Под уральскими звездами - Владислав Гравишкис 7 стр.


Юрка заметался по кухне, спешно собирая и свое походное снаряжение. Он догнал деда на выходе из поселка. Миновав мост через Соболку, Роман Егорыч поднимался в гору по дороге, широкими петлями ведущей к перевалу.

- Деда! - окликнул Юрка. - Обожди! Я с тобой пойду.

Прыгали доски настила. Сквозь щели виднелась пенистая вода стремительной Соболки. Юрка казался себе образцом мужества и решимости. Он ни на минуту не сомневался, что дед будет приветствовать его, что называется, и руками, и ногами...

Роман Егорыч остановился. Дрогнув, он медленно, очень медленно повернулся назад и посмотрел на внука. Он молчал и только смотрел. Смотрел так долго, что Юрке стало не по себе: чего уставился?

- Я думал, деда, что ты еще вчера пойдешь, - развязно начал он. - Слыхал, как ты укладывался, как же! А ты не пошел. А сегодня я пошел с тобой.....

Дед молчал и смотрел. Лицо его потемнело, построжело, глаза стали такими узкими и острыми, что Юрку взяла оторопь. Чего он так обозлился? Как бы по шее не надавал...

- Ты, может, думаешь... Мне твоей тайности не надо, нисколько даже... На кой она мне? - бормотал Юрка, в смятении. Все вдруг стало непонятно и даже страшно.

- Вот что, внучек ты мой дорогой... - с трудом проговорил, наконец, дед. - Никуда ты со мной не пойдешь. Ступай-ка себе домой!

Лицо деда стало обыкновенным, привычным, что немало обрадовало Юрку.

- Почему, деда? - осведомился он.

- Потому... Несподручно тебе. Силенок мало.

- Сподручно, деда, сподручно. Вот увидишь!

- Уши тебе, неслуху, надрать, что ли? - поразмыслив, предложил Роман Егорыч.

- Но, но! Так я тебе и дался! - попятился Юрка назад.

Но Роман Егорыч не стал догонять Юрку, к чему тот был готов, а отошел за обочину и молча присел на придорожный пенек. Дальнейшие переговоры вели на почтительном расстоянии друг от друга.

- Юрка, добром прошу - отстань. Можешь ты деда уважить?

- Не проси - не отстану, - упорствовал воспрянувший духом внук.

- За мной пойдешь?

- Пойду.

- Вот напасть-то! - вздохнул дед. - Что теперь делать?

- И думать нечего. Бери с собой - и весь разговор.

- И то. Тебя разве уговоришь? Каменный.

- Каменный, - радостно согласился Юрка. - Сам знаешь, меня мама уговорить не может. А ты захотел...

И вот, когда дело совсем налаживалось, дед неожиданно решил:

- Никуда я не пойду сегодня. Так-то вот, внучек.

- А я тебя и завтра укараулю, - пригрозил Юрка. - Мне это нипочем.

- Где тебе! Проспишь, я так полагаю, - равнодушно сказал дед, поднялся с пенька и, погрохатывая чайником, пошел обратно на прииск.

Юрка постоял, попинал ногой какой-то камушек и поплелся за ним.

Дома Роман Егорыч прошел в свою комнату и долго что-то бубнил себе под нос, снимая походное снаряжение. Потом заскрипела кровать, а скоро донеслось и похрапывание. Юрка послушал эти странные звуки, которые неизвестно почему издает человеческое горло, и убежал на улицу к ребятам.

Вечером старик не вышел ужинать.

- Батю-то что не зовешь? - спросил жену Владимир Романыч.

- Его нет. Он в горы ушел, - ответила Антонина.

Юрка опрометью бросился в дедову комнату. Она была пуста. От досады Юрка заревел и затопал ногами.

- Чего ты? - удивился отец. - Кто тебя?

- Жулик! - завопил Юрка. - Жулик ваш дед! Обманул меня!..

3

И только через год Юрке удалось проникнуть в тайну летних путешествий деда Романа Егорыча.

Кажется, перемена произошла в тот вечер, когда Юрка явился домой в несколько поврежденном виде. Дед сидел на лавочке у ворот. Хоть и одним глазом, а разглядел Юрка: поднял дед руки к бровям и всматривается, будто понять не может, кто это ковыляет серединой улицы, вроде бы и внук Юрка, вроде бы и не он.

- Эк тебя угораздило! - удивился дед, ощупывая и осматривая поврежденного внука. - Дрался, что ли?

- Уж я ему дал, так дал! Больше не полезет! - похвалился внук.

- Так-то оно так, - согласился Роман Егорыч. - Да ведь и тебе наложили сверх положенного. Рубаха-то! Рукава, считай, начисто отодраны. Пошли в избу, чиниться будем. С кем дрался-то?

- С директорским Славкой. Как я ему дам, как он перевернется! - толмачил Юрка. Губы у него опухли и были такие толстые, что он с трудом их раздвигал.

Дед достал старинную коробку, где хранились иголки, нитки, дратва и прочая сацожно-швейная снасть.

- Чего не поделили-то?

- А чего он обзывается?

- Тебя обозвал, что ли?

- Меня обзовешь! Тебя он жадобой обозвал. Я ему как дам!

Тут дед внезапно привлек Юрку к себе:

- За меня, значит, пострадал? - медленно проговорил он, и прежде чем Юрка успел отстраниться, сухие дедовы губы коснулись разгоряченного Юркиного лба. - Милый ты мой! Заступа ты моя!

Юрка подозрительно покосился на деда: чего это он вдруг заласкался?

- Деда! А чего это Славка тебя жадобой обозвал?

Дед укололся иголкой, зашипел, обсосал палец и сказал:

- Болтает твой Славка сам не знает чего. Ну, сам посуди: был бы я жадобой, разве у меня столько добра было? Видишь: настоящий я пролетарьят, и больше никто!

Юрка осмотрел дедову комнату. Кровать, стол, два стула, сундучок в углу - только и всего имущества. В сундучке тоже небогато: белье, с которым в баню ходят, шахтерский мундир с золочеными пуговицами, полушубок для зимы, шапка и фуражка с гербом. Как-то Юрка выпросил мундир померить... Ну и начихался же от крепкого табачного духа! Атак ничего, мундир оказался впору, если, конечно, носить его вместо пальто.

Врет Славка! Не жадоба дед! Разве жадобы такие? Обыкновенный дед, каких на прииске Пудовом много. Правильно бил Славку! Надо было еще добавить!

Над шахтными копрами, что виднелись в окне, возник протяжный рев гудка и раскатился по окрестным горам, возвещая конец смены. Роман Егорыч озабоченно осмотрел внука: рукава пришиты на положенные места, прореха на трусах стянута нитками. Остались так называемые телесные повреждения, но уж тут ничего нельзя поделать...

- Плохо твое дело, Юрок! Задаст тебе Антонина, никуда не денешься... - посочувствовал Роман Егорыч.

- Ничего не задаст. Я ей такого наговорю...

Антонина Матвеевна вошла в дом стремительной походкой привыкшего к ходьбе геолога-разведчика. Трухнувший в последнюю минуту и собиравшийся исчезнуть Юрка не успел этого сделать. Его подбородок оказался в цепких руках матери. Синяки не укрылись от всевидящего материнского глаза.

- Вот какой ты у меня расписанный красавец! - сухо сказала она. - Болит? И пускай болит! Не будешь драться.

- Вовсе не болит. Кто тебе сказал? - вяло возразил Юрка. Но мать даже не ответила, ушла на кухню, так и не услышав превосходную "басню", объяснявшую происхождение синяков и ссадин.

Юрка был тут же послан на двор за дровами, потом пришлось идти за водой, лезть в погреб за продуктами.

От тишины, весь день царившей в доме Корсаковых, не осталось и помину: гремели сковородки и чугуны, в плите весело трещал и сыпал искры огонь, в мусорное ведро шлепались спиральные очистки с картошки. Невесть откуда появился кот Васька, выгнул спину, замурлыкал и стал всем без разбору смахивать пыль с ног своими боками. А когда котлеты не сковородке начали источать аромат и Юрка еле успевал глотать слюну, глаза у кота стали совсем безумными.

- Ты, мам, Ваське ничего не давай, - ревниво отпихнул кота Юрка. - Он у меня весь завтрак спер, мне ни крошки не оставил.

- Вот как! Все хвастаешь - я такой, я сякой, а глупый кот тебя обдурил. Как же ты прозевал, друг ситный?

- Прозеваешь. Он вон какой ловкий...

- И ты ничего не ел? Бедный мой! Ну, подожди немного, сейчас поджарятся... - Она притянула сына к себе, прижала к бедру и неожиданно спросила: - С кем подрался-то, петух?

Котлеты без умолку трещали на сковородке, словно не могли переспорить одна другую, а Юрка рассказывал, как было дело.

- Жадоба - это, конечно, грубо, - сказала Антонина Матвеевна. - Но кое-какие пережитки у нашего дедки есть, возражать не приходится. Тайны развел, сторонится всех, даже родному сыну не доверяет - куда годится?

- Мам! А в этом году дед в Темное царство пойдет? - спросил Юрка.

- Откуда мне знать? Вероятно, пойдет.

4

Поворчали, поворчали котлеты на сковородке, да и утихли. Часть их исчезла, другая, оставленная на завтра, остыла и умолкла сама собой. Сковородку сменил злобно клокочущий самовар. Чаепитие в семье Корсаковых было любимым занятием, и к нему готовились основательно: отец расстегнул воротник рубашки на своей крепкой и толстой шее и закатал рукава выше локтей, мать расставляла на столе печенье и варенье, протирала стаканы, а дед Роман Егорыч принес из своей комнаты фарфоровую кружку с полустершейся золотой росписью, объемом никак не меньше полулитра.

Юрка предпочитал управляться с вареньем, не разбавляя чаем. Поэтому он быстро уничтожил клубничное варенье и добросовестно вылизал красную пластмассовую розетку. В ожидании счастливого случая, когда можно будет поживиться еще чем-нибудь вкусненьким, он занимался тем, что разглядывал свое отражение в самоваре. Занятие было увлекательное, но Юрка не забывал прислушиваться и к застольным разговорам.

Не глядя на деда и вроде ни к кому даже не обращаясь, отец сообщил, что в приисковом управлении ходит слух, будто Темниковская контора в Темном царстве установила новую драгу.

- Даже не драгу, а дражонку, - сказал отец. - Какая-то самоделка. Но золото берет, говорят, подходяще. Надо бы съездить взглянуть, что у них там за механика...

Юрка посмотрел на деда. Уже давно заметил он, что тот, как только помянут при нем Темное царство, настораживается и особенно внимательно прислушивается. На этот раз ничего такого увидеть не удалось. Дед, уткнув тонкий хрящеватый нос в широкое устье кружки, даже не взглянул на отца. Только спросил:

- Ну-к что ж?

Юрке показалось, что отца смутило такое каменное равнодушие деда. Он спешно и усердно начал вытирать лицо и шею полотенцем.

- Да я так, ничего. Думал, тебе интересно будет.

По всему было видно, что отец знает больше, чем говорит, и о Темном царстве и о тайности деда. И мать, наверно, тоже знает. Один он, Юрка, ничего не знает, живет, как слепой. И сердце его вдруг заполнилось горячим, сосущим любопытством. Он забыл о самоваре, о своем исковерканном изображении и уставился на деда.

- С чего бы это мне интересно про разные драги слушать? Пусть себе ставят на здоровье! - недовольно проворчал дед, продолжая чаепитие.

Чай был допит, умолкший самовар и посуда убраны. Мать щелкнула выключателем, и над столом воздушным шаром безмолвно повис оранжевый абажур. Окна сразу потемнели, и только в одном из них, выходившем на запад, виднелся лесистый склон горы, за которым червонным золотом сверкало закатное небо. Дед задумчиво смотрел на окно, и в глазах его отражалось зарево заката.

Отец, погрузив пальцы в свою густую курчавую шевелюру, читал газету. Юрка от нечего делать занялся котом Васькой, перекатывал его сбоку на бок. Тот нехотя отбивался бархатными лапками и лениво щурил глаза. И вот, когда все предыдущее казалось забытым, дед Роман Егорыч спросил глуховатым и равнодушным голосом:

- На которое место дражонку поставили, не знаешь?

Отец вытащил пальцы из волос и рассеянно посмотрел на деда.

- Ты о чем,батя? А, дражонка! Нет, не слыхал...

- Темное царство - оно, брат, большое. Сотни верст в нем, - рассуждал как бы про себя дед.

- Глухомань здоровая, что и говорить, - согласился отец и снова уткнулся в газету. Через несколько секунд он поднял голову: - А ты, батя, наведайся туда, узнай, что там и как.

- У меня в Темном царстве родни не водится, чтобы проведать. Разве что лешак какой по мне заскучал? - вяло усмехаясь, проговорил дед, протяжно зевнул и ушел спать.

Вскоре дом затих, только и слышно было, как ворочается на скрипучей деревянной кровати дед и гулко, раскатисто кашляет...

5

Под утро Юрке приснился сон. Будто стоит он на вершине самой высокой уральской горы - Таганая. Непроходимый темный лес - Темное царство - расстилается у его ног и гудит тысячами зеленых вершин. А за спиной неизвестно откуда взялись и шумят его собственные крылья. Он машет ими изо всех сил, а подняться с вершины не может: кто-то цепко тянет за ноги. И страшно, и сладко Юрке, и дух замирает - вот-вот полетит он, будет парить над горными хребтами.

И вдруг откуда ни возьмись, орел. Черной тенью покружил над Юркой, подлетел совсем близко и схватил твердой лапой за плечо. Рванулся Юрка - и в эту захватывающую минуту открыл глаза.

Никакого орла над ним нет, а просто склонилась голова деда. Это он тянул Юрку за плечо.

- Ну, дурачок, ну, чего испугался? Что ты?

- Вовсе я не испугался. Скажешь тоже! - ответил Юрка, в котором дух противоречия просыпался вместе с ним.

- Вставать будешь или понежишься? - прищуря глаз, спросил Роман Егорыч. Он знал, как воздействовать на внука.

- Ха! - тотчас отозвался Юрка и потянулся за штанами, хотя и не прочь был еще понежиться. Что делать - принципы!

- Вот чего, Юрий ты мой Владимирович, - медленно и как-то уж очень веско проговорил Роман Егорыч, - в горы я сегодня тронусь. - Он помолчал и пожевал сухие губы. - Пойдешь со мной?

Юрка оцепенел и несколько секунд не отводил взгляда от морщинистого лица.

- Возьмешь? - спросил он боязливым тихим голосом, точно опасаясь, что дед может если не взлететь на воздух, то, по меньшей мере, переменить решение.

- Стало быть, возьму, а уж как мать с отцом глянут - мне неизвестно. Отпрашивайся сам.

- Мамка где, не знаешь? - деловито спросил Юрка, впервые в жизни одеваясь с необыкновенной поспешностью и проворством.

- Во дворе корову доит.

Юрка ракетой помчался во двор и чуть не растянулся на пороге: у ракеты оказались незавязанными шнурки. Наспех завязав их, он предстал перед матерью:

- Мам, я с дедом в Темное царство пойду.

Мать почти спала. Она даже лбом уперлась в теплый коровий бок, чтобы не уснуть совсем и не упасть тут же, рядом с коровой. Со злостью думала: когда же кончится эта мука - вставать в три-четыре часа утра, чтобы подоить и проводить в стадо корову. А тут еще этот шалопай поднялся ни свет ни заря: "Пойду в Темное царство..." Чего ему там понадобилось? Совсем избаловался мальчишка!

- Умнее ничего не придумал?

- Ничего. С дедом пойду, его тайность выведаю...

- Нечего тебе там делать, - отрезала мать.

- Ну, мам...

- Отстанешь ты от меня или нет? - она оглянулась, увидела на крыльце деда и добавила уже не так громко: - Иди к отцу. Отпустит - ступай хоть на луну!

- Мне на луну не надо. Мне в Темное царство надо, - озабоченно пробормотал Юрка и побежал обратно в дом.

Отец спал. Спал богатырским сном, мощно и ровно дыша, широко раскинув руки. Юрка не привык особенно церемониться с домашними и тотчас приступил к делу.

- Пап! Проснись! Да ну же! - тормошил он отца без каких-либо существенных результатов.

Тогда он решил прибегнуть к крайнему средству, к которому иногда прибегала мать: набрал в рот воды и вознамерился обрызгать спящего. В эту секунду отец открыл глаза, осмотрел Юрку ясным, осмысленным взглядом и строго сказал:

- Эт-то что за баловство? Сейчас же выплюнь!

От неожиданности Юрка проглотил воду, поперхнулся и с минуту откашливался. Когда он пришел в себя, отец снова спал.

- Пап, я с дедом в Темное царство пойду. Слышишь?! - завопил Юрка прямо в ухо отцу.

Отец поднял большую, обросшую золотистыми волосками руку, посверлил пальцем в ухе и неопределенно пробормотал:

- Сунься-ка! Комарье живьем съест... - и одним махом повернулся на бок, лицом к стене, показывая, что разговор закончен окончательно и бесповоротно.

Юрка недоуменно смотрел то на багровую шею отвернувшегося отца, то на деда: как же понимать такой ответ? Разрешил? Или запретил?

- Да ну их совсем! - с досадой сказал дед. - Доложился ты им - и ладно. Пошли собираться!

6

Они миновали перевал и спустились в долину. Сплошная лесная стена и привольно раскинувшиеся до самого горизонта Уральские хребты отгородили их от всего остального мира. Было тихо, прохладно. Шуршала и похрустывала под ногами сухая хвоя.

- Гляди-ка, Юрка, благости-то сколько!

- Где? Где ягода? - завертел головой Юрка. Откуда ему было знать такое старинное слово? По простоте душевной он посчитал благость за неизвестную ягоду, отведать которую он должен поскорей и непременно.

- Дурашка ты у меня еще, внук ты мой дорогой! - ласково погладил дед коротко остриженную, круглую и ушастую голову Юрки. - Я про красоту толкую, не про ягоду. Оглянись-ка!

Юрка оглянулся, но ничего, кроме леса, не увидел.

- Тоже нашел красоту - одни сосны торчат, - пробурчал он.

Местами склон был так крут, что спрессованные временем пласты хвои ползли вслед за ними, наполняя хрупким шорохом лесную тишину. Ноги по самую щиколотку тонули в этом мягком ковре.

Такое стечение обстоятельств - крутой склон и мягкий ковер хвои - показалось Юрке вполне подходящим, чтобы применить новый и необыкновенный способ передвижения: он свернулся колесом и кубарем покатился вниз.

- Эй, эй, не балуй! - закричал встревоженный дед. - Об лесину хрястнешься, - беда будет.

Об лесину Юрка не хрястнулся, докатился до пологого места цел и невредим. Однако последствия нового способа передвижения были весьма неприятными: распотевшее тело беспощадно кололи набившиеся за штаны и рубаху колючки. Пришлось деду выручать внука: руками выбрать хвою, обтереть тело изнанкой шапки.

- Теперь ты у нас, чать, ученый, - усовещал дед. - Теперь никакого баловства не допустишь, верно?

- Ну, его к лешему, баловство, - искренне и солидно согласился Юрка, а через пять минут оказался снова в незавидном положении.

На пути попался громадный, с Юркин рост, муравейник. Разве можно было пройти мимо? Понятно, что надо было поковырять его обслюнявленной былинкой, чтобы увидеть, как толпа муравьев объедает человеческую слюну.

Пока Юрка любовался этой захватывающей картиной, другая сотня муравьев по ногам коварно пробралась ему под штаны. Душная темнота привела муравьев в неистовое состояние. Когда Юрку догнал поотставший дед, он уже отплясывал вокруг муравейника лихого трепака, на ходу сдирая с себя штаны.

- Тайга, внучек, барышня сердитая, озорства не любит, - рассуждал дед, вылавливая юрких муравьишек и потихоньку посмеиваясь.

Назад Дальше