– А теперь, киска, расслабься, – сказал Каттер. – Брось расстраиваться. Я ненадолго выйду, поищу тебе парня получше, пусть поучит тебя, чтобы ты легче освоила ремесло… Я, конечно, и сам бы тебе помог, но есть парни, которых хлебом не корми – дай только быть первыми у таких молоденьких хорошеньких цыпочек, как ты. И денег на это они не жалеют, а уж я найду, как распорядиться их монетами.
Лесли готова была на коленях умолять Каттера отпустить ее, но. горло у нее сдавило, и она не могла вымолвить ни слова.
– Смотри, никуда не уходи, – приказал Каттер. И, запирая дверь, хихикнул над собственной остротой. Лесли показалось, что она никогда не слышала ничего более безнадежного, чем этот щелчок запирающегося замка. Она прислушивалась к шагам Каттера по квартире, потом услышала, как хлопнула входная дверь и его шаги зазвучали по лестнице.
Как только Лесли уверилась, что Каттер ушел, она вскочила и бросилась к двери, чтобы на всякий случай проверить, не поддастся ли она. Но дверь была накрепко заперта, к тому же оказалась очень прочной. У Лесли даже искры надежды не осталось, что ей удастся справиться с дверью. Тогда она прошла через комнату и с усилием распахнула старую оконную раму. Окно выходило на стену соседнего дома, внизу виднелся узкий проулок. Пожарной лестницы за окном не оказалось. Нечего было и думать, что с такой высоты удастся удачно спрыгнуть.
Снова раздался раскат грома, правда, не прямо над головой, и пошел дождь. Лесли опустилась возле окна на пол и прижалась головой к подоконнику. Из глаз снова хлынули слезы.
– Пожалуйста, – всхлипывала она, – пожалуйста, помогите мне хоть кто-нибудь…
Капли дождя, попадавшие в окно, смешивались со слезами, которые текли по ее щекам.
Сирин начал поиски с дома Баттербери, находившегося в Феррисайде на западном берегу реки Кикаха. Как справедливо заметила Анна, город был большой. Найти девочку-подростка, спрятавшуюся где-то в запутанном лабиринте из тысяч пересекающихся улиц, – задача не из легких, но Сирин рассчитывал на помощь.
Со стороны его могли принять за сумасшедшего. Он ходил взад-вперед по улицам Феррисайда, останавливался под деревьями, разглядывал их голые ветки, присаживался на корточки возле изгородей и явно разговаривал сам с собой. На самом деле он хотел услышать городские сплетни.
Сороки и вороны, воробьи и голуби видели все, но слушать их литанию о событиях дня было все равно что искать что-нибудь в куче разорванных на мелкие кусочки страниц энциклопедии, выброшенных в корзину. Нужную информацию рано или поздно найдешь, но целый день потеряешь.
Кошки были немногим лучше. Они предпочитали держать известные им сведения при себе. То, что они сообщали Сирину, звучало загадочно, а иногда даже намеренно запутывало. Сирин не винил их, они по своей природе склонны к таинственности и капризны почти как феи. Больше всего старались помочь Сирину маленькие духи, которые называются феями цветов. Эти крошечные крылатые создания обитают во всех деревьях и кустах, в каждом цветке, былинке и травинке, будь то ухоженный парк или сад, или пустырь, буйно заросший сорняками, или такое глухое место, как, например, берег реки, спускающийся к самой воде под мостом на Стэнтон-стрит. Много лет назад Сесилия Мэри Баркер составила список этих созданий и выпустила о них несколько книг, а позднее бостонская художница Терри Уиндлинг продолжила ее работу, специализируясь на городских духах, изображенных Баркер. Для этого мелкого народца время года было сейчас неподходящее. Многие из них уже укрылись в Волшебном царстве, чтобы проспать там всю зиму, а другие были слишком поглощены уборкой урожая и другими осенними заботами, чтобы обращать внимание на происходящее вокруг. Но кое-кто из них все-таки заметил девушку, которая временами была способна увидеть их. Кузины Мэран старались больше всех. Они высовывали свои заостренные личики из-под желудевых колпачков, служивших шапочками, и, серьезно поглядывая на Сирина, направляли его то по одной улице, то по другой.
На все это ушло время. Небо потемнело, тучи сгустились, приближалась гроза. В это время Сирин медленно, но верно повторял путь, проделанный Лесли по Стэнтон-стрит, через мост и через весь город до парка Фитцгенри. Когда Сирин дошел до скамьи, где она сидела, начался дождь.
Там от двух сморщенных, похожих на старых обезьянок бодахов, живших в парке, он услышал о том, как к Лесли кто-то пристал и увел ее с собой.
– Она не хотела идти, сэр, – сказал один из бодахов, поправляя поля своей шапчонки, чтобы защититься от дождя.
Все феи и эльфы знали Сирина, но уважали они его не только за мастерскую игру на арфе. Он был мужем дочери короля дубов, той, что в умении творить чудеса любого из них могла бы заткнуть за пояс. Они давно научились относиться к Мэран и к тем, кому она покровительствовала, с опасливым уважением.
– Да, сэр, она не хотела, – добавил второй бодах, – но все равно он увел ее.
Сирин присел возле скамейки, чтобы не так возвышаться над ними.
– А куда этот тип ее увел? – спросил он.
Первый бодах показал на двух парней у Воинского мемориала, они стояли и о чем-то разговаривали, ссутулившись под дождем и нагнувшись друг к другу. Один был в дождевике, надетом поверх костюма, другой в хлопчатобумажной куртке, джинсах и ковбойских сапогах. Похоже, они обсуждали какую-то сделку.
– Можете сами спросить у него, – сказал бодах. – Это тот, в синем.
Сирин снова посмотрел на пару у мемориала и помрачнел. Будь здесь Мэран, она сразу положила бы ему на руку ладонь, шепнула бы на ухо ласковые слова, чтобы потушить опасный огонь, вспыхнувший в его глазах Но его жена дома, слишком далеко, чтобы он мог почувствовать ее умиротворяющее влияние.
Сирин встал, и бодахи тут же улетучились. А беседовавшие возле Воинского мемориала, по-видимому, поладили и покинули парк вместе. Сирин пошел следом, дождь, смочивший тротуар под ногами, заглушал его шаги. Пальцы его шевелились, словно он перебирал струны арфы.
А бодахам, нашедшим приют на ветвях дерева, казалось, что они слышат звуки арфы, которые мягко вторили ритму падающих капель дождя.
Анна снова пришла в себя, когда Мэран вернулась из кухни с чайником травяного чая и двумя кружками. Она поставила их на стол возле софы и села рядом с матерью Лесли.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она, поправляя холодный компресс, который до этого положила на лоб Анны.
Взгляд Анны метался из стороны в сторону, то она устремляла его на лицо Мэран, то опускала в пол, как будто следила за чьим-то невидимым перемещением. Мэран пыталась отогнать назойливых фей, отмахиваясь от них рукой, но это не помогало. Присутствие Анны в доме только подогревало их ненасытное любопытство, и утолить его было все равно, что поймать ветер.
– Я приготовила чай, – сказала Мэран. – Выпейте, вам станет легче.
Теперь Анна казалась смирившейся, ее прежний гнев испарился, как будто его и не было. Дождь тихо стучал по оконным стеклам. К нижней части окна приник носатый любопытный хоб, стекло запотело от его дыхания, большие глаза ярко светились.
– Не можете… не можете ли вы заставить их уйти? – попросила Анна.
Мэран покачала головой:
– Нет, но заставить вас снова забыть о них я могу.
– Забыть, – мечтательно протянула Анна. – Раньше вы так и сделали? Заставили меня забыть?
– Нет, тогда вы забыли по собственной воле. Не хотели помнить и потому забыли.
– А вы… вы ничего такого не делали?
– Понимаете, мы правда владеем некоторыми… чарами, – призналась Мэран. – Они ускоряют процесс. Мы даже не прибегаем к ним сознательно. Они сами появляются откуда ни возьмись, когда мы рядом с теми, кто предпочитает не помнить то, что видит.
– Значит, я забуду, но эти создания все равно будут здесь?
Мэран кивнула.
– Я просто не смогу их видеть?
– Все будет так, как было прежде.
– Мне… мне… это не нравится, – проговорила Анна невнятно.
Мэран обеспокоенно наклонилась к ней. Казалось, Анна смотрит на нее сквозь туман, застилающий ей глаза.
– По-моему, я… я… умираю, – пролепетала Анна.
Веки у нее затрепетали, голова склонилась к плечу, и она потеряла сознание.
Мэран окликнула ее, потрясла, но та не подавала признаков жизни. Мэран приложила пальцы к шее Анны и нащупала пульс. Он был ровный и наполненный, но как Мэран ни старалась, привести в чувство Анну не смогла.
Встав с софы, Мэран пошла в кухню, чтобы вызвать "скорую помощь". Набирая номер, она вдруг услышала, как на втором этаже, в кабинете Сирина, сама собой заиграла его арфа.
Слезы текли по лицу Лесли, но тут она заметила, как что-то шевелится под дождем по ту сторону окна. Что-то пестрое трепетало снаружи над мокрым подоконником, словно на него хотел сесть голубь. Но двигалось это существо куда более грациозно и быстро, таких голубей Лесли прежде не видела. И окрас был совсем другой. Не голубоватый или сизый, как у голубя, а скорее окраска наводила на мысть о бабочке. Но какие же бабочки могут летать поздней осенъю, да еще когда идет дождь?
А может быть, это колибри?
Но это уж совсем невероятно.
Тут Лесли внезапно вспомнила, как на последнем уроке музыки ее флейта кого-то приманила.
Она смахнула рукавом слезы, застилавшие глаза, и пристальнее посмотрела в окно прямо перед собой, она ничего не видела, но стоило ей повернуть голову, как краем глаза она уловила отчаянный вихрь красок, а когда попыталась внимательно вглядеться, все разом исчезло из ее поля зрения.
Через несколько мгновений Лесли отвернулась от окна, бросила изучающий взгляд на дверь, прислушалась, но не услышала ничего, что говорило бы о возвращении Каттера.
"Может быть, – подумала она, – может быть, меня спасет волшебство…"
Она вытащила из рюкзака флейту и быстро собрала ее. Снова повернувшись к окну, Лесли села на корточки и попробовала заиграть, но ничего не получилось. Она слишком нервничала, грудь теснило, и Лесли не могла подать воздух из легких.
Она оторвала флейту от губ и положила ее на колени. Стараясь не думать о запертой двери, о том, почему ее заперли и кто войдет в эту дверь, Лесли попыталась выровнять дыхание.
Вдох. Медленный вдох, задержать дыхание, медленный выдох. И все сначала.
Лесли представила себе, что они с Мэран занимаются в старом пожарном депо. Она почти слышала, как играет Мэран, только эти звуки больше напоминали колокольные переливы арфы, чем шелестящий свист деревянной флейты. Но все равно мелодия слышалась ясно, надо только следовать за ней по этой путеводной тропинке, обозначенной на карте музыки.
Снова поднеся флейту к губам, Лесли опять подула в нее, тонкая струйка воздуха вошла внутрь инструмента под углом, и в пустой комнате, заполнив ее всю, зазвучало нижнее "ре" – глубокий насыщенный звук, отдавшийся эхом от стен. Лесли повторила его, потом подхватила мелодию, которая ей слышалась, – как путь обозначенный для нее на карте всех напевов, и уже звучащих, и еще не сочиненных, и стала ей вторить. Это оказалось легче, чем Лесли думала. Даже легче, чем на уроках Мэран. Музыка, за которой она следовала, казалось, позволяла ее флейте играть почти самой по себе. И пока флейта играла, Лесли смотрела на дождь за окном. А там опять замелькало что-то пестрое.
"Пожалуйста! – мысленно взмолилась Лесли. – Ну пожалуйста…"
И тут она разглядела за окном крошечное создание! Его крылышки, и впрямь похожие на пестрое оперение колибри, трепетали под дождем, разбрасывая яркие капли воды, так что над ними, переливаясь, изогнулась радуга. Верхняя часть маленького тельца была обнажена, а нижняя завернута в тонкие листья и лепестки, к щечкам и шейке льнули темные влажные волосы; не ведающие времени глаза пристально смотрели на Лесли. А музыка все продолжала звучать.
"Помоги мне! – молила Лесли про себя эту маленькую парящую за окном плясунью. – Ну пожалуйста…"
Она забыла обо всем, кроме звуков флейты и крошечной феи под дождем. Она не слышала шагов по лестнице, не слышала, как кто-то протопал по квартире. Но услышала, как открылась дверь.
Музыка захлебнулась, фея исчезла, словно ее и не было. Лесли отняла флейту от губ и обернулась, сердце у нее бешено билось, но она решила: им не заставить ее бояться. Ведь таким типам, как этот Каттер, только того и нужно. Им хочется видеть, как их боятся. Хочется командовать. Но больше этого не будет.
"Без борьбы я не сдамся, – твердила себе Лесли. – Лучше я разобью свою флейту о дурацкую башку этого Каттера".
Однако при виде стоящего в дверях незнакомца все ее грозные намерения сразу рассеялись. И тут Лесли заметила, что арфа, которую она слышала, и мелодия, которой она вторила на флейте, вовсе не стихли, а зазвучали еще громче.
– Кто… кто вы? – спросила она.
У нее вспотели ладони, флейта стала скользкая, Лесли с трудом удерживала ее в руках. Волосы незнакомца были еще длиннее, чем у Каттера. Он зачесывал их назад и заплетал в косичку, которая спускалась сбоку и падала на грудь. У вошедшего была густая борода, а его одежда хоть и состояла из джинсов, рубашки и куртки, казалось, была бы уместной в любое время, в любую эпоху. "Так одевается и Мэран", – подумала Лесли.
Но глаза – вот что приковало к незнакомцу ее взгляд. Не их удивительный блеск, а, скорее, огонь, который, казалось, вспыхивал в их глубине, в такт доносившимся до Лесли звукам арфы.
– Вы пришли… спасти меня? – задала ему Лесли второй вопрос, прежде чем он успел ответить на первый.
– По-моему, при такой смелости, как у тебя, ты и без спасателей обойдешься.
Лесли покачала головой:
– Да нет, я вовсе не такая смелая.
– Ты смелее, чем думаешь, раз смогла играть на флейте в грозу и в такую темень. Меня зовут Сирин Келледи, я муж Мэран, и я пришел, чтобы забрать тебя домой.
Он подождал, пока Лесли складывала и убирала флейту, потом подал ей руку и помог подняться с пола. Когда она встала, он взял рюкзак, повесил его себе на плечо и повел ее к дверям. И Лесли заметила, что арфа теперь звучала совсем тихо.
Проходя через холл, Лесли остановилась в дверях, ведущих в гостиную, и увидела двоих мужчин, прижавшихся к дальней стене. В их глазах застыл дикий ужас. Один из них был Каттер, а другой – какой-то бизнесмен в костюме и дождевом плаще, его она прежде не видела. Лесли помедлила, крепче сжала руку Сирина и оглянулась, чтобы понять, что их так напутало, но там, куда были обращены перепуганные взгляды сидящих в комнате, ничего не было.
– Что… что это с ними? – спросила она своего спутника. – Что они так рассматривают?
– Ночные кошмары, – ответил Сирин. – Каким-то образом тьма, заполонившая их сердца, придала этим страхам реальность.
То, как Сирин произнес это "каким-то образом", подсказало Лесли, что в страхах, обуявших тех двоих у стены, повинен он сам.
– Они умрут? – спросила она.
Лесли понимала, что она – не первая девушка, ставшая жертвой Каттера, поэтому ей было их не очень-то жаль.
Сирин покачал головой:
– Нет, но то, что они видят сейчас, останется у них перед глазами навсегда. Если они не исправятся, им будет открыта только темная сторона волшебства.
Лесли содрогнулась.
– Счастливых концов не бывает, – продолжал Сирин. – Никаких концов вообще не бывает – ни хороших, ни плохих. У каждого из нас своя история, а все вместе они составляют ту, которая, связывает наш мир с миром фей. Иногда мы попадаем в чью-то чужую историю – может быть, всего на несколько минут, а может быть, и на годы, а потом снова выходим из нее. Но общая история все равно идет своим чередом.
В тот день это объяснение только сбило Лесли с толку.
Запись из дневника Лесли от 24 ноября:
Все получилось совсем не так, как я думала.
Что-то произошло с мамой. Все говорят, что мне винить себя не в чем, однако это случилось, когда я убежала из дома, и поэтому я невольно думаю, что во всем виновата я. Папа говорит, что у нее был нервный срыв, вот она и попала в больницу. Такое бывало с ней и раньше, и уже давно чувствовалось, что это может повториться. Но мама объясняет все иначе.
Я захожу проведать ее каждый день после школы. Иногда она где-то витает, если ее напичкали лекарствами, чтобы успокоить. Но когда ей стало получше, она рассказала мне про бабушку Нелл, про Келледи и про фей. Она говорит, что мир точь-в-точь такой, как я написала о нем в том сочинении. Феи действительно существуют, и они никуда не исчезли. Они просто освободились от связанных с ними человеческих предрассудков и теперь живут, как им хочется.
И это ее пугает.
Она считает также, что Келледи – какие-то духи, обитающие на земле.
– На этот раз я не могу ничего забыть, – пожаловалась она мне.
– Но если ты все это знаешь, – спросила я, – если ты в это веришь, тогда почему ты в больнице? Может, и мое место тоже здесь?
И знаешь, что она мне ответила?
– Я не хочу верить в это! Меня от фей просто тошнит! Но в то же время я не могу забыть, что все они существуют на самом деле, все эти неземные создания и ночные кошмары. Все это есть, и никуда от этого не деться.
Я вспомнила про Каттера и того, второго парня в его квартире, вспомнила о том, что сказал про них Сирин. Значит ли то, что он говорил тогда, будто и моя мама – плохой человек? В это я никак не могу поверить.
– Но ведь принято думать, что их на самом деле нет, – продолжала мама. – Вот от этого-то я и схожу с ума. В разумном мире, в том, в котором я выросла, подобные вещи никогда не могли стать реальными. Келледи могли бы устроить так, чтобы я снова про все это забыла, но тогда опять начнется – мне будет вечно казаться, что я не могу вспомнить что-то очень важное. А это тоже сумасшествие, только другого рода. Словно что-то болит, но что именно – непонятно. И от этой боли никак не избавиться. Нет, уж лучше мне лежать здесь, по крайней мере, лекарства не дают мне окончательно свихнуться.
Мама отвернулась к окну палаты, а я проследила за ее взглядом и увидела маленького человечка-обезьянку, пересекающего лужайку, он тащил за собой свинью, на спине у которой была поклажа, как у вьючной лошади.
– Лесли, ты не могла бы… не могла бы попросить сестру, пусть принесет мне лекарство, – прерывающимся голосом попросила мама.
Я попыталась убедить ее, что надо смириться с тем, что она видит, но она даже слушать не желала. И продолжала просить, чтобы я сходила за сестрой, так что в конце концов я пошла и привела сестру.
И все-таки я думаю, что во всем виновата я.
Теперь я живу у Келледи. Папа собирался отправить меня в интернат, потому что часто отсутствует и не может уделять мне внимание. Раньше я не задумывалась об этом, а когда он так сказал, я поняла, что он совсем меня не знает.
Мэран предложила мне пожить у них. И в день своего рождения я переехала.
У них в библиотеке есть одна книга – да что я говорю "одна"! По-моему, у них там десять миллионов книг! Но та, которую я имею в виду, написана одним здешним писателем, его зовут Кристи Риделл.
В ней он пишет о феях и о том, что все считают их духами ветра и тени.
"Музыка фей – это ветер, – объясняет он, – а их передвижение – игра теней в лунном или звездном свете, а то и вообще без света. Феи всегда живут рядом с нами, словно духи, но помнят о них только городские улицы. Впрочем, улицы никогда ни о чем не забывают".