- Я думаю, "прощайте" несколько вышло из моды, - попытался поддержать шуткой свое мужество Уайт.
17
Олива лежала на кровати, Гардинг сидел рядом. В его холодных голубых глазах таился смех.
- Вы очень забавно выглядите, - сказал он, обращаясь к ней.
Олива отвернула лицо в сторону. Это было единственное, что она могла сделать, потому что руки и ноги её были привязаны к кровати. Рядом с ней на подушке лежал мокрый платок, предназначенный для того, чтобы заткнуть ей рот, если она вздумает закричать.
- В глупом вы положении, - заметил Гардинг, жуя кончик сигары, - Бриджерс выпустил вас на волю? Славный парень этот Бриджерс. Что он вам успел рассказать?
Она взглянула на врезавшиеся в руки ремни и сказала:
- Вы ведете себя по‑рыцарски.
- Не сердитесь, дорогая. Завтра мы будем повенчаны.
- Никогда, - с отвращением бросила она своему мучителю. - Вы никогда не сможете заставить меня выйти за вас замуж против моей воли. Мы в…
- В свободной стране? Совершенно верно, - перебил он её. - Но даже в свободных странах порой происходят странные вещи. И на вопрос пастора вы ответите "да".
- Нет, я скажу пастору "нет".
- Вы скажете "да", - улыбнулся он. - Я надеюсь, что вы образумитесь и мне не придется доказывать вам, что существуют на свете вещи более ужасные, чем венчание со мной.
- Ничего ужаснее быть не может, - холодно возразила Олива.
- Ошибаетесь, - по‑прежнему спокойно сказал Гардинг. - Я вам уже говорил, при каких условиях совершится наш брак. Напоминаю, что дело может обойтись без венчания, но тогда случатся вещи похуже. - В его словах было столько многозначительности, что Олива почувствовала, как мороз пробежал по её коже.
В течение пяти минут доктор молчал. Он курил сигару и, похоже, погрузился в свои мысли. Казалось, что предстоящая помолвка занимала его в очень малой степени.
- Я думаю, - наконец заговорил он, - вы никогда не интересовались вопросом, как приводятся в исполнение смертные приговоры. Широким кругам публики неизвестно, что заключенным перед казнью дают определенный препарат, именуемый бромоцином. Вас интересует этот вопрос?
Олива ничего не ответила, а доктор рассмеялся и продолжил:
- А между тем вам следовало бы заинтересоваться этим. Бромоцин обладает весьма своеобразным действием: он притупляет восприятие пациента и приводит его в состояние полной усталости. Пациент становится равнодушным ко всему или, вернее, производит такое впечатление. Несмотря на то, что он не теряет сознания, он поспешно исполняет все, что ему велят, и идет на смерть, не пытаясь сопротивляться. Бромоцин уничтожает волю.
- К чему вы мне это рассказываете? - спросила девушка.
Не удостаивая её ответом, он вынул из кармана черный футляр и достал из него маленькую бутылочку. С напряженным вниманием девушка следила за его приготовлениями. В бутылочке находилась бесцветная жидкость. Не нарушая молчания, он достал шприц и методично разложил все принадлежности на кровати. Он раскупорил бутылочку, привинтил к шприцу иглу, наполнил шприц жидкостью, проверил его действие, брызнув в воздух тонкой струйкой. После всех этих приготовлений он столь же заботливо уложил шприц в футляр.
- Итак, вы утверждаете, что не выйдете за меня замуж? Я вижу, мне приходится опасаться, что вы нарушите свадебный церемониал какой‑нибудь выходкой, а я хотел предоставить вам возможность обвенчаться со мной торжественно. Женщины любят вспоминать о том, какова была церемония бракосочетания. Увидев, что мне не удастся осуществить свадьбу подобным образом, я решил ограничиться скромным венчанием в нашей церковке. - Он указал на видневшуюся за окном церковь. - А теперь я прихожу к выводу, что придется отказаться даже от этого и обвенчаться с вами здесь, в доме.
Он нагнулся над ней и проворно засучил один из её рукавов. - Не вздумайте кричать, а не то я вам заткну рот полотенцем, - предупредил он. - Это не больно. И вы скажете "да".
Олива вздрогнула от прикосновения иглы. Она почувствовала ноющую боль в руке, но ощущение это не было неприятным. Опорожнив шприц, Гардинг растер место укола и‑сказал:
- Сегодня мы повторим впрыскивание. Вы его даже не почувствуете. Завтра утром я сделаю вам третье, последнее впрыскивание, и тогда вы станете равнодушны ко всему происходящему. Надеюсь, мне не придется прибегнуть после обеда к четвертому впрыскиванию.
- Я не вечно буду под действием вашего яда, - сказала Олива. - Настанет день, когда я сумею рассчитаться с вами.
- К тому времени мне удастся осуществить свой замысел, это будет столь крупное и величественное преступление, что этот ничтожный проступок не будет иметь никакого значения. А сейчас я не вижу препятствий к тому, чтобы освободить вас от ваших пут. - И он снял связывающие её ремни. - Встаньте и пройдитесь по комнате, - приказал он. - Согласитесь, что я очень внимателен к вам. Могу вам сообщить, что сегодня я беседовал с мистером Беллом. На редкость упрямый и непокладистый молодой человек, пытающийся следить за мной; - рассмеялся он. - И могу вам сообщить, что он по уши влюблен в вас, - потешался он над смущением Оливы.
- Когда ваш яд начнет действовать? - перебила она его.
- Вы опасаетесь этого?
- Нет. Я буду рада любому средству, которое заставит меня безразлично выносить ваше общество, - бросила она ему.
- Успокойтесь, голубушка. В самом непродолжительном времени вы избавитесь от меня, - заметил он с притворной нежностью.
- Чего ради хотите вы жениться на мне?
- Ну что ж, теперь я могу удовлетворить ваше любопытство. Я женюсь на вас потому, что вы очень богатая женщина, а я нуждаюсь в деньгах. Половина вашего состояния с момента венчания переходит в мою собственность.
- Так, значит, он сказал правду? - вырвалось у нее.
Он схватил её за плечи.
- Кто? Этот идиот Бриджерс? Успокойтесь, - добавил он, обращаясь с ней как врач с больной. - Да. Вы являетесь наследницей состояния Джона Миллинборна.
- Джона Миллинборна? - воскликнула она.
- Да, - подтвердил Гардинг, - Миллинборн оставил вам в наследство шесть миллионов долларов. Или, вернее, он завещал эту кругленькую сумму нам.
- Не понимаю, что все это значит?
- Ваше. подлинное имя - Предо. Так звали вашего отца…
- Я знаю, знаю… Человек, умерший в отеле, был моим отцом.
- Совершенно верно. Не правда ли, занятная история? - продолжал по‑прежнему спокойно доктор. - Совсем как в романе.
Олива лежала бледная как полотно. Глаза её были закрыты.
- Я подслушал последнюю волю Джона Миллинборна. Он завещал вам свое состояние, но до поры до времени им распоряжается душеприказчик. Вы же получите эти деньги только после того, как выйдете замуж, потому что Миллинборн боялся, чтобы какой- нибудь охотник за приданым не разбил вашу жизнь так же, как Предо разбил жизнь вашей матери. Надо признать, что он предусмотрительный человек. А что касается меня, то я вовсе не собираюсь разбивать вашу жизн6. Я ограничусь тем, что заберу половину состояния вашего богатого родственника и предоставлю вам полную свободу.
- Я не соглашусь на брак с вами, не соглашусь, - пробормотала девушка.
- Моя дорогая, - спокойно сказал врач, - я полагаю, что вам пора уснуть, - и он покинул комнату Оливы.
В большой столовой его ожидали помощники: толстяк, лишенный каких бы то ни было признаков растительности, и другой, помоложе.
- Эй, Бриджерс, - обратился Гардинг к последнему, - вы опять вздумали болтать?
- А кто не болтает? - проворчал Бриджерс. Он вынул из кармана свою табакерку и нюхнул щепоть белого порошка.
- В один прекрасный день эта привычка будет стоить вам жизни, - прошептал Гардинг.
- Пока что она поднимает его настроение, - заявил толстяк. - Ничего не имею против людей, нюхающих кокаин. Терпеть не могу их, когда они не под кайфом.
- Доктор Мильсом рассуждает, как артист, - внезапно оживился Бриджерс. - Если бы я не нюхал кокаин, то не торчал бы на вашей проклятой фабрике, Гардинг. Полагаю, что тогда я был бы одним из величайших аналитических химиков Америки. А сейчас я иду работать. Скажите, получу я какое‑нибудь вознаграждение за то, что доставил вашу перепуганную невесту обратно в комнату? Впрочем, я сначала полагал, что это другая девушка. Я не совсем твердо разбираюсь во всем этом.
- Вы слишком много времени уделяете моим личным делам, - оборвал его Гардинг.
- Напрасно сердитесь. Что‑нибудь должно же интересовать меня. Если бы я ничем не интересовался, то сошел бы с ума.
Бриджерс достиг под действием наркотика той стадии, когда весь мир превращается в нечто приятное, исполненное всяких забавных происшествий.
- Это дыра действует мне на нервы. Неужели нельзя вернуться в Лондон? - вопрошал он. - Здесь меня одолевает такая скука, что я перестаю различать бактерии.
Гардинг вопросительно посмотрел на толстяка. Тот кивнул.
- Отпустите его, - сказал он. - Я послежу за ним.
Оставшись наедине с Гардингом, Мильсом осведомился:
- Как поживает девушка?
Гардинг ответил движением руки.
- Прекрасное средство, - заметил Мильсом. - Раньше я его давал сумасшедшим.
Гардинг не стал его расспрашивать о былых днях. Он считал излишним проявлять особый интерес к прошлому своих сподвижников. Впрочем, прошлое Мильсома было ему известно. Мильсом просидел в тюрьме пятнадцать лет за преступление, которое в свое время взволновало весь мир, и лишь четыре года тому назад вышел на свободу.
- А как идут дела? - спросил он.
Гардинг пожал плечами.
- Я впервые начинаю нервничать, - сказал он. - И не из‑за Белла, который действует мне на нервы, а из‑за недостатка наличных средств. Расходы непомерно велики и растут с каждым днем. Много хлопот мне доставляет Уайт, - продолжал он. - Он требует возврата денег, которые задолжал синдикат. Он на грани разорения.
Лицо Мильсома вытянулось.
- В таком случае он вас выдаст. Это порода людей всегда поступает подобным образом, - заметил Мильсом. - Вам придется успокоить его и сказать, что свадьба состоится немедленно.
- Я вызвал пастора и сказал ему, что моя невеста настолько слаба, что не может прийти в церковь, и поэтому венчание состоится дома.
Мильсом кивнул головой. Затем он подошел к окну и взглянул на расстилавшийся перед ним сад, на зелёный пушистый газон.
- В конце концов, провести здесь три‑четыре недели вовсе не так уже плохо, - сказал он. - Взгляните на эту чудесную зелень. - И он указал на газон.
- Никогда не питал интереса к природе, - ответил Гардинг.
- Видно, что вы никогда не сидели в тюрьме, - ухмыльнулся Мильсом. - Скажите, не пора ли повторить впрыскивание?
- Нет, лишь через два часа, - ответил Гардинг. - Мы можем пока сыграть в пикет.
И они сели играть в карты. Однако играть им не пришлось - в комнату ворвался какой‑то человек в испачканном халате.
- Господа! - прокричал он в ужасе, - этот идиот Бриджерс…
- Что случилось? - вскочил Гардинг. - Мне кажется, он сошел с ума: он пляшет и поет, носится по парку как угорелый и вопит, что добыл препарат.
Гардинг прорычал проклятье и бросился в сад. Мильсом последовал за ним. Добежав до газона, они увидели Бриджерса.
Но Бриджерс более не плясал и не радовался. Он стоял, словно окаменелый, и испуганно оглядывал окружающее.
- Я уронил его, я уронил его, - бормотал он.
Гардингу не пришлось спрашивать его о том, что именно он уронил, - от зелёного газона, восхищавшего Мильсома, не осталось и следа. Вместо него виднелась развороченная, разрыхленная земля, казалось, пережженная и измельченная в плавильных печах ада. А над землей стелился тяжелый запах "зелёной пыли".
18
Оливе казалось, что её глаза застилает туман. Смутные видения маячили перед ней - она находилась в состоянии дурмана. Где‑то раздавались голоса, но они не доходили до её сознания. Один из голосов зазвучал отчетливее, ей послышались слова:
- Пора проснуться.
Тысячу раз монотонно повторился этот приказ, пелена спала с её глаз, с её сознания, и Олива очнулась. Над ней склонились двое мужчин - Гардинг и какой‑то лишенный растительности толстяк.
- Я предполагал, что эта вторая доза окажется слишком сильной, - сказал Мильсом. - Вы привели её в сонное состояние, а это отнюдь не то состояние, какое вам желательно.
- Она придет в себя, - ответил Гардинг, но в голосе его звучала озабоченность. - Я полагал, что организм её достаточно силен, чтобы перенести подобную дозу.
Мильсом покачал головой.
- Она придет в себя, но с тем же успехом она могла бы никогда не проснуться. Больше не следует делать ей инъекции.
- Да, это излишне, - согласился Гардинг.
- Который теперь час? - спросила девушка, пытаясь приподняться (она чувствовала сильную усталость, голова её кружилась).
- Двенадцать часов. Вы спали со вчерашнего дня, с семи часов вечера. А теперь попытайтесь‑ка встать.
Она покорно повиновалась его приказу. В ней было убито всякое желание сопротивляться. Если бы её оставили в покое, то она снова легла бы спать, не
испытывая никаких чувств.
Лишь на секунду в ней зародилось желание предложить этому человеку какой‑нибудь план, который дал бы ему возможность получить её деньги без необходимости венчаться. Но мысль эта жила в ней всего мгновение - усталость и полное безразличие ко всему снова охватили её.
- Подойдите к окну, - продолжал командовать доктор. - А теперь возвращайтесь назад.
И она повиновалась, пошатываясь, побрела к окну, безразличным взглядом посмотрела она Гардинга. Он положил руки ей на плечи, но она даже не вздрогнула. Его прикосновение утратило для нее всякое значение, перестало быть неприятным.
- Мы обвенчаемся сегодня после обеда. Вы согласны?
- Да, согласна, - прошептала девушка.
- И когда вас об этом спросит пастор, вы скажете "да".
- Скажу "да", - беззвучно повторила девушка.
Олива чувствовала, что все, что она делает и говорит, противоречит её подлинным желаниям и стремлениям. Напрягая последние силы, она в уме сложила следующую фразу: "Это преступление не останется безнаказанным, запятая, и вам, доктор, запятая, придется за него поплатиться".
Этот слабый протест окончательно исчерпал её силы: произнести эти слова она была не в состоянии, и её губы беззвучно прошептали:
- Да.
- Вы останетесь здесь до прихода пастора, - сказал Гардинг, - и не будете пытаться бежать.
- Нет, я не буду пытаться бежать, - послушно повторила девушка.
- А теперь ложитесь отдохнуть.
Олива повиновалась. И они покинули безучастную девушку, казалось, заинтересованную в гораздо большей степени узором обоев, чем тем значительным и важным, что происходило вокруг нее.
Вернувшись в столовую, Гардинг поделился с Мильсомом новостями.
- Вот, - сказал он, передавая ему письмо, - прочти. Вчера прибыл в Лондон один из моих людей, и я не могу встретиться с ним. Это означало бы подвергать себя риску оказаться выслеженным.
Мильсом ознакомился с содержанием письма.
"Вчера после обеда к вам приходил какой‑то мужчина. Он назвался Старом, и Белл перехватил его и подверг допросу. Этот человек, кажется, испанского происхождения. Он остановился в Скарабанд‑отеле, Вернер‑стрит".
- Кто это? - спросил Мильсом.
- Я не смею надеяться… - начал было Гардинг.
Но Мильсом перебил его:
- А если бы вы осмелились надеяться, то кто же этот человек?
- Я сказал вам, что обратился за финансовой помощью к одному южноамериканскому банку, который постоянно отказывал мне в поддержке, это обстоятельство и заставило меня затеять венчание.
- И что же, банк изменил свое решение?
- Этого я не знаю. Они должны были в случае согласия устно уведомить меня. - И вы полагаете, что этот человек. прислан банком?
- Возможно.
- Что вы намерены предпринять?
- Я послал к нему Грегори. Он познакомится с ним, и если тот окажется тем, кого я ожидаю, Григори доставит его сюда. Я сказал ему пароль.
- Но какое это имеет значение? - спросил Мильсом - Вы ведь и без того на пути к большому богатству.
- Вы это называете большим богатством? Такого состояния не имел до сих пор ни один человек. Ко мне перейдут все сокровища мира, миллиарды.
- Иными словами, у вас будет очень много денег, - заметил практичный Мильсом. - Я не понимаю, как вы хотите добиться этого. Я не могу похвастать тем, что вы были откровенны со мною.
- Вам известно все, - сказал Гардинг.
Мильсом улыбнулся.
- Я знаю, что в сейфе нашей конторы лежат тысячи запечатанных конвертов, адресованных всяким негодяям в различных частях света. Но к чему это приведет и какая мне от всего этого польза - я не знаю.
- Вы и без того уже получили достаточно, - сказал Гардинг. - Во всяком случае вы получили больше, чем вложили.
Наступило тягостное молчание, а потом Мильсом спросил:
- Какое все это произведет действие на судьбы стран?
- Англия будет разорена, так же, как и все остальные страны Европы, - ответил Гардинг.
- Гм… Англия… - и в голосе старого преступника прозвучало что‑то, что заставило Гардинга пристально посмотреть на него.
Гардинг принялся просматривать газеты. Мильсом заметил, что в газете его внимание привлекли цены хлебного рынка.
- Что, собственно, вы предполагаете делать? - осведомился он.
- На следующей неделе я ликвидирую свою паддингтонскую фабрику и уезжаю, - ответил Гардинг.
- Куда?
- В Южную Америку. Оттуда мне будет легче руководить нашими операциями. Грегори поедет в Канаду, Митчель организует дело в Австралии, три человека посланы в Индию. А что касается Европы, то здесь у меня с давних пор имеются свои люди.
- А Соединенные Штаты?
- Там также имеется организация, - заметил Гардинг, - и она стоит мне уйму денег. Все наши люди наготове, за исключением одного. Вот ему‑то, в Канаде, вы лично доставите это известие. Достаточно одного слова "пора", и все придет в действие.
- Бриджерс также поедет со мной?.
- Я не могу довериться этому болвану, - сказал Гардинг. - Ваша задача будет очень проста. Перед отъездом вы получите запечатанный конверт со списками наших канадских агентов и два зашифрованных приказа. Один обозначает "приступить к действиям", а второй - "деятельность прекратить и уничтожить все аппараты".
- Разве и такой приказ может понадобиться?
- Надо предвидеть все варианты. Я создал нашу организацию по чрезвычайно простой схеме. В каждой стране у меня есть свой представитель, и этот представитель передает моё сообщение всем остальным агентам, имеющим копию шифра.
- А какие шансы на то, что нашу организацию обнаружат? - спросил Мильсом.
- Никаких, - ответил уверенно Гардинг. - Единственная наша опасность заключается в Белле, но и он не знает ничего определенного. А времени в его распоряжении остается немного.
За дверями послышались шаги, и Гардинг поспешил навстречу пришельцу.
- Ну что, Грегори? - осведомился Гардинг.
- Я привел его сюда. А пастор идет сюда следом за нами, - ответил Грегори.