- Одевайся! А то опять полы драить придется. Славке приходилось туго. То, что Никита выполнял с удовольствием, с тем особым старанием, которое свойственно только людям, полюбившим военную службу, Славка делал из-под палки, с явной неохотой подчиняясь приказам командиров. При всем при этом он понимал, что без дисциплины в армии не прожить, сознавал, что первое и необходимое качество солдата - уметь точно и беспрекословно выполнить любой приказ старшего по званию, и он ломал себя, свою безмерную независимость и таежную вольность, но как тяжело ему это давалось, видел только Никита.
- Сова я им, что ли? - проворчал Славка, безуспешно пытаясь найти под койкой ботинки.
В дверь заглянул дневальный:
- Быстрей, братва!
- А что случилось? - выпучил глаза Сережка Бойцов.
- Плотность воздуха проверять будем. - Дневальный возбужденно потер руки и моментально скрылся.
В кубрик вошел заместитель командира эскадрильи по строевой и физической подготовке старший лейтенант Левин. Несмотря на молодость, он пользовался уважением, завоевал которое самостоятельностью и личной симпатией. Старлей не лебезил перед начальством, с курсантами, как говорится, был на товарищеской ноге, но не заигрывал и, когда требовалось, был строг и непримирим. Голоса он никогда не повышал, любил шутку и хороший анекдот, а если кто из ребят срывался и переходил границы дозволенного, он так тонко и тактично ставил его на место, что последний конфузливо опускал глаза и примерно на неделю становился притчею во языцех.
Благоволил к своему непосредственному начальнику и Завидонов. Никита, наблюдавший за их отношениями со стороны, видел, как ненавязчиво, осторожно и вместе с тем настойчиво и упорно перекраивает Левин характер его свободолюбивого друга. Однажды Славка довольно-таки небрежно отдал честь подполковнику Куранову, которого недолюбливал за излишнее щегольство в ношении одежды, сдержанность и витиеватость речи. Левин заметил это и, пригласив Завидонова к себе в кабинет, сказал:
- Сейчас ты оскорбил не достоинство человека, а честь русского мундира.
Слава хотел возразить, но Левин жестом остановил его:
- Мне рассказывали, что в одном из боев, когда положение роты Куранова было ой-ёй-ёй, он поднял своих людей в штыковую атаку и шел красиво, во весь рост. Кой-кому это, наверное, показалось бахвальством, нелепой игрой со смертью, но я, зная характер этого человека, его любовь к жизни, думаю, что он просто не мог идти иначе, не мог ползти, уткнувшись лицом в грязь. Это было выше его сил и его представления о чести русского офицера. - Левин задумчиво всей пятерней растер себе лоб. - Вот как бывает, Слава… Мундир - это святыня, и когда наденешь его - береги, носи с достоинством и требуй этого от других…
Левин призвал ребят к спокойствию и, когда они угомонились, объявил:
- Первая эскадрилья прыгает в очередности: Джибладзе, Мазур, Бойцов, Черепков, Завидонов, Коренев - машина номер "031". Платов, Сазонов…
По дороге на аэродром Никита молчал. Голова ломилась от мыслей, они путались, и разобраться в них было непросто. Как в калейдоскопе, мелькали кадры его жизни, короткой и, в общем-то, немудреной. Были в ней, конечно, и свои сложности: успехи и разочарования, просчеты и удачи, но протекала она в основном спокойно и размеренно, словно неторопливая равнинная река.
- Как Алик себя чувствует?
Никита не понял, к кому был обращен вопрос, и продолжал размышлять о новом, куда более стремительном и бурном этапе своей жизни, как вдруг ощутил довольно весомый толчок под ребро. Он поднял глаза и наткнулся на горячий, нетерпеливый взгляд Миши Джибладзе.
- Жалко, говорю, с нами Черепкова нет.
- Жалко, - согласился Никита.
- Пить хочется, - сказал Сережка Бойцов. Он растерянно огляделся, поправил съехавший набок ремень, а затем принялся за якобы жавшие ему ботинки.
Славка сосредоточенно жевал конфету, зрачки его неестественно расширились, и он, казалось, никого и ничего не замечал. Спокойнее всех выглядел Леня Коренев. Только лицо его, обычно смуглое и невозмутимо-добродушное, с выразительной усмешкой большого подвижного рта, чуть побледнело, уголки губ опустились, а на впалых щеках еще явственнее проступили ямочки.
"У меня тоже, наверное, видик неважнецкий", - подумал Никита и, почувствовав, что ему не хватает воздуха, расстегнул воротничок.
Вдоль дороги расстилались белоснежные поля. Солнце только взошло, и снег, за ночь покрывшийся тонкой наледью, блестел так, что на него было больно смотреть. На пригорках уже ощетинилась прошлогодняя трава, и на этих черных проталинах важно разгуливали бестолковые вороны.
Вдали показался аэродром. Он был расположен в огромной, естественной и очень живописной лощине. С двух сторон ее опоясывало полукольцо разлапистых елей, а с третьей, там, где кончалась взлетная полоса, - бурная и довольно глубокая речушка. Ребята соорудили на ней большую купальню, построили вышку для прыжков и летом сразу же после полетов, разгоряченные и измотанные, мчались нырять и плавать наперегонки. Усталость как рукой снимало, и через каких-нибудь полчаса курсанты, валяясь на берегу, с прежней завистью и трепетом провожали взмывающие в небо прямо над их головами самолеты.
Харитонов молча обошел строй, ощупывая ребят колючим, проницательным взглядом, осмотрел парашюты, поинтересовался, правильно ли присоединены ранцевые резинки, готово ли к действию раскрывающее устройство. Затем еще раз напомнил:
- Приземляйтесь на полусогнутых, не стремитесь устоять на ногах, падайте в ту сторону, куда потянет парашют. Купол гасите стропами… в общем, как учил. - Он хлопнул себя по карманам, достал сигареты и, закурив, вдруг спросил: - А где Черепков?
- Заболел, - доложил Джибладзе.
- Странно. - Прапорщик покрутил шеей, как будто ему был мал воротничок, и участливо осведомился: - Насморк, конечно?
- Грипп, - подтвердил Джибладзе.
- Не беда, - сказал стоявший рядом начальник парашютной службы Фрол Моисеевич Козлов. - У него двенадцать прыжков. А теорию он знает прекрасно.
Этого на редкость скромного, тихого, с приветливой улыбкой человека курсанты просто обожали. Небольшого роста, щуплый и угловатый, как только что вылупившийся птенец, Фрол Моисеевич являл собой полное несоответствие с избранной им профессией парашютиста-испытателя. И трудно было поверить, что на его счету более трех тысяч прыжков, что ему принадлежит несколько мировых рекордов и что он один из первых начал осваивать стратосферу - прыгать со "второго неба".
- В машину! - приказал Харитонов.
У вертолета, широко расставив ноги, стоял молодой, курносый, сияющий, как медный самовар, летчик.
- Не дрейфь, ребята. - Он расплылся еще шире. - Ну что такое для вас пара пролетов по триста метров? Я бы пешком прошел, да боюсь, вспотею.
Никита оглянулся, как бы впитывая и себя все, что мог запечатлеть глаз, и вдруг понял, что с этого момента земля для него не просто земля, а дом, в который он должен будет всегда возвращаться.
Последними в вертолет зашли Харитонов и старшекурсник Виктор Одинцов, широкоплечий, надменный, с точно прилипшей к тонким губам усмешкой парень.
Садись. - Харитонов хлопнул Виктора по плечу и пошел к летчикам: - Поехали, ребята!
Вертолет вздрогнул, плавно оторвался от земли и заскользил вперед, круто набирая высоту.
Виктор подсел к Никите, устроился поудобнее, как бы невзначай спросил:
- Первый раз, что ли? Никита кивнул:
- А ты с какой стати?
- Пристрелочный. А то вы рассыплетесь, как телята на лугу, не соберешь потом.
В открытую дверь сильно задувало, и Виктору пришлось потеснить Никиту.
- Боишься вывалиться? - усмехнулся сидевший напротив Харитонов.
- С такой высоты пусть мои враги прыгают, - нахмурился Виктор.
- А мне однажды пришлось, - проговорил прапорщик и задумчиво потер переносицу. - Ох и страху я тогда натерпелся…
- А когда первый раз прыгали, было страшно? - воспользовался благодушным настроением прапорщика Сережа Бойцов.
Харитонов скупо улыбнулся:
- А тебе страшно?
- Страшно, - признался Сережка.
- Тогда прыгнешь, - спокойно сказал прапорщик. - Страх в каждом живет. Вот, к примеру, страус. Испугался - голову в песок. И все. Подъемным краном не вытащишь. Иногда и люди такие попадаются…
- Что же с ними делать? - не унимался Сережка.
- Списывать! - рубанул Харитонов. - Пусть цветочки поливают.
Никита от такой принципиальности даже в затылке почесал. Затем кашлянул в кулак и, заметив на себе пристальный взгляд Виктора, спросил:
- А у тебя сколько прыжков?
- Метров двадцать селедки съешь, столько же насчитаешь, - растянув губы в снисходительной улыбке, ответил Виктор.
Троекратно взвыла сирена.
- Пора.
Харитонов подошел к проему двери и, встав от нее сбоку, сделал знак Виктору. Когда тот приблизился, сирена взвыла вторично.
- Пошел! - гаркнул Харитонов.
Виктор чуть пригнулся и, резко оттолкнувшись, "нырнул". Прапорщик проводил его взглядом и, видимо усмотрев что-то неладное, досадливо щелкнул языком. Вертолет пошел на второй круг. Никита взглянул на Джибладзе. Следующим предстояло прыгать ему. До училища Миша служил на флоте. И, по всей вероятности, хорошо - звание старшины II статьи не каждому присваивают. Но вот почему он изменил морю, для ребят было загадкой.
Миша конвульсивными движениями поправлял лямки парашюта. На бледных щеках еще явственнее проступила появившаяся за ночь щетина.
- Джибладзе!
Миша встал и, глупо улыбаясь, пошел к выходу. Он, по-видимому, ни черта не соображал. Харитонов закрепил вытяжную веревку его парашюта и подмигнул курсантам: вот, мол, полюбуйтесь-ка на героя. Сережка истерично захохотал.
- Пошел!
Миша так и вывалился, глупо улыбаясь, нелепо растопырив свои сильные короткие руки.
- Мазур!
Никита, обуреваемый желанием поскорее покончить с этой неприятной процедурой, не раздумывая, шагнул к люку. Внизу в розовой дымке медленно скользила земля. Весь пейзаж до чрезвычайности походил на лепные макеты местностей. Строгими квадратиками проплывали приусадебные участки, маленькими коричневыми точками сверкали в лучах восходящего солнца крыши крестьянских изб.
- Пошел!
Мазур, пригнувшись, рванулся вперед. В ту же секунду внутри у него похолодело - кто-то невидимый крепко держал за шиворот. Задыхаясь от свистящего ветра и цепенея от охватившего его ужаса, Никита отчаянным, последним и неимоверным усилием воли сделал еще одну попытку вырваться. Что помогло, он так и не понял. Воздушный поток подхватил его, перевернул, закручивая, и бросил вниз. Впрочем, всего этого Никита уже не чувствовал.
Сильный рывок встряхнул тело. Тишина. Никита недоуменно глянул вверх, на белый купол парашюта, и тихо засмеялся. Ему захотелось петь, кричать во все горло, во всеуслышание. Но, вспомнив напутственные слова Козлова: "Эмоции оставьте на земле, в воздухе надо работать", он смирил свои чувства, поудобнее устроился в подвесной системе и попытался установить угол сноса. Неожиданно слева от него что-то просвистело. Никита узнал Харитонова. Он "шел" к земле своим любимым способом - спиной, выкинув вперед и в стороны руки и ноги. Никита наблюдал за ним с тем беспокойством, которое свойственно новичкам, и перевел дух, лишь когда над прапорщиком "выстрелил" купол. Чуть ниже и правее опускался Джибладзе. Он что-то выкрикивал, дрыгал ногами и, смеясь, пытался объясниться с товарищем на пальцах. Никита погрозил ему кулаком: земля, мол, близко. Миша глянул вниз и, увидев Харитонова, который уже как ни в чем не бывало дымил сигаретой, моментально остыл.
Никита сгруппировался и приземлился по всем правилам, но на ногах все равно не устоял, парашют протащил его несколько метров. Рядом грохнулся Сережка Бойцов. Купол у него погас моментально, но вставать он и не думал. Никита бросился ему на помощь. Подошел и застыл, удивленный. Сережка лежал спиной на снегу и улыбался, тихо и кротко.
- Идиот, - проворчал Никита, - вставай, простудишься. - Он повернулся, но тут же спросил: - Серега, а что со мной там, наверху, случилось?
Сережка сел и дико захохотал.
- Ты запаской за люк зацепился, дергался, дергался… Харитонов не выдержал - и сапогом тебя! Крепко подтолкнул, - проговорил он, вытирая слезы. - Но мне твой опыт помог - сиганул как заяц, с которого полшкуры содрали.
Харитонов поджидал ребят на пригорке. Когда все собрались, сказал:
- Сейчас с неба свалилось стадо баранов. Несерьезно. При таком отношении к делу недолго и ноги поломать. Ясно? - Он еще раз обвел курсантов строгим взглядом и кивком головы приказал выбираться на дорогу.
- А теперь не скоро прыжки? - спросил Коренев. Ребята от неожиданности остановились. Леня редко выражал свои мысли вслух.
- Понравилось? - скупо улыбнулся Харитонов.
- Понравилось, - признался Леня. - Только я, откровенно говоря, толком не успел понять, что к чему.
- А может, ты и не прыгал? - усомнился Джибладзе.
- И мне так кажется, - сказал Леня.
- Еще напрыгаешься. - В сухом и обычно бесстрастном голосе Харитонова прозвучали нотки доброжелательности.
ГЛАВА V
На улице было ветрено и шел снег, липкий и колючий. У самой земли его закручивало и с силой бросало в лица прохожих.
- Как в аэродинамической трубе, - определил Слава. Он чертыхнулся и поднял воротник шинели, тем самым лишний раз выказав свое пренебрежение ко всем правилам ношения курсантской формы.
Никита недовольно насупил брови. Ему надоели Славкины вольности, за которые в конце концов могли запросто выгнать из училища. "Уж если гореть, так с музыкой, по большому счету, а размениваться на мелочи…" Воспитанию Слава не поддавался. Когда ему показывали, как нужно правильно застилать койку, подшивать подворотничок или еще что-нибудь в этом роде, он морщился, как от зубной боли, закатывал глаза и бубнил, что все это ему известно еще с рождения. Кончилось тем, что Слава в глазах начальства завоевал себе репутацию законченного разгильдяя, терпели которого только потому, что он был круглым отличником.
- Куда мы бросим свои кости? - Слава уткнулся подбородком в воротник и засунул руки в карманы.
- В баню, - проворчал Никита.
- Попаришься у меня, когда в гости приедешь, - сказал Слава, приняв предложение приятеля за чистую монету. Не жалея красок, он принялся расписывать свою, деревенскую, ни с чем не сравнимую, целебную баню, после которой тело обретает состояние невесомости, на душе легко и аппетит зверский.
- А у вас… - Славка махнул рукой. - Давай-ка лучше в кино сходим.
- Мазур!
Никита обернулся. К трамвайной остановке со всех ног летел Коренев.
- Вы куда путь держите? - спросил Леня, растирая щеки.
- В кино.
- Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
- Третий не лишний, - милостиво разрешил Славка, вталкивая Леню в подошедший трамвай.
Около кинотеатра Никита заметил телефон-автомат и снова, уж в который раз на этой неделе, вспомнил Татьяну. "Может, позвонить?" - мелькнула мысль. В горячке экзаменов и первых напряженных дней в училище он как-то забыл о ее существовании и, если бы не Алик, наверное бы и не вспомнил.
Черепков тогда заработал наряд вне очереди и, сидя на подоконнике, раздумывал, каким способом ему мыть полы - старый настолько надоел, что при одном упоминании о швабре его мозг начинал выдавать информацию о методах автоматизации этого неблагодарного труда. В кубрик влетел запыхавшийся Никита.
- Князь, пляши!
- Письмо? - переспросил Миша.
- Сейчас вы у меня оба затанцуете. - Алик вытащил из кармана записку и таинственно улыбнулся. - От дамы сердца.
- Какой дамы? - озадаченно пробормотал Никита.
- Королевы воздуха. Скучает и шлет привет. Отдам, если вымоешь полы.
"От Татьяны", - покраснев, догадался Никита. Но мыть полы в одиночестве было обидно.
- Давай вместе, - предложил он.
- Хорошо. - Алик передал послание посреднику - им оказался Миша, - и друзья принялись за работу.
Через тридцать минут полы блестели как новенькие.
Никита вытер вспотевшее лицо и развернул записку. Бумага была абсолютно чистой. Алик получил по шее., Но… его нелепая шутка здорово помогла Никите. Он понял, что давно ждал этой записки и что ему очень хочется увидеть Татьяну.
- Я вас слушаю. - Трубку взяла Татьяна.
- Здравствуйте, Таня.
- Здравствуйте. Кто это?
- Никита.
Татьяна долго не отвечала.
- Ну, тот самый, которого вы однажды от заражения крови спасли.
- Я помню, - сказала Таня. - Где вы пропадали?
- Карантин, курс молодого бойца, а потом… нас же остригли наголо.
- Отпустить кудри - месяц, а вы не объявлялись больше трех. Я уж подумала: не случилось ли что?
В дверь будки постучали. Никита обернулся и увидел рассерженное конопатое Славкино лицо. Он махал билетами и кричал, что в буфете кончается пиво. Никита представил, как удивился бы Слава появлению в их компании красивой девушки, и мгновенно сориентировался:
- Таня, можно пригласить вас в "кино?
- В другой раз, у меня гости.
- По поводу?
- Дня рождения. Надеюсь, вы придете? Отступать было поздно.
- Обязательно, - сказал Никита.
- Жду. - Татьяна повесила трубку.
Никита выскочил из телефонной будки возбужденный и озабоченный.
- Ребята, выручайте. - Он вытащил из кармана трешку и повертел ее в руках.
- Любовь? - коротко осведомился Славка.
- У нее день рождения.
- Придется раскошелиться, - вздохнул Коренев и, улыбнувшись, скосил глаза на Завидонова. Тот достал пятерку. - А трояк нам гони.
- На пиво, - поддакнул Славка. - Выпьем за ее здоровье.
- Цветочный магазин за углом, - подсказал Леня. - И не опаздывай - сегодня по училищу наш старлей дежурит.
- Здравствуй, - сказала Татьяна, протягивая Никите руку. - Ой, да ты весь в снегу! Подожди…
Никита протянул ей тщательно упакованные в целлофан и бумагу цветы.
- Розы! - ахнула Таня. - Ты с ума сошел! - Она бросила на него благодарный взгляд. - Ну-ка, покажись.
Никита развернул плечи.
- Тебе идет форма, - задумчиво проговорила Таня, отступая в глубь коридора. - И ты очень изменился. Похудел, а в глазах, как говорит папа, появился волевой импульс.
- Прапорщик у нас - зверь. - Никита пригладил короткий ежик волос. - Гоняет, как зайцев.
На появление Никиты никто не обратил внимания. Застолье кончилось, и гости - в основном студенты, - разбредшиеся по квартире, искали выход своей энергии: кто танцевал, кто спорил, рассказывал анекдоты, а группа ребят, плотно, как мухи, облепивших диван, играла в какую-то непонятную игру.
Татьяна усадила Никиту за стол, но он есть отказался, выпил только бокал сухого вина и пожевал непонятную на вкус конфету.
Длинноволосый, с женственным лицом юноша, сидевший в кресле, вдруг оторвался от журнала, в котором он что-то подчеркивал, посмотрел на Никиту рассеянно-задумчивым взглядом и вдруг спросил: