- У-у-у, о-о-о! - застонал он от блаженства и счастья. - Ничего… подобного… никогда… не пробовал! Если бы меня… так кормили… в летной столовой… навсегда остался бы… в этом лесу!.. До конца… дней своих!
- К мясу, граждане разбойники, предлагается белый соус, - атаманша окинула всех грозным взглядом. - Верное средство от ран и телесных недугов!
- У-о-у! Теперь… это еще… вкуснее!
На Санькиных глазах происходили удивительные превращения. Строгий, суровый генерал Матвеев вдруг перевоплотился в обыкновенного добряка, пышущего здоровьем и силой, - наверное, таким он и был в жизни, - стал по-человечески простым и доступным. Щедрая улыбка оживила бесстрастное лицо Командира и он, как ни пытался, не мог ее спрятать. Какая-то неведомая сила стерла различия в должностях и званиях, раскрепостила их всех, столь непохожих и разных, заставила поднять забрала рыцарских шлемов, сделала такими, какими они являлись на самом деле. Саня неожиданно понял: этой неведомой силой была Наташка!
- Наталья Васильевна! - взмолился генерал. - Не томите, откройте секрет. Научите, как готовить столь грозное оружие! Для дела надо. Я Москву таким мясом кормить стану и все проблемы исчезнут. Фонды дадут, штаты увеличат! Откройте тайну, Наталья Васильевна!
- Ах, Николай Дмитриевич, Николай Дмитриевич, - атаманша превратилась в прежнюю веселую Наташку. - Вы уже такой большой, уже генерал, а не понимаете, что всякая раскрытая тайна перестает быть тайной. И теряет свой блеск и очарование.
Командир засмеялся, выстрелив пробкой, открыл шампанское.
- Будем наслаждаться неразгаданной тайной. За именинника!
- Ура! - сказала Наташка, поднимая фужер. - За твой орден, Саня! За то, чтобы ты принял правильное решение!
И, зажмурившись, сделала два крохотных глотка.
- Но знаешь… - Она ласково посмотрела на него. - Какое бы решение ты ни принял, для меня оно всегда будет правильным!
Генерал взглянул на нее с любопытством.
- Наталья Васильевна, о каком решении вы говорите?
Наташка прыснула.
- Как прекрасно, что мужчины так наивны! - сказала она. - В дом к рядовому летчику неожиданно приходят Командир полка и генерал, имеющий персональный самолет; вся компания закрывается в комнате и минут сорок о чем-то шушукается. А глупая девочка Наташка должна думать, будто это в порядке вещей. И что в Н-ском авиационном подразделении генералы каждый вечер навещают лейтенантов и о чем-то шушукаются. Так я должна думать, Николай Дмитриевич?
Казалось, и Командир, и генерал, и Саня упадут со стульев - так хохотали разоблаченные конспираторы.
- На обе лопатки, Наталья Васильевна, на обе лопатки! - рокотал, вытирая выступившие слезы, генерал. - Недооценили мы обстановочку, ох недооценили!
- Каждый вечер генералы с лейтенантами шушукаются, - повторял сквозь смех Командир. - Что делается, что делается? Каждый вечер генералы… Ха-ха-ха…
- А что? - спрашивал у всех Саня. - Неплохая жизнь в Н-ском подразделении, ох неплохая…
Наташа снисходительно смотрела на мужчин, как взрослые смотрят на расшалившихся малышей, ждала.
- Знаете, Николай Дмитриевич, - она стала очень серьезной и отрешенной, - когда я первый раз вас увидела, я все поняла. Не требовалось никаких слов. Я почувствовала: наши судьбы - и ваша, и Санина, и Командира, и моя - очень тесно переплетутся в будущем. Так случается в жизни. А сегодня, как только открылась дверь, я знала: вы пришли за Саней и мной. Не разбираюсь в этом - может быть, новая машина, может быть - новое место службы. Но ваш приход все поставил с ног на голову. Поэтому я и хочу, чтобы Саня не спешил с решением, все хорошо обдумал. Он делает Выбор, понимаете?
- Да, - строго сказал генерал. - Выбор сделать нелегко. Думаю, можно признаться: Александру Андреевичу предлагают новую работу. Неважно какую. Главное - интересную, перспективную. Там, где находится эта работа, есть возможность заниматься астрофизикой. В частности, физикой Солнца.
Наташка начала медленно бледнеть, как-то разом сжалась, сникла, беспомощно стиснула виски ладонями.
- Господи, - тоскливо, жалостливо, совсем по-женски прошептала она. - Господи!.. Это же Космос!
И столько отчаяния и страха было в ее словах, столько беззащитности перед бесконечным звездным миром, что мужчины подтянулись, посуровели. Сане показалось, будто все галактики, какие только существуют, все - до последнего нейтрино - холодные эфирные пространства ворвались в их небольшую комнату и они проваливаются куда-то в черную дыру. И в ту же секунду он принял решение.
- Да, - жестко сказал генерал. - Это - Космос!
Они проваливались в черную дыру, враждебное всему живому пространство сжималось, дыхание останавливалось.
- Ничего хуже предложить не могу! - неожиданно рассвирепел генерал. - Работа для сильных и настоящих! Адская! Каторжная! Опасная! А вы что думали, Звезды Героев этим ребятам просто так дают? За красивые глазки? Да по мне легче через три смерти пройти, чем полгода вкалывать на станции и не терять формы! И коль вы, Наталья Васильевна, все знаете, хочу услышать: что думаете по этому поводу? Только, пожалуйста, - добавил он мягче, - без этого, без этого.
Наташа подняла на него большие печальные глаза, через силу улыбнулась.
- Я не буду плакать, Николай Дмитриевич. Только напрасно вы хотите знать мое мнение - думать, как вы, как Саня, как Командир, я не могу. Понимаете? Я вижу мир глазами женщины. Ваше опасное ремесло мне неподвластно. Я боюсь высоты, лягушек, перед Космосом испытываю неистребимое чувство страха - почти панический ужас. Но та работа, которую вы предлагаете старшему лейтенанту Сергееву, моему будущему мужу, это работа и для меня. Понимаете, для меня тоже, для нас двоих. Только Сане в ней достаются опасность, риск, напряжение, усталость, а мне - ожидание, бессонные ночи, вечные волнения, слезы. И нельзя унывать. Распускать нюни, как вы, мужчины, говорите. Нельзя превращаться в домработницу или домашнюю хозяйку. Нельзя обабиваться, толстеть, терять женственность. Это, может быть, не легче, а даже труднее, чем управлять космическим кораблем или годами жить на орбитальной станции. Но, понимаете, так устроен мир: ни один самый умный, самый сильный, самый гениальный мужчина не может полностью раскрыться, полностью проявить свои возможности и дарования, если рядом с ним нет настоящей женщины. Это не максимализм, нет. Рядом с Марксом была Женни. С Владимиром Ильичей - Надежда Константиновна. С Пушкиным - несравненная Натали. Петрарку вдохновляла Лаура… Пусть не покажется кощунством, - Наташа говорила горячо, страстно, - но поставьте на место этих прекрасных женщин какую-то мещанку, вроде Лили Ропаевой, какую-нибудь посредственность и - история не досчитается многих имен. Или эти имена будут звучать в другой оркестровке. Понимаете? Женщина, слабая женщина, вдохновляет мужчину, стремящегося в своем изначалии к движению, к борьбе. Женщина возвышает его душу и помогает стать Солдатом и Поэтом, Гражданином и Художником. Но эта же женщина может и убить в мужчине задатки Поэта или Художника. Понимаете? И ваше предложение, Николай Дмитриевич, - закончила она, - это огромная ответственность не только для летчика Сергеева, но и для меня тоже. Огромная! Быть женой истребителя - куда ни шло, но женой космонавта?!.
Словно бесконечно устав от этого монолога, от внутренней борьбы, от напряженной работы мысли, она откинулась на спинку стула и отрешенным взглядом посмотрела на красные гвоздики, стоящие в центре стола. Мужчины сидели серьезные, задумчивые. Саню колотила дрожь, точно будущий покоритель Космоса стоял перед распахнувшейся бездной - за все семнадцать лет дружбы он никогда не видел Наташку такой. Не маленькая беззащитная девочка сидела рядом с ним, а мудрая, взрослая женщина. И, глядя на нее, Саня начинал понемногу осознавать, что никогда, в сущности, не знал Наташки, никогда не подозревал, что своими поступками (засыпала песком глаза хулиганам, украла щенков, отдубасила Федьку Калякина и многими, очень многими другими) она не только защищала их дружбу, но и разжигала в нем огонь веры и надежды, озаряла жизненную дорогу светом. Саня вспомнил вдруг все мальчишеские беды и несчастья - всё до последнего, - вспомнил военный госпиталь, где решалась его судьба после той неудачной посадки в училище, и какие бы картины ни проявлялись в потревоженной памяти - везде в трудные минуты он видел рядом с собой верную Пятницу. Сейчас она тоже была с ним: отрешенная и задумчивая. Как никогда задумчивая и отрешенная. Но понемногу ее глаза теплели, наполнялись светом, наконец, поправив волосы, она подбадривающе улыбнулась Сане мягкой, нежной улыбкой, и он понял - прочитал ответ в ее глазах: Пятница сделала выбор и их решения совпали. Вдвоем, вместе они взваливали на себя нелегкую ношу, но теперь она не казалась такой тяжелой, как прежде.
- Спасибо вам, Наталья Васильевна, - сказал генерал. - Вы открылись мне с новой, неожиданной стороны, и я благодарен случаю за это. И рад, что у моего товарища по авиационному цеху такая замечательная во всех отношениях, настоящая невеста.
Наташка засмеялась.
- Как здорово! Сколько прекрасных слов я сегодня услышала!
- Мы не мастера на красивые слова, Наталья Васильевна, - сердечно сказал Командир. - Но я от всей души присоединяюсь к Николаю Дмитриевичу.
- Что же, - гордо вскинула носик Наташка. - Осталось подтвердить слова делом. Мясо стынет, граждане разбойники!
И мужчины набросились на прекрасное мясо, которое даже в холодном виде не потеряло своих вкусовых качеств, и с удовольствием подтвердили слова делом. А потом с еще большим удовольствием подняли бокалы за самое яркое и загадочное творение природы - за Женщину - и стоя, как полагается настоящим рыцарям, осушили фужеры с золотистым напитком. Но Время уже подстегивало их, Время звало в дорогу, и генерал, встав из-за стола, крепко обнял и расцеловал молодую пару и, завидуя белой завистью их чистому счастью, приказал пригласить на все свадьбы - на ту, что будет через полгода, и на серебряную, и на золотую, и на платиновую.
- Я ни о чем не спрашиваю, - улыбнулся сказочно помолодевший генерал Матвеев. - Я читаю ответ в ваших глазах. Вызов - через неделю!
Глава 12
Осенние звезды
Генерал Матвеев слово сдержал - вызов пришел. Пришел на восьмой день, когда Саня, с упоением открутив в зоне сложный пилотаж - словно в баньке березовым веничком попарился, - обсуждал с тремя "К" проблемы контакта с внеземными цивилизациями. Механик, устроившись под горячим соплом двигателя, рисовал на листке бумаги непонятные иероглифы и предлагал вести поиск в районе Сириуса - там, по его мнению, возможна разумная жизнь. Он уже приготовился выложить основные аргументы, как спор неожиданным образом оборвался - старлея доблестных ВВС вызвали в штаб. Даже подали на стоянку дежурный автобус, попросту - карету, чтобы летчик не задержался где-нибудь в пути. Такие почести ничего хорошего не предвещали, и Саня на всякий случай приготовился к худшему. Но когда увидел сердитого начштаба, а на столе выписанные на имя офицера Сергеева проездные документы и командировочное предписание, все понял. Не удержавшись, расцвел в улыбке, растянув рот до ушей.
- Вы, Сергеев, командируетесь в столицу нашей Родины Москву, - не приглашая сесть, буркнул начштаба. - Для чего - сами знаете. Хотя, думаю, не по столицам вам надо ездить, а летать. Летный план, так сказать, выполнять. Но у меня приказ. Вот получите и распишитесь, - он протянул документы.
Саня аккуратно расписался. Начштаба повертел перед глазами его автограф и, видимо оставшись недоволен, совсем набычился.
- Вы, Сергеев, смотрите! Смотрите, говорю! На ответственное дело идете! Это вам не арбузы на самолете возить. Улавливаете мою мысль? Чтоб без этого. Без этого, ясно?! Чтоб наш полк в столице нашей Родины не посрамили! Чтоб не забывали, из какого вы полка, говорю!
- Есть не посрамить честь полка!
- Идите… Постойте! - начштаба грузно вышел из-за стола, краснея, протянул руку. - Желаю успеха! От всего сердца! - и так сжал, будто Саня и вправду собирался возить арбузы на всех боевых самолетах ВВС.
- Спасибо, Василий Степанович!
- Да смотрите, без этого! Без этого, говорю!
- Так точно, без этого!
В тот же день Саня уехал.
Стоял теперь в пустом коридоре скорого поезда, глядел в вагонное окно, чувствуя, как бесстыдно-откровенно счастлив, и счастье его свежо и остро, потому что молод, неисчерпаемо здоров, потому что стучат колеса и впереди ожидает неизвестность, а позади остался аэродром, товарищи, память - связующее звено между прошлым и настоящим. Мимо летели дорожные столбы, полустанки, леса, поля, деревушки, озера, и все казалось старлею доблестных ВВС необыкновенным и сказочным. И разноцветные домики, один краше другого, и стрелочницы с желтыми флажками, и машины, снующие по дорогам, и недвижное небо, и облака - вся русская земля с ее необозримыми просторами, с далеким манящим горизонтом. С детским восторгом он вспомнил доброго начальника штаба, неизвестно зачем напускающего на себя строгий и хмурый вид, вспомнил крепкое рукопожатие и всю безвозвратно растаявшую неделю, отпущенную на отдых - каждый день, каждую минуту вспомнил, - и ушедшее, канувшее в вечность снова вернулось, заволновало. Он увидел густую черную ночь, звездные россыпи, Наташку в меховой куртке, себя рядом, притихший военный городок.
- Видишь, Саня, тот равносторонний треугольник? - показывая в южный сектор неба, требовательно спрашивала Наташка. - Одна вершина треугольника - красная звезда Бетельгейзе, альфа Ориона. Другая - белый Сириус, альфа Большого Пса. Третья вершина - желтоватый Процион, или альфа Малого Пса.
- Нат, а как переводится название Проциона?
- Восходящий раньше Сириуса. Нам с тобой, Саня, Процион очень нужен. Это навигационная звезда.
- По ней можно определить страны света?
- И страны света, и даже курс. Видишь, как сверкает! Одна из ярких звезд неба. По блеску уступает только Сириусу.
- А сколько лететь до Сириуса?
- Лететь? - засмеялась Наташка. - Почти девять световых лет! До Проциона - одиннадцать.
- Одиннадцать лет со скоростью света?! Значит, эти звезды очень большие?
- Еще какие большие! По массе Сириус в три раза больше нашего Солнца, Процион - в полтора раза. Но светят они куда ярче. Сириус в двадцать два раза ярче Солнца, а Процион - в десять раз. Так что, Саня, если бы мы сейчас оказались на Проционе, мы бы даже не увидели наше Солнышко невооруженным глазом - такая это слабая звезда.
- Жалко, - вздохнул Саня. - Я думал, Солнце видно из всех галактик.
- Ты не печалься, - подбодрила Наташка. - Солнце работает надежно. И дает жизнь. Не то что мертвый Сириус или Процион.
- А разве там не может быть жизни?
- Нет, Саня. Ее погубили белые карлики - невидимые спутники Сириуса и Проциона.
- Невидимые? Как же их увидели?
- Их никто не видел - о них догадались. Своим страшным тяготением белые карлики вызывают возмущение главных звезд и выдают себя.
- А почему карлики?
- Понимаешь, Саня, у них уже выгорел водород и ядра атомов упаковались так компактно - просто жуть! Один кубический сантиметр вещества белого карлика весит четыре тысячи килограммов. Представляешь?!
- Ничего себе кубик!
- Даже не поиграешь. Когда-то белые карлики считались сверхплотными звездами. А потом ученые открыли еще более плотные звезды - нейтронные. Только ты меня перебиваешь. Слушай про Процион.
- Мы уже пришли к Громовым, Нат.
- Вот жалко. Ну ничего, я тебе потом расскажу. Ты, Саня, должен знать навигационные звезды.
И Наташка рассказывала про далекие Солнца, попавшие в кабалу к белым карликам, про гигантские трагедии Вселенной, про загадочную частицу нейтрино, из которой, как из яйца, вылупился мир. Старлей доблестных ВВС слушал ее с раскрытым ртом и, как почемучка, засыпал вопросами. Границы недоступного расширились для него в те осенние ночи, когда воздух был особенно свеж и прозрачен, а небо казалось иссиня-черным и бездонным. Яркая, беспричинная улыбка то и дело вспыхивала на его лице, а почему она появлялась - к месту и не к месту - он толком не знал.
- Ты, Санеська, все улыбаешься, и улыбаешься, - сказала Маришка, когда они пили у Громовых чай. - Тебе холошо, да, Санеська?
- Очень хорошо, Мариша! - подтвердил он, удивляясь, что ребенок одним словом открыл истину.
- Здолово! Положи тогда мне еще валенья. Валенье такое вкусное-плевкусное!
- А ты не перемажешься?
- Нет, Санеська. Я аккулатная девоська.
Он с удовольствием ухаживал за Маришкой, потешно шепелявящей от того, что выпали сразу два зуба, за Наташкой, расспрашивал Громова о делах летных (начал тосковать по самолетам), уплетал за обе щеки воздушные безе, приготовленные Верой, и ему нравился этот дом, где сохранили большой стол, за которым можно собираться всей семьей, нравилось пить обжигающе ароматный чай, просто молчать и слушать.
- Значит, ты уезжаешь, Санечка? - спросила Вера, когда они вышли в прихожую.
- Сначала Наташу провожу.
- А вот Никодимушка мой отказался, - засмеялась Вера, ласково обнимая мужа. - Я сначала запечалилась: ненаглядный-то мой все на небо поглядывает и молчит. Не иначе, думаю, лыжи навострил. А он отказался.
- От чего отказался?
- Дело прошлое. - Вера быстро взглянула на мужа. - Тайны никакой нет. Его, Санечка, уговаривали инструктором к космонавтам перейти.
- Инструктором?
- По самолетам. Учить космонавтов летать. Говорят: приказ из Москвы будет. А раз в Москве хлопочут, значит, уважают Никодимушку, значит, твердо все. А он отказался.
- Мать, - рявкнул вечный комэск. - Выключай форсаж!
Он рявкнул не со злостью, а добродушно - так лишь, чтобы женщина не забывала о стоящем рядом мужчине, - но Саня понял: майору Никодиму Громову пришлось много передумать, прежде чем он принял решение и отказался.
- Заманчиво, конечно, не скрою. Только какой из меня инструктор? Я же боевой летчик, Саня! Бо-е-вой! Да и годы не те - тут в полку точку ставить надо. Это у вас, молодых, все впереди, - он весело, по-медвежьи сграбастал Саню и Наташку. - Желаем вам, как в народе говорится, счастья бочку, а через год сына и дочку. Больно замечательная вы пара! Верно говорю, мать?
- Точно, Никодимушка, - зарумянилась Вера. - Иголка с ниткой! На любой фасон жизнь и сошьют вместе, и заштопают!
- Держитесь друг дружки крепче! - сказал Громов. - Всё преодолеете!
Точно выполняя его наказ, они долго в тот вечер считали звезды, держась друг дружки, мечтали о будущем. Нить разговора то и дело рвалась, терялась; забыв о навигационных звездах, Наташка стала интересоваться водоемами, Саня взахлеб расписал маленькое лесное озеро, где рыбы - пруд пруди, загорелся, решил до зорьки идти на рыбалку. Наташка с бурным ликованием предложение приняла. Дома Саня приготовил спиннинг, блесны, разобрал на кухне раскладушку, но долго не мог уснуть.