Комаров
Небо было голубое, яркое, без облаков, искрился под солнцем снег, слепил глаза и хрустел под ногами, морозные иголочки кололи нос и уши, а на душе у друзей было сумрачно.
В который раз за эти дни брели они без дела, куда ноги приведут, и Женька угрюмо критиковал окружающее:
- И зачем этот снег только нужен! И так холодно, а от него еще холоднее. Лучше б его не было. А потом растает - будет грязь. И вообще все так паршиво…
Проходя мимо озябших, но энергичных городских голубей, суетившихся вокруг специальных кормушек, построенных прямо на тротуаре, Женька махнул на них ногой:
- Ну вы, дармоеды! Развелось этих голубей - пройти нельзя… Кормушек им зачем-то понаделали! Пусть бы подыхали! Ничуть не жалко.
- Пойдем к реке, - сказал Радик.
- Зачем?
- А так…
- Пойдем, все равно…
Они дошли до окраины города, до высоких снеговых круч. По ним лишь кое-где ползали одинокие фигурки, потому что только сегодня ночью ударил настоящий морозец и сковал рыхлый снег.
- Глянь, - толкнул вдруг Женька Радика, - сам Комар выполз из своего комариного гнезда.
И верно: Комаров стоял один на краю самой крутой горы и, согнувшись, прилаживал лыжи. Радика и Женьки он не видал. Под горой какие-то предусмотрительные лыжники, когда снег был еще сырой, соорудили трамплин.
- Неужели хочет съехать? - разинул от удивления рот Женька. - Вот осел. Там же и лыжни еще нет! Там, кто умеет, и тот…
- Ишь, копается… - злорадно сказал Радик. - Согнулся в три погибели… Подойти, что ли, сзади, да подтолкнуть - вот и поедет: куда лыжи, куда что.
- Поглядим! - развеселился Женька. - Поглядим, как он сейчас кувыркнется! Лыжни же нет, а он катается, как черепаха!
Наконец Комаров кончил возиться с креплениями, выпрямился, перехватил палки получше, чуть пригнулся, чтоб оттолкнуться, и снова выпрямился.
- Боится, комариная душа!
Мало-помалу Комаров придвинулся к самому краю горы и вдруг внезапно поехал, нелепо взмахивая палками и поднимая то одну, то другую лыжу. Странно, что он все-таки достиг трамплина и, раскорячившись наподобие лягушки, шлепнулся в снег.
- Вот как! - подпрыгнули от удовольствия Радик и Женька, жадно глядя, как Комаров будет вставать и что у него станет с лыжами, потому что после такого полета любым лыжам - каюк!
Но Комаров не вставал. Он даже не шевелился, и одна лыжа у него торчала вверх.
Это было так страшно, что Радик и Женька, не сговариваясь, бросились вниз, увязая, падая и черпая валенками снег.
Они наклонились над Комаровым. Глаза у него были открыты, он ошалело глядел на Радика и Женьку, потом медленно улыбнулся:
- В-в-вот эт-то я п-падал! - с трудом проговорил он.
- Испугал же ты нас! - сказал Радик, переводя дух.
- Мы уж думали, ты разбился, - сказал Женька.
- Я… и раз-бился… т-только н-не с-совсем… - объяснил Комаров, продолжая лежать.
- Что же ты не встаешь?
- Мне н-надо помочь…
- Это я так…
- Давай руку!
Как и нужно было ожидать, одна лыжа переломилась пополам. Неопытный Комаров прикрепил их к валенкам наглухо, и, чтоб поднять пострадавшего, пришлось валенки снять. При этом оказалось, что у него слегка вывихнута ступня. Для бывалых людей такие вывихи составляли сущие пустяки. Женька придержал Комарова за плечи, а Радик так умело дернул ногу, что в ней что-то хрустнуло, а Комаров ойкнул.
- Ну, лучше? - осведомился лекарь. Больной неуверенно кивнул.
Затем, собрав остатки лыж и поддерживая ковыляющего Комарова под мышки, они полезли по сугробам в гору, часто останавливаясь, чтоб дать отдых ноге.
- Спа-сибо, что увидели… - сказал Комаров, очутившись наверху и заикаясь все меньше. - А то б так я и лежал… И не мог встать…
- Ладно, чего там… - смутился Радик и, чтобы Комар этого не заметил, грубо спросил:
- Какой же дурак так крепления делает?
- Я д-думал, что… чем крепче, тем лучше… Не соскочат… А то они у меня… соскакивают…
- Эх, ты… Ты б хоть кого из ребят взял.
- А я стеснялся, - просто объяснил Комаров. - Я хотел сначала один попрыгать. Если упаду, никто не увидит. И смеяться никто не будет, а то некоторые смеются…
- Это ты напрасно. Одному нельзя.
Радик и Женька хорошенько отряхнулись сами, выбили снег из валенок, отряхнули Комарова, и на душе у них повеселело.
Загудел гудок на фабрике. Двенадцать! Через полчаса начало уроков.
- Ты как, можешь идти? - спросил Комарова Радик.
- Могу. Спасибо.
- Ну уж ладно, пойдем мы тебя проводим!
- Да я ничего… Я уж почти… И заикаться, видимо, перестал.
- Это что! - сказал Женька. - Это даже и сравнить нельзя, как шлепнулся я позапрошлой зимой! С такого же трамплина. Какой-то гад возьми да и посыпь его золой! Я заикался тогда ровно целую неделю!
Они проводили Комарова до самого его дома, который оказался совсем близко.
- Значит, тут ты живешь? Ничего домик, - великодушно похвалил Женька. - Будем теперь знать.
Пока Комаров собирал свои учебники, Радик с Женькой поджидали его на улице.
- А ничего, оказывается, парень, этот самый Комар, - сказал Радик.
- Да… Я и не ожидал. Кататься не умеет, а все-таки не испугался, сам съехал.
В школу они явились втроем.
Хороший конец
Развеселившиеся немного Радик и Женька совсем сникли, как только в класс вошла Анна Ефимовна.
Положив на стол журнал, она сняла очки и оглядела ребят:
- Прямо-таки исключительно редкий случай: все на месте, даже Крюков. Надо это где-нибудь записать…
Тут Радик встал и, чувствуя, как быстро и сильно краснеют щеки и уши, подошел к столу и положил перед Анной Ефимовной вчерашнюю справку из поликлиники.
Анна Ефимовна взяла ее и близко поднесла глазам:
- Что это такое?
- Это справка… насчет… ну, что мы сделали… этот самый… ну, укол…
В классе воцарилась небывалая тишина, даже Крюкое перестал шуршать чем-то под партой и во все глаза уста вился на учительницу, приготовившись либо захохотать, либо отпустить подходящее замечание.
- А зачем мне справка? - подняла брови Аний Ефимовна. - Я и так вам верю, не нужна мне ваша справка. Вы же хорошие мальчики. Вы же не позволите…
- Тогда мы не сделали… - сказал Радик так же решительно, как летом прыгал с вышки в речку. - Вот… когда вы нас посылали…
Брови Анны Ефимовны поднялись еще выше.
- Тогда что же это получается? Получается, что вы меня обманули?
Радик промолчал, а за него ответил со своего места Женька:
- Обманули…
При общем молчании Анна Ефимовна внимательно пригляделась к Радику и Женьке.
- Ай-ай-ай, и вы, наверное, думаете, что это просто замечательно?
- Что ж замечательного? - охотно согласился Радик, радуясь, что самое тяжелое уже позади.
- Ничего в этом замечательного и нету, - подтвердил и Женька.
Крюков, сочтя, что настал самый подходящий момент захохотать, так и сделал, но никто его не поддержал. Анна Ефимовна укоризненно глянула в его сторону, и он тотчас умолк, придав своему лицу серьезное и внимательное выражение.
- Так вас нужно наказать, как вы об этом думаете?
- Само собой…
- Обязательно, - с готовностью откликнулись Радик и Женька.
Анна Ефимовна вдруг улыбнулась:
- Скажите, пожалуйста, какие они вдруг сделались сознательные! Но если вы уж сами раскаялись, то надо вам, наверное, сделать снисхождение, теперь, кажется, такой порядок?
Радик и Женька не успели ответить, что никакого снисхождения им не надо, как со своего места отозвался Войленко.
- Конечно, сделать!
И весь класс вдруг загалдел.
- Сделать!
- Сделать, Анна Ефимовна!
- Конечно, сделать!
Крюков решил, что теперь-то уж смешно, опять захохотал, и опять его никто не поддержал, и ему осталось только с недоумением поглядывать по сторонам.
Комаров поднял руку:
- То, что они пропустили, я им объясню, вы не беспокойтесь, Анна Ефимовна!
- Ты уж объяснишь, Комарь под глазом фонарь! - вмешался Крюков. - Ге-ге!
- Что-то ты, Крюков, сегодня очень веселый, - обратилась к нему Анна Ефимовна. - Может быть, ты предчувствуешь, что в субботу в семь часов состоится родительское собрание и твой отец обязательно должен на нем присутствовать?
Крюков сразу поскучнел и начал тереть щеку:
- Отец… Вряд ли что получится. Он у меня, знаете, в субботу заболел… то есть в командировку едет…
- Я так и думала, - кивнула Анна Ефимовна. - На этот случай я заготовила маленькое письмо, передай ему, будь добр, пусть он его прочитает и распишется, что читал… может быть, и вам дать по такому письму? - обратилась она к Радику и Женьке. - О вас тоже есть что сказать, можете не беспокоиться.
- Им не надо! - опять сказал Войленко. - Они и так скажут!
Крюков тем временем со всех сторон разглядывал запечатанный конверт, бормоча:
- "Дело пахнет керосином, - заметил капитан Витема, погружаясь в задумчивое состояние…". Анна Ефимовна, а почему только мне такое письмо?
- Стало быть, тебе такая привилегия! - засмеялся Санька, - В отличие от других… Как ты капитан… И вообще…
Этот урок промелькнул для Радика и Женьки незаметно.
А после звонка к Радику подошел Войленко:
- Радик, - сказал он, как будто ничего и не было, - пойдем глянем, что-то у нас там не получается: цемент, понимаешь, плохо застывает, крошится…
Возле раздевалки Радик, сопровождаемый товарищами, увидел Желтухина, который сам с лицом, сплошь выпачканным мелом, зажав своего Стародубцева в углу, старательно пачкал меловой тряпкой и его.
- Желтухин! - строго окликнул его старший брат. - Ты чего тут вытворяешь? Что за безобразие?
- А ты что за указчик? - начал было Желтухин, но, увидев Радика с товарищами, удивился, сбавил тон и жалобно заныл:
- Все Желтухин да Желтухин… А что Желтухин. Какой грозный…
- А ты думал! А ну, иди умойся!
Желтухин и Стародубцев, то и дело оглядываясь, бочком двинулись к баку с водой и начали умывать друг друга с таким же старанием, с каким пачкались за минуту до этого.
Будущий зоокабинет был ярко освещен солнцем. Светились свежеоструганные доски, сверкало стекло, готовое для аквариумов.
Женька глянул в окно и сказал:
- Хорошая погода установилась! Я люблю, когда снег! Сильно мне такая погода нравится.
"ЭЛЕКТРОСИГНАЛЫ" НА СОРНЯКАХ
1
Шурка знать ничего не хотел: он шел на ходулях!
Это происходило во дворе дома № 25 по Электросигнальному переулку. А с высоты Шурка мог даже видеть, что делается в соседнем дворе, - такие это были громадные, невиданные ходули! Всякие мелкие ребятишки, побросав свои дела, бежали отовсюду, чтобы насладиться великолепным зрелищем: вот Шурка идет на ходулях! В раскрытом окне третьего этажа самый несчастный во дворе мальчик Боря, по прозвищу Жиртрест, которого никуда не пускали без мамы, свесился вниз, одной рукой вцепившись в подоконник, другой отчаянно отбиваясь от кого-то невидимого, пытавшегося затащить его обратно в комнату.
Шурка чувствовал себя как космонавт. Глядя на зрителей сверху вниз, он кричал:
- Уйди! С дороги!
И это было только качало. Все каникулы Шурка решил посвятить хождению на ходулях. Может, он и вовсе отвыкнет ходить на ногах - будет только на ходулях!
На скамеечке возле одного подъезда сидел степенный краснощекий мальчишка, грыз семечки и плевал шелуху в кулак. Это была нелюбимая во дворе личность по прозвищу Осел. Он хоть и приехал недавно из деревни, но никого не боялся и обо всем говорил: "Это что! Вот у нас, в Верхнем Оселке…" За это его и прозвали - Осел.
И сейчас, когда Шурка с ним поравнялся, он выплюнул шелуху и громко сказал:
- Подумаешь! У нас, в Верхнем Оселке…
Так как руки и ноги были у Шурки заняты ходулями, он только и смог сделать, что плюнул на Осла, но не доплюнул. Осел тотчас тоже плюнул и тоже, конечно, не доплюнул. Куда ему!
А Шурка пошел дальше.
Он миновал молодой сад, который этой весной жильцы посадили во дворе, площадки с песком, деревянные грибы и беседки для малышей.
Ребята постарше - Шуркины друзья - предпочитали собираться за сараем, где были свалены старые ящики, бревна и обрезки досок.
Они и сейчас находились там. Это была грозная дружная сила, известная в округе как "электросигналы": Калина, Никупя, Лелик и Ерш - все из одного класса.
Футболист Калина сидел в своем синем свитере и бутсах на ящике, свесив руки, как отдыхающий боксер. Никуля полулежал на бревне. Лелик на корточках наблюдал какую-то букашку, ползущую по своим делам, он был натуралист. А трудяга и мастер на все руки Ерш обстругивал палку для метлы, которую он пообещал дворничихе.
Шурка появился из-за угла, как привидение, и произнес шипящим хриплым голосом, каким, по его мнению, должны разговаривать привидения:
- А в-вы ш-ш-што тут…
Но ни у кого особенного восторга его появление не вызвало. Один только Ерш встал, зачем-то пощупал ходули и опять сел.
- Вот и он! - сказал Никуля. - Ну как?
- Никак! - ответил обиженный Шурка. - Что "как"?
- Ты уже знаешь?
- Ничего я не знаю! - сказал Шурка, переступая все время, чтобы не упасть. - Включу вот сейчас свои ходули и пойду до самого вон того дома!
- Он не знает? - изумился Никуля. - Нас же в колхоз посылают! И тебя!
Шурка, не удержав равновесия, рухнул на землю.
- Чего врешь!
- Верно, верно! Да спроси! - показал Никуля на остальных электросигналов, и те молча кивнули.
- А зачем?
- Мы ж шефы! Ты ж сам, помнишь, голосовал?
Шурка вспомнил: верно, голосовал…
- Я думал, это так…
- Вот тебе и так!
- А может, я не хочу?
- Мало ли что! - сказал Калина. - Теперь уже нельзя не хотеть. Голосовал ведь! Все едем.
- Ну раз все, то ладно, - согласился Шурка, вздохнув. - Только что мы там будем делать? Я это пахать-сеять не умею… И коров этих самых не то, что боюсь, а как-то не люблю… Потому что неизвестно, что у нее в голове… Вот лошадей - люблю! Знаешь черную лошадь, в булочную хлеб привозит? Я на ней верхом сидел даже… один раз! А в колхозе я сяду на какую-нибудь и - поскачу!
Эта мысль пришлась электросигналам по душе.
- Пожалуй, и я поскачу… - задумчиво сказал Лелик.
- И я! - откликнулся Ерш.
- Все поскачем! - радостно закричал Калина.
- Так вам и дадут скакать! - охладил их радость зловредный Никуля. - Работать заставят, а скакать у них самих много желающих найдется.
- А что там надо работать? - поинтересовался Шурка.
- Полоть! - объяснил Ерш со знанием дела. - Сорняки, траву то есть, дергать. Сильно она у них там выросла.
- У них выросла, а мы ее дергай… - усмехнулся Никуля. - На наш двор, когда мы деревья сажали, небось не пришли помогать, а мы иди… Давайте не поедем?
- Давайте! - сразу согласился Шурка.
- Не поедем! - воскликнул Калина.
- Пускай их сорняки растут, хоть до самого неба! - сказал Лелик. - Нам какое дело!
- А вообще-то, - сказал Ерш, любуясь законченной ручкой для метлы, - что такого - траву дергать? Даже интересно! Я эту траву могу дергать хоть целый день! Поедем, поможем им, чтоб они не плакали…
- Ну, ехать так ехать… - равнодушно согласились электросигналы.
- Чуть-чуть для смеха поработаем, - сказал Никуля. - А потом найдем, чем заняться. Будем по ночам не спать, никто не запретит, - не спи хоть целый месяц. Разводить костры, воровать с огородов всякий горох, морковку. Таскать за рога козлят, баранов…
- А если деревенские пацаны начнут задираться, - сказал Калина, - отлупим их так, что они завоют у нас на всю деревню!
- И пускай дают нам меду, - продолжал Никуля, - каждому по большой тарелке… А как же! Раз мы приехали им помогать - нечего жаться. А то соберем свое барахло и - домой! Мы не навязывались… А вообще кто-нибудь был в деревне?
- Я нет.
- Я тоже.
- А на даче считается?
- На даче не считается!
- Ну, тогда и я не был.
Никуля вдруг хлопнул себя по лбу:
- Эх, самое главное забыл! А куда мы едем, знаете? В Верхний Оселок, откуда наш Осел приехал!
- Он там на лавочке сидит! - обрадовался Шурка. - Пошли у него разузнаем чего-нибудь!
Увидев приближающихся электросигналов, Осел встал и поглядел на подъезд.
- Не бойся! - крикнули ему. - Не тронем! Одну вещь надо узнать.
Упорный, задиристый Осел опять сел и пренебрежительно сказал:
- Загрозили! Боялся я, как же… Ждите!
Хитрый Никуля, подмигивая электросигналам, начал разговор:
- Видал у Шурки какие ходули? У вас, в Верхнем Оселке, таких больших, наверное…
- Ху-у! - сразу встрепенулся Осел. - Да у нас имеются в два раз поболе! У нас… У нас любой ходит на ходулях с малолетства! У нас ребята…
- Какие уж у вас и ребята… - подкачивал Никуля.
- У нас? У нас ребята - будь спокоен! Все ребятки удалые, поудалей будут и меня!
- А что, если поедем поглядим? - спросил Шурка.
- Давай ехай! - горячился Осел. - Там тебе шею сразу намылят! Там тебе любой как даст - ты и хвост откинешь! Там народ трудовой!
- Да что там… Ни речки у вас там нет, ни леса…
- Как нету? - Осел от возмущения начал заикаться. - Почем ты знаешь? Ты там был? Там не речка, ручей называется - Журавлиха, так получше разов в сто будет вашей реки Заржавой! Да еще пруд какой! Такого пруда тебе и во сне не приснится!
- Хорошо там?
- А то нет! Тут что? Скука. А там - мирово!
- А ослы у вас там есть? - спросил Шурка.
- А то… - начал было Осел, но спохватился, умолк и вдруг, стуча по асфальту сапогами, как копытами, побежал в подъезд. Через минуту он появился на своем балконе и запел издевательским голосом:
- Шурей-бурей продал курей за сто рублей! Хе-хе! Хе-хе! Хе-хе!
При этом он приплясывал и кривлялся. Пропев свой куплет раз пять, он скрылся, довольный.
- Наверное, все они там так же… - сказал Калина. - Одичали в своем Верхнем Оселке. Дергают, дергают свою траву, а потом возьмут да и одичают! Но ничего, мы им покажем!..