ОПАП. ОПР. Еще несколько букв добавилось в гигантский чан с алфавитным супом, который представляло собой Бюро. Названия отделов менялись вместе с их главами, и каждый новый начальник стремился создать побольше подразделений: УЧИСО (Учебно-исследовательский отдел), ОСПОР (Отдел специальных операций и расследований), НАЦАНП (Национальный центр анализа насильственных преступлений), НИЦП (Национальный информационный центр по преступлениям), УПНАП (Управление по предотвращению насильственных преступлений).
Несмотря на все усилия Джона, профилировщики стали изюминкой Бюро.
Винс вошел в конференц-зал и, повернувшись спиной к длинному столу, налил себе кофе, чтобы перебить стойкий привкус рвоты во рту.
За столом полным ходом шло обсуждение дела Кена. Из рук в руки передавались фотографии с места преступления, высказывались суждения. Что значит это? Что значит то? Если дети - это родственники, тогда это значит одно. Если их похитили каждого по отдельности, тогда - другое. Каким образом идентифицировать тела? Сколько детей похищено за последний год в радиусе двухсот миль?
Винс скользнул на стул, приберегая свои комментарии для себя. Ему нужно было несколько минут, чтобы собраться, передохнуть и восстановить силы. Кофе был горьким и кислым, и это раздражало желудок.
- Отчет НИЦПа о пропавших детях возраста жертв уже на подходе, - сказал Кен.
- Когда-нибудь ПАНП заработает в полную силу, и мы сможем искать в базе данных похожие дела по манере преступника, - произнес другой агент.
- Ага, а когда позволит технология, я смогу смотреть чемпионат по бейсболу на своих часах, - заметил другой. - "Когда-нибудь" не поможет нам сегодня.
Слышал ли кто-нибудь о хищнике, убивающем в такой манере? Почему дробовик? Зачем уничтожать их лица? Может ли это указывать на то, что преступление совершил родственник или тот, кто был знаком с детьми? Или же дробовик - знак, говорящий о психологическом состоянии НЕСа (неидентифицированного субъекта)?
Кен стоял около гигантской белой доски, записывая предположения, которые высказывали его коллеги, на одну сторону, а вопросы - на другую.
Винс потихоньку вник в обсуждение, сосредоточившись на коллегах, с одной стороны, и на деле - с другой. Сотрудники были без пиджаков, но уже начался новый день, поэтому у всех на шее появились галстуки.
Большинство этих парней он знал давно. Они вместе расследовали множество дел, а кроме того, у них было много общего помимо прошлого в полиции и работы в Бюро. Трое из пятерых, сидевших в комнате, включая Винса, в прошлом морские пехотинцы. Джон служил в ВВС. Было и еще кое-что, что объединяло их: они пытались совместить семью и работу, а порой жертвовали семьей ради работы.
- Что молчишь, Винс? - раздался голос с дальнего конца стола.
Винс встретился взглядом со своим старым другом - тот, казалось, был совсем не удивлен, что Леоне появился на работе. Винс развел руками и пожал плечами.
- Прости, Кен, - сказал он агенту за столом. - Мы переливаем из пустого в порожнее, пока само собой не обнаружится, кто это сделал. Если только не провести два профилирования - одно по неизвестному НЕСу, другое - потому, кто знал детей. Это чертова куча работы, когда параллельно надо расследовать другую кучу. Сколько там у тебя - десять? Двенадцать?
Кен уставился на конец своего галстука-шнура.
- Послушай, - продолжил Винс. - Что я понимаю? Я всего лишь старая полицейская ищейка из Чикаго. Я могу позвонить одной мадам в Национальный центр по поиску пропавших и эксплуатируемых детей. Они существуют всего год, зато у них полно информации по эпизодам, которой нет у нас. Я могу хоть сейчас пойти и позвонить.
Кен кивнул.
- Спасибо, Винс. Буду должен.
Винс поднялся и вышел, направляясь в мужской туалет, где его желудок исторг кофе. Он промыл рот и какое-то время постоял, разглядывая себя в зеркале и видя то, что видели его коллеги.
Он всегда был здоровенным парнем и выглядел что надо: шесть футов три дюйма роста, двести фунтов веса, крепкий, как футболист. Теперь на него смотрел высокий худой рохля, потерявший двадцать фунтов. Слава Богу, его овал лица, большие карие глаза и широкая белозубая улыбка остались при нем. Есть еще порох в пороховницах. Сейчас его лицо имело цвет, но когда давление падает до пределов до блевотного уровня, оно становится цвета жалкого подобия той стальной седины, которая проглядывала в его черных волосах.
Хорошо, хоть волосы опять отросли густыми и волнистыми. Лысина ему не шла.
На мгновение он вдруг вспомнил, как тем поздним мартовским вечером возвращался с продуктами к машине, думая об очередном деле. Вот все, что он мог теперь вспомнить. Но даже эти воспоминания скорее всего были изобретены его мозгом. Свидетель сказал, что какой-то парень в свитере с капюшоном подошел к нему с пистолетом и потребовал денег. Винс помедлил. Преступник спустил курок.
Три недели спустя он пришел в себя и услышал от врачей, что случилось чудо. Пуля двадцать второго калибра вошла в его череп и не вышла наружу. Только время покажет, насколько сильно пострадал его мозг.
Он считал, что это ирония. Столько лет он провел в полиции без единой царапины. Он, специалист ФБР, подвергся нападению на парковке у "Крюгера" и получил пулю в голову от какого-то придурка.
Выйдя из туалета, он пошел к своему столу. Все было разложено по местам - эта привычка осталась с ним после увольнения из морских пехотинцев, - и он всегда мог найти любую бумажку, зная, где она должна лежать. Идеально организованное пространство говорило об идеальном порядке в голове - если не считать осколков латуни в самом ее центре.
Заглотив пригоршню таблеток антацида, которые он достал из своего ящика, Винс наконец позвонил, разузнал кое-что и вернулся в конференц-зал, где отдал Кену листок с написанным на нем номером телефона.
Дальше стали обсуждать серию убийств на сексуальной почве в Нью-Мексико в районе мексиканской границы. Расследование предполагало привлечение мексиканских властей, которые спрашивали, могут ли они прислать двоих сотрудников мексиканской полиции для проведения экспресс-курса по профилированию.
Утро тянулось утомительно долго. Винс занял выжидательную позицию, предоставляя возможность высказываться агентам с делами, находившимися в работе. Когда встреча подошла к концу, его коллега во главе стола снова посмотрел на него.
- Чего пришел? Соскучился по унылым харям? - спросил он.
- Нет. - Винс изобразил улыбку и фыркнул. - Где Руссо? Я пришел, чтобы посмотреть на нее.
Розана Руссо была единственной женщиной в подразделении и привыкла к постоянному повышенному вниманию.
- Она на конференции в Сиэтле.
- Черт. Мне везет, как всегда, - сострил он.
- Что там у тебя, Винс?
Он медленно поднялся, чтобы не спровоцировать головокружение.
- У меня, возможно, серийный убийца, в Южной Калифорнии. Похищает женщин, пытает, заклеивает глаза и рты суперклеем.
- До или после смерти?
- Пока не знаю.
- Кто пострадавшие?
- Одна имеет привод за проституцию, дело прошлое. Про другую ничего не известно.
- Сколько жертв?
- Три за два года.
Его друг нахмурился.
- Тогда вряд ли - недотягивает по критериям.
- Скажи это мертвой женщине, которую они нашли вчера. Зарыта в общественном парке, голова была на поверхности.
Брови взмыли вверх. Стало интереснее. Эта компания повидала всякое, и не было такого человеческого извращения, которое бы их удивило. Событие должно быть из ряда вон, чтобы они прониклись.
- Фотографии?
- Ее нашли вчера. Фотографий пока нет.
- А из других двух дел?
- Другие трупы были погребены в том же духе? - спросил другой агент.
- Нет.
- Официальных запросов у тебя нет, - констатировал его друг. - Я не видел никаких официальных запросов.
- He-а. Просто мне интересно, кто-нибудь сталкивался с этими заморочками - зла не вижу, зла не скажу - с применением суперклея. Рой?
Рой был штатным экспертом по сексуальным преступлениям и убийствам на сексуальной почве, хотя иметь дело с такими делами так или иначе приходилось им всем. Рой покачал головой.
- Я видел выдавленные глаза, политые кислотой. Отрезанные губы, предметы, введенные в рот, губы, заклеенные скотчем. Никакого клея.
- Понятно, - сказал Винс и снова занял свое место. - Я просто так спросил.
Выражение лица его друга на другом конце стола говорило, что он не верит ни одному его слову. Все поднялись и пошли на обед, по пути обмениваясь с Винсом рукопожатиями, выражая ему сочувствие и радуясь встрече. Пока они с его боссом сидели за столом, никому не пришло в голову поинтересоваться, пойдет ли он на обед.
Когда дверь закрылась, и они остались одни, его друг позволил себе побеспокоиться о нем. Он поднялся и подошел к тому концу стола, за которым сидел Винс.
- Смотрю, ты усы отрастил.
Винс провел рукой по редкой щетине стального цвета над губой.
- Ты очень наблюдателен. Тебе надо работать детективом.
- Мне кажется, что ты на самом деле не совсем вернулся. Ты как? По правде?
- Врачи требуют, чтобы я засовывал два пальца в рот после того, как поем, - признался он. - Но, оказывается, это сегодня модно у нас, красивых, так что…
- Тебе вообще можно быть здесь?
- А где мне быть? Сидеть в кресле и смотреть, как уходят часы моей жизни? Лучше застрели меня. Кое-кто, кстати, уже попробовал.
- Расскажи о деле.
- Парень, которого я учил в академии на курсах в прошлом году, Тони Мендес, позвонил мне ни свет ни заря. Ни свет ни заря - по нашему времени. А у них там, наверное, ночь. Он просто бредит этим делом. Это его первый серийный убийца.
- Если это так.
- Если это так, - согласился Винс.
- А парень там кто?
- Он главный детектив. Работает у окружного шерифа.
- И шериф разрешил ему обратиться к нам?
Винс состроил хитрую гримасу.
- Не совсем. Но паренек собирается его уломать.
- А я собираюсь выучить итальянский.
- Bella! - воскликнул Винс и засмеялся.
Его друг покачал головой.
- И как у тебя сохранилось чувство юмора - уму непостижимо.
- Да ладно, я сам ходячий анекдот. Мне выстрелили в голову, а я выжил, чтобы поделиться впечатлениями. Вот великая шутка - преступника, Бога, меня.
- И что ты здесь сделаешь, Винс? Это дело даже близко не подходит под стандарты. А у нас дел по запросам - что ни день, то новое. Будь у меня двадцать профилировщиков, у каждого бы дым из ушей валил.
- Этот НЕС дважды использовал суперклей, и, может быть, третья жертва тоже на его совести, - сказал Винс. - На сей раз он в буквальном смысле дело своих рук выставил напоказ. Это очень ритуализированное поведение и явное желание привлечь к себе внимание. Он не остановится. Мне нравится этот малый, Мендес, - признался он. - Светлая голова. Из него выйдет хороший агент. Я бы хотел видеть его в Бюро.
- Дай-ка догадаюсь - он бывший пехотинец.
Винс просиял.
- Semper fi, приятель. Бывших пехотинцев не бывает.
- Хочешь натаскать его?
- Он обещал мне подводную рыбалку.
- Но я никак не смогу выбить разрешение руководства. Шеф скажет, что, если ты хочешь учить, он с удовольствием выделит тебе время для занятий.
- А я буду в свое свободное время. Я все равно на больничном. Да еще и усы эти…
- В свободное время - за свой счет. Ни тебе суточных, ни оплаты гостиничного номера, ничего.
- Нэнси простит мне невыплату алиментов. Ее замучило чувство вины.
- Если бы она не развелась с тобой, тебя бы не ранили в голову?
- Ну да - она считает себя всемогущей.
Оба затихли. Его друг вздохнул, Винс тоже.
- Слушай, Джон, ты знаешь, как я не люблю такие дела. Если я не на месте преступления, не копаюсь в чертовой могиле, то не вижу полной картины, не могу быть объективным. Еще я хочу показать на практике, как мы работаем, потому что некоторые из нас так понимают лучше. Если я могу отправиться в Калифорнию, помочь прищучить этого подонка прежде, чем он успеет стать вторым Банди, и вырастить нового агента - почему нет?
Почему нет? Да у Бюро целый свод правил и положений, и "почему нет" - недостаточно весомый аргумент для того, чтобы агент предпринял некое действие. "Почему нет" пойдет по всем помощникам специальных агентов и спецагентам, главам подразделений и полудюжине комитетов, пока доберется до главы Бюро. Так что, как говорится, не в этой жизни.
В дверь постучали, и в зал вошла женщина.
- Простите, что прерываю, но по второй линии звонят специальному агенту Леоне.
Винс шагнул к телефону, стоявшему на низком шкафу, и послушал, а потом прикрыл трубку рукой и повернулся к своему другу.
- Жертву идентифицировали, еще одна женщина пропала без вести, и обе они связаны с одним и тем же центром для женщин.
Его старый друг пожал плечами и улыбнулся:
- Ступай с Богом, друг мой.
Глава пятнадцатая
- Мисс Томас, имя Джули Паулсон вам о чем-нибудь говорит? - спросил Мендес.
Они ушли в отдельную комнату морга. На окнах были тяжелые гардины, и стоял терпкий запах лилий и гладиолусов. Джейн Томас забилась в угол кушетки, обитой бархатной тканью цвета каберне. Она была бледна, как полотно, ее до сих пор трясло от того, что она обнаружила Лизу Уорвик.
Мендес пришел в возбужденно-тревожное состояние, когда понял, что помимо мертвой женщины есть еще и пропавшая, и обе связаны с Томасовским центром для женщин. У него возник миллион вопросов, и ему не терпелось выпалить их все, но Джейн Томас казалась такой хрупкой, что требовалось терпение. Хотя как раз в нем-то он и не был силен.
Джейн в замешательстве посмотрела на него.
- Нет. А кто это? Я должна ее знать?
- А она никогда не была клиенткой вашего заведения? Никогда не работала там?
- Я не помню такую. А какое отношение она имеет к… - Женщина повернула голову в сторону зала для бальзамирования, не в силах вымолвить имя жертвы. - О Боже, - дрожа прошептала она. - Вы считаете, Карли сейчас у этого… зверя, который сотворил такое с Лизой, да?
Кэл Диксон положил руку ей на колено, чтобы подбодрить. Мендес мысленно вскинул брови.
- Джейн, - тихо произнес Кэл, словно успокаивая встревоженную лошадь. - Есть вероятность, что Карли находится с тем, кого она знает. Или просто уехала…
Джейн Томас слегка успокоилась, чуть распрямившись.
- Не смей говорить со мной покровительственным тоном. Мы это уже обсуждали. У Карли не было никаких "просто".
- Мисс Томас! - Мендес попытался вновь привлечь ее внимание к себе, слегка рассердившись на шефа за то, что тот привнес очевидную личную заинтересованность в следственные действия. - Джули Паулсон убили за городом в апреле прошлого года. Я хотел выяснить, не имела ли она отношения к центру.
- В апреле 84 года? Я на несколько месяцев уезжала в Европу. Мои родители держат лошадей. Их лучшая лошадь принимала участие в соревнованиях в Голландии и Германии. Я ездила с ними…
Мендес знал, почему люди в таких ситуациях пускаются в рассуждения и уходят от темы. Если Джейн Томас будет думать о своих родителях и их лошадях, она перестанет вспоминать тот ужас, который видела в комнате дальше по коридору.
- В центр поступали какие-либо угрозы? - спросил Диксон.
- Обыкновенные - от безумцев и религиозных фанатиков.
- Что значит "обыкновенные"? - спросил Мендес.
- С представлениями о том, что женщина должна быть беременной и босой. И о том, что шлюхи должны обратиться к Иисусу или сгореть в аду. От таких людей, которые думают, что знают, как надо жить. Хотя я не могу этого понять. Мы помогаем женщинам, обеспечиваем медицинскую помощь. Мы не поддерживаем аборты.
- Вы сохраняете такие сообщения?
- Да. В папке в офисе.
- Нам надо их увидеть.
- Пожалуйста.
- Вы сказали, что жертва, Лиза Уорвик, работала у вас. Когда это было?
- Несколько лет назад. Она работала администратором, а в свободное время помогала тем, кому приходилось обращаться в суд, поддерживала клиенток. Она до сих пор делает - делала - это.
- В последнее время были какие-то дела?
- Несколько месяцев назад. Клиентка, бывшая наркоманка, пыталась добиться права видеться с детьми.
- Был какой-нибудь гневный папаша?
- Нет. Даже наоборот: отец, когда увидел, как сильно она изменилась, снял свой иск.
- Почему мисс Уорвик ушла из центра? - спросил Мендес.
- Вернулась в колледж, чтобы получить диплом медсестры.
- Уходила спокойно?
- Да. Конечно. Не надо думать, что такое мог сделать кто-то из центра.
- Мы должны учитывать все варианты, - ответил Мендес.
- Это стандартная процедура расследования, Джейн, - пояснил Диксон. - Никогда не знаешь, где найдутся концы.
- Нам необходимо поговорить с персоналом, - сказал Мендес. - И с женщинами - с вашими клиентками.
Как он понял по ее реакции, это последнее, чего бы хотелось Джейн Томас.
- Эти женщины уязвимы, - предупредила она. - Они испугаются до смерти.
- Понятно, - сказал Мендес.
- Это несколько преждевременно, детектив, - осадил его Диксон, холодно посмотрев на него. - Мы должны действовать с наименьшим риском.
- Что вам известно о прошлом Лизы Уорвик?
- Она из Канзаса. У меня в старых личных делах должен быть ее телефон.
- Бывшие мужья? Неудачные романы?
- Не припомню. Лиза была очень замкнутым человеком.
- Она делала что-нибудь рискованное? Посещала бары? Пила? Принимала наркотики?
- Трудно представить, чтобы она этим занималась. Ей нравилось вязать.
- Когда вы с ней контактировали в последний раз?
- Мы с ней время от времени говорили по телефону. Несколько недель назад она забегала в центр поздороваться.
- Вы знаете, где она работала?
- В отделении скорой помощи в больнице "Мерси дженерал", здесь, в городе.
Джейн прикрыла глаза рукой и заплакала. Диксон поднялся с кушетки и кивнул в сторону двери. Мендес вышел за ним в коридор.
- Я поеду в больницу и посмотрю, что можно узнать об Уорвик, - сказал Мендес, продолжая записывать что-то в свой блокнот. - В Томасовский центр отправлю Гамильтона и Хикса.
- Что сказал твой человек в Квонтико?
- Приедет.
- Приедет сюда?
- Ага.
- Но это не стандартная процедура.
Мендес пожал плечами.
Лицо Диксона было недовольным.
- Тони, не устраивай здесь цирк. Я не хочу, чтобы этот парень трепался с прессой. Я не хочу, чтобы вообще кто-нибудь трепался с прессой.
- Можно было и не говорить.
- Тебя тоже касается, - буркнул Диксон, тыкая в него пальцем. - Утихомирься. Я понимаю, что это большое дело, и у тебя радости полные штаны. Ты и так прославишься. Не теряй голову. Слышишь?