* * *
Кара достала из коробки таблетку "Фиг Ньютон", отвернулась и засунула ее в мягкий фарш. Она наклонилась и скормила все это Ники.
- Не могу поверить, что ты делаешь это, - сказала Линн.
- Он должен получить свое мочегонное средство. Я могу запихать таблетку ему прямо в рот и огорчить этим нас обоих или могу ее спрятать. Что будешь пить? Кофе?
- Ничего. Я не задержусь. Я зашла, чтобы отдать тебе подарок.
Она подарила Каре длинные свободно свисающие серьги цвета меди, который прекрасно подходил к оттенку ее волос. Кара вручила ей три подарка: кожаные перчатки, хрустальный кулон и мыло фирмы "Шанель".
Нет, ее сестра Тереза была права, подумала Кара. Чувство вины не играло никакой роли при выборе подарков, абсолютно никакой.
Правда, Тереза также верила в то, что гомосексуалистов не следует допускать к голосованию.
Неважно, три подарка или нет, но Кара все еще чувствовала раздражение по отношению к Линн, не могла перестать постоянно оценивать ее.
А то, что она видела, вовсе не обнадеживало.
- Куда ты сейчас пойдешь? - спросила Кара у Линн.
- Домой.
- Ты собираешься провести Сочельник одна?
Ей следовало бы солгать.
- Да, - сказала Линн.
Кара наблюдала за тем, как Линн укладывала свои подарки в сумку. Руки у нее дрожали.
- С тобой все в порядке?
- Да. Я уже устала отвечать на подобные вопросы.
Кара попыталась удержаться от следующего вопроса. Но признаки были слишком тревожными.
- Ты ничего не принимаешь? Ведь правда?
Линн чуть не выругалась. Но ведь совсем недавно она сама находила этот вариант очень соблазнительным, а при сложившихся обстоятельствах кого, как ни Кару, можно было простить за такой вопрос.
Линн вздохнула:
- Нет. Ничего кроме аспирина и тиленола. Меня сейчас ни к чему не тянет - разве что к тренировкам. Похоже, это единственное, что удерживает меня от возникающего иногда желания прыгнуть в окно.
Заделай его, подумала Кара и почувствовала себя еще более виноватой, чем обычно.
* * *
В прошлом году Линн установила на террасе настоящую маленькую елочку, которая чудесно пахла. В Сочельник они с Карой приготовили подогретый сидр. Мэри, Гидеон, Бубу и Анджела помогали им наряжать елку; каждый смог повесить только одно украшение, так как на елке не хватало места.
Сейчас, стоя на террасе, Линн вспомнила, как они смеялись над микроскопическими размерами елки и всех украшений. Голоса Гидеона и Бубу гармонично сливались, когда они пели гимны, и холодный ветер уносил звуки.
Сегодня на террасе не было никакой елки. Она думала купить искусственную, только для того, чтобы хоть какая-то елка у нее была. Но потом решила, что навязывать самой себе елку - это высшая степень обмана.
В порту тихо позвякивал бакен, словно ветряные колокольчики у Бубу и Анджелы.
Она еще ни разу не оставалась в Сочельник одна.
Она могла избежать одиночества и на этот раз. Вероятно, ей так и следовало сделать.
По радио обещали снег, но пока ночь была ясная.
Линн плотнее закуталась в куртку и перегнулась через перила, чтобы посмотреть на соседние дома. Повсюду были видны огни; время от времени слышался смех. Тихие семейные звуки; для многих людей этот вечер был преддверием праздника.
Она могла бы поехать в Салем и остаться у Бубу и Анджелы, тем более, что она все равно собиралась к ним завтра. Сегодня днем Кара пыталась уговорить ее побыть у них. Мэри и Гидеон, по своей старой традиции, в Сочельник ужинали в ресторане: Гидеон настаивал на омарах. Они убеждали ее присоединиться к ним.
Но она чувствовала, что сегодня вечером не смогла бы притворяться. И ей нужно было как следует отдохнуть перед завтрашним днем.
На улице заметно потемнело. Линн посмотрела наверх и увидела, как облака закрывают луну и звезды, быстро проносясь по небу.
Она открыла дверь в комнату. Если действительно будет снег, ей надо оставить побольше корма.
Она взяла на кухне новый пакет с семенами и поискала банку с жареным арахисом, которую купила в качестве праздничного угощения для Чипа и птиц, и вышла обратно на террасу. За те несколько минут, которые она пробыла внутри, начал падать снег.
Он уже шел довольно сильно. Порт словно поместили в игрушечный стеклянный шар, в котором, если его потрясти, падают снежинки.
Она натянула на голову капюшон и высыпала семена и арахис в углу террасы, чтобы их не разнесло ветром. Затем она поспешила вернуться внутрь, чтобы не испачкать ковер, но капли, падавшие с ее куртки, все равно успели его намочить.
* * *
В семье Анджелы всегда дарили подарки в Сочельник. Она предпочла бы продолжить эту традицию; это было удобное и самое подходящее время для обмена подарками. Рождество же было днем, наполненным запахом еды и неприятным ярким светом.
Но в семье Марчетт, неизвестно, как уж они там праздновали - Лоуренс и Линн говорили, что в один год у них не было даже елки и только крохотный гусь на ужин - открывали подарки в день Рождества. Лоуренс считал, что у Марчеттов осталось так мало традиций, что было очень важно их сохранять.
Поэтому этот Сочельник они проводили, украшая елку и заворачивая подарки.
- У нас есть запасные лампочки? - спросил Бубу, закрепляя на елке гирлянду.
- Вот, - Анджела протянула ему коробку. - Но это все.
- Этого хватит, - Он ввернул новые лампочки и вылез из-под ветвей, осыпая все вокруг иголками.
- Я налила тебе бренди. - Анджела протянула ему стакан.
- А-а, - Бубу опустился на стул и немного отпил.
Спустя минуту Анджела сказала:
- Ты выглядишь не очень счастливым.
- Правда?
- Да. Никакого рождественского настроения.
Бубу посмотрел в свой стакан. Он медленно повертел его в руках.
- Я вспоминал прошлый Сочельник. Помнишь? Мы поехали к Линн. Было весело. - Он еще некоторое время смотрел на бренди. - А сейчас ей совсем не весело. У нее расцвет творческой карьеры, а она не способна этому радоваться.
Он поставил стакан на пол, взял стопку подарочных коробок и свалил их в кучу на столе.
- Я купил все это для нее - брошку, кашемировый шарф, кормушку для птиц и так далее, и тому подобное. Ты видела. Но на самом деле я хочу одного: чтобы у моей сестры была способность радоваться и покой, а именно этого я ей дать не могу.
К немалому испугу Анджелы две большие слезы скатились по лицу ее мужа.
Он потер глаза и снова сел.
- Я чувствую себя беспомощным.
- Я знаю, - Анджела похлопала его по руке. - Что я могу сделать?
Бубу пожал плечами:
- Именно об этом я постоянно себя спрашиваю. Что я могу сделать?
- Хорошо, - сказала Анджела, - возможно, единственное, что мы можем сделать для нее в данный момент, - это устроить ей чудесный рождественский праздник.
Бубу очень любил свою жену, но иногда она приводила его в изумление, заставляя замирать с открытым ртом и гадать, не говорят ли они на языках разных планет. Сейчас он посмотрел на нее в надежде, что это как раз не один из таких случаев. Он надеялся, что развеяв свои опасения, он сможет снять с себя этот груз отчаяния.
Но он не нашел в лице Анджелы той доброжелательной открытости, которая была ему так необходима. Ее лицо сохраняло обычное выражение, говорившее: пожалуйста, не усложняй; одно только подобие чувств.
Бубу встал.
- Да, - сказал он, - это то, что мы можем сделать. - Он передал Анджеле коробку с елочными украшениями и открыл еще одну для себя.
* * *
Бернадин закрыла свой шкафчик. Она застегнула молнию на своей спортивной сумке, надела пальто и поднялась наверх. Она нашла Элизабет в офисе для собеседований.
- Желаю приятного Рождества, - сказала Бернадин.
- О, вам также. Прекрасное пальто. Это лиса?
- Спасибо, - сказала Бернадин. - Это хорек.
- Подарок?
- Не в этом году.
Элизабет улыбнулась:
- А вам хочется знать, какой подарок будет в этом году?
- Я буду счастлива, если таким подарком станет сам муж. Он должен сегодня вечером вернуться из поездки. Но обещали снег. Послушайте, а Линн приходила сюда?
- Вчера.
- И как вы ее нашли?
- Она держится, - ответила Элизабет. - Думаю, это не легко. Она рассказала мне о большом шоу, которое старается подготовить, и о старом приятеле, который продолжает надоедать ей.
- Я беспокоюсь за нее, - сказала Бернадин. - Она выглядит все хуже и хуже.
Она вышла к машине. Было не очень холодно; в меховом пальто ей было даже немного жарко. Может быть, вместо снега пойдет дождь.
Выезжая со стоянки клуба "Брум", она хотела включить радио, но потом передумала. Что бы она ни услышала, это ее не обрадует; если пообещают снег, она решит, что Деннис не сможет попасть домой, а если этого не скажут, она подумает, что это прогноз не на сегодня.
Бернадин выехала на шоссе. На стекле появилось несколько капель воды.
Когда она обрадовалась тому, что не стала слушать радио, воды на стекле было уже столько, что ей пришлось включить дворники, и стало совершенно ясно, что это был снег.
Всю оставшуюся дорогу до дома, она смотрела на небо. Высматривая самолеты, она заметила два и это придало ей оптимизма.
Но к тому времени, когда она повернула на подъездную дорожку к дому, с неба уже летели мириады пушистых хлопьев, покрывая все вокруг толстым слоем. Дорожка к дому была уже полностью засыпана.
- Будь проклят этот снег, - сказала Бернадин, ударив кулаком по рулю.
* * *
Тем временем, на высоте пятнадцати тысяч футов над Бостоном, Деннис Оррин развернул пшеничные крекеры, оставшиеся после подаваемого в самолете "ужина", и хмуро посмотрел в иллюминатор на быстро сгущавшиеся темные облака.
Он где-то читал, что преуспевающие директора вроде него самого всегда выбирают в самолетах места, расположенные рядом с проходом. Но он любил места около иллюминатора, черт их побери. Он получал удовольствие, видя приближающиеся огни своего города, приветствующие его возвращение домой, когда самолет заходил на посадку в аэропорту Логан.
Возможно, на этот раз ему следовало сесть даже не около прохода, а где-нибудь в середине самолета, чтобы не видеть как перспектива попасть домой в Сочельник тает на глазах совсем как эти злосчастные крекеры.
Они кружили над аэропортом уже сорок минут.
Деннис был достаточно сведущ в смысле эвфемизмов, употребляемых в аэрофлоте, чтобы понять то, что многие из его попутчиков еще не поняли - а именно, что несмотря на веселые разговоры капитана самолета о том, какими по счету они должны приземлиться, погода менялась быстрее, чем ситуация на контрольном пункте, и что там собирались закрыть это поганое ноле для посадок, хотя их рейс и пять или шесть других продолжали выкрикивать свои позывные в воздухе.
Провал, притом по всем статьям: поездка была столь же плодотворна, как это кружение над городом.
В течение двух дней он просматривал дикторов последних известий в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско. Легионы великолепно выглядящих, хорошо и интересно говорящих, прекрасно державшихся перед камерой мужчин и женщин всевозможных размеров и цветов.
Он доел последний крекер и засунул целлофан в пустую чашку из-под кофе.
Пошел снег. Он начался неожиданно, за считанные секунды превратившись из легкого кружения в мощные снежные заряды. Словно в ответ на это, самолет начал набирать высоту, и Деннис вытянул шею, чтобы увидеть удаляющийся город. Минуту назад внизу были видны движущиеся машины и корабли в порту; теперь он мог разглядеть только белую пелену.
Он ощутил себя пойманным в ловушку.
Дело было вовсе не в самолете. И даже не в самолетном кресле, хотя ему казалось, что с каждым годом оно становится все меньше, сжимая бедра и мешая локтям.
Дело было в до боли невыносимой ситуации, в которую он попал.
Пройдет меньше трех месяцев, и Лес уйдет, и если он, Деннис, не найдет замены на это место, ему не останется ничего кроме пустого кресла, стоящего перед камерами во время выпуска последних известий в шесть и одиннадцать вечера.
Временная замена в лице Ванессы или Ирвинга, работавших в выпусках, выходящих в эфир в полдень, была возможна, но ничего не решала; рейтинг программы упадет, если сразу же не начать заново завоевывать преданность зрителей новому ведущему вечерних выпусков.
Может, все дело в нем самом?
Не стал ли он настолько старым пердуном, что только он сам этого не замечает?
Неужели он успокоится только тогда, когда Чет Хантли перенесется прямо в кресло ведущего Третьего канала?
Он тяжело вздохнул, громче, чем ожидал; сидящая рядом женщина покосилась на него.
Он снова взглянул в иллюминатор. Снег шел очень густой. Там внизу Бернадин, дай Бог, вернулась домой, а не едет по улицам в такую погоду. Скоро в его теплом кабинете засветится разноцветными огнями елка, под ней будут лежать подарки, среди которых - часы на браслете, украшенные жемчугом и бриллиантами, которые Пэм помогла ему выбрать для Бернадин. Она вместе с девочками будет суетиться на кухне, а на столе разместится еда, которая пахнет намного лучше, чем мусор в его кофейной чашке, засунутой в карман сидения.
Сможет ли он увидеть это сегодня вечером? Или они будут еще пару часов кружить над городом, пока облачность не поднимется выше, и он попадет домой, когда все уже лягут спать?
Ловушка, это ловушка.
Он издал еще один тяжелый вздох, и женщина, сидевшая слева от него, передвинулась подальше и потерла лоб.
Рейтинг его выпусков новостей был очень высок, но он мог в ближайшее время упасть; и он должен был найти способ как этого избежать. А как начет других программ? Центр его маленькой галактики, шоу Марчетт - неужели дойдет до того, что придется искать замену и для него?
Теперь он смотрел каждую секунду каждого ее шоу на мониторе в своем кабинете. Словно охранял переговорное устройство, стоящее рядом с постелью спящего ребенка.
Она выглядела очень плохо, но работала с полной отдачей, связывая в единое целое все разрозненные элементы с помощью той невидимой нити, которая шла от нее к съемочной площадке и к зрителям.
Не было даже необходимости включать звук для того, чтобы почувствовать это.
Он надеялся, что с ней все в прядке.
И это несчастье со спутниковой связью… сколько потеряно впустую времени и денег, не говоря уже о том танце живота, который ему пришлось исполнять после этого перед всеми этими сраными станциями.
Сама мысль о том, что запись пробного показа может быть сорвана, внушала невообразимый ужас.
Как бы ему хотелось, чтобы полиция могла сделать еще хоть что-нибудь, он или кто-то другой смог - что-нибудь, кроме бесконечного бдения перед монитором и найма на работу нескольких хорошо обученных охранников в форме.
Не имеет значения, какие пугающие звуки он издает. Он идет по песку, и волны разбиваются у его ног, вымывая из-под него опору, на которой он стоит.
И он висит высоко в небе в то время, как его семья скучает по нему на земле, и подобным образом они, возможно, проведут большую часть Сочельника…
Динь, включилась система оповещения.
Или еще худшим…
- Друзья, мы надеялись доставить вас всех домой в Бостон. Но, увы, служба авиационного контроля только что сообщила нам, что в связи с погодными условиями, неблагоприятными для посадки, наш рейс направляют в Нью-Йорк…
* * *
- Ничего интересующего вас нет. Извините.
Майк склонился над своим столом. Кто-то развесил на лампах и других предметах леденцы на ленточках, и повсюду чувствовался запах сахара.
Он прижал трубку к другому уху.
- А как начет того, чтобы попробовать ваш компьютер М.О.?
- Как только у меня будет время заполнить форму, - сказала детектив в Лос-Анджелесе. Ее звали Абигайль Стерн, и говорила она так, что было ясно, что в конце рабочего дня в Сочельник у нее есть множество более приятных дел, чем помогать полицейскому из Бостона отыскать в Лос-Анджелесе какого-то маньяка, который упорно не хотел всплывать ни в ее голове, ни из папок с уголовными делами.
- Вы уже звонили сюда раньше, верно?
- Один или два раза.
На самом деле он звонил несколько раз - после каждого нового эпизода преследования, а иногда просто для того, чтобы поговорить со свежим человеком. Подсознательно он надеялся на то, что случится чудо и один из ветеранов подскочит и скажет: "Да вы же описываете того психа с колготками! Подождите, я сейчас найду его дело!"
Он попытался прощупать в достаточной степени ограниченные источники информации детектива Стерн с помощью еще нескольких вопросов, но это не дало никаких результатов. Он повесил трубку, откинулся на спинку стула и приказал себе идти домой.
Его рабочий день закончился два часа назад. Полицейские, которые хотели по дороге домой отметить вместе Сочельник, приглашали его с собой, но он отказался, так как ранний вечер был самым подходящим временем для звонка в Калифорнию.
Он сидел за этим столом слишком долго. Ему начало казаться, что его зацементировали в этот проклятый стул.
В двадцатый раз он пожалел о том, что не может дать серьезного обоснования необходимости выделения времени и денег на поездку в Лос-Анджелес. Столько же можно потратить и на телефонные разговоры, даже если ты общаешься с более дружелюбно настроенными и покладистыми людьми, чем детектив Стерн, а такие ему несколько раз попадались.
Если бы он мог присутствовать там лично, то своими силами получил данные, которые не добыл сейчас. Он смог бы задавать вопросы получше и максимально использовать свое лучшее качество - смотреть, слушать, впитывать в себя все мельчайшие детали и создавать из них целостную картину.
Но для получения разрешения на такую поездку было необходимо, чтобы в этой истории более явно прослеживался криминальный момент.
И в тысячный раз он радовался тому, что такой момент еще не возник.
С этой мыслью он наконец поднялся со своего стула. Он взял куртку. Подойдя к двери, он увидел мокрый пол, а затем снег. Ругаясь про себя, он натянул на голову капюшон. Холодная мокрая каша, летящая в лицо, мало соответствовала его представлению о приятном Сочельнике. Хорошо еще, что снег был не очень сильным. Было не похоже, что он затянется надолго.
Он направился в сторону автобусной остановки.
Он думал о том, что сегодня вечером делает Линн.
Была ли она одна и убирала свою чудесную квартиру? Отправилась ли за подарками к Рождеству? Сам он купил все необходимое еще в конце ноября. В платяном шкафу у него лежала стопка аккуратно завернутых коробок с подарками для родителей, братьев, невесток и племянников с племянницами. Его всегда удивляли люди, делающие все в последнюю минуту.
В действительности он не мог себе представить, как она ходит по магазинам, направляется в гости или старательно подвешивает чулки к камину.
Он подумал, что вполне вероятно, что она сидит совершенно одна, чувствуя себя изгоем.
На следующем углу стоял телефон-автомат, и, дойдя до этого квартала, он смотрел на него, не отрываясь.