Он выпустил шасси. Конец полосы скользнул под крылья, самолет мягко подпрыгнул и, шелестя резиной, покатил по бетонке.
Вечером Никита поинтересовался впечатлениями о полете у ребят. Миша сказал, что все дело в практике, привыкнешь, мол, и в аду уживешься. Леня Коренев подошел к вопросу со стороны чисто математической. Он рассчитал нагрузки, которые обрушились на его организм во время всех этих бочек, петель и восьмерок, и неоспоримо доказал, что их может вынести любой советский человек, занимающийся по утрам гимнастикой. Славка заявил, что он именно так себе все и представлял. Зато Алик пришел к совершенно неожиданному решению.
- Поднакачаться треба, - серьезно проговорил он. И уже на следующий день под его койкой появились десятикилограммовые гантели.
В субботу Никита в увольнение не пошел - в понедельник предстоял зачет по тактике воздушного боя, и он решил позаниматься. К тому же у него была задолженность по английскому.
В Ленинской комнате было тихо и уютно. Никита раскрыл учебник, но в это время в дверь заглянул Славка:
- Не передумал, старик? Никита покачал головой.
- Тогда пляши.
- Письмо, что ли?
- Целых два. Одно, кажется, из дома, - Славка бросил на стол конверт, - а второе… - Он с беспокойством ощупал карманы. - Неужели потерял? Нет, вот оно.
Никита взял замусоленную записку.
В воскресенье в одиннадцать будь в аэроклубе. Можешь захватить тигролова. Он прекрасен.
Таня.
…С Татьяной Слава познакомился две недели назад. Затащил его к ней в гости Никита. Славка долго отбрыкивался, но в конце концов согласился. Весь вечер он пил крепкий чай, который, как оказалось, мог потреблять литрами, а когда кончилась заварка, принялся доказывать, что при современной мощи наземного огня истребителям выходить на цель лучше всего на малых высотах. На Таню он вроде и внимания не обращал. Но, прощаясь, неожиданно сказал:
- Чай у вас необыкновенный, так только моя бабушка умеет заваривать.
- Будете скучать по дому - заходите, - проговорила Таня, улыбаясь…
Никита зацепил ногой стул и толчком подвинул его к приятелю.
- Ну-ка сядь!
- Зачем? - удивился Слава.
- Хочу посмотреть, что в твоей роже прекрасного.
- Дубина. - Славка обиженно выпятил нижнюю губу. - В мужчине главное не фотокарточка - характер.
- А в женщине?
- Фигура.
- Уверен?
- Я все-таки предпочитаю характер, - подумав, сказал Слава.
- А где ты ее встретил?
- У пивного бара. - Угощал пивом?
- Предложил.
- И сколько же ты выпил?
- Старик, я никогда не думал, что можно выпить столько пива, когда рядом красивая женщина.
- Ты только сейчас говорил, что тебе нравятся женщины с характером.
- Она с характером. - Славка скроил кислую физиономию. - А ты, никак, ревнуешь?
- Дурак ты, Славка. - Никита откинулся на спинку стула и посмотрел на приятеля так, словно тот действительно был круглый дурак.
Слава оставил выпад друга без внимания. Он взял со стола книжку, поморщился и, бегло просмотрев ее, положил на место.
- Самый лучший учебник - это кабина самолета.
- Я не отрицаю. Но опыт…
- Опыт - это теория победителя и побежденного, если он остался в живых. Помнишь формулу боя Покрышкина?
- Высота, скорость, маневр, огонь.
- Правильно, - одобрил Слава. - А все это, вместе взятое, называется импровизация, то есть умение вести бой свободно, и действия твои в этот момент должны быть так же легки, как раскованная мысль. В бою, как правило, гибнут "академики", их губит стандартность мышления.
- Значит, этот учебник…
- Не надо впадать в крайности, - перебил Слава, - учебник - это только пособие, я узнал из него, как нужно драться на горизонталях и вертикалях, и все-таки любая классическая схема боя - это уравнение со многими неизвестными. И чтобы решить его, необходима фантазия, артистичность, если хочешь.
- Ты и на зачете будешь импровизировать? - ехидно спросил Никита.
- Попытаюсь, но боюсь, что наш бухгалтер, - всех скучных людей Слава почему-то называл бухгалтерами, - не поймет меня. Он плохо знает французские поговорки.
- Например? - улыбнулся Никита.
- Не так страшен чемпион, как человек, не умеющий владеть шпагой.
- Думаю, что последним будешь ты. - Никита вскочил, сделал на руках стойку, отжался и, вернувшись в нормальное положение, рявкнул: - Славка, сгинь! Дай мне хоть азы выучить!
- До связи, - сказал Слава, поднимаясь.
- Ты только все деньги не трать! - крикнул ему вслед Никита. - Они нам завтра пригодятся.
- Не волнуйся, мне батя перевод прислал.
Никита взялся за учебник, но на глаза попался конверт. Письмо было от брата. Димка учился в девятом классе, и школа, по-видимому, стала единственным убежищем, где он мог отдохнуть от родительской опеки. Это Никита понял из первых же строчек. Но Димка не унимался и дальше.
Никита, - стонал он, - после твоего внезапного бегства (отец считает тебя дезертиром - не более, не менее: кричит, что ты удрал с какого-то трудового фронта, на легкие харчи, где котелок не обязателен, и что ты вообще лодырь) меня взяли в такой оборот, что хоть волком вой. Хотят устроить в текстильный и мотивируют это тем, что в какой-либо другой институт я самостоятельно поступить не смогу. Ты понял? Они, наверное, думают, что я тупица. Никита, не обращай на них внимания, не обижайся и обязательно приезжай в отпуск домой. Посоветуемся и решим, как устроить мою дальнейшую жизнь. Между прочим, есть ли возможность поступить в твое училище сразу же после десятилетки? Я ходил в аэроклуб, но меня погнали, сказали: "Паспорт сперва получи". Я им говорю: "У меня первый разряд по боксу". А они свое: "До шестнадцати дорасти". Странные люди!
Димка.
P. S. Вчера встретил на улице твою Галку Звонареву, ту самую, за которой ты в институте бегал. Поинтересовалась, как ты, а после сказала, что ей очень нравится форма американских летчиков. Я ей посоветовал к ним и катиться. В вежливой форме, конечно.
P. S. Пиши на главпочту. Твои письма первым читает отец. И если что-нибудь не так…
Отец Никиты Василий Никитович Мазур был один из тех людей, о которых говорят: "товарищ сугубо штатский". Он прежде всего ценил в человеке ум и эрудицию, а все остальные качества считал неким приложением. Тому, кто пытался оспаривать это убеждение, приходилось лихо - он сталкивался с принципиальностью, жесткой и непримиримой.
На своих детей, в особенности старшего, Никиту, Василий Никитович возлагал большие надежды и был уверен, что сыновья не подведут - успешно закончат институт, аспирантуру, защитятся, а там… глядишь, и на докторскую потянут. Сам Василий Никитович работал в научно-исследовательском институте химического волокна, заведовал одной из самых перспективных лабораторий и, по мнению сослуживцев, фигурой в своей области был далеко не последней. Но ему не везло. И крепко. Кандидатскую он защитил в тридцать, а вот докторскую… одолеть не мог Часто за чаем, когда ребята были уже в постели, он говорил жене, неторопливо попыхивая трубкой: "Дети докажут, чего я не сумел, всего добьются…" И многозначительно, светло и чисто, улыбался.
Первым сошел с дистанции Никита. Удар был страшный. Василий Никитович, узнав, что сын решил уйти из института, пришел в ярость, а когда жена ему сообщила, зачем и почему, он в гневе наговорил сыну много лишнего, о чем потом долго, если не всю жизнь, жалел. Осенью Никиту забрали в армию.
- Вот к чему приводит непослушание. - Василий Никитович ткнул Димку острым ногтем указательного пальца в грудь. - Заруби себе это на носу и сделай выводы.
А жене сказал совершенно другое:
- Ничего, Маша, придет из армии - одумается. Как-нибудь вытащим…
Но Никита не одумался. Спустя год Василия Никитовича остановил на улице сосед по дому.
- Поздравляю, - сказал он, улыбаясь. - Говорят, ваш сын на летчика учится. Это серьезно. В наш космический век это серьезно.
Василий Никитович вежливо согласился и задумчиво посмотрел на небо, по которому черт те знает куда лезла серебристая, еле заметная в прозрачной синеве точка реактивного самолета.
- Ишь куда забрался! - радостно воскликнул, сосед. - Стратосфера! - И, еще раз поздравив Василия Никитовича, он, довольный, побрел дальше.
Василий Никитович возвратился домой с сильным сердцебиением. В висках легко покалывало, и тупо ломило глазные яблоки. Он положил под язык валидол и прилег, пытаясь уснуть. Но сон не шел. Тогда он встал, достал из ящика письменного стола карту и долго искал на ней маленький, со спичечную головку, кружок далекого уральского города, в котором учился Никита. А найдя, впервые задумался, по каким кривым, параболам и синусоидам забросила нелегкая его сына за три с лишним тысячи километров от дома? Трудный вопрос. Чтобы ответить на него, Василий Никитович должен был пересмотреть свои взгляды на некоторые проблемы наследственности и воспитания. Но как сломать устоявшуюся точку зрения, которая тверда и незыблема, как обетованная земля? Не найдя ответа, Василий Никитович зло прихлопнул карту и прошел в комнату жены.
- Маша, - сказал он металлическим голосом, - за Димой нужен глаз да глаз. Ты должна знать, с кем он дружит, куда и зачем ходит после школы, чем интересуется. Иначе… я не ручаюсь за последствия. И еще. Он переписывается с Никитой. Надо проверять письма или изолировать - влияние блудного сына иногда может быть сильнее родительской опеки…
"Димке туго, - подумал Никита. - В борьбе это называется двойной захват - ни вздохнуть, ни охнуть". Он тут же написал брату ответ. Приказал не распускать соплей, призвал к порядку и спокойствию и пообещал отпуск провести дома. А затем, зажав пальцами уши, принялся с ожесточением штудировать тактику.
В аэроклубе было празднично и суетливо. Трепыхались на ветру флаги, туда-сюда сновали неугомонные мальчишки, а на трибунах с невозмутимым видом восседали степенные и важные папы - гордость и слава авиационного прошлого города. Вокруг них самозабвенно возились малыши.
- Жарко, - сказал Алик, который увязался за ребятами. - Солнышко шпарит на всю железку. - Он расстегнул шинель и лихо сдвинул на затылок фуражку.
- Это не Гаврила? - Никита кивнул в сторону рослого парня, шагавшего по кромке поля.
Рядом с ним в джинсах и летной кожаной куртке семенила стройная девчонка. Она шла слева от Гаврилы, и лица ее Никита разглядеть не мог.
- Вроде бы да. - Славка негромко свистнул.
Гаврила обернулся - это был он, - приветливо помахал рукой и двинулся им навстречу. Обернулась и девчонка, и когда она это сделала, порывисто и по-мальчишечьи резко, Никита узнал Татьяну.
- Пожаловали, сказала она, улыбаясь и окидывая троицу лукавым взглядом.
- Это Алик, - сказал Славка, - представитель славного города Одессы. Музыкален, как Утесов, романтичен, как Грин, и бесстрашен, как ковбой. Алик, поклонись!
- Да мы знакомы, - рассмеялась Татьяна. Славка смущенно переступил с ноги на ногу и, окинув Никиту недобрым взглядом, спросил:
- А что здесь, собственно, происходит?
- Парад-алле, - торжественно объявил Гаврила, - Лучшие силы досаафовцев вступают в борьбу за право участия в республиканских соревнованиях по высшему пилотажу.
- Можем присоединиться. Кто "за"? - сказал невесть откуда появившийся Виктор Одинцов.
Рядом с ним в расклешенных брюках и ярко-желтой кофте с рукавами раструбом покачивалась на тонкой талии Ирина. Татьяна занималась с ней в институте и часто засиживалась у нее допоздна, готовясь к очередному коллоквиуму. А иногда они отправлялись вместе в кафе-мороженое, чтобы съесть по двойному пломбиру с вишневым вареньем. Более разных людей Никита редко встречал в своей жизни и не понимал, что может их связывать. Ирина не вылезала из парикмахерской и была законодательницей мод в институте, Татьяна же добрую половину времени проводила в джинсах и кожаной куртке. Она не знала привязанности к вещам, хотя у нее в шкафу бесцельно висело несколько платьев, которые всех поражали своей изысканностью и оригинальностью. Шила их Евгения Ивановна не из-за экономии, а потому, что любила портняжить. Шить она пристрастилась еще в молодости. В ее бесконечных коробочках, шкатулках и сундучках хранилась масса всевозможных фасонов и выкроек. Когда племяннице требовалось модное платье, Евгения Ивановна, порывшись в своих богатствах, извлекала на свет божий что-нибудь сногсшибательное двадцатых - тридцатых годов и через день-два выдавала такое, что даже у Ирки - модницы семидесятых - глаза вспыхивали завистью.
Ирина была жеманна и кокетлива, Татьяна больше всего на свете ненавидела картинность. Она была естественна, терпеть не могла полутона и получувства. Лишенная в какой-либо степени лицемерия, она и в других искала ядро целое и крепкое. И именно по этому принципу выбирала друзей. Последнее, по всей видимости, и связывало ее с Ириной. Ирина кое в чем была числом круглым, и в этой законченности, но отнюдь не совершенности, воспринималась как единица с двумя нулями - ее стопроцентная улыбка, якобы начисто лишенная кокетства, на самом деле являла собой безупречную игру лицевых мышц.
"Территориальная дружба, - как-то высказалась по поводу их отношений сама Татьяна. - Самый распространенный вид дружбы - ни к чему не обязывает и располагает к откровенности…"
- Так нет желающих присоединиться? - повторил свой вопрос Виктор.
- За нас инструктор бочки крутит, - зло прищурившись, заметил Алик. - Мы люди земные.
- Понятно. - Виктор расправил плечи и протянул Татьяне ярко-красную, едва распустившуюся розочку. - С победой!
- Ты так во мне уверен?
- Уверенность - это успех. Как ты считаешь? - обратился Виктор к Мазуру.
Никита нахмурился. На душе стало необъяснимо тревожно. Он почувствовал какую-то странную неуверенность в движениях, словно ему вдруг стала узка шинель. Праздничные краски аэродрома поблекли, и все предстало серым и будничным.
- Ты где, на другой орбите? - спросил Славка, заметив, что с приятелем происходит что-то неладное.
- А ты думаешь, приятно чувствовать себя все время вторым? - подлил масла в огонь Виктор. - Мужчина должен хотя бы на шаг идти впереди.
- Мужчина должен идти сбоку, - вставила Ирина.
- Сбоку водят только собак. - Алик хлопнул Мазура по плечу. - Верно?
- Мы тебя около буфета подождем, - сказал Никита, обращаясь к Тане. Он заставил себя улыбнуться. - Легкого воздуха!
Буфетом называлась грузовая машина с откинутым задним бортом. Ребята накупили бутербродов, лимонада и, разместившись прямо на подножке грузовика, принялись наблюдать за разворачивающимися в небе событиями.
- Какой у нее номер? - невнятно проговорил Алик, который уже успел набить рот колбасой.
- Третий. - Славка перевел взгляд на Мазура. - Старик, ты неважно выглядишь.
- Это заметно?
- На твоей физиономии - все муки ада.
"Может быть, я ее ревную? - спросил сам себя Никита. - Вот к этим дурацким "Якам"? Или к Виктору? Или вообще ко всему?.."
- Поехала. - Алик кивнул на выруливающий со стоянки "Як". - Катит, как по проспекту.
В начале взлетной полосы самолет остановился, замер, подрагивая крыльями. Затем натужно взревел и, набычившись, стремительно рванулся вперед. Оторвавшись от земли, он круто пошел в набор.
- Лихо, - одобрил Одинцов.
Алик подмигнул Славке и, дурачась, воскликнул:
- Слово нашему специальному корреспонденту Виктору Одинцову!
Одинцов, бросив на Мазура испытующий взгляд, мгновенно сориентировался:
- Итак, в воздухе мастер высшего пилотажа Татьяна Жихарева, - пробубнил он скороговоркой, подражая голосу известного футбольного комментатора Озерова. - Петля Нестерова… Переворот… Иммельман… Самолет стремительно набирает высоту. Бочка! Вторая! Третья!.. Великолепно! Жихарева всегда отличалась чистотой исполнения фигур высшего пилотажа, но сегодня она превзошла все наши ожидания. Она действительно лучшая из лучших! - Виктор снова бросил взгляд на Мазура, который с мрачным любопытством следил за кувыркающейся в небе серебристой машиной, и с еще большей издевкой продолжал: - Некоторым болельщикам виртуозное выступление Жихаревой явно не по душе. Им обидно, что они до сих пор летают с дядей, инструктором, обидно наблюдать за этим дерзновенным полетом с земли…
- Было бы неплохо, если бы ты заткнулся, - проворчал Алик, заметив, что Никита от злости сжимает кулаки.
Но Одинцов как ни в чем не бывало продолжал:
- Самолет снова набирает высоту и листом устремляется к земле. Безукоризненное скольжение!.. Да, чтобы так летать, надо было родиться с крыльями за пазухой… Это победа! Большая победа нашей спортсменки! И мы ее отметим…
- Только не здесь. - Славка шагнул навстречу Одинцову. - Ты меня понял?
- Не надо! - вскрикнула Ирина. Она до смерти боялась всяких драк и скандалов, а вид Славки мгновенно убедил ее, что потасовка не за горами.
Завидонов отступил.
- Извините меня, - сказал он, обращаясь к Ирине, - но ему лучше уйти.
- Мы с тобой в училище поговорим, - побледнев, ответил Одинцов. - По душам. - И, не сопротивляясь, ушел вслед за перепуганной Ириной.
Слава, проводив его взглядом, наклонился к Черепкову, они о чем-то пошептались, и Алик, кивнув, через мгновение исчез. Вернулся он с цветами. Слава положил букет перед Никитой.
- Надо поздравить, старик, - словно извиняясь, проговорил он. - Необходимо.
- Почему это должен сделать я? - Никита раздраженно повел губой.
- И мы поздравим, но букет преподнесешь ты, - настоял на своем Слава.
Спорить с ним было бесполезно. Никита это знал. Он взял цветы и нарочито медленным шагом пошел навстречу Татьяне. У кромки поля остановился.
Татьяна не могла вырваться из кольца поздравлявших ее подруг. Они подпрыгивали вокруг нее, словно мячики, обнимали, целовали, и радостный визг их разносился по всему аэродрому. Заметив Никиту, Таня помахала ему рукой. Девчонки рассыпались - на них рявкнул неизвестно откуда прибежавший Гаврила.
- Поздравляю, - сказал Никита, протягивая цветы.
- Спасибо. - Таня вопросительно посмотрела на него, ожидая, что он еще скажет ей о полете, что было так, а что - не очень. Но Никита, насупившись, продолжал молчать.
- А где твои друзья? - спросила Таня.
Никита обернулся. Алик со Славкой испарились. Их и след простыл. Ими даже не пахло.
- Вот черти! - Никита с раздражением посмотрел на щебетавших и сторонке девчат: "А эти не догадаются".
Таня коротко вздохнула и взяла его под руку.
- Пошли, - сказала она.
- А подруги? - возразил Никита.
- Пошли, - повторила Таня. - Они не обидятся, поймут.