к которому Никита попал для закрепления знаний по теории двигателя, относился к машине с тем глубоким уважением, с каким у него на родине кланялись при встрече с аксакалом. Мотор - сердце истребителя, его венозная и артериальная кровь, он возносит стальную птицу за облака и там, в поднебесье, куда не заглядывал ни орел, ни беркут, превращается в дьявола. Вырывающийся из сопел огонь, гром и грохот слышны далеко в округе.
Это было чудо, чудо двадцатого века. Для Никиты и его друзей оно не существовало. Их тянуло к конкретностям, к частностям. Они еще в школе раскрыли тайны аэродинамики, познакомились с такими понятиями, как подъемная сила крыла, скорость звука и невесомость, и знали, что не чудо заставляет летать безвинтовые самолеты, а люди, которые пригляделись к природе, постигли ее законы. Но для старого Ашира Артыкова, который впервые увидел самолет, когда его призвали в армию, и который до сих пор не разучился удивляться, этот яростно ревущий зверь был и остался маленьким чудом, и он испытывал нежность и поклонялся ему, как некогда наши предки своим языческим божкам.
- Салям алейкум!
- Алейкум салям. - Артыков крепко пожал протянутую ему руку и взглянул на часы. - А ты сегодня, желудь, точен, как солнышко.
- Стараюсь, Ашир Аширович.
Никита, щелкнув каблуками, улыбнулся. Ему все нравилось в этом подтянутом широкоскулом человеке: и спокойная независимая манера держаться, которая зиждилась прежде всего на отличном знании своего дела, и философский склад ума, и привычка обобщать и анализировать увиденное и услышанное, добродушный юмор, умение сдержанно поведать о горьком и утраченном и даже то, как он иронично-ласково называл курсантов "желуди". Эта кличка родилась в День авиации, когда Фрол Моисеевич Козлов вырядил парашютистов в комбинезоны кофейного цвета. Где он их раздобыл, сказать никто не мог, но, когда ребята посыпались с неба, это было красиво. Тут-то Ашир Аширович и воскликнул: "Желуди!" Словечко пришлось по вкусу. Начальник училища, стоявший на трибуне рядом с Артыковым, от удовольствия аж головой замотал.
- Какие на сегодня будут ценные указания? - спросил Никита.
Ашир Аширович смущенно почесал в затылке. Мотор работал как часы, а ковыряться в исправном двигателе в авиации считалось плохим предзнаменованием. Другое дело, когда регламентные работы или дал знать о себе какой-либо дефект, тогда на здоровье, засучивай рукава - и хоть до седьмого пота.
- Понятно, - сказал Никита. - А более ценных указаний нет?
Артыков потоптался на месте, еще раз взглянул на самолет и неуверенно произнес:
- Может, фильтры промыть? Пожалуй, не грех…
Никита натянул комбинезон, подкатил к самолету стремянку и рьяно принялся за дело. Он во всем подражал Артыкову - не суетился, не делал лишних движений, но угнаться за ним все равно не мог.
- Сноровки у тебя нет, - блестя белками глаз, добродушно посмеивался механик. - А подходы трудные. Здесь вот надо с левой стороны зайти, это и ежу понятно, а ты справа полез… Отсюда эту гайку до вечера не открутить. Только руки в кровь собьешь. Усек?
- Усек, - сказал Никита, свинчивая последнюю гайку и ища глазами для нее место.
- Стой! - вдруг заорал Ашир Аширович. - В карман клади или еще куда. Только от мотора подальше. Это же тебе не велосипед! Забудешь - она тебе в полете такого наделает, что ты ее, распроклятую, всю жизнь вспоминать будешь. По улыбайся, таких случаев сколько угодно было.
- И с нами?
- Со мной, к счастью, нет. А вот… запамятовал фамилию. - Артыков тыльной стороной ладони провел по лбу. - Кажись, Башилов… Да, Башилов, так он ключ четырнадцать на семнадцать в двигателе оставил.
- И что? - нетерпеливо спросил Никита.
- Цирк вышел, да и только. Подсосало его, и как пошел он колобродить!.. Весь мотор к чертовой матери разнес. Хорошо, летчик не растерялся.
- Выключил двигатель - и на вынужденную, - высказал предположение Никита.
- Соображаешь! - Артыков приподнял узкие, точно выщипанные полоски бровей и вытер ветошью руки. - Идем покурим.
Они сели на скамеечку у врытой в землю бочки, до краев наполненной водой. Ашир Аширович глубоко затянулся и, прокашлявшись, продолжил:
- На земле все догадливые, а в воздухе будто винтик какой отказывает. Года три назад такой случай был. Работал у нас инструктором некий Козин, старший лейтенант. Принимал он у одного парня экзамен по технике пилотирования. Вылетели, вышли, как положено, в зону и приступили к работе. Вдруг, смотрим, посыпалась спарка прямо из верхней точки иммельмана. Завалилась через нос и, вращаясь, к земле.
- Перевернутый штопор, - сказал Никита. - Убрать газ, ручку на себя, дать левую ногу.
- Он тоже, наверное, это знал, - задумчиво проговорил Ашир Аширович.
- Так это и ежу понятно!
- Так то ежу…
- Ну, а дальше? - не выдержал Никита. - Козин-то что?
- Козин выпрыгнул…
- А парень?
- Похоронили желудя, - удрученно сказал Артыков. - Карта ему, видно, такая выпала, пиковая…
- Что же произошло? - помолчав, спросил Никита.
- Чепуха, - сказал Артыков, нахмурясь. - Самая невероятная на первый взгляд и нелепая чепуха. - Он плохо уложил в чаше сиденья парашют, и когда завис, то тот из-под него, злодей, выскользнул. Да как! Застрял, подлец, между сиденьем и ручкой управления и, по существу, заклинил ее. А парень в довершение ко всему выдернул ненароком еще и вилку шлемофона. Вот и представь себе его положение: инструктора не слышно, управление откачало, самолет в штопоре, и земля на тебя волком. В общем, парень от страха забыл не только, что у него парашют есть, но и как мать родную зовут. А Козин ручку дергал-дергал - бесполезно. А земля приближается, через несколько секунд каюк. Надавил он тогда СПУ и приказал курсанту прыгать. И сам вывалился. Первым. Как потом выяснилось, даже ответа не дождался. Видать, тоже порядком струхнул. Вот как пинает, - кряхтя и помаргивая, закончил Ашир Аширович. - А ты: убрать газ, ручку на себя, дать левую ногу. На земле оно все в другом цвете…
- Ну, а что Козин? - покраснев, спросил Никита.
- Козин-то? - Артыков твердыми, как железо, пальцами смял мундштук папиросы и выбросил ее в бочку. - Ушел он от нас.
- Куда?
- А бог его знает. Ребята говорят и летать-то бросил.
- Чего это он так… круто?
- Чего? - Ашир Аширович хлопнул себя ладонью по колену и, поймав взгляд Никиты, тихо спросил: - А ты думаешь, легко жить с таким подарком?
- Но у него же было безвыходное положение.
- Безвыходное, - согласился Артыков. - Но только носить с собой всю жизнь в кармане смерть этого мальчишки - тоже не выход. Ты бы смог?
- Пожалуй, нет.
- И он приличным парнем оказался. Понял?
- Понять-то понял, - сказал Никита. - Только ведь…
- Никаких "ведь"! - рявкнул Артыков. - Если лежишь с товарищем у пулемета, то пить не бегай, терпи. В авиации свои законы, неписаные.
- Сдаюсь, - сказал Никита, вставая, - сдаюсь и снимаю все возражения. Пошли гайки крутить?
- Иди, я еще покурю. Только смотри, я каждую контровку пропорю.
Никита придержал шаг и через плечо бросил:
- Железный ты мужик Ашир Аширович.
Через час работа была закончена. Никита вымыл бензином руки и, прежде чем отправиться на обед, заглянул в будку мотористов. Там в это время обычно собирались ребята - обменяться свежими новостями, позубоскалить, сыграть партию-другую в домино. За столом в ожидании партнера сидели трое: Алик, Славка и его механик Леха Безуглов - круглолицый веснушчатый парень с дерзким прищуром нежно-голубых глаз. Природа наградила его этой красотой, видно, в насмешку, чтобы резче подчеркнуть непривлекательность остальных черт хозяина - узкий лоб с могучими, как у обезьяны, надбровными дугами, короткий мясистый нос, тонкую полоску искривленного рта, в углу которого вечно висела сигарета, и маленький безвольный, по образному выражению боксеров, стеклянный подбородок. В отличие от своих коллег, Безуглов попал в аэродромную прислугу случайно. Отслужив действительную, он вернулся в родной колхоз, но не поладил с председателем - нравом был крут - и с легким сердцем пошел искать счастья на стороне. Знал: хорошие механики - а Леха был действительно неплохим механиком, в армии даже благодарности имел - на дороге не валяются.
- Садись, - сказал Леха, завидев Никиту. Он погасил сигарету, но тут же щелчком пальца выбил из пачки следующую.
Никита любил играть с этим огромным и непонятным для него парнем. Всякие там комбинации Леху не интересовали, ему нравился сам процесс игры. Он вечно проигрывал, но не обижался, и когда приходила его очередь лезть под стол, то проделывал это деловито и с достоинством, как все, за что бы он ни брался.
Игра была в самом разгаре, когда в будку вошел прапорщик Харитонов. Курсанты мгновенно вскочили. Безуглов не только не шелохнулся, но, углубленный в изучение фишек, даже рта не раскрыл. Он вообще, кроме своего непосредственного начальства, никого не признавал, и авторитетов для него не существовало.
- Сидите. - Харитонов махнул рукой и сам присел на краешек скамейки.
На столе лежала книга "Сквозь бури и штормы". В ней рассказывалось о подвигах воздушных десантников в годы Отечественной войны. Прапорщик с интересом полистал ее и, прихлопнув ладонью, спросил:
- Чья?
- Моя, - сказал Алик.
Харитонов прищурил глаз и посмотрел на Черепкова так, как смотрят на попавшегося в капкан зверя. После неудачной попытки списать Алика - начальство, разобравшись, положило рапорт под стекло - отношения между учителем и его учеником были более чем натянутые.
- В десантники готовишься?
- А что? - с веселой решимостью ответил Алик.
- А представляешь, что это такое?
- Вполне.
Алик хлопнул фишкой и с удивлением уставился под потолок. Взгляд его был настолько заинтересованным, что вслед за ним вскинули головы и остальные. Над верхней балкой, высунувшись из сена, которое накосил и набросал на чердак хозяйственный Безуглов, покачивались две треугольные змеиные головки. Как туда попали ужи, никто не знал. По-видимому, их вместе с сеном забросил Леха. Но дело было в другом. Как только ребята начинали стучать костяшками домино о стол, ужи, забыв об осторожности и грозящей им опасности, мгновенно высовывались и, покачиваясь, несколько минут с любопытством взирали на окружающих. Неподвижными оставались только пуговки стеклянных, безразличных, как у слепых, глаз.
Харитонов взял лежащий на столе возле Безуглова десантный нож. Лезвие со свистом рассекло воздух и с мягким стуком вошло в балку. На его кончике трепыхался пришпиленный уж. Он, наверное, так и не понял, отчего наступила смерть, и принял ее легко и бездумно. Глаза его, утратив холодный блеск, потускнели, но тело, продолжая жить, судорожно извивалось, кольцами наматываясь на рукоятку.
Харитонов насмешливо прищурился:
- Вот что такое десантник.
Леха подвинул к стенке табуретку и, встав на нее, с трудом вытащил застрявший в древесине тесак. Уж безжизненно шмякнулся на пол. Это была змея, обыкновенная змея, на которую люди обычно смотрят с отвращением и брезгливостью. Но ничего подобного в этот момент Никита к ней не испытывал. Ему ее было просто жаль, по-человечески жаль. Как все живущее на земле.
Леха вытер ветошью лезвие и, срезав веками зрачки, процедил:
- Чтоб больше мой нож не пачкал. Понял?
С кем только не сталкивался Харитонов за годы своей долгой военной жизни. Видел и хороших людей, и отпетых негодяев и, если требовалось, мог любого принести и чувство, А здесь растерялся. В глазах Безуглова не было ни злости, ни ненависти, ничего, что могло бы выразить его состояние. Это были глаза сумасшедшего - неподвижные, с расширенными, сухо блестевшими зрачками. Если бы это был враг… Нет, таких надо гнать при первой возможности в три шеи, а следом - соответствующую характеристику.
- Чей ход? - спросил Леха.
Харитонов сел рядом с Аликом.
- Дай-ка я с ним сыграю.
Алик, пожав плечами, уступил.
- А вот у нас случай был, - сказал вдруг Слава, ворочая набрякшими желваками на побледневшем лице. - Неподалеку от нашей деревни геологи базу устроили. И работал у них коллектором парень, Митькой звали. Парень как парень - две руки, две ноги, голова, естественно, одна, но ленив был до невозможности. И спать очень любил. А во время дежурства вставать приходилось ни свет ни заря: воды натаскать, завтрак приготовить, в общем, чтобы к подъему - ребята подымались в шесть - был полный ажур. Продрал однажды Митька глаза, вышел во двор и сам себе не, верит - бочка с водой полная. Чудеса, да и только. Но удивляться не стал - решил: ребята разыграли. На следующий день история повторилась. Здесь уже Митьку заело. Кто это, думает, такой добренький? Таскает-то таскает, а потом возьмет да и на смех подымет. Решил выяснить. Как только ребята заснули, он в сарай сховался. И ждет. Утром, часа в четыре, появляется… медведь.
- Врешь! - не выдержал Леха.
- А ты послушай, - сказал Слава. - Берет бочку - она на тележке была - и катит к речке. Налил ее полную…
- Чем? - снова не выдержал Леха.
- Ковшом. Он к бочке был привязан. Налил - и обратно. Поставил на место, все, как положено, - и за сарай, там свалка была, мусор, консервные банки - в общем, всякие отбросы. И давай вылизывать… Тут-то Митьку и осенило. Где, думает, лучше водовоза найдешь? Молотить за одну сгущенку - дураков мало. А здесь сам напрашивается… Посоветовался с ребятами, те в восторг пришли.
- А зимой? - спросил Леха. - Он же спит.
- До зимы все кончилось, - сказал Слава. - Однажды Митьку снова осенило. Любопытно ему, видишь ли, стало, что медведь будет делать, если из дна пробку вышибить. И вышиб. Мишка наливал, наливал, да все напрасно. Как ни глянет в бочку - пусто. Ну, он и психанул. Схватил ее да как шарахнет о ближайший пень - только щепки полетели. И ушел.
- Обиделся. - Леха отложил в сторону фишки.
Никита, который уже давно догадался, куда клонит приятель, подмигнул Алику и наивно спросил:
- А Митька?
- А Митьке морду ребята набили, - зло проговорил Слава.
Харитонов, видимо, уловил какую-то связь рассказа со своим поступком и заерзал, не зная, как лучше выкрутиться из этого щекотливого положения. Партия кончилась. Леха стал примеряться, с какой стороны ему сподручнее пролезать под столом, причем делал это так долго и обстоятельно, что Харитонов не выдержал.
- Да что ты крутишься, как змея на сковородке! - гаркнул он. - Проиграл - лезь, а не мучайся дурью.
Сам ли тон фразы рассердил Леху или напоминание о несчастном уже вывело его из себя, но только он вдруг выпрямился и, серея лицом, грохнул кулаком по столу.
- Ты мне сейчас это животное похоронишь. - Он ткнул указательным пальцем на валявшуюся у стенки змею. - С музыкой, с почестями, иначе…
- Что иначе? - раздувая ноздри, спросил Харитонов.
Леха презрительно сплюнул, схватил ужа за хвост, сунул его в пустую коробку из-под конфет и, прихлопнув крышкой, направился к двери. На пороге обернулся и пообещал:
- Я этому делу ход дам.
- Дурак, - белея глазами, процедил Харитонов. И, смяв фуражку, вышел.
Славка засмеялся, но его смех только подчеркнул неловкое молчание, возникшее после ухода Харитонова. Грех смеяться над поверженным противником. - Никита грустно улыбнулся и задумчиво добавил: - Помяните мое слово: эта история Харитонову боком выйдет.
Это было так неожиданно, что ребята мгновенно затихли.